Текст книги "Девушка и писатель (сборник)"

В стране Востока

Давным-давно в одной прекрасной стране Востока, где свежие лепестки роз всегда издают пьянящий аромат, пробуждающий все живое к жизни; где некогда по-детски игривый горный ручей, превратившийся в несокрушимый водный поток, стремительно несется, сметая на своем пути любые преграды; где горные луга покрыты сочной травой, дающей жизнь могучим оленям, и где воздух пьянит словно вино, жил-был маленький пастух.

Но жизнь его текла совсем непросто. С утра до вечера он должен был пасти отары овец. И даже ночью, когда стаи лютых волков напоминали о своем присутствии леденящим душу воем, он был начеку рядом с доверенными ему овцами. Ни одна овца не должна была пропасть. Ибо жизнь мальчика в глазах хозяина стада представляла меньшую ценность, чем жизнь овцы. Хозяин стада, наместник великого правителя той страны, сказал однажды отцу пастушонка: «Если я недосчитаюсь хоть одного животного, то сидеть твоему сыну на колу». Отец, бедный батрак, лишь развел руками и пошел себе прочь. Все, что он мог дать мальчику, он уже дал. А было это умение читать и писать, которое отец его приобрел в свои лучшие времена, когда он был визирем шаха небольшого государства. Но жизнь, как известно, переменчива. Пришло чужое войско, и всех, кто не был убит, угнали в рабство.

Мальчик, звали его Алладин, был не только сообразительным, но и бесстрашным. В груди его билось сердце льва. И не боялся он ни волков, ни злого наместника, владельца стада. Хотя единственным его оружием было деревянное копье, которым он умел поразить вожака волков с тридцати шагов, в схватке мальчик предпочитал смерть поражению.

Шли годы, и Алладин, подобно горному ручью, разросшемуся до могучей реки, превратился в красивого сильного юношу.

Он многого хотел, но мало что мог. Он все еще был пастухом, как и годы назад. Желания и страсти раздирали его юную душу. Он хотел гордо скакать на коне, но должен был ходить пешком. Он хотел охотиться на диких зверей, а должен был пасти овец. Как часто мечталось ему во сне о славных военных походах, которые он возглавляет. Но, проснувшись, он видел лишь привычные овечьи морды. В снах он видел себя в атласных одеждах, управляющим государством в окружении своей свиты, – а наяву был одет в лохмотья и жил в окружении все тех же овец. Он хотел прекрасного вина, мечтал о роскошных яствах, но пил всего лишь воду из ручья, закусывая козий сыр грубым хлебом. Но те страсти, что кипели внутри его, принося страдания, все же не давали ему унывать. И оттого он был всегда бодр и весел.

Случилось так, что неподалеку от тех сочных лугов, где протекала юность Алладина, проезжала дочь шаха со своей свитой. Обладая природным любопытством, она, несмотря на строжайший запрет, выглянула из-за атласных занавесок, чтобы посмотреть на окружающие ее путь красоты. Но увидела красоту молодого юноши-пастуха, смотревшего прямо на нее.

Принцесса подумала: «Какой славный юноша!»

А пастух покраснел. Он никогда до этого не видел такой красавицы. Ему страстно захотелось скакать с ней рядом на коне, победить всех соперников, положить весь мир к ее ногам и, наконец, оставшись с ней наедине на атласных подушках, любить ее всю ночь.

Вместо этого он еле успел увернуться от хлыста одного из стражей принцессы. Ярость вскипела в горячем сердце и, ловко схватившись за едва не поразившую его плеть, юноша сбросил обидчика с коня. Алладин сам вскочил на коня и почувствовал, что скорее умрет, чем снова пойдет пешком. Долго скакал смелый юноша, пока не оторвался от погони. А когда заметил, что стража отстала от него, то понял, что заблудился в глухом лесу и уже не сможет вернуться назад, так как без его присмотра пара овец наверняка пропала. Петляя бесцельно по лесу, все более осознавал он трагизм своего положения. В конце концов, в отчаянии разогнал он коня в желании броситься с ним в стремнину уходящего в пропасть водопада. Но на самом краю обрыва, откуда ни возьмись, словно из воздуха возник причудливо одетый старичок. На ногах у него были кожаные сапоги, отделанные алмазами, на голове – фиолетовая широкополая шляпа. Лошадь Алладина, дико заржав, взвилась на дыбы, грозя столкнуть старичка в пучину. Но странный старик, отвесив поклон, что отдают лишь шаху, спокойно произнес:

– Приветствую Вас, Ваше Величество, Алладин Третий.

– Что за чушь ты несешь, старик? – сдвинув брови, спросил Алладин, негодуя на того, кто помешал ему мгновение назад бросится в пучину.

– Я думаю, не стоит спешить туда, где ты и без того рано или поздно все равно окажешься, – оставляя вопрос Алладина без внимания, молвил старец.

– Да кто ты такой? И почему называешь меня так странно, будто я и вправду шах?

– Я хозяин этих мест.

– Тут все принадлежит шаху!

– То – лишь еще одна иллюзия, свойственная слабому человеческому разуму. Хотя не будем сейчас об этом. А назвал я тебя так действительно немного преждевременно. Но что с тобой? Чем ты так опечален, что решил покончить собой?

– В моей жизни нет смысла. Она пуста. А я несчастен.

– Как это нет? Ты молод, красив и силен. Ты полон желаний. И оттого жизнь твоя полна. Чего же тебе еще надо? Ты попросту не знаешь, как ты счастлив.

– Но у меня ничего нет, и я ничего не могу. Это убивает меня.

– Это твои необузданные желания убивают тебя. Но помни, что они же придают вкус твоей жизни. И кроме того, без них ты не смог бы стать шахом.

– Опять ты несешь эту чушь, старик! Я просто бедный пастух.

– Сейчас ты бедный пастух. Это так. Но надо лишь немного удачи, и вскоре ты станешь шахом. Главное, что ты полон желаний. И потому я смогу тебе помочь. Ты только должен верить, что все возможно, а остальное у тебя уже есть. Суди сам: вчера у тебя еще не было даже осла, а сегодня ты скачешь на прекрасной кобыле. Еще вчера тебя никто не знал. А сегодня уже идет молва о дерзком пастухе, не побоявшемся взглянуть на принцессу. Еще вчера ты только и знал как пасти овец, но сегодня ты уже сбросил с лошади одного из лучших стражников принцессы, а потом смог ускакать от неминуемого наказания на его же коне. И все это стало возможным благодаря твоему сердцу, полному желаний и не знающему покоя. Когда-нибудь ты будешь вспоминать это время, как самую счастливую пору.

С этими словами диковинный старик растворился в воздухе. Алладин же под воздействием увиденного и услышанного решил повременить со своей преждевременной кончиной и проверить предсказания старика.

С тех пор прошло много лет, и ни разу не пожалел Алладин, что не прыгнул в стремнину. Жизнь его причудливым образом менялась. А он твердо верил в сказанное старцем.

«Все возможно», – не раз повторял он себе, когда в минуту смертельной опасности судьба оставляла ему лишь тень надежды. Желания Алладина сбывались одно за другим. Он скакал на лучших скакунах. Он участвовал и побеждал во многих сражениях. Он тысячу раз рисковал своей жизнью и оттого лишь еще острее ее чувствовал. Он знал и любил многих красавиц, и они любили его. Некогда простой пастух, Алладин прошел славный путь, полный борьбы и опасностей. Он многого достиг. И однажды сам шах счел за честь отдать ему в жены свою дочь, которую много лет назад Алладин увидел, стоя на лугу среди пасущихся овец.

Но прошло время, как песок проходит сквозь узкое горлышко песочных часов. Уже многие годы Алладин был окружен роскошью и несчетными богатствами. Казалось, ничто не угрожало его правлению и процветанию. У него была красавица жена и куча детей. Теперь он мог многое, о чем лишь мечтал когда-то. Да и сам он был еще силен. Но ничто более не радовало его. Родник желаний был выпит им до дна. Безразличие и скука стали его уделом. Тогда Алладин вспомнил о старце.

«Вот кто мне поможет», – подумал он и отправился в лес, который посетил, будучи бедным пастухом. И вот Алладин со своей свитой достиг тех мест. Один визирь, заметив, как украдкой его доселе бесчувственно-надменный хозяин смахнул слезу, спросил, чем опечален Алладин Третий.

И тогда Алладин ответил, что понял он сейчас, как счастлив был, когда много лет назад бедным пастухом скакал здесь на коне, убегая от смертельной опасности первый раз в своей жизни. Как жарко билось сердце в его груди. И как полна была его жизнь. Тогда как теперь все уже позади, и все бессмысленно и скучно.

Вскоре процессия достигла заветной стремнины. И удивленные слуги увидели, как преклонил колени их непреклонный повелитель в надежде увидеть старца.

Все было тщетно. Старца мог увидеть лишь тот, чье сердце полно желаний и стремлений, лишь тот, чья жизнь и так полна.

Как и много лет тому назад, подумал в тоске Алладин: «Не прыгнуть ли мне в пропасть?» Но и это желание оказалось для него чрезмерным. Он лишь вяло махнул рукой и поехал обратно во дворец.

Июль 2004

Механик и дамочка

– А где тут Николай? – спросила молодая дама через открытое окно подержанного, но все же симпатичного купе какой-то японской марки. Она только что въехала на территорию автосервиса, находившегося неподалеку от ее дома.

– Да вон он, в мастерской, где ж ему еще быть, – ответил чумазый мужик, оказавшийся рядом с машиной молодой дамы.

Ольга Артуровна с трудом припарковала машину и вошла в грязную мастерскую. Она была хороша собой. Стильное облегающее платье подчеркивало достоинства ее фигуры. А высокие каблучки и темные очки делали ее просто неотразимой. Следует заметить, что Ольга Артуровна не нуждалась в очках вовсе. Но непонятно кем внушенная страсть к ним, уже который год бушевавшая в ее сердце, не позволяла снимать их даже в пасмурную погоду.

Войдя в мастерскую, она сразу же увидела широкую спину Николая, уже не первый год чинившего ей машину. Услышав свое имя, увалень не торопясь всем телом повернулся к ней, и его преисполненное собственным достоинством лицо, покрытое веснушками и машинным маслом, расплылось в приветливой улыбке.

– Что случилось, Ольга?

– По-моему, масло течет, посмотришь?

– Это можно, – и Николай неторопливо двинулся к машине. Он начал копаться в двигателе, а Ольга Артуровна присела рядом. Ей совершенно нечем было себя занять, и она поинтересовалась у Николая о том, как протекает его жизнь.

– Трудно мне, Ольга, – задумчиво промолвил мастер.

– А что так?

– Зинаида моя совсем взбесилась.

Николай был немногословен и самодостаточен. Дамочке приходилось вытягивать из него слова клещами.

– Как это взбесилась, Николай?

– Звонит без конца прямо домой. Ну, Анька, естественно, психует.

Николай многозначительно замолчал. Потом добавил:

– Грозится с собой покончить.

– Да что ты? – встревожено спросила ко всему чувствительная Ольга Артуровна.

– Да, уже и бритву приготовила, которой вены вскрывать собирается, если я Зинаиду не брошу.

– А ты откуда про бритву знаешь?

– Она мне сама показывала. Сказала при этом что-то жалостливое про любовь свою ко мне. Ну и про детей, конечно. Что без матери, мол, трудно им придется.

Николай опять взял многозначительную паузу и погрузил свою чумазую физиономию в недра автомобильного капота.

– А ты что? – не выдержала паузы любопытная дамочка.

– Известное дело, я Зинаиду не брошу.

– Любишь ее?

– И это тоже, – достаточно безразлично ответил механик.

– А Аньку?

– Думаю, и ее тоже люблю. Потом дети все-таки, семья. Мучаются они вот только. Зинаида ведь тоже одолевает просто. Переезжай ко мне, твердит, а то с собой покончу.

– Зачем же ты женщин мучаешь? Определился бы, и дело с концом.

– Оно мне надо, определение это? А что до женских мучений, так пускай себе еще помучаются.

И подумав, весомо добавил:

– Жестокий я. Вот оно как.

Лесные дали, июль 2004

Девушка и писатель

Жизнь девятнадцатилетней девушки Яны вошла в полосу неудач. Последнее время ей хронически не везло. Вот и сейчас она никак не могла протиснуться для получения автографа у модного писателя Гаврилова. Ему было лет пятьдесят. Выглядел он, правда, намного моложе. Зал, в котором проходила презентация его новой книги, был битком набит народом. А Гаврилов был один, и на всех его явно не хватало. Яне было досадно сознавать, что она вот-вот войдет в число неполучивших автограф. Ей хотелось прикоснуться к искусству. Пусть даже это будет такой эрзац сопричастности с Творчеством, как автограф. С искусством у Яны сложились свои, особые отношения. Эти отношения восходили к ее семейным традициям. Для нее было абсолютно ясно, что весь мир делится на людей пошлых, никчемных и людей творческих. К последним, безусловно, принадлежали люди искусства. Это были люди, отмеченные божьей благодатью. Не чета другим. Они жили особой, возвышенной жизнью. Вероятно, они испытывали особенные чувства. А Яна перед людьми творчества испытывала благоговейный трепет. Гаврилов, будучи признанной величиной, безусловно относился к таковым. И вот сейчас, когда соприкосновение с высоким было так близко, ей опять не повезло.

«Так и есть», – подумала она, услышав мелодичный звонок, возвещавший о конце презентации.

Гаврилов встал и, элегантно отдав легкий поклон, поблагодарил собравшихся, после чего незамедлительно покинул аудиторию.

«Ужасно, просто ужасно», – подумала Яна и в отчаянии вышла на улицу.

«Идти и готовиться к этому проклятому зачету? Ну уж нет! Позвонить Наташе?» Наташа была ее близкой подругой. Яна достала мобильный телефон – тот жалобным писком известил, что батарея разряжена. В довершение всего черная кошка перебежала дорогу перед самым ее носом. От всей массы пережитого Яна всхлипнула. Во избежание встречи с черной кошкой она резко развернулась и чудесным образом оказалась в объятиях небезызвестного Гаврилова.

«Боже мой! Такой момент, а у меня наверняка потекла тушь!» – мелькнула мысль.

На счастье Яны импозантного мужчину Гаврилова не волновало такое мелкое недоразумение, как потекшая тушь. Еще меньше его беспокоили черные кошки. Гаврилов питал слабость к молоденьким хорошеньким девушкам, в число которых определенно входила Яна. И потому он не спешил отпускать нечаянно попавшую в его объятья студентку.

– Чем же расстроена юная красавица? – осведомился известный писатель.

– Все ужасно! Просто ужасно! – всхлипнула красавица, по инерции продолжая считать себя несчастной и не отдавая себе отчета, что уже оказалась в объятиях того, у кого минуту назад лишь мечтала взять автограф.

– Ну-ну. Я так, напротив, уверен, что у Вас все просто прекрасно. Или почти все, – сказал Гаврилов, по-отечески похлопывая девушку по плечу. – Если все еще хотите автограф, то составьте старику компанию: пообедаем вместе. Заодно расскажете, почему Вы так несчастны.

В глазах Яны он прочел, что стариком она его не считает.

– Вот и славно, – вслух подумал писатель.

Через каких-нибудь пятнадцать минут они уже сидели за столиком в модном японском ресторане.

– Так что же Вас так расстраивает, многоуважаемая Яна?

– Судите сами, Константин Николаевич…

– Для Вас я просто Константин, – тут писатель доверительно и уже не столь по-отечески положил свою руку на руку Яны.

– Так вот, Константин, – и тут, уже совсем освоившись, Яна пересказала как все несчастья, постигшие ее сегодня, так и не менее ужасные события дней предыдущих, схожие по своей сути с несчастьями сегодняшнего дня. Яна также посетовала на свой прагматичный выбор юридического института, который, как теперь уже стало совершенно очевидно, никоим образом не отвечал стремлениям ее возвышенной души. Впрочем, что это были за стремления, Яна не могла точно определить. Но твердо знала, что таковые имеются.

Писатель Гаврилов, казалось, внимательно слушал эмоциональный пересказ жизненных невзгод красавицы-студентки, думая при этом о ее пухленьких губках.

– Что же делать? – вопрошали губы Яны.

– Надо бы поцеловать Вас в губы, – задумчиво ответил Гаврилов.

«Как прикольно! Но так быстро нельзя», – подумала Яна и вслух сказала:

– Да нет, Вы меня не так поняли! Что мне делать?

– Что делать Вам? – возвращаясь к действительности, переспросил Гаврилов. – Прежде всего, не надо бы читать Чернышевского, который, к несчастью советских школьников, не раз задавался этим вопросом. И к чему, скажите, его это привело?

– Кто это, Чернышевский?

– Счастливое поколение: не знает Чернышевского, – промолвил Гаврилов и кратко изложил, кто это был такой, не забыв упомянуть и о значимости его идейного наследия. После чего плавно подвел к выводу, что вопреки большим и не совсем понятным стремлениям, свойственным некоторым людям, делать ничего грандиозного лучше не надо. Согласно его, Гаврилова, теории, все выйдет и так, само собой, благодаря каждодневной вполне обыденной деятельности. Жизнь сама все расставит по своим местам в соответствии с одной только ей известным порядком. И то, что минуту назад представлялось чем-то неприятным и даже ужасным, запросто может оказаться чем-то совершенно иным или явиться причиной чего-то нового и притягательного.

– Возьмем, к примеру, упомянутую черную кошку. А ведь, не перебеги она Вам дорогу, не получили бы Вы мой автограф, не наслаждался бы сейчас писатель Гаврилов непревзойденной Вашей красотой.

Студентка, услышав комплимент, заметно покраснела.

– Да, но институт – это не мое. Я просто в отчаянии, моя жизнь пропадет даром. Брошу все… – не унималась тяготеющая к высокому студентка.

– Ну-ну. Все наладится. Вот увидите. К тому же вы не знаете, чего точно хотите. И, следовательно, не совсем ясно, ради чего Вы будете бросать то, что имеете.

– Вам, увлеченному, состоявшемуся человеку, хорошо говорить. А у меня все так туманно.

– Допустим, что и у меня тоже все было туманно и переменчиво, как, впрочем, и сейчас, – сообщил писатель, любивший говорить правду.

– И Вы не всегда ощущали свое высокое призвание творить? – при последних словах глаза слегка одурманенной студентки, горевшие до той минуты благоговейным светом, расширились в недоверии.

– Вовсе нет.

– Как это нет?

– Да так как-то, знаете ли. До тридцати пяти лет я трудился бухгалтером. Занятие, надо сказать, далеко отстоящее от моих нынешних увлечений.

Благоговейный огонь, питавший душу студентки, погас в ее глазах.

– И как же вы стали писателем? – спросила она.

– Боюсь, Вы не поверите. Частично от скуки, частично в надежде на карьерный рост я поступил в Бизнес-школу. Там надо было очень много печатать на компьютере при подготовке курсовых работ. И мне понравился сам процесс и то, что его окружает.

– Как это?

– Понимаете, Вы сидите и пишете. Вокруг никакой суеты. Вы ни от кого не зависите. И от Вас никому ничего не надо. Сам бизнес, правда, меня не слишком увлекал. Кроме того, я всегда любил беллетристику. Далее немного усидчивости, немного удачи – et voil[1]1
  И вот, пожалуйста (фр.).


[Закрыть]…

– То есть Вы хотите сказать, что стали писателем не по призванию, а по какой-то нелепой причине? Понравилось Вам печатать, понимаете ли!

Студентка нахмурилась и подумала: «Сижу в ресторане, можно сказать, с первым встречным». Она решительно высвободила свою руку из-под руки Гаврилова и, сославшись на внезапно возникшие неотложные дела, решительно покинула ресторан.

«Сплошное невезение», – думала Яна, идя по улице.

Июль 2004

Случай из жизни

– А что, вы начали верить предопределению?

– Верю, только не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто Вы непременно должны нынче умереть.

Этот же человек, который так недавно метил себе преспокойно в лоб, теперь вдруг вспыхнул:

– Однако, довольно! Пари наше закончилось, и теперь Ваши замечания, мне кажется, неуместны…

«Фаталист», М. Ю. Лермонтов

Дело было душной июньской ночью в Москве, где-то в районе Медведково. Компания молодых людей, гулявшая третьи сутки кряду, не замечала никаких признаков духоты. Праздновали освобождение хозяина квартиры от армии и, как следствие, отправки на чеченскую войну. Анатолий, так звали освобожденного от Чечни и, считайте, заново родившегося, уже не первый раз поднимал тост за своих родителей, которые не пожалели сил в борьбе за сына. Вдруг в его смущенном алкоголем сознании пронеслась мысль, что его место в цепи солдат в Чечне займет какой-нибудь другой парень. И он задумчиво и с некоторым оттенком грусти произнес то ли тост, то ли просто озвучил неожиданно посетившую его мысль:

– Теперь туда поедет кто-нибудь другой. Что делать, судьба. За то, чтобы она была к нам благосклонна!

Все, восприняв сказанное как тост, выпили.

– Однако, пора ко сну, друзья. А завтра сразу же на пляж.

На том и порешили счастливые участники попойки в Медведково.

Как может догадаться прозорливый читатель, это была далеко не единственная компания молодых людей, веселившихся в ту ночь в большом городе. Были среди них и те, кто предавался дурманящим парам Бахуса беспричинно. Николай, Сергей, Даша и Людмила угомонились лишь под самое утро. Во избежание ночных приключений, все остались ночевать там, где и происходила тусовка. Кроме того, решено было назавтра без всяких промедлений ехать купаться за город. Это предложение озвучил Николай тоном, не оставлявшим и малейшего сомнения в великой значимости произносимого:

– Друзья, с утра все едем на пляж! – сказав это, он, с ощущением человека, покоряющего Джомолунгму, опрокинул последний бокал вина и, более не медля, отправился спать. Его примеру последовали все остальные.

– Что они отмечали? – спросит сторонний наблюдатель, особенно если он почтенного возраста.

– Да так, ничего.

Избыток энергии молодости рвался наружу и, не находя выхода в других, может быть и более полезных сферах применения, находил его в дружеском общении, сдобренном изрядным количеством спиртного. В общем, было здорово.

Проснувшись поутру, наши друзья, легко позавтракав, как и было уговорено, отправились на пляж. Николай вел машину с большим трудом. Но все же вскоре целыми и невредимыми они достигли дачи, отстоявшей от Москвы в каких-нибудь пяти-шести километрах на запад, и где обосновалась на то лето Людмила.

В этом чудном месте Москва-река, еще не замутненная городскими нечистотами, щедро предлагала свои живописные изгибы берегов желающим купаться, либо просто ищущим умиротворения на природе. Впрочем, уединение, привилегия избранных, было доступно немногим. День выдался особенно жарким, и весь берег поблизости от дачи Людмилы был усыпан телами страждущих купания людей. Даша и Люда, сославшись на головную боль, остались на даче в тени свежих лип. Наши друзья, все еще слегка хмельные, стояли на берегу, выбирая подходящее место для красивого прыжка в воду. По ходу дела они обсуждали какие-то малозначительные вещи. Николай говорил о том, что еще один бокал вина – и он не смог бы вести машину. Тут Сергей как-то неуверенно и, видимо, оттого неторопливо заметил:

– Смотри, там кто-то тонет.

Сама фраза, своим драматизмом столь контрастирующая с окружающей обстановкой полного благоденствия воскресного утра, солнца, ласково манящей голубой воды, просто не могла быть сразу же воспринята сознанием. И потому Николай продолжал начатое:

– Да, еще бы стаканчик, и не купаться нам сегодня…

– Там кто-то тонет, – оборвал его приятель чуть более уверенно и кивнул головой.

– Что за бред, кто тонет, где? – потягиваясь произнес Николай, оглядывая берег, полный людей, ни один из которых не проявлял и признака хоть малейшего беспокойства.

Напротив, Николай увидел лишь картину все того же всеобщего благоденствия и безмятежности, приятно заполнявшего его сердце. Люди загорали, читали газеты, плескались в прибрежной воде, пили воду и пиво. И тут Николай явственно услышал слабый, но полный отчаяния женский крик, доносившийся издалека:

– Да помогите же, помогите, тонет, тонет, кто-нибудь, помогите!

– Да вон же, на другом берегу! – сказал Сергей и толкнул его в бок.

Николай посмотрел на достаточно безлюдный противоположный берег, находившийся на приличном расстоянии. Можно было различить, как какие-то люди перемещались вдоль берега. В воде никого не было видно.

– Это какая-то шутка? – немного растерянно спросил Николай. И потом, глядя на приятеля, решил:

– Поплыли.

Тот кивнул головой, и оба прыгнули в воду.

Несмотря на царившую жару, в первое мгновение вода обожгла Николая. Когда они отплыли еще немного, его посетила мысль: «Черт возьми, не утонуть бы самому». Потом он подумал о том, что ему хотелось бы еще раз увидеть Людмилу.

Оба, однако, будучи хорошими пловцами, вскоре достигли противоположного берега. Николая до последнего момента не оставляла мысль, что это чей-то дурацкий розыгрыш. Когда он, наконец, перестал грести руками и, почти упершись в кусты противоположного берега, поднял голову из воды, стало очевидно, что случилось самое худшее. Какая-то девушка рыдала, беспомощно глядя с берега на воду.

– Ныряйте, ныряйте, – говорил мужчина, находившийся в воде, но, видимо, тоже запоздало пришедший на помощь тонувшему. Они принялись нырять, но все было напрасно. Мутная после недавних дождей вода и сильное течение не оставляли никаких шансов. Все было кончено. Николай посмотрел назад. Весь пляж их берега сейчас стоял и в молчании наблюдал за финалом трагедии. Обессилев, друзья поплыли назад.

После крепкого полуденного сна, который был им столь необходим в тот день, все собрались к ужину. Последней в комнату вошла Людмила и, сев за стол, обмолвилась:

– Хозяйка дачи сказала, будто на пляже сегодня утонул какой-то парень.

– Да, – ответил Сергей, – на том берегу, на наших глазах. Мы плавали его спасать, но не успели. Сами еле доплыли после вчерашнего. Обычно это происходит очень быстро, – добавил Николай. – Он утонул буквально в двух метрах от берега. Там, как назло, довольно глубоко.

– Говорят, они отмечали его счастливое избавление от Чечни, – пересказала Людмила услышанное от хозяйки дома. Подобного рода новости распространяются на удивление быстро.

– Судьба, – промолвил кто-то.

После ужина компания засобиралась и отправилась в город. Надо было выспаться перед новой трудовой неделей.

Жизнь продолжалась своим чередом.

Август 2004