Текст книги "Пламя изменений"

Глава четвертая

Горячий ветер обжигал щеки. Над Замком Печали, как всегда, стояло солнце. Как всегда – в зените.

«Здесь никогда не бывает ночи, – подумал Агриппа. – Не приходит вечер, который дает облегчение и приносит прохладу узникам. Здесь нет надежды. Можно ли так обращаться с больными!»

Но вслух он этого не сказал. Двое Лекарей стояли на вершине Замка Печали, на макушке многометрового утеса серого камня, застывшего над соляной пустыней. Пересыхающая лагуна слепила глаза блеском соли – как всегда. Жара. Пекло. Даже страж-пауки, казалось, двигались медленней обычного, проверяя ячейки-камеры.

Эту картину увидел бы любой, кто смотрел на внешнюю стену Замка Печали. Ее Агриппа видел сотни раз. Но он нет-нет да и бросал взгляд назад, за спину. На внутреннюю сторону Замка, его изнанку, которую видел лишь несколько раз, да и то на служебных ярусах. Никто из подмастерий не удостаивался чести всходить на вершину Замка, да еще в сопровождении главы Лекарей.

«Наверное, потому что я был там, – подумал Агриппа. – Я последним из Лекарей отплыл из Герледана, я застал атаку темников и гибель Собора Магусов».

Во всяком случае, Агриппе хотелось думать, что именно это послужило причиной внимания мастера. А вовсе не их позорный проигрыш опергруппе СВЛ.

В глубине сердца Агриппа признавался, что даже немного рад. Они не убийцы, они Лекари, они не должны отнимать жизнь!

И вот теперь он стоит рядом с великим Аббероэтом, великим мастером Лекарей, прожившим сотни лет. Говорят, что он открыл тайну эликсира бессмертия и даже великие алхимики-темники просились к нему в ученики. Нет болезней, которые ему не подвластны, он спасал десятки тысяч жизней на протяжении веков. Именно Аббероэт остановил вспышку Великой чумы в Средние века, которая пришла с Востока и уничтожила треть населения Европы. А если бы не вакцина Лекарей и не усилия Аббероэта, который убедил Великий Совет, вымерла бы вся Европа. Люди Магуса не понимают их благородной задачи и проклинают их методы. Что ж, как говорил Авенариус, иногда лекарство бывает горьким.

«Авенариус погиб. Остановил сердце, – вспомнил Агриппа. – Может ли быть так, что лекарство окажется хуже болезни? Неужели одна маленькая девочка страшнее Великой чумы, убившей миллионы?»

Он бросил взгляд на мастера. Тот прикрыл глаза. Горячий ветер слегка шевелил капюшон одеяния.

«Я всего лишь подмастерье, – подумал Агриппа. – Я должен верить мастеру и не сомневаться в его указаниях. Если бригада не слушается хирурга, пациент обречен. А сегодня на операционном столе весь мир…»

Он обернулся. Узкая, в мужской шаг шириной дорожка бежала по краю огромного колодца. Вниз уходили стены, источенные тысячами келий. Вся громада Замка Печали была пуста изнутри, выточена трудолюбивыми страж-пауками, которые сновали по нитям от края к краю.

И Марко Франчелли, и Маргарет Дженкис держали в кельях на наружной стене замка, под палящим солнцем, в условиях строгой экономии воды. Это был обычный изолятор. В кельи внутренней стороны, в спецстационар, Агриппа еще не попадал.

– Как ты думаешь, Агриппа, почему мы выбрали это место для лечебницы? – Глава Лекарей не оборачивался, но, кажется, легко читал его мысли.

Юный Лекарь озадачился:

– Не знаю, господин. Строго говоря, соленый воздух полезен…

– Он полезен при астме, Агриппа. Не лучше ли было бы выбрать тихий зеленый остров, такой как остров Дриад, например? На Авалоне достаточно красоты, чтобы исцелить любую душевную болезнь, не так ли?

– Я не уверен…

– Скажи, что ты думаешь, а не то, что я хочу, по твоему мнению, услышать! – Резкий голос Аббероэта подхлестнул подмастерье. – Я потерял достаточно Лекарей, чтобы слушать льстивые речи. Авенариус был слишком самонадеян, он предпочитал действовать, а не размышлять. За что и поплатился.

– Я думаю, что это странное место… для лечебницы, – сказал Агриппа. – Оно не успокаивает, не лечит, оно обессиливает.

– Правда в том, что от болезни чудодейства нельзя исцелиться, – сказал Аббероэт. – От нее нет спасения. Это проклятье, родовой изъян людей Магуса, наше великое искушение. Любой может оступиться, любой может оказаться в одной из этих камер. Ты, я, кто угодно.

– А как же случаи исцеления? Знаменитое излечение мастера Себастьяна, первого из Лекарей?

Аббероэт наконец посмотрел на него. Щелкнул пальцами. Чудовищная многоглазая голова поднялась над краем башни. Верховой страж-паук, один из сторожей верхнего яруса Замка, услышал безмолвный призыв мастера. Удивительно, как эта громадная туша умудрилась уместить свои восемь лап – каждая толще медвежьей – на узкой дорожке смотровой площадки.

Аббероэт легко, в два шага – услужливо подставленный коготь, затем толчок от мохнатого бока – взлетел на спину, уселся в узкое седло, взялся за поручень седла. Нетерпеливо сверкнул темными глазами.

Не задавая лишних вопросов, подмастерье забрался следом. Так изящно, как у мастера, у него не получилось. По правде сказать, у него никак не получилось – пауку надоело, и он забросил его второй задней лапой на спину. Унизительно, зато быстро.

– Держись крепче, Агриппа, – велел мастер. – У тебя была практика скоростного спуска?

– В каком смысле «скоростного»? – удивился Агриппа.

Паук затрусил по дорожке, набирая скорость.

– А зачем мы так разбегаемся, мастер? Разве мы не будем использовать направляющие нити?

Аббероэт что-то пробормотал.

– Что-что, мастер?

– В колодце нет направляющих нитей! – Глава обернулся, глаза его сверкнули молодым блеском.

– В колодце? – тупо переспросил Агриппа, и паук прыгнул.

…Он пришел в себя мгновенно, как вспыхивает в костре сухая трава. Подмастерье открыл глаза.

В поле зрения попадала рука мастера – крупно, его костлявый палец, больно упершийся Агриппе в точку над бровями, а также часть лица Аббероэта. На заднем плане маячила белая с серыми подпалинами туша страж-паука. Все восемь его глаз весело поблескивали.

– Хватит валяться, у тебя никаких повреждений, – сухо сказал Аббероэт.

– Мастер, вы бы не могли убрать палец? – просипел Агриппа. – Я пошевелиться не могу. И больно.

Глава Лекарей убрал руку. Агриппа сел, растирая пылающее лицо.

– Простите, я просто немного испугался, когда наш паук… Вообще, разве пауки прыгают?!

– Это удивительные создания природы, – мастер погладил белый паучий бок. – Они умеют многое.

– А что вы сделали, мастер? – Агриппа вскочил на ноги. Он бы сейчас мог пробежать километров сорок с развязанными шнурками.

– Перенаправил потоки твоего пламени жизни, – Аббероэт прохаживался перед ним. – Идем, Агриппа, я покажу тебе Себастьяна.

– В смысле – Себастьяна? – оторопел Агриппа. – Он же давным-давно умер. А где мы, мастер?

Он огляделся.

Стены, сложенные из известняка, спресованный коралловый риф, тела миллионов умерших существ, обернувшиеся камнем.

Далеко вверху светился неровный овал проема колодца. Был он размером примерно с кольцо.

– Мы на дне, Агриппа. В приюте Неизлечимых.

Подмастерье открыл рот, захлопнул его. Он молча последовал за мастером в проход, пробитый в камне. Страж-паук опустился на брюхо, замер у входа в тоннель.

Густая жаркая тьма окружала их, вокруг Аббероэта затеплились и закружились три живых светляка. Изломанный известняк засверкал в их золотом свете. Воздух был жарок, в нем глохли звуки, ноги тонули в горячей пыли.

Они шли по проходу, слева и справа открывались ниши, затянутые окаменевшей паутиной. Эта паутина очень отличалась от той что наверху. Она сверкала, выходила из стен. Они шли долго, но вот Аббероэт остановился. Тупик. Коридор заканчивался нишей, закрытой каменной паутиной.

– Все, конец тоннеля? – растерянно спросил Агриппа.

– Это его начало. – Аббероэт провел рукой по паутине. Сперва ничего не происходило, потом она начала светлеть, истончаться до прозрачности воздуха.

Агриппа попятился.

– Это… Себастьян?

– Великий Властный, Себастьян, – с глубокой грустью сказал Агриппа. – Первый из Лекарей, Агриппа. Первый, исцеливший своего сына от болезни чудодейства. Цена лечения оказалась непомерно высока. Знаешь, как он смог его исцелить, Агриппа?

– Откуда? – прошептал подмастерье. Он не мог оторвать взгляда от существа в нише. Некогда оно было человеком – но теперь? Иссохшее тело, кости, туго обтянутые белой кожей, заросшие бельмами слепые глаза, волосы, вросшие в пол и стены – нет, это паутина! Не понять, где кончаются волосы первого Лекаря и начинается каменная паутина, наполняющая келью. Прозрачные нити входили в его тело, Себастьян как бабочка был нанизан на тысячи нитей паутины, по которым пробегали робкие огоньки.

– Что с ним случилось?

– В легендах все не так, Агриппа? – спросил Аббероэт. – Себастьян смог исцелить своего сына от болезни чудодейства. Но он нашел только один способ – лишить его способностей Магуса.

– Это небольшая плата за жизнь, – замотал головой Агриппа. – Пусть он стал обычным человеком – выздоровел. Разве за это можно так поступать с первым Лекарем?!

– Ты решил, что мы его поместили сюда силой? – изумился Аббероэт. – В наказание за лечение? Ты еще более наивен, чем говорил Авенариус.

– Я не понимаю, – признался Агриппа.

Аббероэт чуть заметно вздохнул:

– Мастер, неужели со мной было так же сложно?

Агриппа оторопел. Он обращается к Себастьяну? Нынешний глава был учеником первого Лекаря?!

– Он сам вошел в эту келью, по собственной воле. После того, как увидел, что совершил.

Себастьян исцелил своего сына, лишив его способностей Магуса. Для этого ему потребовалась просьба настолько огромная, что одной человеческой жизни не хватило на ее оплату. Первый Лекарь придумал, как разделить свою оплату, как перевести ее на других.

– Он заставил платить других? – с ужасом спросил Агриппа.

– Учитель был Великим Властным, – с мрачной гордостью сказал Аббероэт. – Посуди сам: если огромный поток разбить на сотни ручейков, то на долю каждого достанется совсем немного. Плата среднего размера, посильная для любого. И потом – Себастьян никого не принуждал. Все, кто разделил с ним его просьбу, сделали это добровольно. Все они были его друзьями, его пациентами, теми, кому он помог раньше.

– Тогда в чем же дело?! – воскликнул Агриппа.

– Просьба оказалась слишком большой даже для ста двадцати человек. Все они впали в болезнь чудодейства.

– Исцелив одного, он заразил сто двадцать?!

– Прежде чем он понял, что совершил, его друзья успели разойтись по всему миру. Именно Себастьян породил болезнь чудодейства. Ужас в том, что чудодейство — коллективный психоз, это душевная болезнь, которая способна заражать других людей Магуса. Очень трудно удержаться от малой просьбы, когда кто-то рядом с тобой танцует как звезда – легко и беспечально. Эпидемия начала распространяться как пожар по всему миру, очаги вспыхивали один за другим. И тогда он сделал единственное, что мог, – обратился за помощью к Великому Совету, призвал на помощь всю мощь Магусов. Чтобы обуздать безумцев, рвущих мир на части, чтобы навсегда запереть их безумие в Замке Печали. Вот почему он так зовется, Агриппа. Он стоит на телах тех первых ста двадцати, они вросли в камень, они слились с ним, но частью все еще живы.

Аббероэт провел пальцем по нити паутины:

– Я часто слышу их голоса.

– И мастер Себастьян…

– Он был одним из ста двадцати, – кивнул глава Лекарей. – Он был последним, кого мы заключили в келью.

– Лекари сами раздули огонь, который теперь не могут потушить, – прошептал Агриппа.

– Надежда питает человека, надежда дает ему силы, – Аббероэт погладил узкую белую бороду. – История Себастьяна – красивая легенда. Нас и так не слишком жалуют в Магусах, что же будет, если они узнают, что мы просто держим наших безумцев в заточении? Что мы не в силах им помочь, а можем только изолировать?

– Но…

– Не лучше было бы даровать им смерть, да, Агриппа? – Глаза Аббероэта блеснули. – Я часто думал над этим. Да, так было бы милосердней. Но убивать своих сородичей – для этого у меня не хватает сердца.

– С Видящей вы не колебались, мастер Аббероэт, – осмелился заметить Агриппа. – Мы зашли очень далеко…

– Недостаточно далеко! Видящая – это смерть мира, Агриппа, полное уничтожение всего, что мы оберегали столетия. Одного раза было достаточно, второй Видящей мир не выдержит. Ты не представляешь, что она такое, на что она способна. По правде сказать, никто не представляет. Размер ее просьбы невозможно просчитать, десятилетиями я пытался, сводил с ума всю службу Сновидцев, но нити вероятности просто исчезают в области прогноза, которая касается Видящей.

Глава повернулся:

– Мастер Агриппа, ты должен найти Дженни Далфин и остановить ее.

– Я?! – Агриппа остолбенел и только потом сообразил: его только что произвели в действительные мастера, минуя три ступени посвящения. – Но Авенариус не справился, я еще… я не готов, я… почему я, господин Аббероэт?

– Ты очень похож на него, – сказал Аббероэт после долгой паузы. – Ты мягок. Ты добр. Ты сомневаешься. До этого времени я полагался на силу, опыт и твердость – и безрезультатно.

– А если я не смогу? – Агриппа облизнул пересохшие губы. – Если я не смогу ее убить? Если я решу, что она не заслуживает смерти?

– Когда ты увидишь ее, то поймешь, что иного пути нет. Идем.

– Мастер, – рискнул спросить Агриппа, когда они уже вышли в колодец Башни, – на кого я похож?

Мастер Аббероэт промолчал.

Глава пятая

– Когда она проснется?

Людвиг пожал плечами:

– Об этом, друг мой, даже звезды тебе не скажут. В свое время.

Он протянул кружку Бьорну.

Тот взял ее, укоризненно поглядел на Стража.

– Сухой лед кончился, – сказал Людвиг. – Из деревни все уехали. Мы в зоне отселения, ты забыл? Чем тебе не нравится кофе? Он достаточно холоден.

Бьорн дунул в чашку. Бока ее запотели.

Страж только крякнул, слушая, как Бьорн довольно хрустит кофейными льдинками.

Третья неделя сна Дженни тянулась особенно долго.

Сначала они знали, чем заняться. Неделю они хоронили павших.

Бьорн думал, что забыл, каково это – плакать. Думал, ему выстудило сердце, заморозило остатки души, искореженной когтями демония. Думал, сила Древнего льда и жизнь в тени Сморсстабрина смогли вытравить все лишние чувства.

Ошибался.

Они собирали тела и хоронили в двух больших могилах. Это просто – подходишь, берешь, кладешь на носилки. Руки в перчатках. Не так уж тяжело – для него нынешнего. Людвиг безошибочно определял, кого они хоронят, сразу говорил – направо или налево.

Направо – люди Договора и простые зрители, налево – темники и их создания.

Обгоревшие, черные тела.

Хуже всего было, когда они находили детей – не все зрители покинули фестиваль, когда его атаковали темники.

Cначала Бьорн держался хорошо: поднимал, относил, возвращался. Просто физические упражнения, в этих останках с трудом узнавались люди.

Потом появился запах. Сладковатый, тяжелый.

От него кружилась голова и тошнило.

Они надели маски и работали в масках.

Два холма у края леса. Две братские могилы. Пройдет лето, осень, наступит весна, и на свежей земле вырастет трава, и не будет уже различий. Никто, проходя мимо, не узнает, в каком из холмов лежат люди Договора, а в каком – слуги темников. Смерть уравнивает всех.

Только почему так страшно уравнивает, не понимал Бьорн. В чем провинились простые люди, попавшие в жернова этой распри?

…Они разбили лагерь на лугу, где под корнями белого дуба спала Дженни.

Вторая неделя прошла в неспешных разговорах. Льды притушили природное любопытство Бьорна, но все же не загасили совсем: он хотел узнать о жизни Магусов и их давней вражде с темниками. А Людвиг, в свою очередь, хотел выяснить, откуда Сморстаббрин узнал о такой незначительной персоне, как Страж английского Магуса. И какое, собственно, дело до него столь древнему существу?

Увы, об этом Бьорн ничего сказать не мог. Однажды Смор нашел его на пороге одного из бесчисленных входов в свое царство, где Бьорн сидел, перебирая в ладони горсть льдинок. Созерцание льда – одно из любимых упражнений, которое Смор велел выполнять, едва он встал на ноги. Лед успокаивает сердце, лед проясняет разум.

Солнце играло на ледяных гранях, лед не таял в руках, и ему не было холодно. Внимание юноши сосредоточилось на дробной малости – крупицах замерзшей воды, каждая из которых была неповторимой.

Если бы люди были такими же – ясными, прозрачными и чистыми, как лед!

Он слышал нежную песню, тихий звон. Взгляд Бьорна истончался, делался подобным игле, нет, тоньше, он проницал внутреннюю структуру кристаллов, видел дрожание молекул, атомов, но чувствовал, что и это не предел, его сосредоточенная воля отомкнула запоры вещества – и вдруг перед ним распахнулся провал. Бездонный колодец существования звенел в его руке как ключи от всех миров, там загорались и гасли солнца, темные вихри пожирали целые галактики, жизнь вспыхивала и исчезала, но вспыхивала снова, упрямо карабкаясь ввысь, и все это умещалось в малой горсти льда!

– Теперь ты готов.

Бьорн не сразу понял, не сразу вернулся.

Когда Бьорн обернулся, то впервые увидел глаза Смора. Сейчас он был ростом не выше человека, мерцающий синим силуэт с горящими белыми глазами, но юноша видел все его громадное тело, раскинувшееся на горных вершинах, продавившее скалы, Сморстаббрин был везде, но здесь он был проявлен. В ногах его темными клубками роились чаклинги.

– К чему готов?

– Пришло время идти, человечек.

Ему показалось или в словах Смора звучала грусть? Нет, показалось.

– Ты найдешь Видящую. Ее судьба связана с судьбами всего живого, но с твоей больше.

– Уходить? – повторил Бьорн. Встряхнулся, возвращаясь из созерцания. – Мне надо уходить?

– Ты научился видеть глубже, чем многие из людей Магуса, ты был за границей смерти и вернулся, ты был поражен злом, но исцелился. Лучшего посланца мне не найти.

– Я не хочу уходить! – Бьорн рассыпал лед. – Я хочу остаться здесь! Там нет ничего, что мне близко. Мой дом здесь, Смор!

– Пора расставаться, человечек, – Смор протянул кожаную старинную сумку.

– Что это?

– Ночь.

Бьорн к загадкам Смора привык, потому терпеливо ждал, не принимая сумку. Знаем мы эти штуки: возьми, Бьорн, этот валун и отнеси на вершину горы, тролли сильно просили, смотри, какой забавный кристалл льда, наверняка в Синей пропасти есть такие же, ты бы не мог поглядеть?

– Осколок первой ночи, осколок Древнего льда, бывшего прежде солнца и луны, – глаза Смора мерцали, то усиливая свет, то затихая. – Задолго до того, как были рождены фоморы, задолго до того, как вспыхнул первоогонь, мир был скован темнотой этого льда. Теперь его почти не осталось. Бери и ступай, человечек. Найди Стража, умершего и вернувшегося, найди того, кто бился с Дикой Охотой и уцелел.

Разумеется, Бьорн рассказал Людвигу все, что с ним случилось, бегло, не углубляясь в детали. Ни к чему Стражу Магуса знать о нем слишком много. Они союзники, но не друзья, у них лишь одна цель – защитить Дженни. Вот о троллях, которые изрядно досаждали Смору – то лавину спустят, то для домашнего холодильника лед принимаются ломать из передней лапы Смора, – он рассказывал живописно. Сам удивлялся – какая, оказывается, веселая жизнь у него была.

Людвиг слушал и слегка посмеивался, по лицу его – безмятежному, как у статуи Феба Аполлона, – гуляла легкая улыбка.

Он же, в свою очередь, ничего не скрывал от Бьорна. Рассказал об устройстве Магусов, об Авалоне – архипелаге островов, которые расположены в Океане Вероятности, между этим миром и Скрытыми землями. Там расположен Великий Совет Магусов, там Служба Вольных Ловцов, которой управляет из Башни Дождя древняя Юки Мацуда, о службе Лекарей и их мрачном Замке Печали, о Спящем Короле, о сословиях и способностях Магуса.

Лишь одной темы Страж предпочитал не касаться – что же случилось там, в руинах Каэр Сиди, под курганами Венсброу, и как он спасся.

Так прошла еще неделя.

А на исходе третьей к ним пожаловали гости.

… Людвиг напряженно смотрел в лес. Спокойно, тихо. Птицы деловито перекликаются, начало лета, в гнездах маленькие птенцы и у пернатых полно хлопот – нелегко прокормить голодные рты. Вот и носятся они, ловят мошек и жуков, а небо чертит быстрая тень ястреба.

Каждый живой торопится, стремится продолжить свою нить жизни.

Забыта кровавая бойня, забыто пламя и смерть, и колесо природы вращается дальше. Забытые лодки качаются на пристанях, ветер гуляет по пустым стоянкам, играет на дверных колокольчиках, но никто не выйдет из кафе, чтобы встретить посетителя.

Месяц назад всех отселили из этой зоны, радиоактивное облако из взорванной АЭС в Шиноне накрыло эту часть Бретани. Но Людвиг был спокоен: ветер дул в другую сторону и пыль осела по ту сторону озера.

Теперь там стоят черные сосны, сухие и страшные, и ветер носит вихри рыжей сухой хвои.

Пить из озера Людвиг запретил, и они брали воду в роднике. Бьорн чуял, что вода в нем еще чистая.

Только забытые собаки бегали по окрестностям, сбиваясь в стаи и стремительно дичая. Еще немного времени – и они окончательно озвереют. Беда заплутавшему путнику или нелегальному мигранту, бредущему с разоренного южного побережья, если он встретит такую стаю. Нелепость – одолеть такой путь с бывшего Лазурного Берега, чтобы быть разорванным на полдороге к безопасной зоне в Нормандии.

Когда-то на средиземноморском побережье Франции были лучшие курорты. Кто теперь рискнет там отдыхать? Марокканские пираты, неведомо откуда взявшиеся в мирном Средиземном море, с недавних пор наводили ужас на обитателей побережья Европы, Африки и Азии. Владения великого султаната Абу Наджиба – вот как теперь называется бывший Лазурный Берег, и неверному туда дорога заказана.

Оснащенные загадочным оружием быстроходные лодки пиратов держали под контролем все Средиземноморье. Они появились всего полтора месяца назад, после того, как мощное землетрясение уничтожило часть Атласских гор. Этот катаклизм словно высвободил их, как если бы пираты были заточены в глубине гор.

Показательная бойня в Бискайском заливе, когда были уничтожены патрульные корабли французской береговой охраны, была только началом. Марокканцы захватили все побережье и продвигались на север. Силы коалиции НАТО сдерживали их, однако много сил у военных отнимала чудовищная война на Ближнем Востоке, где Израиль вновь схлестнулся с арабами. Вновь закрутился маховик войны на Кавказе, где сцепились между собой армяне, азербайджанцы, грузины, осетины, абхазы, русские, бушевал мятеж в турецком Курдистане. Полыхал и Восток – две Кореи выясняли в жесточайших боях разницу между свободной и тоталитарной экономикой, Китай конфликтовал с Японией, Индия и Пакистан уже обменялись ядерными ударами и перешли к тяжелым позиционным боям. Социальные протесты сотрясали Америку, южные штаты требовали автономии, Россия развернула войска в Прибалтике.

А в довершение всего Европу разрывали чудовищные акты неизвестной до недавнего времени террористической организации «Знамя пророка» – диверсии на атомных станциях в Шишоне, Беллевиле, Трикасине, Фламанвилле, взрывы на улицах Парижа, Лиона, Марселя. Мир лихорадило.

– Кто-то идет? – спросил Бьорн.

– Кто-то пришел, – Людвиг встал. На запястье в ременной петле закачался боевой молот.

– Ничего не вижу, – признался юноша.

– И я тоже, – силач вглядывался в лес. – Если бы ты владел ясным взором так, как владеют им люди Магуса, ты бы почувствовал. Звери испуганы. Я не Ловец, но слышу запах их страха. Я слышу, как дрожат деревья. И еще я слышу шаги.

– Сколько ты можешь сражаться без платы? – озаботился Бьорн. Людвиг успел немало рассказать ему о людях Договора, и Бьорну совсем не хотелось в разгар драки остаться одному с парализованным Стражем на руках.

По правде сказать, он вообще не хотел драться. Но позади Дженни, она спит под деревом, и пока она не проснулась, они не могут сойти с этого места. Так велел Смор – найти ее и помогать.

Людвиг Ланге изумился:

– То, что ты меня вытащил из какой-то речки, не значит, что я дряхлый старик. Ты выдохнешься раньше, чем я даже вспотею.

– Господин Ланге, меня не интересует, когда вы вспотеете, – сказал Бьорн, открывая сумку с Древним льдом. – Я просто хочу знать, какой у нас лимит времени, прежде чем…

Шорох в лесу, мгновенный, словно след ветра – но это не ветер. Облетает листва, срезанная невидимым лезвием.

– Что это? – Бьорн с трудом поднял голову, придавленный тяжелой рукой Людвига.

– Алмазная нить. Слышишь звон?

Бьорн прислушался. Вдалеке чирикали какие-то зяблики, шелестела листва над головой и… где-то над ними, очень тонко, плыл едва различимый звук.

– Слышу. Только не знаю, где он. Это кто?

– Темники, – Людвиг подобрался, подтянул колени и вогнал молот в землю, подняв облако пыли. – Ловчие машины Дикой Гильдии, очевидно.

– Это еще зачем… Апхчи!

– Затрудняет обзор противнику. К дубу! – Бьорн не успел прочихаться, как Людвиг мощным толчком отправил его к дереву.

Юноша расстегнул сумку.

Древний лед расцвел в руке фиолетовым цветком, мир потерял все цвета, кроме оттенков синего, красного и серого, окружающее преобразилось, словно разом совместилось несколько отражений разных граней зеркала. Одна грань высвечивала то, что видели прежние, человеческие глаза Бьорна, – поляну, Людвига, стену леса, облако пыли, белое тело дуба за спиной. Грань вторая отобразила пламя жизни всех живых существ вокруг, и Бьорн наконец разглядел нападавших.

Четыре прозрачные фигуры – четырехрукие, уродливые легкими карандашными штрихами набросан их холодный механический облик в обычном мире – пройдешь мимо и не заметишь, но в каждой ворочается пламя искаженной жизни. Не просто механизмы – плод противоестественной алхимической связи живого и неживого. Ловчие машины Дикой Гильдии.

Древний лед разворачивал веер отражений, Бьорн сбивался со счета и их смысла уже не понимал. Что значат тонкие нити сотен оттенков серого, вьющиеся над каждым из живых существ, отчего белый дуб за его спиной пылает как солнце, и отчего Дженни, спящая в корнях, окружена тысячью своих призрачных отражений?

Смор неохотно учил Древнему льду.

«Хочу, чтобы ты остался человеком, – говорил он. – Каждый зверь должен быть своей породы. Я и так слишком много тебе дал».

Сейчас бы это знание пригодилось.

Ловчая с тихим стрекотом втянула алмазную нить в брюхо. Существа быстрыми прыжками окружали Стража.

– Я таких еще не встречал, – сказал Ланге с удивлением. – Их почти не видно. Какой прогресс…

– Потрясающе, – согласился Бьорн. – Возьмем у них интервью?

Людвиг хмыкнул:

– Охраняй Дженни. Я договорюсь о беседе.

Один Страж Магуса против четырех тварей?

Бьорн подумал и решил предоставить дело профессионалу. До сих пор он не использовал Древний лед в настоящем бою. Людвиг пошел навстречу ловчим, опустив молот.

Нить выплеснулась из брюха ближайшей твари, покатилась прозрачной волной… и Бьорн не понял, что случилось. Она неизбежно должна была перерубить Стража надвое, но лишь распорола воздух, состригла траву под корень там, где только стоял Ланге. А он сместился на несколько метров вперед. Потом еще и еще. Нити раздраженно выли, пронизывали пространство, а Страж скачками продвигался вперед, как конь на шахматном поле, все ближе и ближе, пока не подобрался к трем ловчим совсем близко.

Они застрекотали, обретая зримый облик, нависли над ним, ударили разом! Нити расчертили воздух, замкнули Стража в ловушку, но внутри смертельного треугольника его уже не было, и нити рванулись дальше, распарывая на молекулы броню хозяев.

Две машины осели, остановились и медленно стали рассыпаться на куски. Нити жужжали, рывками втягивались в нутро, но не могли освободиться из останков.

Людвиг обогнул нить последней ловчей, с размаху вогнал молот в область, где предполагалась голова создания.

Оттолкнул тушу. Та упала на землю. Потом, взрывая землю руками. Ланге обернулся, ища глазами Бьорна…

– Сзади!

Холод ожег спину, страшное предчувствие швырнуло Бьорна на землю, нить прошла над головой.

Юноша вскочил. С ушей осыпались волосы, макушку приятно холодило.

Последняя ловчая скакнула к нему. Она сумела подобраться к цели, она нашла образ, который запечатлел в памяти хозяина, она послала сигнал.

Нить выплеснулась, потянулась к живому теплу человека, вставшего на пути.

Древний лед запылал в ладони, и Бьорну наконец стало жарко.

Стоп-кадр.

Мир замер, как тигр, пойманный фотографом в момент прыжка. Мир был прекрасен, он сверкал синим и фиолетовым.

Бьорн протянул руку – ладонь сверкала фиолетовой тьмой, стукнул ногтем по алмазной нити, застывшей напротив лица, и та тягуче рассыпалась на тысячи блесток. Подошел к ловчей – он едва дотягивал до груди чудовища, – приложил ладонь к выпуклой броневой пластине, и та пошла изморозью, все шире и шире, пока не заковала всю машину в тончайшую блестящую пленку.

Затем опустил Древний лед в сумку и разжал пальцы.

Конец стоп-кадра.

Мир прыгнул.

… Ловчая вздрогнула, потянулась к нему четырьмя руками, увенчанными прозрачными шипами, и рассыпалась горой сверкающих осколков.

Людвиг оказался рядом прежде, чем Бьорн успел моргнуть.

– Как ты это сделал? – хором спросили они друг друга.

– Это легкий шаг, – сказал Людвиг. – Обычно его используют для перемещения на большие расстояния, когда нет транспорта. Но во время битвы он очень полезен, надо только приловчиться использовать это умение. Не у всех получается.

– Ага. А мне повезло, – коротко сказал Бьорн.

– Ну да, бывает, – кивнул Людвиг.

Лес вздрогнул, птицы заметались над кронами. Где-то далеко падали деревья, что-то большое двигалось к поляне, проламывало дорогу напрямик. Что-то очень большое.

– Ловчие не приходят одни, – сказал Страж. – Вот и хозяин.

– Будем ждать здесь?

Людвиг покачал головой:

– Они явились за Дженни. Нельзя подпускать их так близко. Надо увести отсюда как можно дальше.

– Смысл? Если они знают, что Дженни здесь…

– Пойдем глянем, – Людвиг приобнял его за плечи, бережно, но крепко, Бьорна замутило – лес рванулся навстречу, стволы слились в размазанное пятно – и вот они уже под сенью старых грабов, среди жилистых, будто высушенных стволов в пепельных подпалинах.

Юноша окунулся в ближайшие кустики, где его немедленно стошнило.

– Предупреждать надо!

– Времени нет. – Железная рука Стража вытянула его наружу. – Придется потерпеть.

– Какая мерзость этот ваш легкий шаааа…

Шаг.

Лес снова прыгнул в глаза, они пронеслись по зеленой трубе, и их вышвырнуло на берегу ручья. Бьорн со стоном рухнул на влажную холодную землю, припал губами к воде. Ручей тихо журчал, катал камешки, мимо несло хвою и прошлогодний лист. На одном из дубовых листьев застыл муравей, недоуменно поводя усиками. Хорошо ему: несет река, прохладно, а что там впереди…

Пальцы Людвига схватили за ворот.

– Опять! – взвыл Бьорн и попытался лягнуть Стража. – Я и так добеее…