Текст книги "Бремя колокольчиков"

Не забывайте о колёсах

На черный день – усталый танец пьяных глаз, дырявых рук

Второй упал, четвертый сел, восьмого вывели на круг.

Янка Дягилева³⁹, «На Чёрный День».

Отец Глеб с нетерпением ждал встречи. Антона он не видел уже года два, последний раз ещё до того, как рукоположился. А тут летом решил старый друг к нему нагрянуть. Собственно, он уже приехал пару дней назад, но по дороге завис у отца Георгия. Но сегодня-то точно приедут, ведь у Глеба именины!

Ждал он их на службу в пустом храме – всего две бабульки пришли, остальные все в огородах – но друзья не приехали. Глеб уже пал духом, когда в самом конце службы в алтарь, комнату его храмика в бывшем детском саду, завалились отец Георгий, Антон и неизвестный явно пьющий мужчина.

– С днём ангела, батяня! Извини, что на службу не смог, – облобызал его отец Георгий, – ты Дары не потребил⁴⁰? А то меня болящую причастить просили… Ага, вижу, что ещё есть… Ну, да это потом, а мы к тебе с подарком! Вот, знакомься. Это Семён. Он певчим был в Сибири, но жизнь у него нескладно сложилось, и побродяжить ему пришлось… Ты всё переживал, что у тебя здесь петь и читать некому, так вот тебе и певчий, и чтец, и сторож, и на дуде игрец! Парень он не избалованный, так что согласился за жильё и хлеб потрудиться при храме.

Глеб с сомнением посмотрел на подарок По запаху и приподнятому настроению отца Георгия ясно было, что пьёт он не один день, да и у Антона вид был заметно помятый. Вот и дождался гостей с поздравлениями…

– Да что ты смурной такой? Ща мы тебе Многая лета⁴¹ провозгласим, а-ну! – приехавший поздравить младшего товарища батюшка во весь голос затянул: «Бла-а-а-а-годенствие и мирное жи-и-и-и-ти-е-е-е-е-е…»

Бывшие свидетелями этому две старушки начали испуганно креститься, а Антон с Семёном подхватили: «Многая ле-е-е-е-та…»

Глеб всегда удивлялся, как такое количество медведей могло наступить на одно несчастное Антоново ухо, но подаренный ему сибирский певчий его удивил: и голос, и слух у него оказались отменными. Даже не верилось, что так поёт этот самый, похожий на бомжа, полусморщенный и заросший, невысокий мужичок.

Глебу приходилось видеть, как ангельского вида девушка вдруг начинала кричать не своим голосом и биться, подчиняясь воле сидящего в ней беса. Здесь же было как раз наоборот: будто ангел запел из этой некрасивой, дурно пахнущей и измождённой плоти.

– У тебя дароносица⁴² где? – спросил после поздравлений и смачных лобызаний отец Георгий, – давай я отложу частичку, а ты причастишь. Там у меня в деревне тяжко болящая. Антон на машине отвезёт, а потом у меня посидим, идёт? Семён нам на аккордеоне сыграет.

– Да не вопрос! У меня Света в Москве с детьми… так что я рад…

– А что ты сам то причастить не хочешь? Твоя же прихожанка, – поинтересовался отец Глеб, трясясь на заднем сиденье рядом с новообретённым певчим.

– Ты ж служил сегодня литургию – а я нет. Так лучше служащему требу исполнить, коль есть возможность. Да и копеечку тебе дадут какую-никакую. День ангела всё ж у тебя, чтоб не унывал!

– Ну спасибо, бать, – умилился начинающий пастырь.

– И что это у нас дороги такие кошмарные… Хоть Прибалтику взять. Тот же Совок был, а дорог таких я там нигде не видел, – не каждый раз успешно объезжая ухабы, заметил Антон.

– А это, Антох, ты не понимаешь. Русская дорога – она для спасения хороша, – ответствовал отец Георгий.

– Это, чтоб не разогнаться и не улететь, что ль?

– Не в этом дело даже. Вот ты по хорошей трассе на хорошей машине едешь, и гордость с самолюбованием тебя так и накрывает. Ты не едешь – а паришь, как гибрид Алена Делона с его одеколоном. А на нашей дороге попробуй возгордись! Как только в яму какую въедешь – тут и конец твоей гордости, сразу приземляет и смирению научает.

– Да… Конец гордости и начало ругани…

– Ругань – что? Грех. И ты это понимаешь и раскаиваешься. А гордыня – она тебя за облака уносит, прямо к духам злобы поднебесной. А оттуда поди ж ты спрыгни! Так весь Запад туда и улетел… со своими прелестями масонскими…

Глеб внимательно посмотрел на старшего товарища. Тот сидел без тени улыбки. Опять непонятно было, шутит он или серьёзно, и вообще, как к этому относиться.

Вошли в избу. Сухая старушка лежала на старой железной кровати. Её дочь, тоже совсем уже немолодая женщина, всё приготовила. Отец Георгий решил постоять и помолиться. Причем молитву он продолжал и после причащения болящей. Он воздыхал и прилагал свою руку к её лбу. Глеб с Антоном переглянулись и вышли на улицу, не желая мешать молитве.

У машины стоял Семён и курил. Завидя отца Глеба, он бросил бычок.

– Да ничего, курите. Не стоит меня уж прям боятся… – обратился к подарку именинник. – Только насчёт алкоголя, думаю, лучше бы не злоупотреблять, а то я не смогу вас у себя держать. Комнату мы вам дадим в том же помещении, что и храм – соседняя дверь. Там выпивать не следует, да и вообще… не следует… Вы сами понимаете…

– Понимаю, батюшка. Был за мной такой грех, злоупотреблял. Много из-за этого бед претерпел… Семью потерял, дом… Так что при храме, думаю, вытерплю и не посрамлю… Неохота опять бродяжить… Без Бога, без дома, а лишь с пьяным ветром в голове.

Глебу понравилась прямота сибиряка. Подумав, он решил не говорить ему это. Пауза затягивалась.

– И что там отец так долго? Отходную что ль читать решил? – не выдержал наконец отец Глеб.

– Отходную, говоришь… – Антон вдруг быстро пошёл обратно в дом.

Глеб удивился: «Что такое случилось?» и поспешил вслед за ним.

У болящей никого не было. Заглянули на кухню. Отец Георгий, покряхтывая от удовольствия, закусывал квашеной капустой.

– Отец, ё моё! Тебе ж вчера плохо уже было! Ты ж и мне, и матушке своей обещал не выпивать сегодня, – возмутился обманутый Антон.

– Ну, что поделаешь… У Глеба именины… И вообще… после молитвы, чтоб не возгордиться…

– Батюшка, там мужики пришли. Говорят, дрова поколоть для храма хотят, – сказал Семён, заходя в комнату отца Глеба.

– Странно. Не случалось такого… Потом, гляди, ящик водки потребуют. А что за мужики? Сколько?

– Из уголовников. Трое. Двое откинулись год-полтора назад, я слышал.

Глеб накинул рясу и пальто. Осень была ранней, и по утрам на улице уже был минус.

– Здравствуйте, ребята! Зачем пожаловали? Сразу говорю: денег нет, водки тоже.

– Да мы, батюшка, видим, что вы городской, и помощник ваш… не прям уж работник руками. Зима скоро, холодно, а у вас дрова не колоты… Вот мы и решили помочь, – ответил старший в телогрейке, по всему видно – бывалый урка. Раньше отец Глеб не замечал его в деревне.

Глеб был обескуражен.

– Что?… Просто так?

– Ну, чтоб Бог нам грехи простил. Грешные мы…

– Это вам, братцы, на исповедь главное надо.

– Ну, с этим мы погодим, а дрова пока поколем.

– Спаси Христос! Мне на требу надо. Вы, как поработаете, чай попейте, Семён приготовит и книжки об исповеди и причащении подарит.

Старая женщина, до этого не ходившая особо на службу, буквально прибежала в храм в последнее воскресенье. Жила она в доме на другом конце села. Родственники у неё были, но давно переселились в город и приезжали лишь летом и иногда на выходные.

Она подошла к батюшке и начала рассказывать в красках, как бесы у неё дома изо всех щелей лезут, просто натуральный полтергейст. На вид она была вменяемой, даже спокойной. Отец Глеб исповедовал её, причастил и пообещал прийти освятить дом, что и собирался теперь сделать.

– Ой, батюшка, не забыли! Слава тебе Господи! – обрадовалась старушка, – а то сегодня вообще такие ужасы творились, что и вспомнить страшно. Видно, не хочет бес от меня уходить.

– Ничего! Мы их кадилом да кропилом! Милостью Божией – уйдут! – заверил молодой пастырь.

Перед освящением отец Глеб боялся, что в таком непростом случае могут быть искушения, вспоминал разные случаи, читанные им в патериках и подобных книжках, но освящение прошло без происшествий, легко, даже как-то обыденно. Хозяйка после пригласила за стол. От рюмочки отец Глеб отказался, но чай попить не возражал.

– Что ж, поздравляю, теперь всё у вас наладится. Не забывайте только причащаться и исповедоваться приходить почаще, молиться дома, Псалтирь⁴³ читать – тоже хорошо.

– Ох уж, я не особо в этом всём разбираюсь, да и зрение никуда… В церкву чаще ходить постараюсь, пока огорода нет… Но боюсь, батюшка, вы за порог, а они и повылазют окаянные.

– Молитесь хоть своими словами, или просто: Господи, помилуй, – ответил священник, сам приглядываясь, точно ли с бабкой всё нормально. – Ну, и успокоительное на ночь можно…

– Да пью я таблетки всякие, только хуже от них! Вон у меня их сколько от всего, – и она протянула корзиночку, битком набитую лекарствами.

Глеб стал рассматривать таблетки, благо в фармакологии он кое-что понимал.

Бесалол, беллалгин, беллатаминал – столько препаратов с белладонной⁴⁴!

– А как вы принимаете, по рецепту?

– Да шо ж я, на эти писюльки смотреть буду? Горстью беру, чтоб сразу от всего! Только помогает плохо.

Отец Глеб поперхнулся.

– Знаете, лучше вы как-то по одной таблеточке, тогда и всех вот этих явлений бесовских, так сказать, меньше будет… Молиться, конечно, обязательно, но и таблеточек поменьше…

– Думаете, я ненормальная? – неожиданно резко ответила старушка.

– Ну что вы… Просто… понимаете, когда много лекарств принимаешь, то утоньшается психика, и люди могут начать видеть тот мир, который лучше не видеть, – сымпровизировал священник.

Обратно он шёл весёлым, предвкушал, как он расскажет историю Семёну. Вообще хорошо, что отец Георгий подарил ему этого сибиряка. Конечно, случалось, певчий-сторож запивал. Даже как-то приходилось капельницу ему делать, возиться с ним, и отец Глеб угрожал выставить его, всячески ругал, но, глядя, как кается этот немногословный, прямодушный и добрый человек, прощал его. Священник любовался, когда Семён начинал петь. Так прекрасна была иная природа, которая вдруг просвечивала в этом человеке, наглядно показывая весь грустно-смехотворный тлен внешней оболочки.

Так прожили они зиму. Отец Глеб ездил к семье в Москву время от времени, а Семён оставался на хозяйстве. Великим постом⁴⁵, перед Вербным⁴⁶, батюшка вырвался к своим на буднях. Но тут позвонили из села: беда, сгорел храм, то есть весь бывший детский сад. Вроде бы сторож был накануне пьян и, видимо, не проследил за печкой. Сам Семён тоже сгорел…

Пасху⁴⁷ настоятель сгоревшего храма служил по соседству, у отца Георгия, а после подал прошение о выходе за штат. Решил перебраться в Москву. Владыка тянул, не отпускал, заставил поработать лето на заменах разных отправлявшихся в отпуск отцов. Но ближе к зиме всё же отпустил, сказав, что всё равно Глеб непутёвый и пусть едет в свои столицы, хоть ему и жаль отпускать грамотного парня.

Накануне окончательного отъезда в Москву отца Глеба неожиданно вызвали в милицию в райцентр. Сообщили, что раскрыли дело о поджоге его храма, и просили принести список бывших в храме ценных икон. В довольно обшарпанном, но, видно, ещё не так давно вполне цивильном кабинете, под портретом Дзержинского сидел майор. По соседству на другой стене висел портрет Ельцина.

– Вот, батюшка, раскрыли мы сразу несколько преступлений, что в ваших краях последнее время происходили. Есть признательные показания. Этих знаете?

Майор протянул ему фотографии. На них были те трое, что год назад бесплатно кололи ему дрова.

– Да, видел, помогали один раз нам по хозяйству.

– Так вот, они это и есть. Промышляли они поджогами и у вас, и в соседних деревнях. Людей, если были, убивали, а ценности выносили. Вашего сторожа они тоже как минимум оглушили и оставили внутри при поджоге. А иконы ваши мы, возможно, найдём. Кстати, пожар у этой вашей… не помню, как её… Ольги? Богатый самый дом был возле вас…Тоже их рук дело.

– А как же вам это узнать удалось?

– Эх, батюшка, – неприятно ухмыльнулся довольный милиционер, – у органов ещё есть… помощники. А бандиты спьяну в определённых заведениях любят похвастаться своими достижениями, наворованное сбывают… Остальное – дело техники! У нас любой бандит признается. Вы списочек икон не забыли?

По дороге к вокзалу отец Глеб всё думал: «Правда это или просто назначили уже сидевших мужиков?» Иконы всё-таки не нашли, и отец Глеб так никогда и не узнал ответ на этот вопрос.

Разговор в библиотеке

У меня есть шоколадный Иисус,

Он тает у меня на губах.

Всегда мне шоколадный Иисус

Помогает в моих делах.

Tom Waits⁴⁸, «Chocolate Jesus».

Перебравшись обратно в Москву, отец Глеб снова стал подрабатывать в издательстве, пока решался вопрос с его назначением. Ходил он в Ленинку подбирать книги для переиздания, заодно и сам образовывался. На многое уже стал смотреть по-другому…

Как-то в библиотечной столовой к нему за стол подсела дама средних лет.

– Вы – батюшка?

– Да.

– Можно с вами поговорить?

– Конечно! – обрадовался отец Глеб. С ним хотят поговорить, как с батюшкой, в Центральной библиотеке страны! Здесь люди образованные, культурные – не то что эти уже надоевшие бабки со своими дурацкими вопросами и пустыми разговорами.

В голове всплыли посиделки с прихожанками на праздники после службы в молитвенном детсаде. Во время унылого застолья батюшка каждый раз пытался заговорить о Евангелии и смысле праздника. Но разговор никогда не клеился то ли потому, что у него не получалось правильно рассказать, то ли прихожанкам, самой молодой из которых было под шестьдесят, всё это было не столь интересно. Говорить же о кормах и отвечать на бесконечные вопросы, вроде: «Кому свечку ставить, батюшка, а то опять муж запил», – молодому священнику было неинтересно, а со временем и тошно.

Но самое страшное случалось потом. Староста, уже после чая, говорила: «Ну что, батюшка, давайте теперь и песни наши деревенские споём!» – и затягивала скрипучим, рвущим нервы голосом с подвываниями: «Вот кто-то с го-о-о-о-ро-чки-и-и спустился-я-я…»

Потом отец Глеб стал сбегать с этих застолий, отговариваясь то срочной поездкой в епархию, то тем, что на соседнем приходе ждёт отец Георгий. Да и вправду не редко уезжал к нему. Шестнадцать километров на велосипеде по лесу – хорошая прогулка.

Как-то поехал он так на Крещенье. Метель, асфальтовую дорогу местами полностью замело, велосипед приходилось то там, то здесь тащить на себе, ветер со снегом обжигали лицо, глаза забивались. «Господи, помилуй! Не повернуть ли, пока далеко не ушёл?» – подумал Глеб, поскользнувшись на подъёме и выронив из рук леденеющий велик. Но в голове снова зазвучало: «Вот кто-то с го-о-о-о-рочки-и-и-и…» – и все сомнения развеялись, как бесовское искушение. Он взвалил на спину велосипед и пошёл дальше занесённой снегом дорогой.

– Батюшка? Вы меня слышите? – прервала его воспоминая соседка по столику, внимательно разглядывая молодого священника. Ей было где-то за тридцать. Симпатичная, но с жёсткими чертами лица и слишком обильным слоем макияжа для Ленинской библиотеки.

– Да, я вас слушаю.

– Понимаете, у меня два высших образования, научная степень скоро будет. Во всём порядок. Предмет свой знаю отлично, не хуже научных руководителей, только они этого не понимают… А мужчину нормального найти не могу. Всё какие-то не такие, недалёкие и неприятные, слишком развязные или глупые, а кто получше – все уж женаты… Вы подскажите, кому мне свечку поставить, какому святому?

– Ну, понимаете, дело ж не в свечках, надо жизнь свою пересмотреть, приоритеты, о вечности подумать, а не только о земном, житейском… Сходить на исповедь для начала…

– Исповедь? Это, где грехи говорят? Была – не помогло. Это всё не то. Вы скажите, кому свечку поставить, перед какой, может быть, святыней…

– Исповедь сама по себе не может помочь в житейских проблемах. Нужно изменение, покаяние, тогда меняется многое в жизни, и вчерашние проблемы зачастую кажутся не такими и значительными.

– Да я грамотный человек, у меня же два образования! Я понимаю. Но мне другое нужно – кому свечку поставить!

– Поймите же! Господь пришёл изменить нас, дать нам духовное понимание жизни, то, которое даёт подлинное счастье и не только на Земле, в этой нашей жизни. А то, о чём вы говорите…

– Батюшка! Я же вам русским языком конкретный вопрос задала! Ну почему меня никто никогда не слышит! Я в Бога верую! И помощь мне его нужна. Я всегда знаю, что мне нужно, а не о чём-то неясном прошу, как бабки какие-нибудь необразованные из деревни. Вот я и прошу вас сказать, кому при проблемах с начальством и для поиска нужного человека в жизни свечку ставить?!!

– Вот и я говорю, вы грамотный человек, почему же вы не хотите прислушаться? Не со свечек из-за жизненных неурядиц надо начинать, не свечки же Богу нужны. Ему нужно наше сердце! За это он даёт благодать, врачующую наши души и помогающую в житейских невзгодах! Это самое главное! Вот вы говорите, отношения с людьми у вас не клеятся. Может, об этом тоже стоит подумать? К Богу обратиться, чтоб он открыл, в чём мы бываем не правы…

– Да, я бываю иногда вспыльчива. Но я и вправду лучше них предмет знаю и вообще прекрасно во всём разбираюсь. А если я чего-то не знаю, то прямо прошу объяснить. Вот и вас прошу ответить: кому ставить свечку! А вы всё куда-то отклоняетесь! Вы семинарию-то закончили? Вы должны всё это знать и ответить без всех этих лишних разговоров!

– А причём здесь семинария?! Я же о главном вам хочу сказать, уважая вашу образованность и надеясь на желание понять суть, а не поверхность…

– О поверхностях и их свойствах я лучше вашего знаю! Если не можете ответить или… если вы вовсе не священник, то я пойду.

Отец Глеб вытер пот со лба и допил компот.

– Ну, если вы так настаиваете, сходите к мученику Трифону на Рижской, там свечку его иконе поставите, помолитесь… надеюсь… Господь Ему ведомыми путями, вам и поможет. Возможно, и вразумит…

– Вот что было сразу не сказать? А то я и Николаю Угоднику ставила, и Казанской – и ничего! Спасибо, батюшка! Могли бы и сразу, без тайн ответить. И почему меня сразу никто не понимает?

Мелкий песок в длинных волосах

Пускай наш цвет глаз ненадежен, как мартовский лед,

Но мы станем как сон и тогда сны станут светлы.

Аквариум, «Лебединая сталь».

Опять не спали, да и как можно спать в питерские белые ночи? Чьи-то флэты⁴⁹, незнакомые, но близкие люди.

Света с Глебом встретили очередных таких же как они волосатых, с феньками⁵⁰ на руках на набережной Фонтанки. Болтали, прикалывались. Удивил странный певучий говор – оказалось, они приехали сюда тоже автостопом, но аж из самой Сибири. Потом эти ребята позвали к каким-то ещё третьим, с которыми сибиряки сами познакомились только накануне где-то здесь.

Глеб смущался, не хотел идти. Но Света согласилась – и они пошли. По дороге он ещё что-то бухтел на тему: а может не пойдём?, но, когда увидел, что на двери той квартиры был пришпилен листок с нарисованными пацификами, солнцем и кривой надписью «Здесь люди рады людям», сразу воспрял.

Опять пили, курили, говорили, смеялись. Потом пришли ещё ребята и принесли вещь посерьёзнее. Половина была не против поучаствовать. Глеб же колоться не хотел категорически. Света сомневалась, попробовать ей или нет, и тогда он решил увести ее от греха подальше.

Он позвонил своему другу Антону. Антон был художником. Его мастерская располагалась под крышей одного из старых домов на Петроградской. Света сразу согласилась поехать к Антону, ведь вчера там была отличная тусовка, а теперь вроде как кто-то из Аквариума⁵¹ заглянул!

В мастерскую добрались, когда гости уже разделились на тех, кто ушёл, и тех, кто завалился спать. Дверь была открыта, и они зашли.

Света с Глебом осторожно пробирались между спящими, стараясь не наступить на чью-нибудь ногу или руку.

– А Антон-то твой здесь?

– Да вон он! Валяется одетым в кресле средь знакомых стен, и снится ему не меньше, чем сладкая N⁵², – скаламбурил Глеб и предложил, – А, может, пойдём на крышу?

– Не, давай уж где-то прикорнем, а то через пару часов на трассу…

– И что, не боишься ты к этим чухонцам ехать, да ещё с девушкой? – спросил Глеба водитель попутного КАМАЗа с тверскими номерами, когда они подъезжали к Ивангороду.

– Ну не звери же здесь…

– Да ладно, это они так не звери, а русских ненавидят люто. Чухна – одно слово.

– Не знаю… Ребята ездили – ни с кем ничего не случалось. Это вот в Грузии, вроде, да. Бывали всякие случаи…

– В Грузии? Ну там ваще вас бы сразу натянули по самые не балуйся! Причём обоих, – ухмыльнулся водила. – У тя ваще сколько баб-то было? Да ладно, не смотри ты на эту свою, спит она.

Отвечать шофёру резко не хотелось – ведь мог и высадить, а Света и впрямь мирно, как ребёнок, спала, положив голову на колени Глеба. Он попробовал сменить тему.

– А что местные… ну… чухна… не сажают стопщиков⁵³?

– Да я ж те говорю: ненавидят они русских! Не, ну на трассе авось кто и подберёт, наши скорее, но с трассы сходить – не советую… Ну а про баб… Вот ты молодой, а мне уж за полтинник. Не долго ещё стоять моему осталось, чувствую, опускается уже. А я б хотел сотню добить, а пока семьдесят девять всего… Вот я всё же не понимаю, ну почему у нас в СССР публичных домов нет? Чем они мешают развитому социализму… или, чё у нас там ща? Вот всё бы так же – только публичные дома, как при царе! Ну, и парнуху чтоб крутили по телику! А там пусть партия, гэбэшники⁵⁴ – похрен!

– Может, оно так и будет скоро, – ляпнул, не зная что ответить, Глеб.

– Думаешь? Хорошо б, пока у меня ещё стоит… Эх, добрый ты парень! Ладно, до Риги доедем – ночь уже будет. Я вас в машине оставлю на ночь, а сам в гостиницу пойду при заводе. Потрахаетесь хоть, как американцы в видюшниках говорят, – подмигнул водила.

– Не, ложки надо взять обязательно, если мы отдельно встанем, и стрельнуть негде будет.

– Ну, так сопрём в любой кафешке!

– Не хочу я воровать… грех… Я куплю пойду.

– Давай скорее только! Электричка уже скоро на Гаую! – ответила Глебу Света и осталась на вокзале в Риге, ждать поезд.

Глеб по дороге заприметил хозяйственный магазин и теперь быстро направился к нему. На витрине красовались алюминиевые ложки. Молодой человек тут же подлетел к кассе и пробил. Вернулся к прилавку и протянул продавщице чек.

– Две ложки, будьте добры.

– Ну и чо ты мне даёшь?

– Чек…

– А карточка покупателя?

– Какая карточка?… Я же приезжий…

– Я уже поняла! Без карточки – не продам. Закон теперь такой.

– Послушайте, ну… я же в любой столовке сейчас стащу эти несчастные ложки. Это ж не что-то такое дефицитное.

– Ну и что? Воруй! Это твоё дело, а моё – закон соблюдать! А то едут тут всякие в нашу Латвию…

Глеб присмотрелся к продавщице повнимательнее. Едва ли она была этнической латышкой, да и говорила она на чистом русском… Но времени на дальнейшие переговоры у него не было. Злой он побежал к выходу.

– Падаждиттэ! Дайтэ ваш чек! – остановила его женщина средних лет, говорившая с заметным прибалтийским акцентом. – Я очэн нэ люблю, что так дэллают у нас.

Глеб отдал ей чек. Женщина вернулась к прилавку и протянула недовольной продавщице свою книжку вместе с Глебовым чеком. Той ничего не оставалось, как нехотя выдать две алюминиевые ложки.

– Никого нет. Наверное, опять менты с берега согнали, и пипл⁵⁵ ушёл на озеро, – сказала, глядя на сосны и море, Света.

– Мне Димка Дикобраз говорил, тут помимо ментов ещё и местные гонять стали. «Наши сосныы, а вы – рууские оккупантыы», – передразнил местный акцент Глеб. – Хотя… и русские, и латыши разные есть… Дикобраз, кстати, где-то здесь должен быть… Пойдём на озеро?

– Давай здесь останемся на пару дней, а? А потом уж к пиплу пойдём. Даже хорошо, что здесь сейчас никого.

– Ну, как скажешь…

– Это хорошо, что ты согласился. Знаешь… тут место такое… что… Ты только не смейся! Вот… ты о Боге много говоришь. Правильно, наверное… А я Его здесь чувствую… Как-то Он мне именно здесь открылся, и я начала Его ощущать во всём… и себя в Нём и во всём зримом немного и много незримом… Понимаешь? – Света внимательно посмотрела юноше в глаза. – Давай так и побудем. Он, сосны, небо, море, песок…ты и я…