Текст книги "Блуждающие огни"

Глава 11

Небывалые странности дня – кидалово с премией, наезды редактора – окончательно сломали настроение. Как это там у Бунина? «Выйду к морю, брошу перстень в воду, И косою черной удавлюсь».

Кто-то старательно стучал на меня моему начальству. В перспективе этот «кто-то» наверняка желает видеть меня опозоренным и уволенным.

Спрашивается: кому надо?

Пограничникам Федулову и Глухову?

Но зачем? Расстались мы по-хорошему. Материал получился отменный. Всем понравился. Хотел бы я знать, чего они вдруг сорвались с цепи? Впрочем, их сейчас не спросишь.

Может, ФСБ?

Но у меня побывал их представитель Трофимов, и мы вроде обо всем договорились.

Неприятности появились из-за «Блуждающих огней». Будь они неладны, и блуждать им неприкаянно еще не одно столетие! Но кого так приспичило их устраивать? Может, какая-то третья сила, о которой я пока не знаю?

На улице стылый ветер отхлестал меня по щекам. Я потуже запахнул куртку. После Таджикистана к московской погоде привыкнуть трудно. Хотя и прожил тут всю свою маленькую жизнь. На правой половинке неба кучковались кучевые облака. На левой – ванильный самолет ввинчивался в небо. И вся эта небесная гармония висела легким и по вечернему серым покрывалом над деревенской гармоникой, летающей где-то во дворах напротив редакции.

Во! Начинается! «Гармония» – «гармоника», «кучковались» – «кучевые». Оказывается, читать по утрам «Словарь рифм» – очень вредно. К вечеру мозги начинает закручивать в рифмованный узел.

– Леша! – догнал меня голос Вики.

– Вика?

В море вечерних огней она выглядела потрясающе: моя любимая длинная юбка с разрезом во всю длину самой юбки, из-за которого при ходьбе открываются чудесно стройные ноги. Со времен Пушкина наши женщины по этой части заметно пошли на поправку. Бежевая курточка модного покроя, и рассыпанные по плечам черные волосы. Кроме того, неожиданно дружелюбный ветер донес запах ее духов.

Какая-нибудь читательница может заметить: а чего это я сравниваю и описываю свою возлюбленную, точно верховую лошадь? Я, конечно, в таком случае начну отпираться. Говорить про поэзию чувств, про тонкострунные плетения души. А потом спрошу, в свою очередь: а чем это вам лошади, собственно, не нравятся? Очень хорошие животные! Из них, между прочим, получается весьма недурственная копченая колбаса.

Впрочем, мы уклонились от темы.

– А я специально тебя поджидала, – сказала Вика лукаво.

Я удивился вторично:

– Что-то случилось?

– Нет. Просто хочу с тобой поговорить.

Тут я удивился уже третично. Заодно и насторожился.

С женским полом мне не везло с детского сада. Всему виной моя внешность. Все девочки, которые мне нравились, поголовно считали меня бандитствующим элементом. А девочки, которым нравился я, в свою очередь, казались мне поголовно злостными хулиганками. Вы думаете, что я воровал машинки, отбирал куклы или что-то в таком роде? Ничуть! Но у каждой симпатичной девочки, с которой я пытался подружиться, после первого же моего невинного вопроса я читал в настороженном взгляде: «От такого всего можно ожидать». Да какого такого?.. Этот рок преследует меня постоянно. Точно незримая тень. Сталкиваясь с девушками, я попадал в область непредсказуемого и ирреального. Помимо своей воли я совершал поступки, которые напрочь отбивали у девушек охоту со мной общаться. Моя первая любовь в конце концов люто меня возненавидела. Думаете, я делал нечто ужасное? О, нет. Последней каплей, окончательно утвердившей наш разрыв, стало сорванное мной свидание. Поскольку до назначенного часа встречи времени было с лихвой, а сам я только-только вернулся с тренировки, то решил прилечь и отдохнуть. Разбудил меня вопль телефона. Звонила моя первая любовь. Она сказала мне все, что обо мне думает, и швырнула трубку. Я посмотрел на часы. Сопоставил ее обрывочные фразы, полные негодования, которые еще летали и взрывались у меня в голове, и вычислил, что она прождала меня на станции метро примерно час. Потом еще столько же добиралась до дому и оттуда еще час названивала по телефону… В общем, славно я тогда прикорнул.

В редакции, где я работал, со мной также происходили потрясающие вещи. На новогоднем капустнике Дед Мороз и Снегурочка затеяли неожиданный конкурс. Каждому корреспонденту надо было придумать стишок, чтобы получить роскошный подарок – доверху наполненную сумку всяких деликатесов. Колчин прочел что-то бунинское. Остальные эрудиты тоже переделали на свой лад что-то из классиков про Новый год, пушистый снежок и все такое. И только я решил по-честному придумать свое. Когда настала моя очередь, стишок уже был сочинен, только не хватило времени на редакторскую правку. Все закричали: «Просим! Просим!» И я выдал гордо:

Нет! Я снегурок не люблю!

На них в страстях не поелозишь!

И даже если быстро вдуть,

То все на свете отморозишь!

Деда Мороза тоже жалко!

Шумит веселье! Все кипит!

Он мыкается с толстой палкой.

Давно на девок не стоит!

На елке Ангел тускло блещет!

Бедняга празднику не рад.

Какой ему маньяк зловещий,

Засунул кончик елки в зад?!»

Вместо аплодисментов – стотонная тишина. Мой стишок наверняка занял бы первое место, если бы Деда Мороза не играл наш главный редактор, а Снегурочку – его жена. Ангел у нас тоже был. Его играла наш выпускающий редактор. Третий по влиятельности человек в редакции… С тех пор я завязал с поэтическим творчеством.

К чему это я все?

Ах, да! Вика встретила меня возле редакции.

– Что-то мне холодно, – поежился я зябко. – Может, поедем ко мне?

– Давай, – легко согласилась она.

Я уже устал удивляться и предложил взять что-нибудь для согрева душ и задушевного разговора на дому.

По какому-то случаю я запасся когда-то свечами, хрустальными подставками и прочей чепухой. И теперь пустил все это в дело. Я не против электричества. Если вы сидите не в блиндаже, то языки пламени всегда создадут вам мягкий вечерний уют.

Выплясывали тени на стене. Бокалы тихо звенели от проходящей под домом линии метро. Стекла моей модной мебельной стенки превратились в сумрачные бездны. Осторожно шуршали по осенним лужам автомобили, стараясь не нарушать нашего одиночества.

Я стал рассказывать Вике о Таджикистане. О войне. В этом смысле я не оригинален, как и все мужчины. Говорил ей романтичным шепотом:

– Мерцающие звезды были так близко и сидели такими плотными кучками, что, казалось, протяни руку – и тут же получишь по голове, чтобы не лапал чужое добро.

Вика смеялась, искорки порхали у нее в глазах.

Чтобы сразить ее окончательно, я – по ассоциации – упомянул о таинственных «Блуждающих огнях». О том, как я расследую это дело и обязательно докопаюсь до истины, чего бы мне это ни стоило. На самом деле я не собирался ничего расследовать. Просто сказал для усиления эффекта. Потом мне пришлось не один раз об этом пожалеть. Своим красноречием я накликал на себя неисчислимые неприятности.

Разговор мелел с каждой минутой и вот окончательно иссяк. Время, когда говорить уже нечего и надо приступать к действиям.

Мы не сговариваясь встали из-за стола и сблизились.

– По твоим глазам я видела, как ты ко мне относишься, – Вика провела ладошкой по моей руке. – Но знала, что первым ты никогда не подойдешь.

Необъятное чувство выросло вдруг в груди. Я захотел ее обнять.

Но Вика мягко отстранилась, быстро чмокнула меня в щеку и ушла в другую комнату. Спать…

Всю ночь я размышлял: идиот я или не идиот?

Утром мы простились в метро, и произошел такой разговор.

– Знаешь, я не за этим к тебе пришла. Ты слишком спешишь.

– Это одно из моих достоинств.

– В данном случае это твое достоинство сейчас бесполезно.

– Еще поговорим?

– Конечно, – она чмокнула меня в щеку и скользнула в вагон метро.

Двери вагона хряснули, как ножи гильотины.

По пути к Парку победы я размышлял о прошедшей ночи, о Вике. Мое глумливое вдохновение бойко накидало мне стих, который я тут же запомнил и записал в блокнот для впечатлений.

 

Судьба поэта

Ваш путь цветами устилал,
Стращал духами дорогими.
И Вам под ноги я бросал
Свои стихи на суахили.
 
 
На лире тренькал водевили,
Душою тонкой трепеща.
Но Вы и бровью не водили,
Как будто видели хлыща.
 
 
За вздох платил Вам шоколадкой,
Открыл вина, зажег огня.
Но Вы лишь глянули украдкой
И в полночь вышли от меня.
 
 
И в поэтическом волненье
Метался я, как грозный зверь.
Вас надо было просто трахнуть,
Как подсказали мне теперь.
 

Глава 12

После проливных дождей в Москве вдруг стало солнечно и сухо. Погода, словно извиняясь за свою излишнюю поспешность, вернула погожие деньки.

В моду снова вошли солнечные очки, голые коленки, открытые спины и томные взгляды. Разглядывая мимохожих прелестниц, я незаметно для себя добрался до автостоянки музея на Поклонной горе. За хлипким сетчатым забором выстроились советские и немецкие танки времен Второй мировой, а также самоходные орудия, танкетки, бронетранспортеры и даже броневик 1917 года. Детвора, глядя на все это, просто шалела от восторга.

Неприметная калитка впустила меня на служебную территорию. Из-за танковой брони выглядывала плоская крыша административного вагончика.

– Вы журналист? – Из кунга вышел высокий чернявый парень.

– Он самый.

Мы поздоровкались.

– Сергей, – представился он. – Руководитель автопробега и вообще старший всех этих машин, – он указал рукой на стоянку.

– Неплохое хозяйство, – кивнул я на немецкую самоходку, украшенную крестами. – За пивом хорошо ездить.

– Именно это мы и делаем, – подтвердил с улыбкой Сергей. – Кстати, уникальный экземпляр. Во всем мире такой машины ни у кого больше нет. Нашли под Москвой, в болоте. Восстановили. Теперь она стоит бешеных денег. Немцы предлагали любые суммы, чтобы забрать ее для своего музея. Но мы не отдали.

– На ней поедем?

– Нет, мы помчимся вот на этой машинке, – Сергей указал на броневик времен октябрьского переворота. – Хотим привлечь внимание нашей рассеянной общественности к раритетам войны. Знаете, сколько у нас по стране стоит заброшенной техники?

Я отрицательно мотнул головой.

– Чертова уйма! Надо только у местных поспрашивать. Так они вам укажут, где какой танк утонул, какой самолет куда упал. Ну, а мы уж все это находим, тащим сюда и восстанавливаем. Кстати, денег музей почти не дает. А после ремонта техника стоит очень дорого. Особенно если удается сохранить родной мотор. Так что представляешь, – он незаметно перешел на «ты», – мы сами нищие, а сидим тут фактически как на золотом прииске. Хотя бы одну самоходку продать – и можно купить себе роскошный двухэтажный коттедж в самом престижном месте Подмосковья.

Сережа полагал, что сидит на золоте, но оказалось – на пороховой бочке. Через несколько лет Сергей погибнет при загадочных обстоятельствах. Его найдут в собственной квартире с пулей в груди. Рядом с телом – армейский карабин времен Второй мировой войны. Следователи сделают вывод, что Сергей застрелился. Как можно из длинного карабина попасть себе в грудь – непонятно. Тем не менее дело закроют.

Мы зашли в административный вагончик.

– Хотите подобрать себе буденовку или бескозырку? – Сергей указал на вешалку, где свисали раритетные шинели, бараньи тулупы, партизанского вида ватные фуфайки и много чего еще. На полке для головных уборов мирно соседствовали буденовки с разлапистыми красными звездами, бескозырки с георгиевскими лентами, немецкие фуражки с черепами и серенькие пилотки Вермахта.

– Спасибо, – отказался я.

– Ну, как знаете, – весело сверкнул он глазами, – у нас ведь будет здоровское театрализованное представление по ходу поездки. Я думал, ты захочешь в нем поучаствовать.

Знал бы он, чем закончится наша поездка, не раздумывая, выгнал меня за дверь. В кунг зашел еще один парень.

– Это Олег. Наш сотрудник. Будет у нас водителем.

Мы рукопожались и вежливо обменялись улыбками.

* * *

Судя по советским фильмам о революции, именно с такой машины выступал Владимир Ленин перед пролетариатом. На зеленом боку броневика – корявая надпись белой краской «Смерть врагам!». Чуть ниже – череп с костями. К одной из башен приторочен красный флаг с обгрызенными краями, точно его трепали жестокие вихри боев. И конечно же, сурово торчали врастопырку из башен два черных пулемета «Максим». Со стороны все смотрелось очень серьезно и убедительно. Только пулеметы были бутафорскими и башни не поворачивались.

Внутреннее убранство броневика поражало простотой и аскетизмом. Этакая каморка папы Карло без окон и камина. К задней стенке прилеплен откидной столик. За ним мы распивали водку. На настенных крюках висели бутафорские винтовки Мосина со штыками. На пол ребята накидали шинелей и бушлатов. Сами они нарядились солидно. Один – красноармейцем с маузером на ремне. Второй же – революционным матросом, с пулеметными лентами крест-накрест и револьвером в кобуре. Маузер и револьвер были газовыми, но смотрелись неотличимо от настоящих.

Пока ехали по улицам Москвы, особенного ажиотажа не наблюдалось. Мы торчали с Олегом из башен броневика, курили и время от времени махали приветственно бибикающим автомобилям.

Но в целом москвичи привыкли к подобным зрелищам. Думаю, если бы в час пик по улицам провели динозавров на поводке, из ста прохожих на них обратили бы внимание только двое. И скорее всего, эти двое окажутся приезжими.

Самое ужасное началось, когда мы выехали за город. Сначала Сергей как-то неудачно заглянул в карту области, и броневик тотчас заплутал в лабиринтах лесных дорог. Густой ночью с божьей помощью мы отыскали наконец нужное направление. Шаря фарами по кустам, броневик осторожно двигался по проселочной дороге. Среди деревьев мигали огни шоссе. Трасса на Анапу. К несчастью, выезд из леса располагался аккурат напротив поста ГАИ.

Посмотреть на нас глазами милиционера – и мне становится дурно. Под окнами КПП, щедро льющими желтый свет на площадку, стоит постовой. Увлеченно спорит о чем-то с водителем иномарки. Заслышав тарахтенье мотора, спорщики поворачивают головы, вглядываются в темноту и видят картину «Ленин форева».

Броневик неспешно вырулил на трассу. Люди застыли в нелепых позах. Перед ними проплыли башенные пулеметы, надпись «Смерть врагам!», и хлопнуло ружьем на ветру красное пролетарское знамя.

Кстати, тут важная деталь. Из памяти россиян еще не выветрились кровавые октябрьские события в Москве. Расстрел парламента из танков. Красные баррикады. Бои старушек с ОМОНом и штурм Телецентра в придачу. Наверное, милиционер подумал, что наш красный броневик уже с год блуждает по лесу, пытаясь прийти на помощь своим красным подельникам в Москве.

Стоило нам углубиться по трассе, как милиционер рысью кинулся по ступенькам КПП докладывать куда надо. Ошалевший водитель прыгнул в авто и умчал в противоположную сторону.

Через десять минут мы уже подъезжали к кордону из милицейских машин. Как в голливудских боевиках, в ночной тьме бликали нервные мигалки. Стражи порядка пригнулись за машинами с «пушками» наготове – ждали, когда мы остановимся. Наверное, они все же не были уверены, станем ли мы вообще останавливаться.

Я выглянул из люка и увидел, как сзади нас догоняет вереница еще из десятка патрульных машин. Мы остановились. Я знаю, о чем думали милиционеры. Они думали о том, что у них семья, дети и нищенская зарплата, а мы сидим за крепкой броней, у нас два пулемета на башнях, которые сверху замечательно достанут всех ментов и расфигачат всю эту баррикаду в три секунды.

Но мы остановились и, чтобы не действовать им на нервы, вышли из броневика.

К нам на переговоры отрядили безоружного парламентера. Милиционер не делал резких движений. Старался дружелюбно улыбаться и вообще вел себя почтительно, что российским милиционерам несвойственно.

– Далеко путь держите?

Его добродушный тон никак не вязался с обстановкой. Парламентер оглядел Сергея и Олега. Взгляд скользнул по пулеметным лентам, чуть задержался на кобуре с пистолетами и остановился на броневике. Милицейский явно прикидывал: сколько еще бойцов может там укрыться?

– В Анапу, – столь же добродушно ответил Сергей.

– Вот как?! – удивился парламентер.

– С просветительскими целями, – пояснил Олег. Милиционер смущенно кашлянул.

– У нас тут автопробег, – Сергей попытался развеять недоразумение.

– У вас тут что?! Ав-то-про-бег? – по слогам выдохнул парламентер. – Автопробег? На броневиках? В Анапу? Но зачем?!

Наверное, ему живо представилась армада броневиков с пулеметами, которая крадется по ночным полям к Анапе. И еще неизвестно, кто кого сейчас окружил. То ли они нас, то ли они сами попали в смертельную ловушку бронеавтомобилей.

– Да вы не волнуйтесь, – Сергей достал всякие сопроводительные бумаги из музея, показал редакционное письмо, достал паспорта и прочее.

Милицейскому чуть полегчало.

– В машину можно заглянуть? – решился он на очередной подвиг.

– Конечно!

Парламентер заглянул в броневик и первым делом посмотрел туда, где должны были в башнях сидеть пулеметчики. Но взгляд его встретил пустоту и гладкий металл. Не было там ни пулеметных гашеток, ни свисающих лент. Ничего.

Милицейский успокоился еще больше и свистнул своим товарищам. Те осторожно приблизились, но на всякий случай пистолеты не убирали.

– Это ребята из музея на Поклонной горе!

Каждый из милиционеров счел своим долгом лично убедиться в отсутствии у нас пулеметов и поочередно заглянул в броневик. В темном брюхе машины один из них вдруг заприметил винтовку.

– Винтовка!

Все тотчас напряглись.

– Бутафория, – успокоил Олег.

– Можно посмотреть? – вежливо спросил парламентер.

– Конечно!

Тот снял винтовку, покрутил в руках, показал остальным. Спокойствие в милицейских рядах было восстановлено. Осмотрели пистолеты в кобурах и проверили разрешение на них. Пощупали пулеметную ленту на Олеге и убедились, что и тут патроны безвреднее игрушек.

– Ну, вы нас напугали, черти, – сказал парламентер. – Мы уж думали все, кранты Анапе. И нам заодно.

– Ну, мы ж с мирными целями.

– Хрен скажешь, что с мирными. Вы себя со стороны представляете? Представляете, как это выглядит?

– Ну, примерно, – сказал я.

– Примерно! – передразнил милиционер. – Страху нагнали на всю округу.

Мы распрощались. Милицейские машины разъехались впотьмах по своим постам, а мы, натужно гудя мотором, поплелись дальше.

Нас еще не единожды останавливали. И каждый раз милиционеры не сообщали своим коллегам из соседнего округа о приближении нашего броневика. Хотели, наверное, чтобы соседи тоже вспомнили о Боге, о семье и немного помучились.

По пути выяснилось еще одно. Население реагировало на наше появление очень нервно. Когда мы останавливались возле магазинов, бензоколонок и придорожных кафе, нас «забывали» обсчитывать, забывали взять деньги за продукты и водку, а иногда и просто разбегались от греха подальше. Приходилось насильно пихать продавцам банкноты, требовать правильной сдачи и заправляться в гордом одиночестве.

Скоро слух о броневике распространился по трассе среди шоферов дальнобойщиков. Они бибикали нам и спрашивали через окошко: «Как здоровьице Владимира Ильича?»

Но и тут не обошлось без недоразумений. Поскольку скорость фур значительно выше нашей, они легко нас обгоняли. Зато мы их брали тем, что никогда не останавливались на отдых. В результате, пока дальнобойщики отдыхали, мы снова их обходили. На одной из заправок громада-шофер подошел к Сергею и удивленно спросил:

– Слушай, а сколько вообще броневиков едет по трассе?

– Один.

– Это что, значит, я вас пятый раз обгоняю, что ли?

Знойная Анапа решила не сдаваться без боя пролетарскому броневику. В сонный город мы въехали беспрепятственно. Отыскали центральную площадь и остановились возле одноэтажного здания с надписью «Почта—Телеграф—Телефон». Хотели отстучать в Москву телеграмму о благополучном прибытии. Сергей и Олег, одетые по революционной моде семнадцатого года, ушли телеграфировать. Я вылез на броню, со скучающим видом облокотился на башню и закурил.

Мой взгляд остановился на вывеске «Почта—Телеграф—Телефон». Надо же! Прямо по-ленински! Вождь тоже когда-то советовал брать первым делом именно это учреждение.

Оказалось, не я один читал Ленина… Постепенно я начал замечать, как пустеют вокруг броневика тротуары. Исчезают куда-то с площади гражданские машины, а их места занимают милицейские патрульные авто. Но то ли жара, то ли усталость сказалась на моей соображалке… Не придал я этому особого значения.

Из дальнего конца площади вышла депутация милиционеров и направилась к броневику. Поскольку ничего крамольного мы не совершали, то и беспокоиться я не считал необходимым.

– Ваш броневик?! – спросил резко один из милицейских делегатов.

– Нет, не мой, – ответил я честно.

– А чего ж ты на нем сидишь?

– Я на нем приехал.

– На нем? Зачем? Куда?

– В командировку. Я журналист… – достал ксиву и протянул ее с броневика.

Они жадно вчитались.

– С тобой кто еще есть?

– Да. Сотрудники музея.

– Много?

– Двое.

– Эти, что ли? – милиционер кивнул в сторону почты.

Изображая букву «Г», с заломленными за спиной руками к броневику шли мои компаньоны. Наверное, именно так белогвардейцы арестовывали революционных комбатантов в семнадцатом году. Сразу вспомнился стишок, сочиненный в октябре 93 года, сразу после штурма красного парламента:

Бежит ОМОН,

Бежит спецназ,

Стреляя на ходу.

Ах, как нам

Не хватало вас

В семнадцатом году!

Снова появились на свет наши сопроводительные письма. Начались объяснения. Милиционеры чертыхались. Кто-то из них орал по рации: «Отбой тревоги! Верните спецназ на место!» И уже в нашу сторону: «Ну, вы идиоты! Мы же вас перестрелять могли!»

– Так мы же с благими намерениями, – оправдывались Олег с Сергеем.

– Это с пулеметами-то?! А на почту зачем пошли?!

– Телеграмму в Москву отбить.

– А Ленина читали?.. Люди звонят в милицию, сообщают, что подъехал броневик с красноармейцами. Захватывает почту. Мы сначала думали, что пьяные развлекаются. Но ведь звонков десять было – один за другим. Поехали проверить, а тут вы с пулеметами. Что еще мы могли подумать?

Тут-то я решил позвонить в редакцию…

Сначала мы пристроили броневик в какой-то пустующий санаторий. Ни одни частник не пожелал, чтобы такая штука стояла у него во дворе.

Потом мы купались в море, искренне радуясь избавлению от пристального внимания милиции.

На следующий день я пошел на почту звонить. За это время слухи о столичном журналисте на броневике, захватывающем почту, успели добежать до столицы.

Я это понял, как только телефонистка соединила меня с редакцией.

– Ты что там опять вытворяешь? – сказал без всяких приветствий Павлов.

– Я? Согласно вашему пожеланию, Иван Тимофеевич, поехал в Анапу с ребятами из музея. Больше ничего.

– А что с почтой? Зачем тебе понадобилось ее захватывать?

– Откуда вы этот бред берете!

– Опять из ФСБ звонили. Кра-асочно пересказали.

– Они извращают события.

– Это не тебе решать, Леша, кто и чего извращает, – редактор вздохнул. – Возвращайся. Бросай все и дуй на самолет. Скверное дело получается. Они ж не мне звонили, а главному редактору. И звонили, заметь, не простые там контрразведчики.

В Москве, подъезжая к редакции, я бесчисленный раз прокручивал в мозгу эти бредовые претензии с захватом почты и не знал, смеяться мне или плакать. Ну кому надо подставлять меня, выдвигая детские обвинения? Конечно, если бы то же самое говорили обо мне наши читатели, над этим бы только посмеялись. Но полный бред, спущенный с административных высот, всегда кажется чем-то существенным.

Не успел я переступить порог редакции, как меня тут же вызвали к главному редактору. Иван Тимофеевич сидел уже там.

– Это правда? – сурово спросил главный, поигрывая дорогим брелоком в виде Эйфелевой башни.

– Нет, – твердо сказал я.

– Почему ж мне такое передают?

– Кому-то крайне не нравится, что я у вас работаю. – Я посмотрел на Павлова, он кивнул, соглашаясь со мной. – Все началось после того, как я и Колчин узнали о проекте «Блуждающие огни».

– Да, Иван Тимофеевич мне уже рассказывал, – прервал меня главный. – Ты, надеюсь, оставил это дело?

– Конечно! У меня и в мыслях не было вмешиваться в государственные тайны! Тем более что я находился в командировке, которая вообще к современной военной тематике не имеет никакого отношения!

– Ну, хорошо. Можешь идти.

Я вернулся домой. Написал репортаж о прогулке в Анапу. Купил пивка. И стал смотреть, как вороны занимаются дорожным бандитизмом. Окна моей комнаты выходят на перекресток. Как я заметил, в одно и то же время вороны оккупируют уличные фонари возле светофора. Дожидаются, когда грузовая машина с открытым верхом, идущая с мясокомбината или мукомольного завода, остановится на красный. И на бреющем полете потрошат содержимое кузова…

Когда представление закончилось, я снова заскучал.

Позвонил Колчину.

Выяснилось, что он уехал на дачу.

Потом – Вике.

Она отправилась в долгий поход по магазинам.

Наступление ночи я встретил четвертой бутылкой пива и хорошим настроением.

Я уже расстилал постель, когда затренькал телефон на журнальном столике.

Я посмотрел в лицо настенным часам.

Стрелки раскорячились на половине двенадцатого.

Кто бы мог быть? Опять судьба?

Я снял трубку.

– Это Сергей Николаевич! – сказал голос.

– Не поздновато ли для звонков? – намекнул я деликатно.

– При нашей работе – в самый раз.

– И что стряслось?

– Ничего. Нам надо встретиться. Как насчет завтра? Примерно в двенадцать?

Я покрутил завтрашние дела.

– Да. Как раз успею сдать статью.

– Надеюсь, не об «огнях»? – В голосе Трофимова прыгнула тревожная нотка.

– Об Анапе, – успокоил я. – Где встречаемся?

– Возле подъезда Один-А. Это угловой подъезд здания Лубянки. Знаете?

– А как же!

Там – Центр общественных связей, и мне уже приходилось ездить туда на пресс-конференции.

– Ну, так до завтра!

Что за дела такие срочные возникли? Я ворочался под одеялом. Куда я еще вляпался? Анапа? Да фиг с ней. Ничего ж крамольного там не было. Тогда опять «огни»? Но я же этим вообще не занимаюсь.

Мысли уже укладывались на ночь. И тут оглушительной вспышкой ударила в голове неожиданная догадка и вышвырнула меня из кровати. Я вскочил. Одеяло отлетело в сторону.

А откуда Трофимов знает, что я брал в руки автомат?! В живых на той заставе остались только трое! Пограничник Федулов вряд ли успел столь оперативно связаться с ФСБ и обо всем им доложить. Ведь он остался на заставе, после нашего отъезда. Да и какой ему резон нас закладывать, когда они против ФСБ?

«Тра-та-та!» – загремела тревожной трещоткой вторая мысль. Даже если Федулов общался с Трофимовым, он должен был ему сказать, что служил я на флоте, а не в погранвойсках. Когда я соврал Трофимову о месте службы, то он и бровью не повел! Если бы пограничник и эфэсбэшник общались, Трофимов наверняка бы сразу же уличил меня во лжи. Ему позарез надо было меня чем-нибудь припугнуть. Подвесить на крючок, чтобы я не рыпался с расследованием! Кстати, и слова Трофимов употребляет не совсем обычные. Взять хотя бы эти его: «дела не терпят отлагательств» или «кем вы работали на погранзаставе». Так в современном обществе уже не давно не говорят. Такое ощущение, что Сергей Николаевич либо вырос во времена Достоевского, либо учил русский язык по классической литературе.

Япона мать! Трофимов не эфэсбэшник! Догадка пронзила, словно копьем, и я опять откинулся на подушки.

Оттого, что я такой умный, легче не стало. Тут же явился новый вопрос: а кто тогда Трофимов? Какую организацию он представляет? Может, он из тех самых «Блуждающих огней»? Сразу вспомнились последние недоразумения и обвинения, которые посыпались на мою голову со стороны якобы компетентных органов.

Когда это началось?

Когда я сказал Вике, что собираюсь расследовать это дело.

Уж не стоят ли в моей квартире жучки? А если стоят, то чьи? И вообще! Откуда редактор Павлов знает, что ему звонят из ФСБ? Он же не видит их по телефону. Можно назваться кем угодно. Мне вдруг представились расплывчатые очертания какого-то огромного заговора, внутри которого шевелятся опасные тени.

Сколько я ни ворочался в ту ночь, сколько ни бился головой о подушку, чтобы вытрясти новые умные мысли и разгадки, ничего дельного не получалось. Моя соображалка уснула раньше меня. Я же задремал только под утро.