Текст книги "Золото Холокоста"

Глава IV

Любовные отношения между Магдой и Рихардом развивались причудливо, то затухая, то разгораясь вновь. Оба хотели изменить теперешнее состояние, но если Веттинга его положение, по большому счёту, устраивало, то фрау Квант хотела чего-то более яркого и более сильного. Её темперамент пока не находил выхода.

Интимные отношения между мужчиной и женщиной – явление непредсказуемое. Человек эгоистичный устаёт от бурных страстей, устаёт беспрерывно отдавать. Даже получая больше взамен, он постепенно успокаивается, не помышляя об изменениях. Таков был Рихард.

У человека, любящего жизнь во всех её проявлениях, нахождение в кипящем котле страстей пробуждает ещё более сильные желания, которые могут никогда не исполниться. Поэтому, когда эти могучие желания начинают управлять нашей жизнью, тогда и происходят перемены, к которым подобные люди подсознательно стремятся. Такова была Магда. Почти каждый мужчина готов был склониться перед ней, а красавица втайне мечтала о победителе, перед которым склонится она. Но такового на горизонте не наблюдалось. Тем не менее вера в собственную исключительность позволяла чувствовать, что её повелитель обязательно появится. Однажды она затащила Рихарда к цыганке, известной на весь Мюнхен предсказательнице. Раскинув карты, гадалка побледнела.

– Твоё предназначение стать королевой Германии и родить шестерых детей своему королю. Однако берегись и правильно выбирай Его Величество. Если ошибешься, то тебя и твоих детей ждёт кошмарная смерть. Больше я ничего не скажу.

Фрау Квант была потрясена. Когда они вышли от цыганки, Магда находилась в такой задумчивости, из которой её не вывел даже большой кусок торта с хорошей порцией её любимого вишнёвого ликёра в кондитерской.

Хотя война и закончилась, у друзей не было легко на душе. В ветеранах жили воспоминания о былом. Гражданская жизнь казалась им слишком пресной. К демонстрациям, число которых постоянно увеличивалось, они относились презрительно. Хотя цены всё время росли и их офицерского пособия не хватало на самое необходимое, бравые капитаны не роптали, а привыкли обходиться малым. Пока Веттинг вёл переговоры об их дальнейшей судьбе, они слонялись без дела, не зная толком, куда приложить руки. Уздет, пока суд да дело, стал писать рассказы о войне, искренние и драматичные, очень напоминавшие «На Западном фронте без перемен» Ремарка. Естественно, что он описывал военный быт лётчиков, а не пехотинцев, как известный писатель. Доходов военные истории приносили мало. Люди устали от сражений, почти в каждой семье были раненые, однорукие, одноногие, а то и вовсе без конечностей солдаты. Хотелось спокойной жизни. Без смертей. Даже на бумаге. Рем нанялся вышибалой в рабочую пивную на окраине Мюнхена. Это было практичнее.

Денежная система Германии ещё не начала переходить от хаоса к некоему подобию порядка. Дауес ещё только разрабатывал свой план спасения экономики. Предстояла реорганизация Рейхсбанка. В связи с этим чиновники рвали последнее. Инфляция была чудовищной. Первая мировая война вызвала значительный выпуск бумажных денег. После окончания мировой бойни они полностью обесценились. Стоимость марки упала в биллион раз. Гуго Стиннес, этот немецкий финансовый дьявол, широчайшим образом использовал обесценивание денег. Через организованное им «Общество пароходства и заокеанской торговли» Гуго на экспорте своих и чужих товаров, а также путём разного рода махинаций зарабатывал большие суммы в твёрдой валюте, которую он употреблял на скупку за бесценок новых предприятий внутри страны. Большие махинации он проворачивал и на ссудах Рейхсбанка. Правительство пыталось противостоять махинатору-мультимиллионеру. Предприниматели Германии разделились на две неравные части. Бульшая – пошла под Стиннеса, подбирая куски с его стола. Меньшая – держала сторону правительства.

В Баварии «правительственных» бизнесменов возглавлял миллионер Квант. Он тесно сотрудничал с Веттингом как представителем правительства и через него – с Дауесом. Тот хотел деньги, они хотели прибрать к рукам предприятия Гуго. Интересы совпали. Власти втайне стали готовить разгром Стиннеса и его команды. Это было чрезвычайно сложным делом, так как не занимавший никаких официальных должностей махинатор через подконтрольную ему прессу (ему принадлежало 100 газет и журналов) оказывал огромное влияние на германское общество.

Веттинг, который ничего не делал просто так, решил помочь своим друзьям, одновременно использовав их против Стиннеса. Так как Гуго в каждой отрасли стремился объединить под своим контролем возможно большее число связанных между собой предприятий, Рихард предложил Уздету, Мессершмиту, Зибелю и некоторым другим известным лётчикам создать свои частные авиастроительные фирмы, объединив их в авиационный концерн. Государство будет иметь 51 % акций, а руководитель концерна Квант – 49 %. Таким образом, такая ведущая отрасль промышленности, как авиастроение, оказывалась вырванной из лап Стиннеса и фактически переходила через доверенное лицо в управление правительства, а народные герои-лётчики становились ярыми противниками мультимиллионера-проходимца. Квант вложил в дело сто миллионов марок. Рихард обещал ему стопроцентную прибыль, начиная с третьего года работы. Таков был первый удар, нанесённый государством Стиннесу.

Добровольческий корпус – организация, созданная для поддержки ветеранов и оказания помощи в отстаивании ими своих прав. Юридически руководил ею генерал фон Эпп, а фактически – генерал Людендорф, бывший начальник германского Генерального штаба во время Первой мировой войны. В действительности основной деятельностью корпуса был контроль за политическими партиями, которых в Германии в ту пору было пруд пруди. Немецкая народная партия, Национальная народная партия, Христианская народная партия, Народный союз католической Германии, Баварская народная партия, Немецкая демократическая партия, Коммунистическая партия Германии, Германская социал-демократическая партия (это только входящие в германский парламент – рейхстаг), а также ещё сотни-две более мелких партий, примыкающих к крайне левым или к крайне правым. Каждый день распускались и образовывались партии. В связи с предстоящей реформой правительство хотело взять этот процесс под свой контроль. Однако старпёры-генералы высказывали всяческое недовольство той ролью, которую им предложили. Как будто не они потерпели поражение в войне. Веттинг постоянно напоминал об этом. Однако солдафоны по-прежнему занимали враждебную позицию по отношению к нынешней власти вообще и к предстоящим реформам, в частности.

Пришлось действовать решительно. Через военного министра Носке Веттинг вводит в руководство корпуса народного героя, кавалера высшей военной награды Германии, ордена «За заслуги перед Отечеством», капитана Эрнста Рема и делегирует ему правительственные функции в этой общественной организации. Другими словами, Рем стал представителем государства в Добровольческом корпусе. Таким образом, информация о политических образованиях, о настроении народных масс, о поддержке той или иной партии стала в полном объеме поступать в правительство. Важной частью работы Эрнста стала засылка в партии осведомителей и по возможности взятие под контроль деятельности политиков. Иногда друзья встречались в какой-нибудь пивной и отводили душу.

– Представляете, пришёл ко мне один бывший ефрейтор, – излагал Рем, – и говорит: «Я не ел три дня». Дал ему нашу резиновую колбасу, он слопал в один присест и спрашивает: «Нет ли работы?» – а сам шинель распахнул, смотрю – крест солдатский «За храбрость» висит. Ну, думаю, ладно, испытаю, каков ты храбрец. Пойдёшь по этому адресу, там группа недоучившихся студентов, безработные инженеры и несколько педрил из отколовшихся коммуняк сварганили новую партию, какую-то социалистическую, национальную, человек двести всего. Узнаешь, кто руководитель, какова программа, кто финансирует. Ну а если раскроют и начнут бить, тогда ноги в руки и ходу, только ко мне больше не приходи. Прошёл месяц, я уже забыл о нём. Вдруг приходит. Кожаная куртка, большая фуражка, новые сапоги. Я, говорит, избран председателем только что образованной Национал-социалистической рабочей партии. Договорились с обер-бургомистром, хочу в воскресенье митинг провести в центре Мюнхена. Вот это да! Пришлось договариваться. Обштопал он меня, – со смехом закончил Рем, не подозревая, как был прав.

В Германии после Первой мировой войны соперничали два противоположных направления развития. Упрощённо их можно было назвать западным и восточным. Например, между Германией и советскими республиками был подписан Рапалльский договор, который ликвидировал старые взаимные долги, восстанавливал дипломатические отношения и через военное сотрудничество фактически открывал возможность создания блока «Советы – Германия». Затем маятник качнулся в другую сторону, и между Германией с одной стороны и Францией, Англией и прочими странами – с другой, были подписаны Локарнские договора, заставлявшие Германию участвовать в блоке против СССР, т. е. держаться западной ориентации. Очевидно, что изменения в политике были, в основном, связаны со взглядами руководства республики. Однако, когда социал-демократ Фридрих Эберт Веймарским национальным собранием был избран президентом республики, а лидер Германской народной партии Густав Штреземан стал рейхсканцлером, страна разделилась надвое. Президентская ветвь власти стояла за восточную ориентацию, правительство – за западную. Между тем, лавируя между этими ветвями, успешно грабил народ Гуго Стиннес, ведь он не только широко использовал инфляцию, но и своими валютными махинациями содействовал её усилению.

– Вы с ума сошли, – сокрушался Дауес в разговоре с Гильфердингом[21]21
    Гильфердинг – министр финансов в правительстве Штреземана.


[Закрыть], Шахтом и Веттингом, – мой босс, Джон Пирпонт-младший, в ужасе. Дождётесь, что, сыграв на этом двоевластии, обязательно придёт кто-то третий, тогда останется только молиться. Джон чувствует, что пощады не будет. (Напомню читателям, что Дауес был ставленником банковской группы Джона Пирпонта Моргана-младшего, владевшего 63 банками, крупнейшего американского магната и блестящего аналитика. Перед подписанием Версальского мирного договора состоялась конференция банкиров, где председательствовал Морган. Он и предложил некоторые способы установления равновесия германского государственного бюджета при репарациях и стабилизацию немецкой марки, в частности, путём займа у Америки. Читай – у Моргана. Имел неограниченную поддержку Президента США Вудро Вильсона.) Веттинг на своей шкуре испытал прелести двоевластия, работая напрямую с Людендорфом. Того подзуживал Гинденбург, бывший Главнокомандующий германской армией, своими идеями об особом национальном пути немецкой нации. (Став президентом в 1925 году, он всячески поддерживал национальный путь развития Германии и её монархические традиции. Фактически передал власть Гитлеру.)

Тем временем ситуация в Мюнхене была неспокойной. В городе участились забастовки, грабили дома состоятельных граждан, охотились за полицейскими шпиками. Правительством была предложена система стачколомов[22]22
    Стачколом (штрейкбрехер) – человек, срывающий стачку (забастовку).


[Закрыть], или штрейкбрехеров. Веттинг организовал Группу технической помощи, которая поставляла стачколомов баварским предпринимателям, на заводах и фабриках которых шли забастовки. Однако коммунисты не дремали: вылавливали и били провокаторов, распространяли антиправительственные воззвания. Особенно лютовали национал-коммунисты из союза «Спартак». Они убивали полицейских, штрейкбрехеров, сжигали здания муниципалитетов, судов, разворовывали и уничтожали секретные архивы.

Котёл недовольства кипел, грозя полностью вылиться наружу. 14 апреля 1923 года при усиленной агитации коммунистов в Мюнхене была объявлена всеобщая забастовка. Леваки ловко использовали ситуацию и объявили о создании в городе Республики Советов. Лето и осень прошли в бесплодных переговорах с городскими властями. В это время науськиваемые Гинденбургом два провокатора-генерала – фон Эпп и Людендорф – замыслили всадить нож в спину правительству Штреземана (своего работодателя) и уговаривали бывшего ефрейтора Гитлера «ударить дуплетом» и одним махом избавиться и от коммунистов и от властей. Город, казалось, замер в ожидании. Улицы были заклеены красными плакатами: на фоне сжатых кулаков блестела надпись «Рот фронт». И Гитлер решился. 7 ноября он вывел на площадь свою партию и «Добровольческий корпус» в придачу. Спартаковцы ответили массовыми беспорядками. Завязались уличные бои. Вся эта неподготовленная заваруха вошла в историю Германии как «Мюнхенский путч». Правительство квалифицировало происходящее как попытку захвата власти и приказало начальнику сухопутных сил генералу Гансу Секту подавить восстание. Генерал, не будь дурак, потребовал диктаторских полномочий и неприкосновенности в будущем. Перепуганный Штреземан согласился. Лишь после этого Сект бросил на путчистов войска и полицию. Досталось всем. Трупов не считали. Говорят, Ганс сказал своим подчинённым: «На два дня город ваш. Делайте, что хотите, но восстание должно быть разгромлено». Мюнхен умылся кровью. Через двое суток мятеж был подавлен, а все руководители и организаторы беспорядков были арестованы лично начальником полиции Мюнхена Генрихом Мюллером. Рема взяли с трудом. Он отстреливался из здания корпуса до последнего. Пришлось бросить гранату под окно. Когда, оглушённого, его волокли в тюрьму, он орал: «Попались бы моей роте на фронте. Ни один бы живой не ушёл». Испуганные обыватели неделю не показывались за порог.

Необходимо признать дальновидность генерала. Когда через некоторое время, отмежёвываясь от случившегося, его отправили в отставку, обиженный Сект нашумел книгой «Мысли солдата», в которой такого порассказал о своих начальниках и о министрах-капиталистах, что вся Германия животы надорвала от смеха. Книга стала, как сейчас выражаются, бестселлером.

Сели все, тем не менее генералов Людендорфа и фон Эппа спасли, срочно избрав депутатами рейхстага, спрятав за парламентской неприкосновенностью двух матёрых заговорщиков. Очевидно, сказалось то, что они были закадычными дружками Гинденбурга.

Слегка отступив от основного повествования, автор заявляет, что генералам, проигравшим мировую войну, нельзя доверить даже пасти свиней, а уж об организации восстания даже и помыслить невозможно. Тем временем все остальные крепко сидели. Следствие велось уже пятый месяц. Надежды на освобождение не было никакой или почти никакой. Пока власти занимались всей этой сумятицей, позиции Стиннеса укрепились до угрожающих размеров. Вопрос стоял так: или Веймарская республика сохранится как отдельное государство, или произойдут «стиннезация Германии» и образование «Гуго-республики». Этот вариант абсолютно серьёзно обсуждали депутаты рейхстага. Такова была обстановка, когда два товарища встретились вновь.

– Пойдём к Мюллеру, – стал уговаривать Уздет Веттинга, – это мой однополчанин. Такой же лётчик. Ради нашей фронтовой дружбы он освободит Рема, – упрашивал наивный ветеран.

Неожиданно Рихард согласился и обещал разузнать обстановку. Через некоторое время он сказал, что можно попробовать.

Записавшись на приём, они пришли точно в назначенное время. Пока Мюллер и Уздет обнимались, чуть ли не со слезами на глазах вспоминая фронтовых товарищей, Веттинг незаметно опустил пухлый конверт в слегка приоткрытый ящик письменного стола. Через неделю Рем был выпущен на поруки депутатов рейхстага, тех же генералов Людендорфа и фон Эппа, а Рихард со вздохом списал десять тысяч долларов из секретного фонда правительства.

Вскоре, в апреле 1924 года, при загадочных обстоятельствах неожиданно скончался мультимиллионер Гуго Стиннес, а Рем, даже не успевший попрощаться с друзьями, отплыл в Южную Америку.

– В Боливии ему будет лучше, может, найдёт себе наконец хорошую, кроткую женщину, о которой мечтал, – уклончиво отвечал Рихард на недоуменные вопросы Уздета.

Однако власть не бросила своего «героя». Чтобы не платить ему деньги, правительство Веймарской республики через посольство пристроило Рэма советником при Министерстве обороны Боливии. Что называется «и волки сыты, и овцы целы». Пример немецкой бережливости.

Король умер, да здравствует король! Только не король (правительство больше не допустит подобной ошибки), а короли. Много королей подтяжек, муки, кофе, стали, древесины, бумаги, трусов и прочая, прочая, прочая… Наконец-то наступила горячая пора. Время перемен. Веттинг вместе с коллегами стремительно банкротил концерн Стиннеса, состоящий более чем из 1550 (!) разнообразных предприятий. В некоторые он ставил управляющими доверенных чиновников из правительства, тем самым передавая предприятия государству, но бульшую часть по указанию своего шефа Шахта он за бесценок (имеется в виду плата в казну) передавал в частные руки, назначая тем самым много новых королей. Так как плата «на карман» была совершенно иная, чем в казну, Шахт и Веттинг обогатились.

Далее вступил в дело американец Дауес. Конгресс США в 1924 году с подачи президента Вудро Вильсона утверждает заём Германии в 200 млн долларов, но с условием ликвидации Рейхсбанка. Шахт под прикрытием американского финансиста действует мгновенно. Мюллер, только что назначенный полицай-комиссаром всей Республики, лично опечатывает банк, арестовав при этом всё старое руководство по обвинению в коррупции.

Для того чтобы Германия могла платить репарационные платежи, нужна стабильная марка. Как этого достичь? Дауес произвёл эмиссию новых банкнот с нормальным золотым покрытием, резко ограничил ссуды правительству и освободил наконец Новый государственный банк от чьей-либо зависимости. Кто же его возглавил?

Во главе банка ставится иностранный эмиссар (естественно, Дауес), его заместитель назначается из местных (естественно, Шахт), и только после этого приходит первый транш из займа. Наступает стабилизация марки, и в связи с этим спекуляция на иностранной валюте резко прекращается (невыгодно). Наступает период экономической устойчивости.

В плане Дауеса (правильнее сказать – Моргана) было заложено два смысла. Первый, политический – стабилизация марки и создание класса средних собственников, для которых невозможна конкуренция на мировом рынке (несколько выше автор описал этот процесс на примере разгрома концерна Стиннеса). Второй смысл, экономический – репарационные платежи. Здесь крылось самое интересное. Большинство стран Европы, пострадавших от немецкой агрессии, в основном, получали репарации кораблями, самолётами, паровозами, скотом, зерном и другими товарами (так называемые натуральные платежи). Конечно, Франция, как наиболее пострадавшая страна, приобрела богатейшие угольные копи Саара. Однако эти пароходы-паровозы ещё надо было отремонтировать, а добычу угля – освоить. Банкир же получил основной куш, а именно – деньги и золото. Таможенные пошлины, акцизы на табак, пиво, сахар, алкоголь, налоги на транзит, плата за прохождение судов через речные системы Эльбы, Одера и Немана – всё идёт через Банк международных расчётов в карман Моргана. Хозяйство Германии курирует Шахт. Фактически передав Ялмару «в управление» экономику Германии, Дауес наложил лапу на все репарации. Ни один пфенниг не уходит из страны без его ведома. Он контролирует ход репарационных платежей, а Морган – их распределение. Так формируются крупнейшие состояния, до сих пор играющие большую роль в Европе и Америке. Естественно, эти акулы не забывали и себя лично. Дауес, например, как утверждают, пять лет клал в карман деньги, полученные от прохождения судов по открытому после войны Кильскому каналу. Однако «не по чину», как в России, не брал никто. Над немецким порядком царил американский деловой стиль. Будучи национальным директором нового Госбанка, Шахт фактически являлся посредником между финансистами Германии и американской банковской группой Моргана. В результате этого за пять лет 80 % банков (!) Веймарской республики попали в полную зависимость от американского капитала. Процесс «распродажи Германии» шёл полным ходом.

* * *

26 июня 1953 года был арестован Берия. Хрущёв захватил инициативу и назначил Генеральным прокурором СССР Р.А. Руденко (продавив перед этим постановление Президиума ЦК), которому и поручил расследование дела «кремлёвского палача». Роман Андреевич был главным обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе. Сразу принял сторону Хрущёва. Имея все документы по тотальному уничтожению евреев, которые всплыли в Нюрнберге, он, как никто другой, понимал значение признаний Берии о пяти монетах, изготовленных из золотых зубов сожжённых иудеев и из другого золота, награбленного немцами у евреев, и о сталинской мести Израилю. Все эти факты имели международное значение и могли быть использованы СССР для прекращения холодной войны и налаживания отношений с США и с западными странами. Особенно после июньского 1953 года восстания в Восточной Германии. Подавив выступления, были продлены на десять лет (беспрецедентный случай!) выплаты репараций для поднятия уровня жизни восточногерманского населения, скопом бежавшего в Западную Германию. Речь шла примерно о десяти миллиардах долларов. Как они были нужны нашей стране!

Участник войны, бывший опальный скульптор, а потом и близкий друг Хрущёва, Эрнст Неизвестный вспоминал: «После Победы мы возвращались домой через всю Европу раненые, на костылях, полуголодные, полурваные, запущенные – победители. И по дороге встретились с англичанами, которые ехали из немецкого плена. Они выглядели, как зажиточные туристы: побритые, умытые, в красивых плащах, с кожаными чемоданами. А что нас ждало? Бесплатный проезд на общественном транспорте и банный день для фронтовиков раз в месяц! Но этот банный день невозможно было использовать, потому что всегда собиралась огромная очередь». Так и жили: не в бедности, а в нищете. От десяти миллиардов, глядишь, кое-что перепало бы и народу. Кроме того, эти деньги можно было получить также и от международных еврейских организаций, в частности, от «Джойнта». Подобные предложения были переданы через Громыко. Необходимо было лишь прекратить антисемитизм и начать свободно выпускать евреев в Израиль.

Также были предложения по объединению двух немецких государств. На бюджете советской страны тяжким бременем лежало снабжение по дешёвым ценам сырьём и продовольствием Восточной Германии. Вместе с тем, объединив Восток и Запад в одну, не входящую ни в какие блоки, нейтральную, единую Германию, можно было создать в Европе своеобразную зону спокойствия, буфер между Америкой и Советским Союзом да ещё и взять за это финансовую компенсацию. В Берлин даже была послана полковник госбезопасности Зоя Рыбкина для налаживания контактов с законсервированным советским агентом, актрисой Ольгой Чеховой, чтобы поручить ей выяснить у правящих кругов Западной Германии (Чехова была звездой немецкого кинематографа и театра) перспективы объединения. И хотя впоследствии это задание было дезавуировано, фривольная Ольга допустила утечку.

Запад среагировал мгновенно. Канцлер Федеративной республики Германии Конрад Аденауэр высказался в том смысле, что пора поднять вопрос объединения Германии в ООН, а Советскому Союзу в случае положительного решения ФРГ заплатит большую контрибуцию[23]23
    Контрибуция – единовременная денежная сумма, взимаемая с побеждённого государства в пользу государства-победителя.


[Закрыть]. Но куда там. У «советских собственная гордость». Будем ходить без порток, но в шляпе. Что творил Хрущёв на очередном Пленуме ЦК, отвечая «этому реваншисту»? Привожу дословно, хотя и по памяти.

– Если снять с канцлера Аденауэра штаны, то, взглянув сзади, можно обнаружить хороший пример разделения Германии. Оно естественно и сохранится на века. Взглянув же спереди, станет ясно, что вопрос объединения больше никогда не встанет в мировой истории. Мы не продаёмся! Позор реваншистам! – изрыгал Никита Сергеевич.

Когда канцлеру положили на стол перевод выступления, он смеялся до колик.

С еврейским вопросом Хрущёв поступил ещё проще, направив закрытое письмо партийным организациям с требованием не обсуждать проблему антисемитизма на собраниях. На нет и суда нет! Хотя Хрущёв в дальнейшем и освободил политзаключённых, он сам был повинен во многих репрессиях. Что делать: и время было «половинчатое» (по словам Эренбурга) и решения руководителя страны также были половинчатыми.

У Берии в его особняке в Москве, на улице Качалова был вделан личный бронированный сейф размером с вагон. Когда его вскрыли, то он оказался весь забит компроматом, начиная с доносов на Дзержинского. Руденко понимал, что документы о «золоте Холокоста» находятся в этом сейфе, и умолял Хрущёва разрешить ему разыскать их. Тот отказал. Хрущёв задумал вычеркнуть все свои преступления из памяти истории.

По большому счёту, какая существовала разница между Берией и его врагами? Разница была только в количестве жертв. Никита Сергеевич, у которого также руки были по локоть в крови, это прекрасно понимал. Экономическое положение страны было хуже некуда. Ему пришлось отложить на двадцать лет (!) выплаты по облигациям государственных займов, на которые людей заставляли подписываться всю войну, зачастую на полную зарплату.

Советское общество было недовольно. Да и так называемые соратники – Маленков, Булганин, Микоян – только и ждали повода, чтобы свалить Хрущёва. Для того чтобы завоевать доверие у народа, необходимо было освободить заключённых. В свою очередь, это можно было сделать, только осудив Сталина и его палача Берию, а также самому по возможности остаться незапятнанным. Так что бериевский сейф и другие документы Хрущёв мог доверить только своему дружку Серову, заместителю министра госбезопасности, который работал под его началом на Украине. Тот совершил злодейство (другими словами и не скажешь), в результате которого новейшая история нашей страны вся покрылась белыми пятнами. В августе – сентябре 1953 года была уничтожена основная часть архивов МГБ (!). Из сейфа Берии Серов вывез семь грузовиков (!) важнейшей документации и даже без составления описи всё сжёг в крематории на Донском кладбище. За это злодеяние Иван Серов вскоре был назначен первым председателем только что образованного Комитета государственной безопасности (КГБ).

Допросы Берии между тем усиливались. Руденко (через Серова) поручил Федотову (начальнику контрразведывательного управления КГБ, прославившегося тем, что ещё до войны прорыл лаз из московского подземелья прямо в кабинет немецкого военного атташе, который тогда находился в Хлебном переулке, и установил там микрофоны) начать поиск золотых монет. Федотов был большим выдумщиком и подошёл к делу творчески. Он воспользовался разработкой ещё существующей бериевской шарашки[24]24
  Шарашка (жаргон.) – спецтюрьма Министерства государственной безопасности (МГБ), где арестованные учёные и инженеры создавали новейшие научно-исследовательские разработки.


[Закрыть] «КБ-1», в которой трудились лучшие акустики страны (о шарашке гениально написал А.И. Солженицын в своём романе «В круге первом»: «Масло сливочное профессорам по сорок грамм, инженерам по двадцать»). Они создавали прибор, позволяющий в непрозрачной среде измерять расстояние до препятствия. Упрощённо, измеряя время между излучением и приёмом звукового сигнала, можно определить пройденный звуком путь, а по нему расстояние. Система включала в себя передатчик, преобразователь, чувствительный приёмник и экран с высоким разрешением. Будучи заказчиками, военные требовали, чтобы прибор работал при любых погодных условиях и при любых температурах. В наше время, когда техника так далеко ушла вперёд, решение этой задачи представляется сравнительно простым, а тогда учёные только нащупывали радикальный путь. Хотя и были уже изготовлены четыре опытных образца, но, чтобы выполнить условия военных, требовался передатчик исключительной мощности. Это тормозило дальнейшие разработки. Федотов вызвал к себе в кабинет начальника спецтюрьмы «КБ-1» и главного разработчика системы заключённого № 341, профессора Никольского. Услышав слова «звуковая энергия», «коэффициент расхождения», «угол сходимости» и тому подобное, он резко прервал учёного и спросил: «Может ли ваш прибор найти на большой глубине в подземелье спрятанные плоские предметы и определить, в каком месте они находятся?» Перепуганный Никольский, который считал, что его привезли на Лубянку снова пытать, утвердительно ответил: «В принципе, да», – и упал в обморок.

Четыре опытных прибора с передатчиками огромных размеров установили на открытых платформах специального поезда московского метро, и начальник контрразведки лично ездил на нём по ночам, напряженно вглядываясь в экран. Удивительно, но вскоре были обнаружены затопленные понтоны, рядом с ними скелеты людей и заржавевшее оружие. Следствием было установлено, что восемь оставшихся в живых диверсантов, очевидно, сговорившись, погрузили монеты с помощью ожидавших людей на понтоны, затем всех их перебили, затопили понтоны, а монеты спрятали в одном из подземелий, возможно, на окраине Москвы. Находка была большим успехом. Впервые следствие вышло на след «золота Холокоста». Казалось – ещё немного, и монеты будут найдены.

Был составлен подробный план подземелий и попутно обнаружен ряд других интереснейших находок, о которых мало чего могу сообщить читателю, так как не видел подтверждающих документов, а пользуюсь одними слухами. Скажу только, что была обнаружена подземная галерея с разнообразными подслушивающими устройствами, которая вела под кабинет Сталина в Кремле. И генералиссимуса кто-то подслушивал!

Берия между тем был шокирован, что его допрашивают в ночное время и применяют методы физического воздействия.

– Это незаконно, – канючил он, когда на очередном допросе появился Генеральный прокурор.

– Мы не будем либеральничать со сталинским сатрапом, – ответил Руденко. – Вы неоднократно пытали людей, и с вами поступают так же. Прекратите скрывать свои преступления, это не поможет. Разоружитесь перед партией и раскройте все секреты.

Однако Берия, надеясь спасти свою жизнь, затягивал расследование, клеветал на людей, направляя следователей зачастую по ложному следу. Проверка его показаний отнимала много сил и времени. Уже будучи сильно измождённым, он стал требовать деликатесы за каждую раскрытую тайну. Так, рассказав о пяти золотых монетах, он получил и мгновенно сожрал котелок чёрной икры. Постепенно палач терял человеческий облик, на своей шкуре почувствовав, что значит допрос с пристрастием. Бригады дознавателей, состоящие из молодых офицеров, сменяющих друг друга, почти непрерывно допрашивали Берию, оставляя ему только три часа в сутки на сон и отдых. В результате он рассказал многое, но далеко не всё.

Опасаясь попыток освобождения, Берия содержался на Московской гарнизонной гауптвахте в одиночной камере. Оказалось, не напрасно. Во-первых, когда занимали бериевский особняк на улице Качалова в Москве, один человек, отстреливаясь, уложил трёх офицеров и хотел скрыться, но не успел, был убит. Выяснили, что его фамилия Церетели.