Текст книги "Бремя колокольчиков"

Духовное трезвение или обновление ума

Устало ты дышала и еле текла,

Но ты меня любила до самого дна.

Ногтями впивался я в бедра твои,

Тебя нагибал и просил: «Повтори!»

Бутылка водки! Бутылка водки!

Звуки Му⁸⁰, «Бутылка водки».

– Да, клёвый твой отец Георгий, настоящий боец старой школы во всех смыслах!

– Ты, отченька, того… От тебя разит не по-детски. Ты уверен, что исповедовать тебе идти надо? Ты хоть спал сегодня сколько-нибудь? – вглядываясь в красные глаза старшего собрата, спросил отец Глеб, – или вы с Георгием всю ночь зажигали?

– Ну-у-у-у, считай так, – признался отец Вячеслав.

– Да я ж от тебя уехал часов в восемь, а у вас водка уже кончалась и денег не было!

– Ну и что? Я ж те говорю – классный твой деревенский батя! Бухло кончилось, а он говорит: «Пошли!» Ну, мы и пошли. Он – к ларьку. Заглядывает в окошко и говорит: «Дайте мне бутылку Распутина⁸¹!» Ему: «А деньги?» А он: «Какие деньги?! Ты на меня глянь!» Ну а он, ты знаешь, когда в лоб так смотрит безумным взором да подмигивает, – чистый Распутин с бутылки. В общем, прикололся ларёчник и батл отдал за просто так! Идём обратно. Я думаю, надо тоже в грязь лицом не ударить. Говорю: «А закусывать чем?» «Ну, ты пижон московский! Те ещё и закусывать!» – это он мне говорит. А я ему: «Погодь, ща организуем!» Подхожу к развалу с арбузами. Зову айзера-продавца. «Дай, – говорю, – арбуз, чтоб торговля была хорошая. Я – мула!» Тот: «Чем дакажешь, чта мула?» Я крест достаю, свой нательник монастырский, говорю: «Вот видишь? Это, как полумесяц, только лучше!» Он мне хиленький такой арбузёныш протягивает. Мы с Георгием переглянулись, головами покачали. «Такой арбуз Аллаху не угоден!» – отвечаю. Мы развернулись и пошли. А айзер нам в след: «Эй, мула, стой! Падажды! Харошый арбуз тэбэ дам!»

– М-да… Знал я, что вы друг другу понравитесь, но чтоб до такой степени, что служить за тебя сегодня придётся, – не думал.

– Да ладно! Ща я нормально… переоденусь, одеколон в рожу и вперёд! Не впервой ведь! – ответил отец Вячеслав и чуть не грохнулся на кровать.

– Эк тебя заносит! Не-е, давай уж лучше я один послужу и поисповедую. Сегодня всё равно народу немного будет. А то настоятель здесь найтал⁸²! Тоже после позавчерашней пьянки в Лавре на Сергия никак не отойдёт… А он, сам знаешь, свиреп бывает с перепою. Опять тя в патриархию объясняться пошлёт или ещё как мозг высосет, так что – уж лучше отлежись! Не пойманный – не вор!

Эти резонные доводы убедили отца Вячеслава, и он остался в своей келейке.

Людей на службе и впрямь мало было: будний день. После праздников причастников вообще несколько человек всего. Всё шло легко, как по маслу. На крестинах только неожиданность вылезла. Родственник крещаемого младенца оказался евангелист, и баба Надя, помогавшая на крестинах, пыталась изо всех сил выгнать его из храма.

К моменту появления отца Глеба богословский спор перерос в перепалку с упоминанием адского пламени, как последнего коронного железобетонного аргумента со стороны православной охранительницы купели.

Священник успокоил, как мог, обоих. Разрешил сектанту остаться на крещении. Баба Надя, правда, была крайне недовольна. Возмущалась, что нехристям нечего на крещении делать, и вообще, порядку никакого, обещала пожаловаться на отца Глеба настоятелю.

После крещения молодой и явно ещё не прожженный протестант не торопился уйти. Ему хотелось поговорить со вступившимся за него священником.

– Мне многое непонятно в православии: и поклонение иконам, и почему батюшкой священника называют и вообще, почему так к людям в храме относятся, ведь по тому узнают, что вы Мои ученики, что любовь имеете между собой⁸³.

– На все ваши вопросы есть ответы. Ну, а про главное – да, призыву Господа не все мы следуем, и я тоже не есть образец для подражания, но разве и у вас всё и всегда по Евангелию и с любовью? Разве не надо пройти сложный и тернистый путь, чтобы достичь не внешнего, а внутреннего единения с Богом в любви?

– Да! Это вы хорошо сказали, как и апостол говорит: «Обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины»⁸⁴.

– И какие правильные, глубокие слова: духом ума! Давайте только вдумаемся, – входил в ажиатацию священник, – ведь это ещё и понять надо, это серьёзная работа, не вдруг это происходит! Внешнего эффекта достичь не так уж и сложно, а вот дух ума изменить – другое. Тут и действие со стороны Бога нужно, и наше со-участие, и принадлежность к Его Церкви, и трезвение духовное⁸⁵, которому Церковь, святые отцы и учат.

– Но разве принадлежность Церкви это значит обязательно в храм ходить и свечки ставить? Разве Церковь не больше православия? Не знаю уж, что это за духовное трезвение такое, но проявление Духа и у нас есть.

– Как вам это объяснить… Поймите, без Церкви Единой соборной и Апостольской, без таинств ею преподаваемых нет спасения в Боге. То есть Бог спасает, кого хочет, но не благодаря, а вопреки, и не стоит на это рассчитывать.

– Не очень вас понимаю, – смутился юноша.

– Знаете, я, наверное, не могу вам всё как надо объяснить, да и сам, грешный, не обновился ещё духом ума, как святые отцы, а то бы вы почувствовали это дыхание благодати, и вопросов бы у вас не было… Я сейчас лучше книжки вам принесу: там и про Церковь, и про таинства, и про трезвение духовное, и про неложное действие Духа Божия. Вы почитайте, а потом приходите – поговорим. Уверяю, вы ещё так мало о православии знаете, многого просто не видите. Подождите, я сейчас.

С этими словами окрылённый батюшка направился в книжную лавку, располагавшуюся на территории храма, зашёл сзади в открытую почему-то дверь и почти натолкнулся на пытающегося подняться из кучи коробок настоятеля.

Одна из торговок духовным знанием стояла, согнувшись в три погибели, и стонала, другая, вжавшись в стену, еле слышно шептала: «Простите, батюшка».

– Понаставили, сучье племя, чё вы здесь, а?! Оборзели совсем! – с этими словами пьяный в кадильный дым отец Константин швырнул в стоящую увесистой коробкой с Житиями Новомучеников.

Та попыталась увернуться, но коробка попала ей прямо по шее.

– Охххх, – вскрикнула несчастная, сползая по стенке.

– Что, ох, тварь! Всем вам только деньги давай, я вам ща!… А ты что здесь? – увидел отца Глеба настоятель.

– Я?… Пойдёмте отец Константин, я вас к себе отведу, вам там… из патриархии звонили.

– Кто там? Я с ними в Лавре молился только, что им? Опять бабла надо? Ладно, веди…

Отец Глеб уже и забыл про паренька евангелиста и с неудовольствием заметил, как тот смотрит на него, волокущего настоятельскую тушу.

Этого протестанта Глеб больше не видел.

Женщина из книжной лавки, которой досталось коробкой с книгами, попала в больницу с сильным сотрясением. Вернувшись, она всё просила у настоятеля прощение за своё нерадение и недостаток смирения с послушанием.

Алёна

Я могу надеяться только на свои ноги,

Поэтому мне нужно спешить дальше.

Но пока меня не будет, я хочу, чтоб ты знала:

Все будет хорошо!

Поэтому, женщина, не плачь,

Нет-нет, женщина, не плачь,

Давай, сестренка, не роняй слезы.

Bob Marley⁸⁶, «No, Woman, No Cry».

Она стояла с коляской под навесом у крыльца храма.

– Батюшка, благословите!

Отец Глеб благословил. Алёна поцеловала его руку.

Эти маленькие трещинки на её красивых тонких пальцах… прячущийся, но очень выразительный грустный и понимающий взгляд… грациозная лёгкость движений…

Глеб едва сдержался, чтобы не обнять её, вырвал руку и вышел из под козырька под дождь.

Года полтора назад Алёна первый раз пришла на исповедь, прочтя Евангелие и книгу Сын человеческий⁸⁷. Глеб тогда долго с ней разговаривал, объяснял. Она всё схватывала на лету, точнее, многое уже знала и понимала тоньше, чем сам Глеб, хотя ей было едва за двадцать, а ему уже за тридцать, и попом он был больше пяти лет. Её вера была глубже и точнее прочувствована, исполнена мудрости, а не умозрительного интеллекта. И она вся прямо-таки светилась, о чём бы они не говорили: о кино, о книгах, о живописи или житейских ситуациях.

Однажды, после вечерни она подошла заплаканная.

– Отец Глеб, батюшка! Я…я…беременна…

Глеб знал, что у Алёны есть парень. По описаниям, хоть и интересный, но безвольный, лёгкий и беззаботный человек из богатой семьи.

Как священник, Глеб уже со многим сталкивался и прекрасно понимал, что у них едва ли что хорошее выйдет. Девушка колебалась. Делать аборт она не хотела, но денег никаких, мать без работы, отца нет…

Глеб поддерживал её всей силой медицинских и богословских аргументов. Надежду на то, что отношения с молодым человеком образуются, не вселял, но и не развеивал, хотя уже точно понимал, чем всё закончится. За наивного мальчика, обманутого коварной девкой вступятся родители; в лучшем случае, отпишут Алёне какую-нибудь не очень большую сумму; и – адью! Так, в конце концов, всё и вышло…

Алёнин ребёнок стал настоящим сыном полка в храме. Историю прихожанки знали все отцы, кто чем мог – помогал. Даже настоятель, хоть от себя ничего не давал, но таки раскрутил одного из спонсоров на 100 долларов (серьёзные деньги в 90-е), рассказав, как весь возглавляемый им приход помогает бедной местной девушке, отказавшейся от аборта.

– Привет, батянь, заходи, – открыл дверь в свою келью отец Вячеслав. – Как там, сильный дождь? Смотрю, опять тебя Алёнка у храма поджидала, а ты чуть и не сотрясся весь…

– Ты прям всё сечёшь… Да, я как раз об этом с тобой поговорить хотел, – отозвался Глеб, заходя в тесную комнатку и присаживаясь на единственный стул. – Ты ж сам бывалый. И хипповал в 70-е, и у старца столько лет в послушниках… Ну, во всяких историях бывал…и с бабами в том числе… Знаешь, оно как. Я себе ничего не позволяю. Держусь… Ну, и она тоже… Но ведь думаю всё время о ней. Ведь моя так меня не понимает, не чувствует. Всё невпопад, не то… А с Алёной – как на одном дыхании… С другой стороны, я вот ещё чего подумал сегодня. Я же полгода служил, до того, как в Москву перевёлся, у монаха одного, бабами себя окружившего и всех их на себя замкнувшего в этакой духовёности… Ну, ты понимаешь… А может, и я не напрасно её так к себе притянул? Тащусь от этих наших бесконтактных отношений, а она – молодая девчонка… хорошая… У неё ж ничего такого в голове не было. А я со своими благими пожеланиями. Вот кого я из неё сделал? Церковную побирушку?

– Не-не, Глебушка, давай без достоевщины этой. Из тебя тот монах, что из меня Папа римский. Не умеешь ты онанистическую духовёность создавать вокруг себя, и слава Богу… А Алена… и вообще всё это… знаешь… оно ж нормально – влюбляться.

– Что?

– Ну да. Это ж естественно. Вообще представь себе, как бы мы в раю жили плодимшись и размножамшись. Обязательно каждый со своей женой! И ангел бы под древом познания нас венчал! И мы б потом через ребра размножались? Это ж всё монашеский бред!

– Не. Мы ж, как ангелы, на Небе будем. Ни жениться, ни посягать…

– Сам ты какангел со своей Алёной! Нормально мужикам всех баб любить, а бабам – всех мужиков. И иметь общих детей! Это хорошо. Это и есть рай, то есть жизнь по любви. Но дело-то в том, что мы же не можем всех, а хотим только тех, кто нам приятен. И не можем мы без страстей. Так, чтоб не делить и не присваивать, а именно – любить…

– Вот сам говоришь без достоевщины, а такое несёшь, прям Лето любви⁸⁸ какое-то…

– Не путай Божий дар с яичницей! То есть, любовь с достоевщиной! Да… Поэтому и дана нам моногамия для воздержанности, но это ж именно что из-за испорченности нашей…

– Хоть и на том спасибо, падре!

–…но лучше уж плотью согрешить, чем этак духовно под себя людей подламывать и считать, что святостью всякой занимаешься, – продолжал старший священник. – Это я не то что призываю тебя к этому – нет. Ничего хорошего не выйдет. Вот даже трахнешь ты эту Алёну, если даст, конечно… Ну, или уйдёшь к ней. Это ж всё равно ничего не решит, а только запутает. Поверь уж моему опыту!

– Да я понимаю, не маленький, чай… Но… всё равно хорошо, что ты это всё сказал. Всё легче как-то… Хотя насчёт любви ко всем… это я как-то по-другому представлял… м-да…

Глеб шёл к метро, думал… Любить без страсти и без всей этой поддельной фигни, и бесконтактного, но от этого ещё более мерзкого использования человека – вроде просто, а поди ж ты… И красивая такая Алёна… Как представишь её, когда она… Нет, лучше не представлять! Лучше молиться…

Он глубоко вдохнул сырой осенний воздух и стал про себя произносить Молитву мытаря⁸⁹. Тупик стал превращаться в подобие тоннеля.

Крещение троекратным снегометанием

и другими способами

Я обернулся и вздохнул: Ох!

Я обернулся и вздохнул: Эх!

И засверкало Северное сияние,

А она сказала со слезами на глазах:

Будь внимательнее, там где прошли хаски,

и не ешь желтый снег.

Frank Zappa⁹⁰, «Don't Eat The Yellow Snow».

Со звуковиком с телевидения, Виталием, отец Глеб познакомился у друзей на Пасху. Актёры, художники, писатели, режиссёры – все вместе отмечали Воскресение Христово.

Виталик оказался в компании единственным некрещеным. Более того, креститься он не хотел сознательно, хотя не был атеистом и не имел других религиозных предпочтений.

Не слишком трезвые отец Глеб со товарищи начали Виталика грозно увещевать, объявив, что если он не согласится в три дня покреститься, они окрестят его насильно. Нехристь шутку не понял, и это превратило её в многосерийную комедию.

Каждый раз, когда батюшка встречал звукорежиссёра, он начинал к нему приставать по этому поводу и всячески стебаться. Виталик боялся абсолютно серьёзно, и это лишь разогревало аппетит.

Один раз – отец Глеб начертал пальцем на снегу, запорошившем капот машины жертвы: «Крестись, гад!» В другой раз – батюшка принялся гоняться за несчастным телевизионщиком, кидая в него снежки и возглашая: «Крещается раб Божий Виталиус троекратным снегометанием!» Звуковик уворачивался изо всех сил, так и не понимая, шутка это или его взаправду крестят…

Апофеоз случился аккурат после праздника Крещения Господня, когда жена Виталика, Таня, решила освятить дом.

Отец Глеб пришёл к вечеру, всё подготовил. Сидят они с Таней разговаривают, ждут хозяина. Виталий пришёл с работы не то что пьяный, а вообще непонятно, как пришёл. Кое как его уложили. Что делать? Надо освящать. Отец Глеб посмотрел на Таню.

– Давай свечку ему в руку вставим!

– Так он лежит.

– Ну и что? Скажем, что как хозяин дома, глава, так скть, он должен быть со свечкой в руке…

– Давай.

Пьяный звукорежиссер лежал ровно на спине, руки были ниже живота. Когда Таня впихнула почти ничего не соображающему мужу свечку в руки, батюшка засомневался.

– Не, давай вынем, а то это смотрится… как будто у него в штанах встало и ещё горит… Глядя на это, я просто молитвы от смеха читать не смогу…

Виталик уснул. Отец Глеб с Таней пошли на кухню отметить.

– Слушай, Тань, а давай завтра скажем, что я его покрестил? Он же всё равно ни фига не вспомнит.

– Давай! А что мне ему рассказать? Как всё должно происходить?

– Скажи, что от сатаны отрекался, плевал, что крестик ему купить надо.

Наутро, понятно, жертва обмана встала в состоянии тяжелейшем. Наливая мужу стаканчик айрана, Таня невзначай так и говорит:

– Ну что, поздравляю!

– С чем, с похмельем?

– Виталь, ты что не помнишь? Тебя же батюшка окрестил вчера!

– Ребят, вы чё? – ещё больше побледнел несчастный, – ты шутишь, да?

– Какие шутки! Ты ж сам согласился! Свечку, помнишь, держал? А как на сатану плевал! Тебя ж остановить не моги! Отец Глеб говорит: «И дунь, и плюнь на него!» Ты и давай плеваться в разные стороны, мы уж подумали, что у тебя того… белка, и ты их везде видишь… Крестик ещё батюшка сказал купить. Так ты по дороге в метро купи, лучше в храме, там дешевле.

Таня – прекрасная профессиональная актриса, и не поверить ей было невозможно.

Полдня звукорежиссёр проходил крещёным. Позвонил поздравить отец Глеб… Злой Виталий снял трубку.

– Что, батя, улучил момент, да?!

– Это ж для твоей же пользы, – ответствовал священник, с трудом сдерживая клокочущее внутри гоготание.

К обеду Таня раскололась…

А ещё через пару лет Виталик с Таней поехали в монастырь, где служил её сокурсник по театральному училищу, и там Виталий крестился совершенно добровольно. Тогда же он решил совсем завязать с алкоголем.

Ближе к Страстной

Рука нащупала нить на веретене

Конец или начало здесь во тьме?

Чаша наполнена, тост вновь произнесен.

Я всю любовь отдам только тебе.

Один лишь голос слышу я сквозь сон.

Led Zeppelin⁹¹, «All of my love».

– Ох… Господь и Бог наш Иисус Христос… – начал читать разрешительную молитву отец Глеб. Он был искренне удивлён и не находил, что ещё сказать.

Этого прихожанина он хорошо знал и любил. Ещё в 80-е, будучи выездным учёным, Валерий Павлович нелегально привозил из-за рубежа духовную литературу. У него отец Глеб брал те, ещё западные, издания митрополита Антония Блума.

От кого уж, а от Валерия Павловича, отец Глеб никак не ждал такой дикости в понимании телесного поста.

В алтарь он пришёл с явно пришибленным видом. Отец Вячеслав был в приподнятом настроении.

– Чё, Глебушка, ещё девятый час читают, а ты уже всех поисповедáл?

– Да. Сегодня вроде среда, а народу на исповеди немного. Предпоследняя Преждеосвященная⁹² до конца Четыредесятницы⁹³. На Вербное и на Страстную⁹⁴ народ причащаться готовится, видать… Загружают только всякой ерундой… Причём, вполне грамотные и умные люди, а уши вянут, что несут…

– Да что там! Мужики – дрочут, бабы – давать не хотят и сугубым постом это считают, а от всякой такой духовки повышенной у них крыши текут на этих самых мужиков. Варианты возможны, но всё где-то рядом, – усмехнулся бывалый священник.

Шальная мысль промелькнула в мозгу: «Уж не прозорливец ли? Ведь в молодости у старца жил отец Вячеслав». «Не-е-е. Опыт, да и прихожан хорошо знает. Что-то я совсем уже, раз такие мысли в голову лезут», – отвечала на это другая часть сознания отец Глеба. Вслух же он сказал:

– Циничный ты! Люди ж не только сексом живут и всякой шизнёй…

– Случается, но не часто… А постом и вовсе редко. Я с годами всё никак решить не могу, что мы больше: психи, дураки или грешники…

– Истину глаголишь, старче! – встрял в разговор протодьякон Николай. – Мы с отцом Сергием давеча офис один крутой освящали. Ну, там – все дела! Мужики с похмелья, бабы в коротких юбочках, некоторые – ничего так, но уж больно солидного включили. Стоят, свечки держат. Серёга им про церковь, исповедь, таинства. То-сё. Записки сказал, написать как. Я эти записки собираю, а ко мне один из начальников подходит. Говорит: «Батюшка, а как нам хозяина перенести?» Я ему: «Какого хозяина?» «Ну, – говорит, – домового со старого офиса. У нас там всё хорошо было: и не ругались, и бизнес шёл. Нам бы его сюда! Мне бабка одна говорила, что надо метёлкой в углу замести…» Я уж тут не выдержал и перебиваю его: «Я дьякон. Вон, отец Сергий, – батюшка, он вам объяснит». И к Серёге его подвожу…Тот ему долго втирал, что и как, но мужик так и не врубился. По лицу видно было, что пойдёт заметать домового своего.

– Смешно, но это люди непросвещенные, а только крещёные. Когда же и книги разные правильные читали, и внутренний духовный опыт, какой-никакой, пережили, не должно же быть так… – отвечал, возбуждаясь отец Глеб после молитвы Ефрема Сирина⁹⁵.

– Ничё, просвещённые тоже зажечь могут. Слыхал, наш настоятель решил чин омовения ног⁹⁶ провести в Чистый четверг, как на архиерейской службе? Сам нам ноги мыть будет! – продолжал Николай – Даже и нам, дьяконам. Лучше б денег нормально дал! Я, вообще, думаю маникюр разноцветный на ногах сделать по этому случаю и пальчиками шевелить буду, когда он мне ноги полотенчиком вытирать станет…

– Да это вообще – дурь! Форма без содержания. Разве по-настоящему просвещённый Духом станет такое делать?

– Эк ты завёлся что-то со своими просвещенными, как Руссо⁹⁷ какой-то. Батянь, не в образовании дело! Да и вообще, не в том, кто что пережил и кого чем торкнуло. Ладно, надо литургию начинать… Поди записки почитай, потом поговорим… – вмешался отец Вячеслав.

Преждеосвященная. На кафизмах⁹⁸ начались сложные перемещения дьякона со служащим священником перед и со Святыми Дарами: каждение, поклоны, перенос на жертвенник⁹⁹.

После отец Глеб продолжил.

– Ну вот, что это? Зачем-то переносим на жертвенник, потом обратно, разворачиваем и потом обратно складываем антиминс¹⁰⁰. Все эти приседания… Кому и зачем это нужно? Литургика у нас исполнена всех этих потерявших смысл ритуалов, которые попробуй тронь! В богословии, кроме пафоса и всяческих разговоров про нашу исключительность, мало чего и осталось! Народ не пойми чему учим. О Евангелии забываем ради предания старцев¹⁰¹, а, казалось бы, чего проще? Любовь и Евангелие во главу угла поставить, собраться нормальным людям и нормально Богу служить, без всей этой дури и бессмысленного чинопочитания!

– Был у меня один поп знакомый зарубежно-катакомбный¹⁰². Всё домашнюю церковь создать хотел. Ещё в советские годы. Да только никому не нужно это оказалось, даже своим! Либо уж секту делай, хоть и внутри церкви! Это народ любит. Как один епископ говорил: «Прихожане любят, когда им чего-то дарят, и когда их насилуют…» Про высокое и приятное научиться рассуждать несложно, а ты тронь легонько локтем такого, что про любовь с евангельской простотой проповедует. Тут все разговоры и закончатся и обиды с хлопаньем дверьми тебе по носу начнутся. Люди терпеть и прощать друг друга не умеют, и мы часто сами такие же! Как по Любви жить-то сможем? Какую соборность, понимаешь, построим, даже если начальство дурное убрать от нас? Переобижаемся и перессоримся из-за какой-нибудь ерунды, вот и вся любоф… Эх, Глебушка, мы достойны того дерьма, в котором живём, в том числе и церковного…

– Отцы! Кадило, врата! – прервал алтарник.

Пошла суета, возгласы дьякона и священника.

– Повели-и-и-и-те-е-е-е… – громыхнул протодьякон.

Отец Вячеслав с кадилом и свечой повернулся к народу в открытые Царские врата.

– Свет Христов просвещает все-е-е-ех!