Текст книги "Бремя колокольчиков"

Наставник молодёжи

Гроб вполне хорошая посуда.

Во гробу мне было бы не худо.

Моя хата будет с краю.

Ничего, скажу, не знаю

Хвост и АукцЫон²⁷, «Прощальная».

– Ну что? Принесли картошку? – спросил, снимая в сенях старое увесистое пальто, отец Георгий.

– После твоего слова пять мешков принесли! А я сколько ни просил – ничего, – отвечал, встречая гостя, пару месяцев как рукоположенный в священники отец Глеб, – как это ты, отче, так умеешь? А на Казанскую ты как сказал! Вывернул с праздника на то, что самое ненужное, что без дела валяется в храм нести надо, а кончил, что, если самое дорогое от сердца не оторвать и Богу в жертву не принести, то не будет России спасения от иноверцев. И всё так складно у тебя вышло, логично и убедительно. Я так не умею…

– А надо научиться. Тут в деревне народ простой, но к нему подход нужен. Им всё разжевывать надо, а где и продавить, показать, что уважаешь их, объяснить, что им нужно и в чем они обязаны; силу здесь чтут, а вся эта городская застенчивость с уговорами и приседаниями здесь непонятна и только раздражает.

– Ох не знаю… Как-то это всё в голове менять надо. Вроде и язык один, а понимание разное, – сетовал молодой священник, доставая печенье и собираясь ставить на плиту чайник.

Глядя на это сорокалетний наставник поморщился.

– Ты б закуску лучше приготовил: лучок, капусточку. Мне Петрович самогонку свою пожертвовал – слеза! А чай мы уж потом попьем!

Отец Георгий тоже был москвичом, работал в разных храмах, то алтарником, то сторожем, хотя имел высшее образование и до того был многообещающим молодым специалистом в каком-то КБ²⁸.

Когда он захотел поступить в семинарию, то его пригласили на собеседование. Упитанный гражданин в штатском убеждал, что Георгий Александрович, как человек грамотный и образованный, из добропорядочной советской семьи, лидер, к которому тянутся люди, мог бы сделать в церкви хорошую карьеру, и что у него будет поддержка, если он обязуется сотрудничать и помогать выявлять антисоветски настроенных элементов, распространителей нелегальной религиозной литературы и других недостаточно надежных граждан.

– Шпионов ловить? – спросил Георгий, наклоняясь к сотруднику органов.

– Ну, или их вольных и невольных пособников. В широком смысле можно и так сказать, – ответил тот.

– Я, как парашютиста увижу, сразу к вам побегу, вы мне телефончик оставьте, – отвечал громким шепотом бывший ученый с безуминкой во взгляде, прищуриваясь и глядя прямо в глаза сотруднику органов.

После этого путь в семинарию ему был закрыт.

Ещё через несколько лет Георгий подкатил на престольном празднике²⁹ в московском храме к одному провинциальному епископу, принялся рассказывать, насколько он хотел бы быть под началом столь замечательного и крепкого в своем православии владыки³⁰ и, что мечтает лишь о беспрекословном послушании столь великому светочу Истины. Владыка был покорён настолько, что уговорил местного уполномоченного по делам религий не препятствовать рукоположению не вполне благонадежного, с подозрительными выходками москвича.

Отцу Георгию достался дальний деревенский приход, а в начале 90-х к нему прикрепили ещё один не существующий в реальности храм в соседней деревне. Именно в этот храм и был поставлен отец Глеб, по рекомендации отца Георгия быстро прошедший все формальные процедуры перед рукоположением, благо с падением Советского Союза уполномоченные исчезли и вопросы поставления новых клириков решались исключительно в епархии³¹. Старший товарищ ещё натаскивал ученика и частенько приезжал к нему на службу или звал новобранца к себе.

После второй рюмки Глеб решил, что самое время поговорить о делах: не рано, и не поздно. И начал.

– Я насчет крещения хотел уточнить… Мне в воскресенье первый раз крестить. Боюсь, чего накосячу…

– Не боись, я к те приеду – помогу. Ты, главное, ничего не сокращай, а детали я тебе покажу.

– В Москве, знаю, многие отцы сокращают, особенно запретительные молитвы на оглашении… для скорости и вообще, как не главное…

– Не главное! – передразнил наставник, – это же заклинательные молитвы на самого дьявола! Вот ты думаешь, почему сейчас самоубийств много?

– Ну, неверие, отчаяние, разочарование в жизни…

– Ты рассуждаешь, как Московский комсомолец, а ты – поп! Молитвы эти сокращают на крещении – вот и нет у человека должной защиты! А кругом, – выразительно поднял указательный палец отец Георгий – соблазны мира, наполненного бесами и масонами.

Мало кто мог сразу определить, когда отец Георгий переходит с серьёзного на стёб и обратно, возможно, он и сам это не всегда знал. Как-то он смог убедить целую толпу друзей, среди которых были и обладатели научных степеней, что птица Сирин существовала, и что в журнале Наука и жизнь была опубликована фотография её скелета, найденного нашими археологами. Кто-то даже побежал доставать указанный батюшкой номер от 1978-го года, и, когда искомое фото дивного скелета так и не было обретено там, отец Георгий без тени улыбки или намёка на смущение заявил, что номер изъяли и подменили масоны, после чего тут же предложил выпить за победу русского духовного оружия.

Самогон допили, и отец Глеб таки поставил чайник. Он всё вспоминал, что он ещё хотел спросить наставника из области практического пастырства. Наконец вспомнил.

– Отче, бывает люди в чём-то таком исповедуются, в чём-то особенном, тяжком… и ты должен, вроде, епитимию³² назначить строгую, дабы на себя не брать, но понимаешь, что не понесёт человек… Да и вообще, бывают же случаи, когда не знаешь, как надо. По правилам и канонам всё равно не выйдет, а как быть?

– Когда не знаешь, как поступать и что сказать, поступай и говори по любви. Между правилами и любовью выбирай последнее, – ответил бывший сотрудник советского КБ и засобирался, так и не попив чай.

Отец Глеб вышел его проводить. Заморозка не было, и ноябрьская деревенская грязь полновластно овладела дорогами и тропинками.

На двери тёмно-синей Нивы отца Георгия, сквозь грязь просвечивала выведенная серебрянкой, доставшейся батюшке после покраски колхозного памятника Ленину, надпись: «Масоны виноваты!»

У деревенского старца

Научи меня жить, научи меня что-нибудь делать,

Сочтены мои ночи, и дни, словно сны, коротки.

А то, что любит сквозь сон, то, что дышит от имени тела,

Это только тень на горячем песке у ленивой реки…

Воскресение³³, «Научи меня жить».

– Да, молод ты, отец Глеб, но и я не многим старше был, когда на этот приход приехал почти уж полвека назад.

Старый и молодой священники сидели за столом в избушке и пили чай. За окном был виден угол храма, а за ним расстилались леса, поля, холмы; снег и бескрайняя тишина.

– Я, – продолжал отец Леонид, сухенький старичок с одновременно острым и спокойным взглядом, – конечно, не из столичных был, но и не из деревенских, в райцентре всё же вырос. Недокормленное военное поколение. Выжил-то чудом, а когда в армию из-за нехватки веса не взяли, в институт местный педагогический поступил. Тогда, после войны, священников некоторых с зоны Сталин выпустил. Вот сюда, в это захолустье, отца Михаила и направили служить. Он десять лет отсидел… Сам старой школы, со многими знался из той, ещё дореволюционной церковной интеллигенции, о ком сейчас книжки пишут. Народ к нему сюда из города потянулся за молитвой и советом, так и я к нему попал. Многим он всю жизнь рассказывал…

– Прозорливым был отец Михаил. Я слышал, что и чудеса творил! – перебил только рукоположенный, отец Глеб, которому было двадцать с небольшим. Его назначили на восстановление, точнее на строительство храма почти с нуля в одной из соседних деревень.

– Да не знаю… Опыт у него большой был, мудрость, знание жизни, людей… Понять и обогреть умел. А чудеса… Я не видел, так чтоб точно утверждать… Да и о людях всё сказать не из прозорливости, а из опытности можно, – отвечал отец Леонид. – Да… По его рекомендации я в семинарию поступил, а потом дьяконом сюда вернулся. Позже и священником стал. А после смерти отца Михаила и настоятелем здесь остался. Так и служу… Только ноги – никуда. Я десять лет на велосипеде из города ездил, чтоб суставы работали, но болезнь берёт своё…

Отец Леонид встал за чайником. В глаза бросалось, как тяжело ему ходить.

– Ты, отец Глеб, человек городской, здесь тебе надо к другой жизни привыкать. Если надеешься, что бабки твоей матушке с детём по хозяйству сами помогать будут, то зря. Все эти рассказки про добрый народ… нет, встречаются, конечно, как и везде, но не часто. Бабы здесь жизнью и мужьями-алкоголиками битые, часто озлобленные и не очень-то далёкие… Ты ж поди всё по-другому представлял.

Отец Глеб потупился. Старый священник помолчал и продолжил.

– Людей подлинно Духом живущих, вообще очень мало. Даже среди святых, заметь, не все такие. Возьми хоть даже древних: мученик Вонифатий уж совсем крайний случай… А если в жития вчитаться, то и увидишь, что большинство лямку свою тянуло по жизни, терпели, мучились, ошибались, падали, унывали, глупости даже говорили и делали, от природы своей и воспитания, а святыми их Господь сотворил. Не без их старания, но и не всегда прям уж по их заслугам. Жить, лямку тянуть, стараться не ломаться под тяжестью, с искушениями бороться. Хотя отлетающим уж больно в дали заоблачные и надломы на пользу бывают, кому-то их и не избежать… М-да… Главное не забывать, что на земле ты, а не в небе. И здесь, в деревне, это особо…

– Да! Отче! – перебил молодой священник. – Мы с отцом Георгием давеча одно место из Лествицы³⁴ обсуждали…

– А?! Лестница? – как будто не расслышал отец Леонид – У меня тоже на колокольне давно не чиненная, по ней уж никуда не заберёшься, только шею сломаешь. А отец Георгий – человек неровный, и тут дело не в том, что он выпивает… Он с людьми ладить не умеет. Пафоса много, а дела не очень. Вокруг него постоянно какой-то конфликт. К людям подход нужен, и к ситуации в целом… Вот приход мой взять. На хозяйстве у меня здесь две старые прихожанки: казначей и староста. Друг друга ненавидят… Так я – то одной начинаю больше благоволить – то другой. Так они пока за мою симпатию борются, обо всём прочем забывают. Я у них – третейский судья. Никогда на меня не жаловались, все мои решения выполняют наперегонки, чтоб сопернице насолить.

– Это как-то… не по любви, что ли…

– Эх! Батюшка, ты в деревне! Какая тут любовь?! Здесь в пять утра коров доят, а не под луной гуляют.

– А ещё, отец Леонид, я слышал, вы самоубийц отпеваете…

– Да. Я считаю, если бес над человеком посмеялся, то почему уж и мы должны, а все эти отсылы в епархию за тридевять земель за благословением – бюрократия сплошная.

– Но, извините, отче… Каноны ведь воспрещают… Или это у вас подвиг такой, а от этого и болезни…

– Отец Глеб! Пойдём молиться, а-то вон Манька уже храм отворила, а я ещё облачение тебе хотел пожертвовать.

Они встали и пошли в храм. Отец Глеб часто вспоминал этот разговор, всякий раз сокрушаясь, что не то и не так сказал. А думал-то – образованным себя показать, этаким ходоком в народ для его, народа, и своей пользы и спасения.

Второе крещение Руси

Говорит он, я знаю вас, знаете и вы меня.

Все, что я хочу сказать, свободными должны вы стать.

Собирайтесь ко мне, прямо сейчас. Все за мной!

The Beatles³⁵, «Come together».

– Жарко, батюшка! И как вы во всех этих одеждах ходите?

– Да нормально, в Греции насколько жарче, а там отцы вообще всегда в чёрных подрясниках ходят, и купаться у них не принято духовенству… Ой, как много людей собралось!…

На полянке у мостика проточного пруда стояла толпа. Мужчины, женщины, много детей. Отец Глеб испугался: как ему, первое лето только служащему, в одиночку справиться с крещением всего этого народа, правильно организовать, ничего не перепутать, ведь и последование он ещё плоховато знает, а больше одного человека вообще никогда не крестил.

– Братия и сестры! Дорогие! Пожалуйста, встаньте те, кто креститься впереди, крёстные сзади… так, полотенца у всех есть? А за крестиками подходите, сейчас я раздам всем, у кого нет.

– А верёвочки, батюшка?

Тут отец Глеб с ужасом понял, что о верёвочках для крестиков он и вовсе не подумал, но хуже было, что и крестиков-то он мало взял, никак не рассчитывая на такую толпу. За бечевкой сбегали в ближайшую избу, а крестики пришлось отдать только крещаемым. Крёстные и родственники остались без них. Только на это ушло полчаса. Всех построить, прочесть молитвы, что-то попытаться объяснить ста с лишним присутствующим, всех помазать и, наконец, крестить. Со взрослыми было ещё ничего: они заходили в воду, а священник с мостика рукой приклонял человека, принуждая троекратно нырнуть с головой.

– Крещается раба Божья Надежда. Во имя Отца-а-а-а, опускайтесь в воду, с головой ныряйте, так.

– Всё?

– Нет, ещё. И Сы-ы-ы-на, снова ныряйте. И Святого Ду-у-у-уха, ещё разок. Теперь на берег, в полотенце заворачивайтесь…

– И можно уходить?

– Нет, нет! Что вы? Ещё крестики я одену на вас и крещальные рубашки!

– Ой, а я рубашку не взяла

– Ну, тогда только крестики… И миропомазание ещё у нас, и много всего…

Хуже было с детьми. Одного маленького, но юркого отец Глеб чуть не утопил, с другим покрупнее батюшка нырнул сам, не рассчитав вес и собственные силы, хорошо крёстные среагировали и ухватили за рясу уже уходившего головой под воду священника с четырёхлетним крепышом в руках.

Через три с лишним часа наконец-то дошли до пострижения волос. Больших трудов стоило удерживать разбредающийся народ.

– А теперь, дорогие, пройдём все в храм, там мы воцерковим³⁶ и причастим новокрещёных! И крестики, кому не хватило, купить можно.

Отец Глеб шёл впереди. С ужасом он стал замечать, что многие идти с ним не собираются, и заворачивают по домам.

– Алексей, Наталья! Куда вы?! Нам в храм ещё, обязательно! Иначе таинство будет незакончено!

– Да в какой храм? В детсад, что ли? – ответил Алексей. Никак местные не хотели воспринимать временный молельный дом в бывшем детском саду как храм, – Да это ж не церковь… А за крестиком мы потом зайдём, а сейчас дела, и обедать пора уже.

– Поймите! Дело не в здании, таинство должно быть закончено… Без этого…

– Нам некогда, батюшка, и так столько часов на жаре… Куры, вон, не кормлены…

Эйфория в голове начинающего пастыря сменилась унынием: «Как же люди не понимают всю важность происходящего? Тут таинство, а они со своими курами…»

– Батюшка, они не пойдут, а мы зря стоим тута, – вывела священника из ступора пожилая прихожанка, крестившая вместе со всеми своего приехавшего из города внука.

До храма дошло всего человек двадцать… Отец Глеб воцерковил, причастил, дал поцеловать крест, с совершенно безрадостным лицом поздравил новокрещённых и их близких.

– Алексей? Вы за крестиком пришли? А чего ваших внуков, что крестили на пруду не привели, я б их воцерковил, причастить, правда, не смог бы, это на службу надо…

– Да некогда им всё, батюшка, а крестик мне, да, выбрать бы…

– Заходите…

Пожилой тракторист зашёл в молитвенный детсад, не слишком убедительно изображая на себе подобие крестного знамения.

– Вот, выбирайте.

– Да мне любой… Я знаете что? Прочёл тут, что конец света через год, это правда?

Глеб невольно улыбнулся.

– Знаете, много разных предсказаний и пророчеств, подлинных и ложных. Главное, постараться быть готовым к приходу Господа, жить не только сиюминутными заботами, но и молитвой, общением с Создателем…

– Не, это всё не то… это вы, как на партсобрании… Вы прямо скажите: будет конец света через год али нет!

– Вы поймите, ведь конец света для каждого из нас может наступить в любую минуту, если мы умрём…

– Батюшка! Я ж не бабка с вашего прихода, мне не надо всё это! Вы ж поймите, мне через год на пенсию, я всю жизнь под этим трактором, жена, дети, внуки… Я только пожить собрался, а тут концом света грозят! Это ж как жить то?

– Вот, возьмите этот крестик, он хороший и недорогой… И… хотите Новый Завет вам дам, там есть Откровение Иоанна Богослова, это о конце света как раз, почитаете…

– А что? Там сказано, когда он будет?

– Нет, в Писании сказано, что мы не можем знать ни дня, ни часа…

– А год? Тоже не можем? Эх, пустое всё это, если толком ничего не узнаешь, когда что будет… Ладно, давайте ваш крестик, а книжку не надо. Бог даст, поживу ещё, как человек, на пенсии…

Первый спонсор на селе

За открывшейся дверью – пустота.

Это значит, что кто-то пришёл за тобой.

Это значит, что теперь ты кому-то

Понадобился.

Гражданская оборона³⁷, «Русское поле экспериментов».

Пока полуразрушенный храм, имевший целых две стены из четырёх, передавали на баланс церкви, для богослужений приходу предоставили деревянный аварийный домик, бывший детский сад. Детей в селе оставалось мало, поэтому его единственную общую группу перевели в здание школы, ведь и там классов было явно больше, чем надо было имевшимся в наличии ученикам, а само помещение было ещё во вполне приличном состоянии.

В том детсаду и начал служить отец Глеб. Прихожан почти не было, хоть село было немаленьким. Кто-то из верующих ходил по старой памяти к отцу Леониду за десять с лишним километров; кто-то обещал начать ходить, когда большой храм отстроят, потому как в детском саду непонятно, как и молиться; кому-то было просто не до того.

Глеб очень хотел сделать в этом временном молитвенном доме самый простой иконостас, чтобы привлечь хоть кого-то, кроме пяти, десяти человек, иногда приходивших на службу.

Батюшка вместе с беременной супругой Светланой и маленьким сынишкой жили здесь же. Деньги иногда появлялись от редких крестин и более частых отпеваний, совершавшихся обычно на дому у покойного, но это были буквально копейки. Благо, местные жители приносили-таки батюшке картохи, хлеба и яиц, а добрая соседка давала время от времени молока.

– Что вы?! Спасибо, Прасковья Васильевна, мы вам точно ничего не должны? – спрашивал отец Глеб.

– Да что вы, батюшка, меня величаете так? Прошка я, и никак иначе! Денег я с вас сейчас не возьму – у вас их и нет, а у меня хоть немного да есть. Вы лучше помолитесь, чтоб муж мой не запил, а то я с животиной да хозяйством не знаю, как и справлюсь. Ведь и сено нужно принести и всё такое…

– Помолюсь, конечно, о здравии и спасении. Он что, буйствует, когда выпьет? Обижает вас?

– Меня обидишь! Лежит тихонько, к дружкам только ходит, и так месяц, а то и три…

– Три месяца?!

– А вы что думали, батюшка, – усмехнулась Прасковья, – три дня, што ль? Да такие мужики у нас и вовсе непьющими считаются!

– А вы б сами как-нибудь в храм пришли на службу, помолиться, причаститься, поисповедоваться…

– Ой, да когда мне, батюшка? И телевизор-то посмотреть некогда с тремя-то коровами, да двумя детьми, да мужем-алкашом. Так что уж вы сами молитесь да молочко моё пейте…

Наступила осень. Холодало. Дров почти не было. Светлана стала болеть, и отец Глеб был вынужден отправить её в город к родителям. Тогда-то и пришла к нему Ольга.

– Батюшка, вы могли бы мне дом освятить?

Ольга была главой местного сельпо и только достроила новый, шикарный по деревенским меркам дом, как раз за молитвенным детсадом, как прозвал своё прибежище отец Глеб. В селе её не любили за богатство, за глаза обычно звали матерно. Даже церковные бабки постоянно исповедовались в ненависти и зложелательстве к ней.

– Да конечно! Когда вам удобно?

После освящения Ольга накрыла на стол. Её муж Николай тоже сел за стол. Был он на вид молчаливым и сосредоточенным. Ходили слухи, что не всё у них ладно с Ольгой, что гуляет она от него, но отец Глеб не очень-то верил этим слухам, считая, что всё это от зависти.

– Я вам Евангелие подарю, почитайте на досуге, – обратился батюшка за столом к Ольге.

– Ой, спасибо, батюшка. Это, вон, Коле скорее. Он у меня книжками больше интересуется, и вопросами всякими… А мне вы лучше скажите, чем я храму могу помочь?

У отца Глеба даже щёки запылали от неожиданной радости, ведь сколько он ни просил и председателя колхоза, и директоров нескольких заводов из райцентра – все в помощи отказывали: «Нечем, де» А тут человек сам предлагает!

– Не знаю даже…

– Да вы не стесняйтесь, чем смогу помогу. А больше запросите – откажу и не постесняюсь.

– Мне бы, для начала машину дров… да ещё икон… досок и фанеры купить для иконостаса… ещё книги для службы в молитвенный дом… Ну а для храма…

– Ладно, батюшка, этим я вам помогу, деньги на всё это… святое прям сейчас дам. Остальное – привезут: дрова прям завтра, а то уж Покров скоро, снег выпадет, топить надо, а о храме к лету поговорим, что там и как.

– Спаси Христос, Ольга Валерьевна! Я за вас и мужа вашего теперь всё время молиться буду!

Дрова привезли и впрямь на следующий день. Всё, что требовалось для иконостаса – буквально за неделю. Счастливый батюшка съездил в Москву и привёз оттуда книги, иконы, лампады и приятеля рукастого. С ним и соорудили алтарь в молитвенном детсаде.

В холодную и ненастную ноябрьскую ночь в окно постучали. «Кого ещё в такую погоду несёт? Да и на ночь глядя…» – подумал батюшка, уже улёгшийся на кровать и открывший свежеизданный томик Брянчанинова³⁸.

На пороге он увидел Николая, мужа Ольги. От него пахло алкоголем. «Вот, блин, сейчас кагор или деньги выпрашивать будет, а Ольга просила ему ни в коем случае не давать, чтоб не повадился», – пронеслось в батюшкиной голове.

– Заходите… Может быть чаю?

– Нет, я знаете… поговорить…

– Да? О чём же? Вы Евангелие почитали? – решил не упускать инициативы отец Глеб.

– Нет… не о Евангелии… не знаю… – засопел Николай.

– Ну, может тогда лучше завтра? Утро вечера мудренее.

Николай глянул прямо в глаза каким-то бездонно грустным, отсутствующим взглядом. Это было странно, он никогда раньше не смотрел прямо, всегда отводил взгляд…

– Да… завтра… – сказал он и вышел…

– Батюшка, батюшка, отворяйте? – стучала в окно Прасковья утром следующего дня.

– Что случилось? Пожар? – всполошился Глеб, вскакивая с кровати и бросаясь второпях к двери.

– Нет! Колька у Ольги повесился!

– Как??! – отодвинув наконец задвижку и открыв дверь, едва вымолвил священник.

– Ой, да он вчерась днём домой пришёл, с работы раньше отпустили, а у него дома Колька-мент с Ольгой кувыркается…

– Да откуда ж всё это известно?

– Да соседи-то – не слепые, видели, кто когда заходил. Во-о-от, Колька-то, муж в смысле, выбежал, пил с мужиками потом… А уж вся деревня знает! Ему уж мужики и посоветовали: «Де, не возникай, а то мент-Колька злой, если что – засадит…» А сами смеялись, понятно…

– Батюшка, вы Колю отпоёте? – спросила Ольга, зайдя через день к отцу Глебу.

– Не имею я права так… Поймите… Лучше к отцу Леониду… Он может это на себя взять… Хотите, я с вами поеду?

– Нет, я уж сама.

Через пару недель Колька-мент тоже погиб. Ехал пьяный на лошади, упал в канаву и захлебнулся. Так его и нашли: лицом в ноябрьскую грязь, припорошенную снегом. Отпевал опять отец Леонид. В этот раз к Глебу никто даже не обращался…

В середине декабря молодой священник выбрался в Москву, к семье. Обратно ехал прямо к утренней службе на святителя Николая. Темно, холодный старый автобус, окна в зимних узорах. Но, что это пламенеет сквозь иней? Глеб стал быстро расчищать заледенелое окно. Неужто молитвенный детсад горит?!! С той, ведь, стороны… Нет! Сбоку и выше. Это – Ольгин дом!

Тело хозяйки нашли под завалом, там, где была входная дверь. Кто-то поджёг ночью дом и подпёр снаружи палкой. Хоронили её в закрытом гробу. На отпевание Глеб поехал к отцу Леониду. Тот выслушал всю историю.

– Что я тебе могу сказать? В деревне и не такое бывает. А кто лучше жить стал, тех, да, не любят люди… А Николая-то, что не выслушал, грех, конечно… но… не знаю, – старый священник посмотрел на потупившегося Глеба, – смог бы ты ему помочь, даже если бы выслушал… Вообще, село у вас не маленькое. И культурное считается… относительно других сёл окрест… Есть деревни поглуше, где всё проще, и от таких дел не вешаются. И милиционеров-то в них нет… М-да… Вон, в Заклёпино один мужик в санаторий съездил – так теперь у всей деревни сифилис… Ладно, отворяй царские врата, пошли отпоём новопреставленную…