Текст книги "Из домашнего архива. Отрывки из частной жизни в документах и комментариях"

Из домашнего архива
Отрывки из частной жизни в документах и комментариях
Алексей Покровский

© Алексей Покровский, 2023

ISBN 978-5-4496-4109-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

В век интернета мы все реже пишем полноценные письма, ограничиваемся короткими сообщениями в электронных письмах или СМС. Однако в семьях еще осталась переписка давно ушедших людей. Поэтому хорошо бы оцифровать их, даже если они не представляют литературную ценность, но зато являются отражением эпохи.

Поэтому я решил опубликовать небольшой архив, чудом сохранившийся в моей семье.

Более подробно о своей семье я написал в книге: Алексей Покровский «Из Петербурга в Петербург», Ridero, 2019.

Действующие лица

Жирякова-Покровская Евгения Александровна (1902—1985)

Покровский Владимир Павлович (1893—1973), инженер

Покровский Корнилий Павлович (1891—1938) – брат Владимира Павловича Покровского, инженер-электрик, покончил с собой, ожидая очередного ареста.

Радлова Анна Дмитриевна (1891—1949) – поэт, переводчица, подруга Евгении Александровны, умерла в ссылке. Первый муж – режиссер С.Э.Радлов, второй – Корнилий Павлович Покровский.

Счастливое детство

В начале XX в. в Санкт-Петербурге на Малой Конюшенной улице, жила простая трудовая семья: отец – солист Придворного симфонического оркестра, его жена и пятеро детей: две девочки – старшие и три мальчика – младшие.

Отец – Жиряков Александр Николаевич (1874 – 1918), был сиротой, получил музыкальное образование (закончил и преподавал в придворной певческой капелле), стал солистом симфонического оркестра (контрабас), преподавал вместе с Н. А. Римским-Корсаковым в Бесплатной музыкальной школе. А. Н. Жиряков работал очень много, т.к. ему одному приходилось содержать большую семью. Мать – Жирякова (Васильева) Евдокия Ивановна (? – 1942), из простой новодеревенской семьи – высокая красивая женщина, не имевшая высшего образования, но обладавшая внутренней культурой, музыкальностью. Дом (как, пожалуй, и большинство домов трудовой интеллигенции) был хлебосольным, в нем всегда царил дух доброты, благожелательности и веселья.

В дальнейшем речь пойдет о младшей дочери – Евгении (1902—1985).

Училась она в Хореографическом училище. Это были самые счастливые годы ее жизни. Строгие дни учебы, участие в спектаклях, концерты в Дворянском собрании, летний отдых в Перкиярви – все это осталось в памяти на всю жизнь.

Искалеченная юность

Настал октябрь 1917 года. Все кончилось. Вся дальнейшая жизнь пошла наперекосяк. В 1918 г. от голода умер А. Н. Жиряков. На руках Евдокии Ивановны осталось пятеро детей. «Добрые люди» посоветовали уехать на Украину. Квартиру оставили для сохранения служителю Александра Николаевича, который обычно возил контрабас на концерты. Естественно, когда семья вернулась в Петроград, служитель со своей семьей был прописан в этой квартире, хозяев не пустил, вещи не отдал. После этого дочь Евгения никогда уже в своей жизни не жила в отдельной квартире.

На Украине семья устроилась в городе Кролевце в семье священника. Старшие дочери пошли работать секретарями-машинистками.

Дальнейшие события – мальчики выросли и все стали военными. Самый любимый младший – Жорж (Георгий) застрелился перед войной (о причине можно только догадываться), средний – Александр умер от ран в начале блокады Ленинграда, старший – Михаил, пройдя всю войну, умер от рака в пятидесятых годах.

В 1927 г., живя в Узбекистане, Евгения познакомилась с молодым инженером Владимиром Павловичем Покровским, недавно окончившим институт гражданских инженеров в Ленинграде, и через некоторое время вышла за него замуж.

Как истинные петербуржцы они не имели своего угла. В это время происходило «уплотнение» и владельцы больших квартир через своих хороших знакомых искали приличных людей, чтобы создавать свои коммунальные квартиры. Поскольку круг знакомых Владимира Павловича был очень велик они вдвоем ходили выбирать комнату, то у академика Тарле, то у академика Карпинского и др. Евгения была очень худа и истощена после перепитий двадцатых годов и Владимир был очень придирчив в выборе жилья. Он хотел, чтобы в комната была светлой, с красивым видом из окна и т п. Наконец, они поселились на Миллионной улице с окном на Лебяжью канавку.

Просвет

Опять началась интересная жизнь – театры, концерты, дружба с Анной Радловой – известной поэтессой и переводчиком. Владимир, как хороший инженер, быстро устроился работать по специальности на один из петербургских заводов. Евгения встала на учет на бирже труда и тщетно искала работу.

Неизвестно, как бы сложилась их жизнь дальше, если бы не арест Владимира, высылка его на строительство Березниковского химкомбината и затем возврат в Москву. Дальше их пути разошлись. Они виделись после этого только один раз – после войны.

Вот письма, открытки и телеграммы 1927 г. – 1934 г., рассказывающие о жизни этих двух молодых людей.

В 1992 г. я оцифровал эти документы и подлинники передал в Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова (Щедрина).

1927 год

Владимир Павлович и Евгения Александровна Покровские (Ташкент, 1927 г.)

<27.07.1927>

 
Самарканд.
Ул. Энгельса 53
Самаркандское
Построечное
Управление Г. Х. К.
 

Милая Евгения Александровна, я пишу Вам с большим смущением. Во-первых, я очень хорошо помню, что Вы были недовольны нашим мимолетным приездом. Во-вторых, я так уверенно уговаривал Вас пожить подольше в Троицком и обещал приехать ко времени Вашего отъезда, а здесь все складывается так, что по-видимому засижусь здесь. В-третьих, еще не купил халаты Кузьмину.

Приезд наш к Вам действительно был очень плохой. Поздний и короткий. Все это придало ему характер невнимательности и небрежности. Так делают не когда хотят увидать кого-нибудь подробно, а просто устраивают себе маленькое развлечение. Вы, пожалуйста, не думайте этого всерьез. Когда я вернусь в Ташкент, то буду очень старательно исправлять это впечатление. И мне, действительно, не только интересно, но и очень нужно знать, насколько Вы потолстели, насколько сделались красивее и насколько всем вообще довольны.

Задержаться мне здесь придется до 3-го – 4-го, т.к. дела много и плохо, что сейчас приходится быть в палате – как выжидателем из-за того, что не весь материал прислан. Это плохо, т.к. мне очень хотелось еще раз приехать в Троицкое, а потом за дом Объединения начинаю бояться. Но дом Объединения можно начинать, а приезд в Троицкое уже не начнешь, и Вы так и уедете оттуда с памятью, что не все в порядке. Чтобы подкупить Вас, я очень старательно искал халат Кузьмину. Но все готовые – противные. Издали у них вид ничего, а вблизи сразу видишь плохую работу, дешевенькую подкладку. Я купил материю и закажу сшить. Мне очень хочется уговорить Вас написать на посылке, что это от Вас и от меня. Он сперва удивится, а потом очень обрадуется, т.к. любит такие неожиданности. Пока я искал халат, нашел для Вас пиалу. Синюю китайскую. Нехорошо, что она немного большая, но зато хорошего цвета. Не совсем чистого синего, а серо-синего.

Я очень прошу Вас ответить мне. Дня через три я хочу написать Вам еще письмо уже в Ташкент, и подумайте, как будет плохо, если от меня будет два письма, а от Вас – на одного.

У меня есть еще одна причина смущаться. Я плохо знаю, как пишется Ваша фамилия. Если я напишу плохо, Вы, пожалуйста, не придирайтесь и напишите, как надо писать. Ведь преступников надо не наказывать, а исправлять. Кроме всего того, об чем я спрашиваю, мне очень интересно знать, как Вы читали Пушкина, и начинает ли Вам казаться, что он был Вашим знакомым, который совсем недавно умер. А обо всем, что я спрашиваю, пожалуйста, напишите без пропусков и хорошо бы так. Про Вас все мнение ваше. Про загар – мнение людей. Про красоту и настроение мнение ваше.

Пока прощайте и будьте здоровы.

В. Покровский

Самарканд

<5.08.1927>

Милая Евгения Александровна, судя по тому, что нет от Вас письма, Вы не получили мое. Я отправил Вам письмо 28-го утром, и в тот же день к вечеру получил ваше. Это было здорово хорошо и теперь все время хочется второе. Но, не получив моего письма, Вы очевидно второе не напишите. Только куда же делось мое. По числам судя, от Троицкого в Самарканд письмо идет три дня. Я надеялся, что посланное 28-го письмо, дойдет 31-го. Или Вы уехали, как хотели, в пятницу или уже почтовые чиновники решили развлечься.

Я извещал, что задерживаются в Самарканде и просил Вас написать подробности о вашем здоровье и вашем виде. Я выеду отсюда 7-го или 8-го и теперь мне самому придется Вас разглядывать. А очень хотелось добиться от Вас, чтобы Вы сами написали насколько Вы хороши. Собственно чуть не половина письма состояла из просьб об этом (ведь об этом, а не о этом?). Как же Вы снова принялись за службу и как Вас встретили? Быстро пролетело это время, т.е. также быстро, как и всегда время летит, но когда это время отпускное или путешествие, то особенно заметно. Конечно и особенно досадно.

Вы помните, что после отпуска назначено начало занятий по подготовке на естественный факультет. Сейчас, хоть и кончился у Вас отпуск, но Вы устраивайте полу-отдых. Вечером на службу не ходите даже, если <нрзб> и <нрзб> будут просить. Спать ложитесь рано. Ешьте много. Как только я вернусь, надо начинать (Платье не испортили и не раскромсали?)

Прямо плохо себе представляю, как мне отсюда выбраться. Если я уеду, испортят отопление Дома Правления. А не уехать тоже нельзя из-за Петелинского дома. Думаю сделать так: я уеду отсюда и раз в неделю на два дня буду ездить в Самарканд. Надо будет поговорить об этом с Раф. Алексеевичем.

Это письмо обгонит меня на день, самое большее на два. Но мне все таки хочется сообщить Вам главное. Работа по отоплению Дома Правления Узбекхлопка идет не худо. Делается это по проекту инженера Покровского, если я не путаю фамилию. Как будто бы он же и руководит работами по сборке этой системы центрального водяного отопления. Я много раз встречал его на работе. В основных вопросах он разбирается бойко и на вопросы слесарей он отвечает быстро, когда дело идет об установке радиатора, об его размере, также об размерах труб. Но его неопытность по сборке новых систем центрального отопления (мне очевидно, да, кажется, он это и не скрывает от своих ближайших друзей) сказалась. Он не выписал некоторых мелких частей и это создает в работе некоторые затруднения. Опытному глазу заметно, что не все детали в завинчивании пробок, контргаек и тому подобных частей ему известны недостаточно. Но это в общем дело не сложное, и я надеюсь за него, что на этой работе он свои пробелы исправит. По отношению к нему слесарей я замечаю, что крупно он еще ни разу не сел в калошу (т.е. когда ему давали гайки <?> с левой резьбой, он не приказывал их заворачивать направо). Все таки надо отметить большие надежные уровни наших специалистов. В 34 года человек в инженерном смысле все еще недоросль. Что же он собирается к 40 годам, что ли, окончательно делаться человеком.

Я пишу Вам так подробно о нем потому, что мне кажется, что Вы с ним встречались в Ташкенте.

Хоть я и не написал еще Сашке Крестану, но правда же очень много думал о ваших занятиях. Мне даже приснилось по этому поводу, что мы с Вами идем и разговариваем про какие-то подробности занятий, а занятия уже налажены и идут. Занятно, что во сне я видел как раз такую местность, по которой сегодня ездил верхом с Савицким. Я уже несколько раз тут ездил. Чем больше знакомишься с местными лошадьми, тем определеннее приходишь к убеждению, что они не сравнимы с чистопородными. Крепенькие лошадки. Интересно, сколько времени понадобилось бы Вам, чтобы приладиться к ним. Свернул на лошадей. Я хочу сказать, что мне кажется Вам надо начинать с математики и физики. А то, что у нас называется естественной историей, т.е. зоологию, ботанику, физиологию и прочее – после. Об этом надо будет поговорить. Будьте здоровы.

Вл. Покровский

Е.А. так и не удалось получить высшего образования, хотя она овладела многими профессиями – секретарь-машинистка, чертежник, метеоролог, лаборант-гистолог и др. Лишь самым любимым делом она не занималась – балетом.

<10.09.1927>

Милая Евгения Александровна, постараюсь написать Вам все по порядку.

Поездка моя началась плохо. Носильщики не достали билет на скорый поезд и пришлось ехать с товарно-пассажирским в IV классе. Ночью в вагоне темнота и чувствую, как за цепочку тянут у меня из кармана часы. Хочу подняться и схватить руками, нет сил. Хочу ударить ногой, тоже не могу. Скоро очухиваюсь, получаю владение руками и ногами и соображаю, что это сон. Ведь часы у меня на руке, а в кармане и с цепочкой я много лет не носил. Думаю, какие все таки противные сны бывают и засыпаю до утра. Утром приходит контроль, «Приготовьте билеты, граждане». Я сую руку в карман, кошелька нет. Смотрю на полке, мне помогают, обыскивают все отделение, нигде нет. И соседи все вне сомнений. Всего потери около 20 рублей. Главное, черти с меня же еще штраф взяли за то, что я оказался без билета. Лучше всего ездить, конечно, со скорыми поездами. В международном вагоне свободно, окна большие и смотреть удобно. Проводники услужливые, разносят чай. Проходит полным ходом маленькие станции, имеет какое-то особое веселящее действие.

Ехать с товарно-пассажирским поездом по своему тоже хорошо. Поезд подходит к станции и становится на запасный путь. Простоит минут 20, т.к. встречный еще в пути. Это известно из разговора дежурного по станции с главным кондуктором. Можно выждать, чтобы у крана водокачки схлынула толпа, и тогда хорошо мыться под большой непрерывной струей. Потом успеваешь походить, осмотреть постройки, знакомишься со сторожем или с какой-нибудь женщиной и узнаешь, откуда здесь вода и в какое время года она портится. Иногда даже жаль, что поезд мало стоит, т.к. узнаешь, что интересно было бы посмотреть водокачку на реке или родники версты за три.

Приехал я в Самарканд часов в 6 и пошел к Якушевым. Там Савицкий и огромная голова с дурацкой прической. Я испугался, не шутя. Оказывается дело плохо. Когда мы с Савицким остались вдвоем, он сконфуженным видом просит быть свидетелем в Загсе.

Я говорю, да ты с ума сошел, что ты делаешь, не торопись, давай обсудим. Он мрачно отвечает – если бы ты приехал неделю назад, мы бы обсудили, а сейчас уж поздно, другого ничего сделать нельзя. «Дмитрий Болеславович, ведь вы мне слово давали, в какое положение вы ставите меня перед дядей Рафой». – «Понимаю, Владимир Павлович, что обманул Вас, но отчасти вы сами виноваты, зачем вы задержались в Ташкенте». В результате окрутился. Он внимателен с истинным благородством и даже делает вид, что счастлив. Однако тем, кого он считает хорошими людьми, говорит: «Сейчас я принимаю пожелания, а потом может быть буду принимать поздравления – через год». Она вела себя тихо и робко, часто разливалась <?>, но, выходя из Загса, мгновенно развеселилась и осмелела. Показывает руку с кольцом и вытаскивает из сумочки брачное свидетельство. Это делается под флагом шутки, но действительно, на слово люди не верят и не поздравляют. «Вы знаете, мы сейчас уезжаем. Митя едет на маневры, а я в Москву. Я вернусь только через пять месяцев, мы решили проверить себя и потом ему надо много работать, я не хочу ему мешать. А потом я за ним приеду, и мы поедем за границу». Люди разевают рот, а у меня руки тянутся к тяжелым предметам. Верного спутника и товарища приобрел мой друг.

Это большое огорчение и четыре дня я злился без передышки. А лично мои дела очень приятны <?>.

11 сент. Сегодня мне стало еще веселее от вашего письма. А был весел вот почему. Сюда пришло мне письмо от моего хорошего приятеля, служащего на «Гидравлике». «Гидравлика» – это тот завод, про который я Вам говорил, на котором служат наши профессора и на котором мне очень хочется служить. Ссылаясь на слова директора завода, этот приятель пишет, что там обо мне помнят и желают меня иметь. Он советует поскорее возвращаться и, во всяком случае, немедленно начать списываться. Я, разумеется, это исполню. Среди инженеров вентиляторщиков «Гидравлика» считается чем-то вроде высшей академии. И я буду совершенным ослом, если откажусь во второй раз от работы там. Третьего случая уже не будет.

Очень и очень хорошо, что Вы занимаетесь. Будет хорошо очень, очень и очень, если Вы купите программу вступительных экзаменов или курса II ступени. С программой в руках сразу начинаешь делать отбор – что просто прочитать, а что выучить.

Хорошая ли Вы рукодельница? За заботу о вентиляции Дома Объединения я привезу Вам подарок. Сюзане настоящее, старое и хорошее. Но совсем старое. Одни лоскутья. Надо сшивать по кусочкам. А Попов пусть знает, что если ему не нравится моя вентиляция, пусть сам делает лучше, а я поеду на месяц раньше в Петербург.

Отстранение Феженки <?> ради Михельсона вещь абсолютно невозможная. Не знаю, были ли за ним ошибки, но поднята против него газетная травля (вернее, одна большая статья).. Я не могу утверждать своих подозрений, но если б мне сказали, что это результат его столкновения с предводителем дворянства, я бы поверил.

Хоть я и продолжаю недомогаться, но думаю это скоро пройдет. А вот Вы много ли едите? Я думаю, нет. Вам днем надо поспать, лучше всего это делать у меня. Но позже 9-ти не засиживайтесь.

Пока прощайте. Напишите мне, пожалуйста, еще. Раньше числа 17 – 18-го я отсюда видно не уеду.

Вл. Покровский

<17.09.1927>

Самарканд Ха, ха, ха – ха, ха, ха (Слава богу, что не гы, гы, гы).

Только бессердечные люди, сударыня, смеются над несчастьем. Человека вполне взрослого я бы осудил. Но, принимая во внимание… отчасти я Вас извиняю. Но только отчасти и накладываю наказанье. Я Вам запрещаю показываться нашим инженерным <нрзб> до моего приезда. Когда я вернусь, то посмотрю, можно ли Вас извинить вовсе.

Т.к. по своей мягкой, гуманной, сердечной и деликатной натуре я не мщу, а стараюсь исправлять, чтобы Вы лучше поняли свою ошибку и чтобы Вам стало стыдно, вот Вам цитата из письма Савицкого к Якушеву – «Всю ночь здесь лил дождь, и у меня сердце болело за серого, который остался под карагачем. Надеюсь, что м.б. у вас лучше. Мыслями не могу оторваться от построек и от своей женитьбы, в которую все еще не могу поверить. Все ли еще Володька ходит грустный». Учитесь, Евгения Александровна, беззаветной любви мужчин. Вот это друг. Растерзанный, истекая кровью, он скорбит за своего друга и забывает о собственных ранах. Учитесь, сударыня, дружбе, учитесь алгебре и физике. Когда вся зима впереди, потерять вечер и неделю не жалко, а перед экзаменом думаешь – хорошо бы еще дней 10 для занятий. Надо бы составить приблизительное расписание. К 1-му ноября кончить начерно алгебру и физику. К 15му – геометрию. С 15-го ноября начать геометрию и химию. И т. д. И непременно с программой. Без программы занятия всегда превращаются в простое чтение. За это время мне пришла в голову такая мысль. Как Вы насчет рисования и нашего института думаете. Все таки знакомое учреждение и есть знакомые. Но университет представляется мне более интересным и более научным.

Хорошо ездить на Сером. Лошадь маленькая, но шагом идет 7 верст в час и после пяти часов езды охотно переходит в галоп. В поле идет смело. На крутизне он осторожен. И очень хорошего, податливого приятного характера. Лошадь с чуткой душой. Обращайся деликатно с поводком и все будет в порядке. Послушная лошадь, без упрямства. Мне кажется он подошел бы Вам, чтобы учиться ездить. На Сером я бы взялся выучить Вас ездить в 1 месяц. Перед возвращением в Ташкент обязательно поеду еще раз в большую поездку на холмы Чапан-Аты <?>. Лысые с местами выступающими скалами холмы. С одной стороны, с пологой, виден Самарканд и сады, с другой, с крутой, долина Заравшана. Внизу пыльно, а здесь воздух чистый и ветер. Рядом летают болотные ястребы.

Возвращаться думаю в четверг, а в пятницу быть в Ташкенте.

Пока прощайте, Вл. Покровский

<26.09.1927>

«Потерянное время смерти безвозвратной подобно». Слова Петра Великого. Евгения Александровна, я боюсь, что они подходят не только ко мне, но и к Вам. Когда вернулся Савицкий, то сказал, со слов Багракова вероятно, никого другого он не видал, что Вы худеете. Зачем это? Если Вы сегодня не съели Ваш обед, завтра Вам его также не съесть. Завтра Вы будете есть завтрашний, а сегодняшний так уже и пропадет навсегда. Потеря безвозвратная. Это первая Ваша потеря времени. А вторая занимаетесь Вы или нет? Вы прекрасно написали, что сперва Вам мешал заниматься ремонт у меня, а потом ремонт у Вас. Ремонт у меня, это я понимаю. Но, может быть, Вы будете так добры и объясните мне, как это ремонт у Вас мешал Вам заниматься на расстоянии полутора верст, а может даже и две найдется, в моей комнате.

Это ужасное советское время. Какое падение квалификации труда. Раньше, бывало, наклеивают маляры обои, а в соседней комнате живут, можно было даже уроки учить. Я помню, я готовился к конкурсным экзаменам в институт как раз во время ремонта нашей квартиры. И не очень мешали. Правда, это было в довоенное время. А теперь ремонтируют квартиру, и за две версты кругом вся жизнь должна замереть. Прямо ужас берет. Не скоро мы обгоним Европу.

Вы послушайте, я сейчас правду буду говорить. Когда вся зима впереди. Нечего радоваться. Я сам вспоминал, что писал уже это и вовремя сам остановился.

Жаль, что поздно посылаю это письмо. Теперь уже не стоит просить Вас ответить, т.к. в этот четверг я непременно хочу выехать. Пользы я здесь приношу мало, т.к. продолжаю коряво себя чувствовать и работаю плохо. Пришлось отказаться от поездки с Савицким за 80 верст в Китай через горы. Зато в пятницу, или в среду, и осматривал арабскую обсерваторию «ПатРасад» <?>, построенную при Улугбеке в XV веке, кажется. Когда смотришь на остатки старинных инженерных работ, или вот таких научных, получается, пожалуй, более сильное впечатление, чем в мечетях. Здесь быстрее начинаешь представлять себе людей это строившись. А в мечетях удовольствие оттого, что смотришь на красивое, часто заслоняет остальные мысли.

Пока прощайте и будьте здоровы. Пожалуйста, съедайте каждый день Ваш обед, не пропуская и праздники, а занимайтесь каждый день, но не в праздники. На службу вечером не ходите.

Всего хорошего, В. Покровский