Текст книги "Дурилка. Записки зятя главраввина"

Вообще говоря, обостренный интерес к испражнениям есть вернейший признак (как то показали клинические наблюдения) деструктивного состояния души, поэтому все виднейшие психоаналитики мира пытались в рамках своих концепций этот интерес объяснить. Скажем, Фрейд, который во главу угла ставил либидозное (так ли уж любовное?) влечение, считал, что развитие человека, то есть смена его интересов есть следствие последовательной смены эрогенных зон, раздражение которых доставляет приятное удовольствие. Зоны следующие: область рта и губ (оральная возбудимость), область анального отверстия (анальная) и гениталии (генитальная). Зона, от раздражения которой человек получает наибольшее удовольствие, по Фрейду, определяет характер и поведение человека во всех сферах жизни. Оральная младенческая возбудимость (главное – материнская грудь или соска) сменяется анальной (процесс испражнения становится центральным событием дня) и, наконец, генитальной (начинают работать половые органы). Генитальная возбудимость есть, по Фрейду, высшая точка развития человека и признак душевного здоровья, а отклонения связаны с задержкой развития на предыдущих стадиях. Остановка развития на стадии анальной возбудимости приводит к формированию так называемого анально-накопительского характера, что проявляется не только в затягивании процессов дефекации (испражнения), но и в жадности, страсти накопительства, влечении к власти, деструктивности, гомосексуализме, садизме и т. п. Таким образом, интерес к испражнениям, рассмотрение их как центр и суть бытия есть лишь следствие досадного недоразвития организма. И, естественно, если человеку анально-накопительского типа характера станет плохо, то стоит что-нибудь сломать или попить мочи, и ему становится легче.

Адлер придерживался более традиционной у мыслителей того времени точки зрения, что в основе всего – властолюбие, и потому пришел к выводу, что стремление к доминированию над ближними, а в перспективе – над всем миром есть злокачественная сверхкомпенсация чувства неуверенности, ощущения своей неполноценности. Чувство же неполноценности появляется в результате подавления ребенка родителями, это чувство невозможно ничем утолить, но только приглушить. В детстве это возможно только когда рядом оказывается мать, причем в подчиненном положении. Но занятые матери устают развлекать своих чад, им ведь надо заниматься и собой, поэтому ребенок, чтобы завладеть вниманием матери, выучивается совершать поступки более эффективные, в смысле привлечения ее внимания, чем плач и крики – он выучивается калечиться или перемазываться испражнениями. Только в таком случае мать, как по мановению волшебной палочки, оказывается рядом. Таким образом, испражнения приобретают смысл чего-то могущественного, властвующего над окружающим миром, значащего, несущего чувство успокоения, чего-то особо ценного. Своеобразное лекарство от всех бед. Отсюда, всякий человек, не изживший чувства неполноценности, стремится к сверхкомпенсации в материальном мире, т. е. к административной власти, к деньгам как символу власти, к чудотворному магизму и к дерьму (буквальному) как фундаментальному символу этого мышления, а символически – ко всяким нравственно-грязным ситуациям.

Фромм не соглашается ни с Фрейдом, ни с Адлером. По Фрейду, если у человека главная эрогенная зона – анальное отверстие, то поэтому его влекут специфические способы полового удовлетворения, деструктивность, садизм и т. п. По Адлеру, если мать подавляет ребенка, то поэтому он, начав сопротивляться ей, впоследствии остановиться не в состоянии и превращает в дерьмо все вокруг. По Фромму же человек внутренне таков, он деструктивен, поэтому у него стремление к власти, к подчинению, к испражнениям, ему хочется достичь умопомрачения, подольше посидеть в туалете, перемазаться в испражнениях, кого-нибудь расчленить и стать гомосексуалистом. Все это уже следствия, следствия состояния души, не более чем проявления внутренней сущности.

По нашему мнению, теоретические построения Фромма полнее охватывают феномены деструктивного поведения людей и ценностей человеческих сообществ.

Феномен некрофилии Фромм в своих трудах рассматривает на примерах Гитлера, Сталина, Геббельса, что явно путь самый простой: Гитлер, которым так восхищалась немецкая нация, после поражения во Второй Мировой войне растерял большинство своих соратников. Действительно, в традициях какой культуры принято восхвалять грабителей, разоривших собственную страну?

Но не все яркие некрофилы при жизни проигрывают. Поэтому и после смерти они остаются несомненными объектами восхищения. Многие – и Софья Андреевна Толстая (урожденная Берс) в том числе.

Образ мышления некрофилов отличается от мышления биофилов: удовольствие некрофилы получают не только от искажения языка (матерщина, слащавое блеяние дамских изданий, канцелярит), но и от искажения правильной мысли (не путать с парадоксами!). Так во всем, поэтому их принципы, в конечном счете, можно свести к следованию или преступлению заповедей Десятисловия. Для биофила религия – это общение с Богом, Истиной, следование Ей, жизнь праведности, естественным образом не противоречащая заповедям: не кради, не убий, не прелюбодействуй, не ври, не завидуй – и остальным. У некрофилов иначе. Они могут быть нерелигиозны, но так бывает далеко не всегда. Даже, наоборот. Яркий некрофил религиозен чаще, чем неяркий, поскольку религия подсознательно извращается им в отрицание жизни или в способ возвышения над ближними: дескать, вы убогие, не познали, что я познал… Он получает повод внутренне перевоплотиться в нечто более значительное, чем все окружающие. Об этой психологической технике мы поговорим позднее.

Так вот, если некрофил религиозен – то он получает удовольствие не только от унижения окружающих, но и от искажения Божьей заповеди. Некий, очень болезненного вида тощий индивид, которого можно было бы назвать сектантом, если бы вся его секта не ограничивалась им и его приятелем, самовыразился блестяще: «Исполнение заповеди Божьей именно в том и состоит, чтобы ее нарушить». В этом – удовольствие. Некрофилическое. Таких «тощих» среди верующих гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Вспомните пыточные камеры инквизиторов, ложь иезуитов и нравы, бытующие в женских монастырях, о которых даже католические историки не могут не сказать, что они по разврату превосходили публичные дома.

Для корректности дальнейших рассуждений есть смысл договориться о значении терминов. Слова-синонимы по смыслу далеко не тождественны, оттенки – различны. Мы попытаемся разъяснить оттенки употребляемых в нашем тексте не вполне синонимичных терминов.

Некрофилы – термин указывает на свойство этого типа людей хотя бы что-нибудь, но «любить» (филео). Хоть к чему-то они да тянутся. И это что-то — разрушение, вечное небытие, смерть (некрос).

Подавляющие индивиды – обращает внимание читателя на то их свойство, что в межличностном общении они стремятся подавить, энергетически подмять волю и разум собеседника или собеседников. Поскольку в межличностном общении значимы не логические построения, а лишь психоэнергетическое подавление, то подавляющие индивиды не скупятся на сколь угодно сладкие и правильные слова. После общения с ними необходимо не забыть методами психокатарсиса освободиться от психоэнергетических травм. В некоторых системах психологии вместо «подавляющего индивида» прижилось иное сочетание – «подавляющие личности». Нам же кажется, что «личность» – это чрезмерное преувеличение, даже если речь идет о ком-то общепризнанном.

Антисоциальные индивиды – указывает на истинное, хотя и скрываемое (часто подсознательное), отношение некрофилов к обществу как общности индивидуальностей, а также к роли этих людей в обществе как целом. Не только Гитлер как властитель общества, социума, был антисоциален. Ярко антисоциален каждый десятый и даже пятый.

Подонки (происходит от слова «дно»: «придонки» или «чернь») – неоднородность населения не одно тысячелетие привлекает внимание мыслителей. В трудах писателей античной культуры, культуры, которую по глубине философской мысли – причем ясно выраженной – так и не смогли превзойти последующие века, интерес к неоднородности населения выражен отчетливо. Некрофилы, как правило, при деньгах, а ту их часть, у которых денег нет, называли «подонками» или «чернью». Обеспеченные некрофилы эту «чернь» презирали. Подонки, напротив, презирали обеспеченных. Часто «подонков» отождествляют с «народом», потому что они (вспомните зазывал, нищих и коммунистических вождей), точно так же, как и князья, в состоянии население за собой увлечь. Механизм тот же – энергетический. Отсюда необходимо разделение смыслов термина «народ», коих, как минимум, два. К этому выводу мы неизбежно приходим, размышляя над текстом Евангелия. С одной стороны «первосвященники и начальники» не решались открыто схватить Иисуса, «потому что боялись народа» (Лук. 22:2), а с другой стороны, в той же главе (Лук. 22:47) написано: «Когда Он еще говорил это, появился народ, а впереди шел один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его». Тут, очевидно, речь идет о совершенно ином народе, не о том, которого боялись священники и начальники. Далее в 23:33-35 Лука пишет: «И пришли они на место называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел». Поскольку на казнь, очевидно, пришел весь город, то тут под словом «народ» подразумеваются люди обычные, то есть некрофилы не настолько яркие, чтобы открыто проявлять потаенные глубины сердца и при свидетелях требовать казни Христа. Иными словами, это были некрофилы жухлые, которых первосвященники и начальники боялись, основная часть любого народа, жизнь которых – стоять и смотреть. Это все, что им обычно, кроме работы, позволяется. Некрофилы яркие, то есть та самая «чернь», «подонки» – ярче жухлых, они в состоянии добровольно и с радостью прийти и арестовать Христа, они – неизменная составляющая любого общества, любой исторической эпохи. Термин «подонки» подчеркивает ту сторону феномена некрофилии, что подавляющие индивиды далеко не всегда стремятся занять доминирующее положение в казенных иерархиях. Есть род некрофилов, которым достаточно быть в грязи.

Начальники – это слово тоже указывает на определенную сторону некрофилии.

«И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники…»

(Лук. 23:35).

Библейские авторы, похоже, неплохо разбирались в феномене некрофилии. Или умели наблюдать.

Император – это слово, по сравнению со словом «начальники», несет в себе существенно больший заряд сарказма. В Библии символ дракона указывает на способность сатаны принимать форму государственной системы. Во главе ее, разумеется, стоит, человек, начальник над начальниками – император. Император Тиберий, утвердивший на должность наместника Иудеи Понтия Пилата (того, который казнил Христа), был гомосексуалистом и развлекался резней ни в чем не повинных людей. Император Нерон, по приказу которого среди многих прочих был казнен и апостол Павел, уже к тридцати своим годам вынужден был прибегать к неимоверным ухищрениям, чтобы возбудиться – и, похоже, безуспешно. Гитлер тоже из той же компании. О Тамерлане и Сталине мы уже упоминали. О половой ущербности Наполеона еще скажем. Словом, императорам несть числа, но все они какие-то одинаковенькие, шаблонные, как будто с одного клише отпечатанные. Разумеется, перед летописцами все они ломали разного рода комедии, рационализируя свою страсть к убийствам. Также они пытались скрыть свою неспособность в той области жизни, в которой труднее всего быть лжецом, но и тех крох истины, которые достались историкам, достаточно, чтобы сказать: да, это были действительно императоры.

Император отнюдь не противоположность черни, в особенности в нравственном отношении. Чернь упивалась казнями аристократов, но полагала, что обожает Тиберия за, якобы, справедливость; после самоубийства Нерона народ о нем вспоминал не одно десятилетие как о прекрасном человеке; за Тамерланом шли убивать плотной стеной и добровольно; Гитлера и Сталина боготворили, и толпы преклоняющихся текли нескончаемыми полноводными реками; а Наполеону благие побуждения со слезой умиления приписывали даже те народы, которых он утопил в крови.

Справедливости ради стоит заметить, что император – профессия редкая. Если уж говорить об императорах, то тем более надо вспомнить о представителях несколько более распространенной профессии – трупорезчиках. Это те, которые подготавливают трупы к последнему их целованию родственниками: вырезают быстро загнивающие внутренности и т. п. Трупорезчиками, как и императорами, становятся по призванию: им это нравится. Императоры и трупорезчики – это почти одно и то же. Только инструменты и форма одежды разные.

Садо-мазохисты – термин емкий и употребляется в тексте для того, чтобы подчеркнуть распространенность и многоликость сексуально окрашенной некрофилии. Вряд ли найдется хоть один обыватель, который бы не знал, что для получения сексуального удовольствия садисту нужно мучить, а мазохисту – мучиться. Однако распространено заблуждение, что садо-мазохизм столь редко в жизни встречается, что существует преимущественно в репортажах газетчиков. Также распространено мнение, что бывают либо садисты, либо мазохисты. В изложении газетчиков именно так и получается. Только убогое состояние интеллекта публики позволяет такого типа газетчикам оставаться популярными. Но это не повод считать, что эти два удовольствия – садо и мазо – существуют независимо друг от друга. Наоборот! Одно без другого не существует! Грозный на службе майор – дома абсолютное ничтожество и пустое место, половик для ног и прихотей жены. Повелитель Европы Гитлер, подписав для подобострастных подчиненных очередной приказ об уничтожении миллионов людей, вечером становился на четвереньки перед актрисой и говорил, что он дрянь; о руководящих способностях гомосексуалистов повторяться не будем. Итак, термин «садо-мазо» – указание на сексуальную сторону жизни подчинивших себя некрофилии, а кроме того, на всеобщую распространенность и всеобъемлемость явления любви к разрушению.

Авторитарный человек – наиболее широкое понятие, полностью совпадающее с общепринятым значением этого слова. Такой человек не только любит командовать, но и подчиняться. Этот термин более указывает на поведение индивидов вне постели: на производстве, в политике, на стадионе, в магазине и храме, на приеме у врача.

Говнюки – некоторые могут посчитать этот термин исключительно народным, другие, наоборот, – научным. Мы придерживаемся последнего мнения. Верность же народного слова о великих мира сего говорит о том, что нет необходимости быть книжным человеком, чтобы догадаться о сути происходящего вокруг. Что касается термина как такового, то его не чурался и сам Лев Толстой. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть, скажем, в его рассказ «Свечка».

Признанные – особое в этой книге слово. Оно указывает на относительность знания, а главное, на относительность выбора людьми авторитетов. Познание о некрофилии даже при лишь интуитивном постижении противоположного начала неминуемо должно привести к переоценке существующих авторитетов. Понять, что превознесенные народом и чернью индивиды – артисты, правители, учителя и прочие говнюки – стали признанными только потому, что они некрофилы, не сложно; сложнее переоценить ближайшее свое окружение. Это не просто: после пятнадцати лет восхваления перед всеми своими знакомыми своей жены (как Толстой) признаться, что поклонялся злу, обману, лжи. А если некрофилка – мать? Или – брат? Итак, признанные — один из центральных в последующем тексте терминов. Ожидается, что всякий раз, когда читатель будет встречаться с ним в тексте, у него будет возникать желание перепроверить, а так ли уж на самом деле достойны признанные толпою признания от мудрых. А может быть, феномен «признания» – лишь следствие психоэнергетического принуждения?

Проститутки. Небезызвестный Отто Вейнингер, 23– летний доктор философии, который застрелился после того, как написал свою известнейшую монографию о ничтожестве женщин «Пол и характер», пришел к выводу, что из двух основных женских типов: мать и проститутка – самый привлекательный последний, проститутка. Ведь именно они, по Вейнингеру, хоть как-то замечают мужчин. «Матерям» – так тем замечать попросту нечем. (Классическую «мать» интересует только власть, и ребенок ей нужен исключительно как объект полного подчинения. Поэтому мужчина «матери» нужен только для однократного участия в производстве ребенка.) Проститутки, действительно, подражают элементарным женским функциям. Но, как говорится, не приведи Господи с ними расслабиться – психоэнергетическая травма обеспечена. А если не расслабиться – то какое же это удовольствие? Достаточно заработать древнейшей профессией могут только те, кто в условиях значительной конкуренции в состоянии внушить, что им есть за что платить, что их услуга наиболее ценная. Таким образом, ценность проститутки определяется силой ее некрополя. Следовательно, те женщины, о которых внушено, что они самые-рассамые женщины, как это ни парадоксально, самые, в области секса, бездарные. Этот парадокс, возможно, останется недоступен для понимания большинства. Чтобы этот парадокс освоить, необходимо рассмотреть, перечувствовать, вобрать принцип противоположный. Этот принцип можно назвать биофилией. Его можно назвать творчеством. Можно – истиной. А можно – и жизнью вечной.

Отто Вейнингер ошибся: его «мать» вовсе не противоположность «проститутки». Это две роли, присущие женщинам одного типа характера, по Фрейду – анально-накопительского. Вейнингерова «мать», родив ребенка, обретает убедительный повод получать содержание, которое более стабильно, чем заработки проститутки. К тому же, свое отвращение к здоровому мужчине она может прикрыть жалобами на усталость от домашних хлопот, из которых следует, что муж сам же во всем и виноват. Если он настолько глуп, что или начинает сам самоотверженно ворочать по хозяйству, или нанимает для этого прислугу, то «мать», стремясь сохранить свое положение «переутомленной», воспитывает своего ребенка беспомощным. Если этого недостаточно, то «матери» обычно втравливают своего ребенка в такого рода неприятности (наркомания, увечья), разрешая которые, она действительно тратит все свои силы; и она не может, предпочитая пробавляться онанизмом или иными анальными развлечениями.

А с какой легкостью «проститутки» превращаются в «матерей», и обратно – из «матерей» в «проститутки»! «Проститутки» более динамичны, чем «матери», поэтому неудивительно, что жизнь обитательниц публичных домов привлекала внимание всех значительных писателей. Вспомните хотя бы «Преступление и наказание» Достоевского, «Яму» Куприна, «Воскресение» Толстого.

Что у «проституток-матерей» не отнять, так это умения, подавив критическое мышление, вызывать сильнейшие эмоции (скажем, тот же Лев Толстой у кровати своей первой проститутки – в отличие от других – платной, в публичный дом его привели братья – разрыдался), и мы утверждаем, что страстно влюбляются только в проституток.

Другое дело, что одни бывают явные, а другие – скрытые.

Итак, стаи и их части, субстаи (как у организма выполняющие функции глаз, ушей, кулаков), состоят непременно из некрофилов, некрофилы же непременно живут и действуют внутри стаи (за исключением разве что ярчайших невротиков – шизофреников, которым не удалось прорваться до уровня вождя), управляемы они прежде всего психоэнергетически, хотя могут порой издаваться письменные приказы.

Стаи (субстаи) на сегодняшний день встречаются нескольких типов, прежде всего «внешники», «иудовнутренники», «когорта» и «сыны» («сыны Великой матери-проститутки»). Субстаи друг другу противостоят – в борьбе за власть (форма способа существования дегенератов), не могут не бороться.

В Великих войнах наступающая стая проигрывает – способом, в некрофилогеннои культуре не замечаемом. А зря: это ценнейшая информация для размышления

Читатель! О чём на балконе проговорился отпрыск главраввината? Помнишь? Берёшь книгу автора, несовместимого с Министерством образования, и с удовольствием поглощаешь, не перечитывая непонятных (пока) абзацев – ни в коем случае! Если и перечитываешь, то всю книгу… Кстати, последнее – признак достаточно высокого уровня развития.