Текст книги "Пламя изменений"

Мужчина поднял глаза. Старик. Опирается на высокую палку, но стоит легко. Сутулится, но не устал, совсем не устал. Сильный старик, опасный.

Зеленые глаза, некогда зеленая, а теперь выцветшая до серого цвета выгоревшей степи одежда.

Старик протягивал флягу – такую же помятую и древнюю, как он сам:

– Ты хотел пить.

Мужчина протянул тяжелую руку, принял липкими пальцами флягу. Первый глоток втек в него как утренний туман, второй казался кровью родника, третий опрокинул на спину, как удар падающей звезды.

Палка старика уперлась в грудь, зеленые глаза прожигали в сердце дыру, слова старика заворочались в голове – пустой и гулкой, как цирковой барабан.

– Ты потерялся, Шандор Гайду, ты потерял свой путь и себя. Найди девушку с белыми волосами.

Глава десятая

Машину она нашла часа через четыре.

Обгорелый черный остов еще чадил. Тело, располосованное, истерзанное, лежало на обочине, в нем Джейн опознала вчерашнего Анри. Второй, Пьер, лежал в кювете, ветер трепал капюшон худи, но спускаться она не стала – и так все ясно, достаточно было взглянуть на разорванную ткань на спине. Мертв. Ветер ворошил обгорелые купюры, десятки и сотенные евро, ветру было смешно – разве можно откупиться от смерти, особенно от такой, которая приходит внезапно и сносит ударом когтей дверь машины.

Как это все нелепо. Смерть нелепа и неожиданна, она приходит и сметает все планы человека, как землетрясение рушит карточный домик.

Джейн тронула педали и покатила дальше. Что она могла сделать?

– В плохое время ты проснулась, подруга, – сказала она. – Раньше все было иначе.

А как было раньше? Не вспомнить, носятся в голове обрывки, как бумажки казначейского двора, яркие, с проблеском голограммы, а что на них – не разглядеть. Цирк, она имела отношение к цирку, это точно, слишком много воспоминаний связано с ним. Значит, она могла быть на фестивале в момент нападения этих самых темников. Зачем? Кому может угрожать цирк настолько, чтобы уничтожать его с помощью таких тварей? И откуда они взялись? Таких чудищ быть не может, они же всяким там законам биологии противоречат. Да и уголовным тоже.

Спицы блестят на солнце, ветер бьет в лицо, ветер над ней смеется.

Может, отвечает ветер и подкидывает новую горсть летучих воспоминаний – но они не так радужны, как цирковые, они…

Руль дрогнул, и девушка чуть не улетела с шоссе, ударила пятками по асфальту, запрыгала, гася скорость. Дремавший Тоби тревожно поднял голову, убедился, что все в порядке, и снова задремал.

Но с ней не все было в порядке.

В голове вспыхивали образы один другого страшнее – чудовища, монстры, создания, которых не породит и самая изощренная фантазия Голливуда, и люди, которые были страшнее чудовищ.

Кто эти ребята, уходящие в багровую темноту, из которой нет возврата, – она знала их имена, но забыла. Кто этот мальчик, внутри которого свернулось холодным клубком чудовище? И кто этот человек с худым, костистым лицом, на котором жили одни глаза – беспощадные, расчетливые, полные темного огня? Неужели все это воспаленный бред, продукты распадающегося в безумии ума?

Она оглянулась на дымный хвост, тянущийся по полю.

– Нет, не бред, – сказала Джейн твердо. – У всего происходящего есть причина и есть виновник.

Она застыла.

Имя.

Она вспомнила имя.

Альберт Фреймус.

* * *

Вечером она встала на постой в маленькой деревушке. Гостиницы здесь не было, поэтому Джейн заняла первый же симпатичный домик. Милый, ухоженный, здесь жила старая бездетная пара, судя по фотографиям на стенах. А еще они держали собаку, что до крайности не понравилось Тоби. Он уперся всеми четырьмя лапами на пороге и всем своим видом показал, что ЗДЕСЬ ночевать он не будет.

– Как хочешь, – пожала плечами Джейн.

Среди вещей, которые она утащила из магазина, оказался небольшой радиоприемник. Винтажный, наверное, его еще в шестидесятых выпустили. Удивительно, что такие вещи еще в продаже, подумала Джейн. Кому в наше время нужен приемник?

Оказывается, ей. Сотовые не работали, она уже проверила. Хорошо, что прихватила с собой и батарейки от приемника.

Джейн щелкнула выключателем и покрутила верньер настройки. Сквозь шум помех пробился голос – слабый, то и дело пропадающий, он перебивался сильными щелчками и треском. Кажется, экстренный выпуск новостей.

– Продолжаются дезактивационные работы на втором энергоблоке атомной станции в Шинноне, вышедшем из строя в результате нападения террористов. Власти предупреждают, что самовольное нахождение в зоне отселения крайне опасно. Стаи одичавших собак… были смертельные случаи…

Она повернула верньер.

… бои с силами султаната Абу Наджиба переместились на окраины Марселя. По словам бригадного генерала Жана Антье, возглавляющего оперативный штаб, противник использует неизвестное оружие, что затрудняет…

Поворот.

… контроль над акваторией Средиземного моря. На данный момент полностью прерваны все грузовые и пассажирские перевозки западнее Сицилии, а захват силами султаната Гибралтарского пролива…

Поворот.

… восстание в фильтрационном лагере мигрантов близ Неаполя пока подавить не удалось. Власти Италии заявляют, что слухи о бунтах в фильтрационных лагерях Абруццо лишены оснований…

Поворот.

… Авиация военной коалиции стран НАТО несет большие потери в Северной Африке…

Поворот. Везде эти сводки.

… Взрыв в парижском метро унес жизни ста десяти пассажиров…

Поворот!

… очевидцы утверждают, что подразделение полиции было уничтожено некими загадочными существами, не похожими на людей…

Поворот!

… поступают сообщения об очагах северного сияния во Франции, Бразилии, Малайзии, Австралии и Конго. Напомним, что также чрезвычайно яркое сияние уже неделю наблюдается в арктических и антарктических районах. По данным метеосводок, пульсации во всех этих областях синхронизированы со вспышками на Южном и Северном полюсах с точностью до секунды, однако объяснений этого феномена ученые пока не предоставили.

Поворот.

– А я думаю, мои дорогие, что мир просто устал нас терпеть, – ворвался в комнату веселый голос. – Конец света? Ха, не смешите меня, это просто конец человечества, не более. Мир прекрасно будет жить и без нас, букашек. Пожалуй, ему даже будет лучше. Человек – величайший хищник на планете, и сейчас люди наконец занялись подходящим для себя делом – пожиранием самих себя. А я поставлю песню, как нельзя лучше подходящую для этого занятия. Старый добрый арт-рок, «Дети Афродиты», «Четвертый всадник», ха-ха! Для тех, кто еще помнит эту затрепанную книжку со словами человека, который надеялся, что мы можем стать лучше…

Потекла музыка, мелодичное вступление взорвалось ударами барабана, и Джейн выключила приемник. Лучше бы она этого не слышала. Теперь все еще больше запуталось. Мир ведь был совсем другим, она уверена, она почти ничего не помнит, но там точно не было такой войны.

Ее накрыло мгновенной вспышкой, острой болью пробило сердце – дым, взрывы, боль и смерть. В этом мире война не прекращалась ни на минуту, пусть там, где она жила прежде, был мир, но в других местах лилась кровь. Она это чувствовала. Этот пожар тлел всегда, просто сейчас он разгорелся в мировое пламя.

Она потерла шею, под пальцами шевельнулась цепочка. Кулон. Он был на ней, когда она очнулась. Дрянное серебро или какой-то сплав. Дельфин с синими глазами.

Джейн повертела его в руках. Очень дорогой мужской перстень на пальце и дешевый кулон. Эти вещи что-то значили для нее прежней.

– Кто же я?

В окно тихонько стукнули, она рассеянно открыла ставень шире. Зверюга, похоже, одумалась.

– Что же мне делать, Тоби?

Зверь не отвечал.

Джейн подняла глаза и тигриным прыжком отскочила от окна.

Страшный всклокоченный мужик стоял за окном, смотрел на нее черными безумными глазами.

Губы его шевельнулись:

– Кто… ты?..

Джейн прижалась к стене.

Мужчина оперся на подоконник, схватился грязно-серыми руками за него. Под ногтями у него запеклось черное.

– Кто… я? – пробормотал мужчина и завалился вперед, головой в комнату.

Глава одиннадцатая

Когда высокое собрание отгремело и разошлось и на смену солнцу Авалона выкатилась переспелым яблоком луна – огромная, на половину неба, в Зале Совета состоялся еще один разговор.

– Алиса была очень настойчива, – сказал Теодорус. – И ее идея напасть на Фреймуса сейчас, когда он ослаблен, многим пришлась по душе. Даже мне, если уж говорить начистоту. У нас преимущество – таблички позволят нам проникнуть сквозь любую оборону. Если вооружить отряд артефактами и доспехами Архимеда, то мы сможем нанести Фреймусу серьезный урон.

– Но мы ослаблены еще больше, – возразила Юки. – Главная боевая сила темника – он сам и два его миньона. Нет смысла уничтожать его пехотинцев, если он создаст новых. А с силой камня СВЛ сейчас не совладает. Даже я не устою в бою с тремя фоморами.

– Они не фоморы…

– Пока нет, – вздохнула Юки. – Но все меняется, а они особенно. А из всех видов оружия только мечи туата способны подарить им окончательную смерть.

– Интересно, а Фреймус об этом знает? – заметил Теодорус. Потом поморщился, сгреб в ладонь бородку, которую с недавних пор начал отращивать. И продолжил: – Касательно твоей встречи с Аббероэтом…

– Он Старейшина службы Магуса, и он попросил о приватной встрече на нейтральной территории. Я обязана оказать ему уважение.

– Это плохая идея – встречаться с ним наедине. Ты же не веришь, что Лекари передумали? – Теодорус сморщил нос – большой, выразительный и на редкость подвижный, он отражал все перемены в характере владельца. Сейчас нос скептически подергивался. – Мне попадались некоторые их записи из числа закрытых. Они параноики, Юки, они панически боятся Видящей. Это ловушка.

– Да, передумали они вряд ли, – согласилась глава СВЛ. – Но Аббероэт сделал ход, а я всегда была азартна. Лучший способ узнать, чего он хочет на самом деле, – это подыграть ему. Мы, лисы, всегда хорошо играли в кости.

Теодорус скривился:

– Это прекрасно до тех пор, пока не выясняется, что противник играет в шахматы. Или вовсе бьет тебя доской по голове.

Юки безмятежно обмахивалась веером.

– Сколько я тебя знаю, кицунэ? – спросил Теодорус. – Двести? Триста лет? И до сих пор не могу понять. Разве ваш род так поступает? Так рискует?

– Никто не может. – Легкая улыбка скользнула по ее губам. – А уж мои сородичи особенно. Наверное, я действительно слишком долго жила среди людей.

Она вышла на террасу.

– Я встречусь с ним завтра на закате, на скалах Ясона.

– Возьми свиту, хотя бы нескольких оперативников, – попытался в последний раз Теодорус.

– Я буду одна. А теперь оставь меня, Тео.

Лепрекон сердито дернул бородку, разломил табличку и исчез в радужной вспышке…

… чтобы в тот же миг выпасть из воздуха прямо перед Алисой Мак Фи, которая спешила по коридору, нежно, но крепко фиксируя локтевой сустав своего драгоценного брата Ангуса, которого Сатырос застукал в Пыльных холмах за разбором неразорвавшегося боекомплекта оплавленного танка темников.

Она чеканила шаг и зло, сквозь зубы, сообщала братику, что он. Больше. Никогда. Не выйдет. За пределы. Башни. Дождя. До самой старости!

Ангус вяло перебирал ногами, как полусваренный рак, и вид имел такой же печальный.

Явление Теодоруса заставило его оживиться.

– Мастер Додекайнт! – рявкнула Алиса. – Что за манера сваливаться на людей?!

– Простите, что прерываю ваше родственное общение, но у меня есть насущная надобность в вербальном приватном контакте.

Алиса опешила:

– Простите…

– Нужно поговорить, – с нажимом сказал Теодорус. – С глазу на глаз.

Опер-Ловец растерянно обернулась на брата, на лицо которого стремительно возвращались румянец и признаки осмысленной жизни.

– А это не может подождать?

– Не может! – отрезал Теодорус. – На кладбище Мечей, десятый сектор полигона, через пять минут.

– Спасибо, дядя Тео! – с чувством сказал Ангус, прежде чем Теодорус исчез.

Алиса глубоко вздохнула и ослабила захват. Мальчишка мгновенно освободился и отпрыгнул от сестры метра на два.

– Мы еще не закончили, молодой человек, – предупредила Алиса.

– Ага, сто раз. Я папе напишу, как ты со мной обращаешься!

– Точно, – просияла Алиса. – Давай вместе напишем. У меня тоже много интересных новостей о тебе.

Ангус сник, но едва сестра разломила табличку, выражение его лица тут же изменилось. Оглянувшись, он извлек из кармана снаряженный пулеметный патрон, сжал в кулаке и рассмеялся.

Море вздыхало и мерцало, морю снились лунные сны.

Юки развязала пояс и выступила из кимоно как из застывшей морской пены.

Молоком с серебром раскрасила ее тело луна, невесомые ее пальцы пробежались по телу кицунэ, как по диковинному музыкальному инструменту – от маленьких пяток, по лодыжкам, волне бедер, изгибу талии, чашам груди – и завершились финальным аккордом, всплеском холодного пламени на поднятых руках. Юки шагнула в пропасть тумана и исчезла, а златоклювая чайка взбила крыльями облачное молоко и ушла к горизонту.

Тадеуш Вуйцик проснулся, потому что рядом кто-то смеялся.

Не так, как смеются дриады, рассыпчато и мягко, совсем иначе. Этот смех можно было бы гранить в бриллианты и вставлять в кольца и серьги, он был отчетлив, он звучал совсем близко.

Зверодушец сел на постели. Сердце колотилось, сквозь листву, которой укрыт шалаш, лился лунный свет, а на лесной поляне среди серебристых трав танцевала белая лисица с девятью хвостами.

«Поднимайся, лежебока!»

Смех накатил и схлынул, горячая дрожь пробежала по телу, волоски встали дыбом. Он высунулся из шалаша. Луна качалась над лесом, над островом Дриад, над всем Авалоном, она вытеснила все небо, и лес – черный, неподвижный, спящий – был облит ее светом.

«Вставай, увалень, хватит валяться! Слышишь, как шумит трава, как запахи бьют в нос? Поднимайся, я приметила славного зайца».

Тадеуш облизнул губы, он хотел вернуться, дриады сказали, что ему еще нельзя оборачиваться, но запахи уже захватили его, закружили, он подался вперед, касаясь земли напряженными кончиками пальцев.

Ах, как же здорово мчаться по лесу, преследуя добычу, лететь бок о бок с подругой, слышать, как кричат совы над головой и беспокойно шуршат в лесной подстилке глупые мыши! Как же ярко светит луна, она – колодец, куда проваливаешься с первого взгляда, она – башня, на вершину которой можно восходить бесконечно…

И зверодущец не выдержал, упал на землю, покатился и тут же крепко встал на четыре лапы.

Волк с белой грудью прыгнул вперед, и лисица тут же затанцевала вокруг него, легко взлетая в воздух.

Ая! Мех сверкает как облитый маслом, каждый волосок дрожит… Ая! Воздух прохладен, а луна полна, и добыча мчится темными тропами, петляя и скрадывая следы, но их не обманешь, они идут следом, неумолимо, неостановимо, сердце колотится в груди, земля ударяется о лапы, деревья протягивают свои руки над ними, будто благословляя эту ночь, эту охоту… Ая! Как же хочется жить, как хорошо чувствовать, как поют песню мышцы, как закипает кровь, и запахи толпятся в носу, но сильнее всех – ее запах, она совсем рядом, она манит и тут же исчезает, и кого он уже преследует – зайца или лисицу, не понять, они летят как две стрелы через ночной лес, все быстрее, белая звезда танцует перед глазами, ее запах вытеснил остальные, ее запахом пропах весь мир, весь мир и есть эта лисица, и он ее поймает за все девять хвостов…

Лес оборвался обрывом, он покатился кубарем вниз и в полете поймал ее – или она позволила себя поймать? Уже не важно, они покатились вместе, слились в один клубок, переплелись лапами, он пил ее запах, ее дыхание, ее глаза сверкали, полные фиолетовой тьмы…

Глава двенадцатая

Скалы Ясона! Два обломка на западной оконечности архипелага Авалона, как два зуба из пасти гиганта, они высятся над бушующим морем, которое здесь уже больше воздух, чем море. Птицы плавают в этих водах свободнее рыб, рыбы лениво загребают плавниками в перенасыщенном влагой воздухе. Здесь всегда дождь – холодный, секущий, он летит из низких серых облаков, кипящих, будто их помешивает поварешкой сердитый великан.

Ближе всех прочих земель Авалона скалы Ясона к Скрытым землям, говорят, свет их солнца падает на скалы Ясона, и тогда у путника возникает две тени. Если отсечь одну из теней заговоренным ножом, то такую тень можно превратить в соглядатая – незримого, бесшумного шпиона, который может проникнуть куда угодно. Вот вам куда угодно? Что, вам холодно? И то верно, ветер здесь не жалует теплом.

Да, кстати, надо точно знать, какую именно тень отсечь, потому что если промахнешься, то мигом расстанешься с жизнью.

Смотрите, меж обломков протянут мост – узкий, веревочный, едва разойтись двоим, если сойдутся. Под мостом беснуется Океан Вероятности. Скалы обращены на закат – если судить по координатам Внешних земель, они никогда не меняют своего местоположения относительно других островов Авалона. Они словно навечно на якорной стоянке в одном и том же месте. Именно поэтому скалы Ясона часто используют для встреч – их легко отыскать.

А что это там, в воде? Вон там, где кипит пена у подножия скал? Словно укрытые плащами, меняющими цвет, принимающими любую форму, замерли две фигуры. Нет, показалось, налетела волна, и нет ничего – только пена, черный камень и нити водорослей.

Здесь легко обмануться, Океан рождает зыбкие формы и тут же их уничтожает.

Юки стояла на северной скале – Младшем брате, на макушке скалы. Океанские валы лизали подошвы сандалий, обдавали солью и свежестью.

Аббероэт стоял на вершине большой скалы, на Старшем брате.

Они увидели друг друга, двинулись навстречу. Мостик качался на ветру, канаты дрожали под пальцами.

Сблизились настолько, что стали различимы черты лиц. Белое с фиолетовым кимоно Мацуды, его полы трепетали как крылья бабочки. Длинные одежды цвета яичного желтка Аббероэта, одеяния, которые носили очень давно на Востоке. Подошли еще ближе – иначе не услышать друг друга, ветер вырывает слова изо рта и уносит прочь, на острова и дальше, во Внешние земли, вдувает в уши недоумевающих людей.

– Ты звал, и я пришла, Старейшина. – Юки заговорила первой.

– Я звал, кицунэ, – Аббероэт развел ладони, показывая, что в руках его пусто. – Мир на краю.

– Мир всегда на краю будущего, он так существует, – Юки сомкнула руки, скрыла их в широких рукавах. Что там у нее – волшебный веер, кинжал?

Юки вынула цветок – ромашку, желтое солнце с белыми лучами. Ветер радостно налетел, схватил игрушку, но тонкие пальцы держали стебель бережно, но крепко.

– Они растут на острове Дриад, – сказала она. – Не правда ли, чудесные?

– Красивый цветок, – вежливо сказал Лекарь. – Нам нужно понять, что делать дальше.

– Есть такое человеческое гадание: верю – не верю, любит – не любит, – сказала Юки, проводя по лепесткам. – Обрываешь лепестки, если последний выпадет «не любит», значит, так тому и быть.

– Глупое гадание, – сказал Аббероэт и сделал шаг. – Простой перебор вариантов, все зависит от числа лепестков, можно просто их подсчитать, чтобы узнать ответ. Довольно твоих уловок, кицунэ. Мы все в большой опасности. Верно ли, что ты не хочешь искать Видящую во Внешних землях?

– Можно подсчитать лепестки, – согласилась Юки. – Но как ты угадаешь, сколько лепестков будет на цветке, который ты сорвешь? Я не верю вам, Аббероэт. Я наблюдала за вашей службой столетия. Вы ошиблись. В самом начале, и каждый следующий шаг заводил вас все дальше. Сможешь ли ты измениться сейчас?

– Все возможно, – ответил после долгого молчания Лекарь. – Ты права, мы столетиями были уверены, что Видящая – самая большая угроза. Ты устраняла прорывы фейри, но каждый человек Договора – сам по себе вероятный прорыв. Все эти века мы имели дело с темной стороной Магуса, может быть, наше зрение исказилось. Но сможешь ли ты обещать, что Видящая не уничтожит всех нас?

Юки покачала цветок в пальцах:

– Не могу. Но невозможно все просчитать, иногда нужно верить, Аббероэт. Это дао. Все в этом мире следует своему предназначению, и Видящая тоже. Если ей суждено уничтожить мир, никто не в силах это остановить. Но вряд ли это так. В мире слишком много красоты, чтобы он мог умереть.

Глава Лекарей смотрел на нее, прищурившись:

– Даже Сновидцы не могут просчитать, что она выберет. Если бы у меня был больной с такой клинической картиной, я бы начал операцию немедленно.

– Ты что-то понял о природе Видящей? – напомнила Юки.

– Чтобы понять болезнь, нужно знать предысторию, – сказал Лекарь. – Что было в прошлом этой девочки? Ранняя потеря родителей, экцентричный дедушка, замкнутый цирковой мир. А потом ее швырнули в жернова древней войны как разменную монету, без предупреждения и подготовки. Она потеряла всех, кто был ей дорог, и на нее взвалили ответственность, которая не под силу большинству людей. Мне очень жаль ее, Юки, – но как я могу доверить судьбу мира подростку с подобными психологическими травмами?

– Да, вы не меняетесь, – печально сказала Юки. – Ты все еще думаешь о Дженни Далфин как о проблеме. О болезни, которую надо вылечить. А она – шанс этого мира, его желание измениться. Она – лекарство. А они бывают горькими.

– В твоих словах нет смысла, – вздохнул Лекарь. – Жаль, что ты не слышишь голоса разума. Ты предлагаешь довериться естественному ходу вещей, в надежде, что все образуется само собой. Вероятности сойдутся наилучшим образом, и Дженни Далфин – слабая испуганная девочка – сможет справиться с невероятной силой, которую подарила ей судьба. Предлагаешь поверить, что ей достанет мудрости, стойкости, понимания? Поверить, что она сумеет выбрать лучшее будущее для этого мира? Нет, госпожа Мацуда, я не могу так рисковать.

– Значит, ты выбрал… – Юки склонила голову.

– Как и ты, – кивнул Лекарь. Он ударил по канатам, и те лопнули под пальцами. Юки отпрыгнула прочь, но канаты метнулись следом, оплели ее руки, сковали тело.

Повинуясь жесту Лекаря, канаты поднесли добычу к нему, подвесили в воздухе так, что она едва касалась мысками ног камня.

Юки улыбалась:

– Ах, Лекарь, неужели ты так наивен? Это меня не удержит.

Канаты затрещали, Аббероэт сдвинул брови, затягивая их туже, но они с хлопком разлетелись, над Лекарем нависла огромная голова лисы, тяжелая лапа сбила с ног, придавила к скале.

– Думаешь меня одолеть, Лекарь?

Голос ее был спокоен, в фиолетовых колодцах глаз кружились и гасли золотые блестки.

– Пора, кицунэ, – выдохнул Аббероэт. – Прощай.

В руке его блеснул маленький осколок черного камня. Глаза кицунэ вспыхнули, она отдернула лапу, взвилась в воздух, но Лекарь щелчком выбросил осколок – быстрее пули, и тот ударил лисицу в грудь.

Мгновение она еще была здесь, шерсть ее засияла ярче солнца, которое никогда не выходило из-за туч над скалами Ясона, а после Юки Мацуда исчезла без следа.

У подножия скал камни взорвались, из пены брызг, из грохота Океана в вершину скалы ударили два радужных всполоха.

– Где она?! – Алиса Мак Фи прижала Лекаря к краю скалы: еще шаг назад – и падение в пропасть, еще шаг вперед – и короткий прямой клинок Барда вспорет горло главе Лекарей. – Что ты с ней сделал?

– Вернул туда, где всем им место, – Аббероэт вытянул ладонь, показывая осколок камня размером с наконечник стрелы.

– Что это? – Алиса уставилась на камешек. – Ты убил ее этим?!

– Я ее не убивал, – возразил Лекарь. – Я отправил ее в Скрытые земли. Это обломок Врат Фейри, который отбил мечом Гвин ап Нудд, когда его изгоняли из этого мира.

– Юки! – Теодорус встал на вершине, потрясая сжатыми кулаками, швыряя проклятия черному небу. Вцепился в бороду, упал на колени.

– Теодорус… – оглянулась Алиса.

Лепрекон выхватил нож с черными рунами на лезвии. Подступил к Аббероэту.

– Тео, это правда?! – спросила Алиса. – Она в Скрытых землях? Юки больше нет на Авалоне?

– Пусть он коснется камня и сам все узнает. – По морщинистым губам Лекаря бродила усмешка.

Теодорус отшатнулся.

– Нам с тобой этот камень не страшен, а для таких, как он, смертельно опасен, – продолжил Лекарь. – Больше всего они страшатся Скрытых земель. Должно быть, там действительно ужасно.

– Лучше бы вашей службы никогда не было, – с отвращением сказала Алиса. Клинок двинулся, но Аббероэт сместился легко и незаметно. Пальцы его коснулись плеча – и правая рука Барда бессильно повисла, меч глухо ударился о камень. Алиса отпрыгнула, выхватывая губную гармонику, но Лекарь был быстрее – его пальцы ударили ее в грудь, затем в горло и переносицу.

Алиса Мак Фи рухнула без сознания, Аббероэт выхватил глиняную табличку из ее кармана и едва успел увернуться – кривой нож Теодоруса распорол одежды на боку. Лепрекон двигался неслышно и незаметно и метил в печень. Выше ему было трудно дотянуться.

– Ты отправил ее в Скрытые земли, а я отправлю тебя в Тартар, – сказал Теодорус. – Что ты наделал, Лекарь…

– То, что должен, лепрекон, – Аббероэт переломил табличку и исчез.

Теодорус сел рядом с Алисой. Высоко над ними ветер носил ромашку, все выше и выше, к плотным дождевым тучам – вот, мол, полюбуйтесь, и обрывал один за другим лепестки: верю – не верю, верю – не верю, а после ему надоело, и он оборвал все оставшиеся одним порывом невидимых пальцев.