Текст книги "Я не был баловнем судьбы"

В новосельскую школу из нашей деревни ходило четыре человека, остальные ребята пошли в вачскую школу. Сколько их там было, не помню. Новосельская школа была более престижной, так как там был высококвалифицированный и спаянный педагогический коллектив, почти все учителя с высшим образованием. Поэтому из Вачи в Новоселки ходили учиться в наш класс человек пять-шесть, несмотря на то что им приходилось идти пешком около четырех километров. В последующие годы из Вачи в Новоселки дети больше не ходили, так как был взят курс на превращение вачской школы в центральную школу района.

Среди друзей по школе особо хочу отметить Ваню Вавилова из Новоселок. Он выходец из культурной семьи. Его отец был председателем правления Новосельского кооператива, прожил долгую (девяносто лет) жизнь. Все его дети получили образование, из семьи вышли инженер-строитель, два врача, две учительницы. А Ваня, можно сказать, совершил подвиг. Я не знаю, когда он перенес полиомиелит, но в шестом классе мой друг уже был инвалидом. Он всегда серьезно относился к учебе и имел в этом деле постоянный успех. После семилетки Ваня закончил рабфак при мединституте и позже – институт. Был приглашен на кафедру нервных болезней, но отказался от приглашения и уехал в Новоселки, где начал врачебную практику. Практика проходила с большим успехом. Он довольно быстро стал главным врачом, а позднее ему было присвоено звание заслуженного врача РСФСР.

Он ушел на пенсию сразу же, как исполнилось шестьдесят лет, но и по истечении двадцати лет Иван Вавилов пользуется заслуженным авторитетом и уважением. Его четыре дочери тоже стали врачами, продолжили династию.

Мы с Ваней поддерживали дружеские связи все прошлые годы и до настоящего времени. Он, как и я, ежегодно живет в деревне, где мы и встречаемся. Я радуюсь, что такой человек сохранил себя, семью и остается очень добросердечным другом, хотя и уже больным. Но это терпимо для восьмидесяти лет.

Из девочек ближе всех я знал Катю Вавилову, из того же рода, что и Ваня, но из друзей семьи, а также Веру Преображенскую. Катя была высокая, полная девочка, очень дружелюбная. Происходила она из семьи каких-то коммерсантов, за что их даже чуть не репрессировали, но учли, что эта большая семья дала району несколько преподавателей и инженеров. Их отпустили и больше не преследовали. Она окончила педагогический техникум и тоже пошла в учителя.

Вера Преображенская была дочерью дьякона. Их церковь была при погосте, поэтому она выросла в узком кругу, среди небольшого числа людей, была несколько замкнутой и молчаливой. Эти качества в девочке усиливались и той травлей, которая велась по отношению к духовенству. Вера была очень порядочной и доброжелательной христианкой. Красивой, всегда аккуратно и хорошо одетой. Мы с ней много раз разговаривали, так как учились в одной группе-бригаде и сидели за одним столом. В нашей бригаде была и Катя. Вера окончила промышленно-экономический техникум, расположенный в Нижнем или в Павлове – не помню точно.

Глава II
Школа-семилетка

Как я уже говорил выше, с поступлением в школу второй ступени мы испытывали затруднения. Чтобы избежать их, отец договорился с дядей, чтобы он взял меня в Нижний Новгород. Лето в том году было хорошее, и я помню, как мать в конце августа, взяв меня и мою годовалую сестру, отправилась пароходом по Оке в Нижний Новгород. Всю дорогу я был очень оживлен и постоянно бегал по пароходу, по его верхним и нижним палубам.

В 1926 году по окончании учебного года мы всем классом ездили на пароходе на экскурсию в Муром, и я знал, как устроено судно, но тем не менее мне было интересно, а когда пароход причаливал, я даже выбегал на пристани, за что получал от матери выговоры.

Когда мы приехали в Нижний, общий вид этого крупного города, привольно раскинувшегося по обоим берегам Оки и на месте слияния Оки с Волгой, а также плашкоутный (плавучий, опирающийся на плоскодонные суда) мост через Оку и другие достопримечательности города произвели на меня неизгладимое впечатление.

В то время в Нижнем Новгороде проходила Главная нижегородская ярмарка, и толпы народа и оживление на территории ярмарки особенно поразили меня своей грандиозностью. Позднее, когда я вместе со взрослыми несколько раз посещал ярмарку – и днем, и вечером, она меня поразила окончательно. Я не мог вообразить себе, что в мире существует такое разнообразие товаров и в таком количестве! Не представлял, что такое огромное количество людей может быть сосредоточено на ограниченной площади, и все они чем-то заняты – вроде бы одним и тем же, и в то же время каждый своим делом. Разнообразие увеселений на ярмарке, на Оке, в парках и других местах ставило меня в тупик и приводило в восхищение. Особенно поразило катание на маленьких пароходиках по Оке, с которых можно было обозревать как город, так и ярмарку. Запомнилось посещение ресторана, где мы находились на террасе, нависавшей над рекой, и с нее можно было наблюдать, как идут пароходы, плывут лодки с веселящейся публикой, и многое другое.

Но вот закончилось мое знакомство с Нижним Новгородом, прошли летние каникулы и наступил новый учебный год. Я боялся, что, окончив сельскую школу, буду отстающим среди городских учеников. Но эти опасения оказались напрасны. Вскоре я освоился со школой, новыми товарищами и показал прекрасную подготовку.

Пятый класс я закончил в числе лучших учеников класса. В шестом классе учеба моя шла легко, и я избаловался, тем более что для этого были условия: наблюдать за мной было некому, и я имел большую свободу. В середине года мое баловство в школе зашло так далеко, что мне угрожало исключение. Я все скрыл от отца и упросил его отправить меня обратно в деревню, на что он согласился, так как видел: со мной нечто неладное творится.

Так в середине учебного года я появился в новосельской школе второй ступени, где среди учеников были и мои соученики по школе первой ступени. В курс учебы я вошел быстро, но, будучи упрямым, вскоре устроил стычку с учителем химии, который после этого стал ко мне более требовательным, а я перестал учить химию, хотя и любил этот предмет. Другой конфликт у меня произошел с преподавательницей немецкого языка. Она была до безумия требовательной по части знания грамматики немецкого, что мне казалось странным, так как мы даже грамматику русского языка не знали как следует, а тут предъявлялись требования, которые можно удовлетворить, только зная эту грамматику наизусть. И она стала мне ставить двойки. Вот с этими проблемами, особенно обострившимися к концу учебного года, я и пришел к необходимости искать выход. Он был найден самый глупый: я перестал ходить на уроки. В те дни, когда были уроки химии или немецкого языка, я, выходя в школу, направлялся в лес, где и гулял до возвращения ребят из школы, а потом вместе с ними возвращался домой, поэтому о моих проделках родители даже не догадывались.

Преподаватели химии и немецкого языка почувствовали, что я впал в дурь, и хотели пойти мне навстречу, но сделки не состоялось из-за того, что я манкировал уроками. Так я получил за полугодие двойки по двум предметам и был переведен в седьмой класс условно, со сдачей экзаменов осенью.

За лето я не поумнел, осенью на экзамены не пошел, а самостоятельно решил остаться в шестом классе на второй год. Проходив в шестой класс две недели, я ощутил обиду за то, что без какой-либо необходимости теряю целый год.

Директор школы при проверке посещаемости обнаружил, что я не хожу в седьмой класс, а потому подлежу исключению из школы. Учителя ему сообщили, что я посещаю шестой класс повторно. Он вызвал меня, отругал за самоуправство и пригрозил исключить из школы. Я попросил дать мне время на переэкзаменовку и разрешить посещать седьмой класс. Он предложил подать заявление в школьный совет, что я и сделал. Но совет отказал, и я остался на второй год. В первом полугодии учиться было скучновато, так как программу я знал и занимался с легкостью, поэтому я уделял большое внимание катанию на лыжах. В конце полугодия я был в числе хороших, но не лучших учеников. Однажды я услышал это от ребят, что меня очень задело, и во второй половине года больше внимания стал уделять учебе, хотя и лыжи не забывал. Учебный год закончил с отличными результатами. За этот год отношение ко мне коренным образом изменили и химик, и немка, так как химию я знал отлично, а грамматику немецкого языка знал лучше, чем грамматику русского.

Учеба в седьмом классе шла с установкой на подготовку к учебе в техникуме, так как мы в этом году оканчивали школу второй ступени. Учеников восьмых классов выпустили с удостоверениями об окончании восьмилетней школы, то есть они, без их желания, оказались людьми с незаконченным средним образованием.

Этот год к учебе я относился как к необходимому мне занятию, потому и успехи были отличными. Окончил школу я среди лучших учеников.

Многие наши ученики пошли учиться в павловские техникумы: индустриальный, промышленно-экономический, педагогический; другие поехали и поступили в техникумы Нижнего Новгорода. С некоторыми из них я тогда встречался и обменивался впечатлениями о жизни и учебе в новых условиях.

Фото семьи на фоне своего дома в 1929 г.

Второй ряд: мать Надежда Алексеевна, отец Григорий Дмитриевич, бабушка по отцовской линии (род Голубевых), первый ряд: Алексей, Вера, Клавдия, Пульхерия и самая маленькая – Маргарита.

Вопросу выбора специальности в школе уделялось мало внимания, но некоторые учителя высказывали свои личные симпатии и взгляды по этому вопросу, чем и давали нам пищу для раздумий. Меня с малых лет тянуло к электротехнике. Здесь сказывалась любовь к мощи. Я любил ходить на заводах в помещения, где находился двигатель внутреннего сгорания, в здание котельной установки и паровой машины, приводящей в движение машины завода. Позднее я побывал с экскурсией на электроподстанции, что произвело на меня сильное впечатление. Большую роль играли и тайные труднообъяснимые явления, происходящие при выработке электроэнергии, ее передаче к местам потребления, и явления в самих машинах и аппаратах потребителя. Все это влекло к познанию тайн природы и техники.

Я решил поступать в Нижегородский электротехникум. Когда я подал документы, то узнал, что занятия в техникуме начнутся только с 1 октября. Студенты находились либо на производственной практике, либо на лесоразработках. Мне же в Нижнем Новгороде болтаться без дела целый месяц не годилось. Я узнал, что в авиационном техникуме занятия начнутся с 1 сентября, и перенес документы туда, так как авиация меня влекла не меньше, чем электричество.

Так же во многом случайно произошел выбор специальности и у моих современников по учебе. В этом смысле то время было благодатным, так как экзаменов при поступлении в учебные заведения не было и люди действительно свободно выбирали специальности. Только плохо то, что это привело к наплыву в учебные заведения людей, которые не только не разобрались в сути выбранного направления, но и вообще не имели оснований на учебу, так как к этому они были совершенно не подготовлены, что вполне подтверждалось во время учебы.

Школы старались превратить в центры подготовки молодых кадров для работы на заводах и в колхозах. Для этого была усилена трудовая подготовка по разным профессиям. Так, например, мы занимались кузнечным делом в одной из кузниц, которые оказались почти без работы вследствие разрушения индивидуальных хозяйств. Затем столярным делом в мастерской, возглавляемой бывшим столяром, который тоже оказался без работы из-за отсутствия заказов вследствие обнищания крестьян при коллективизации.

Уроки труда нам мало что дали в практическом смысле, но повернули наши головы в сторону производства. В то время главным стремлением молодежи стало выучиться на инженера, поэтому большая часть из нас поступила в учебные заведения, готовившие кадры для промышленности. Этому способствовало и то обстоятельство, что отток сельского населения в города шел главным образом на строящиеся или действующие предприятия. К этому стремилась и призывала нас вся страна. Призывов и агитации в то время было сверхдостаточно, и многие откликались из-за необходимости искать путь для себя в новых условиях жизни. Создавалось впечатление, что вся страна готовится куда-то ехать, хотя это и противоречило образу жизни людей.

Такая обстановка заставила нашу семью в 1931 году покинуть деревню, так как, при достаточном доходе от сельского хозяйства и при малых размерах заработков на заводах района, отец не видел перспектив развития нашей семьи в деревне и решил перебраться в город, тем более что ему на автозаводе предложили отдельную квартиру. Он этого добивался еще с 1927 года на различных заводах Нижнего Новгорода. Мать решила в колхоз не вступать, а сдать землю и уехать, оставив за собой только дом, который был продан в 1949 году.

Глава III
Учеба в техникуме

При подаче заявления в авиационный техникум мне сообщили, что занятия у них начнутся 10 сентября. Но когда пришел срок, сказали, что студентов задержали на лесозаготовках. В результате занятия начались только 21 сентября. То есть я выиграл во времени до начала занятий всего десять дней.

У входа в здание я увидел большую толпу взрослых людей – студентов всех курсов. Многие из них вели себя весьма фривольно: кто приплясывал, кто распевал, а кто вел оживленные беседы с друзьями. И лишь некоторые, в том числе и я, чувствовали себя не в своей тарелке и были несколько озадачены, даже растеряны.

Здание техникума было великолепно: наше учебное заведение размещалось в бывшем Владимирском реальном училище. До революции в главном зале училища проходили торжественные вечера и балы. Зал был огромный, двухсветный, с потолками высотой в семь-восемь метров и хорами для оркестра на уровне второго этажа. А сейчас здесь веселилась учащаяся молодежь.

В помещениях техникума, в аудиториях и коридорах, лежали красивые полы из дубового паркета, и содержались они в приличном состоянии. Высота потолков составляла три с половиной – четыре метра, стены покрывала масляная краска, а в верхней части – лиловая побелка.

Вся эта обстановка и убранство вызывали у нас невольное волнение и не позволяли вести себя недостойно. Мы это в какой-то мере ценили. Правда, в наше время в актовом зале проводились собрания и уроки физкультуры, а не балы и торжественные мероприятия.

До 1931 года в этом здании размещался Нижегородский индустриальный техникум, состоявший из пяти отделений. После того как в 1931 году наше учебное заведение было переведено в другое место, в здании остались отдельные техникумы: авиационный, авиационный гражданской авиации и электротехникум. В 1933 году здание вернули школе.

Так как постоянные специальности учебного заведения были связаны с авиацией, оно расположилось рядом с авиационным заводом на окраине города. Такой подход объясняли тем, что специалистов предполагалось готовить в непосредственной связи с производством. Поэтому в начале 1930 года студенты примерно половину времени проводили на заводах, работая на различных участках производства, последовательно изучая различные технологические процессы. Эта традиция имела некоторые преимущества. Выпускники техникума, пройдя курс в учебном заведении, приходили на завод, уже имея основные рабочие специальности, но, поскольку срок обучения был сокращен на один год, а время для теоретического обучения уменьшилось почти в два раза, специалисты выходили с очень низкой теоретической подготовкой и к творческой работе не были готовы.

Впоследствии это вызвало необходимость выпуска постановления ВЦИК об изменении системы подготовки кадров, введении вступительных экзаменов в учебные заведения и восстановлении системы подготовки дипломных работ с их защитой перед окончанием курса обучения. Эти мероприятия позволили преподавателям повысить требования к уровню знаний студентов, а право директора отчислять отстающих студентов хорошо помогало администрации техникума обеспечивать подготовку более или менее знающих специалистов.

Индустриальный техникум имел много хорошего оборудования для лабораторий, как по общим предметам, так и по специализированным. В связи с разделением на новые разные учебные заведения оснащения постепенно становилось меньше. Зато выросло число набранных студентов, а стало быть, потребовалось больше педагогов. А многие из старых преподавателей отказались ездить в техникум, поскольку он был переброшен куда-то на задворки города.

Нашему учебному заведению досталось прекрасное оборудование для химической лаборатории, а заведовал ею замечательный учитель Николай Александрович Розанов. Но практически пустой оставалась лаборатория физики, и ее заведующему пришлось много приложить усилий по приобретению нового оборудования. Благодаря большой настойчивости физика Кобзева лаборатория частично комплектовалась отборными учебными пособиями, а на лекциях нам демонстрировали некоторые уникальные опыты. В дальнейшем он добился приличного оснащения лаборатории.

То есть развитие в стране новых учебных заведений шло в нормальном темпе. Мы получали в значительной степени хорошие помещения, а также появились новые специальности в техникуме. Тогда было много чего положительного, но иногда – не до жиру, быть бы живу! Мы потом тоже получали что-то по своим заслугам, не то, что хотели, конечно.

В этой обстановке я нисколько не потерялся, так как был еще молод и готов быстро нырнуть в кипящий водоворот событий. Студенты техникума получали форму гражданских авиаторов, и я, как и многие другие ребята, чувствовал себя героем. В то трудное время мы были сыты и одеты.

Тогда набор делали по два-три раза в год: в январе, иногда в мае и осенью. Вскоре нас, студентов сентябрьского набора, пригласили в актовый зал, где стоял стол. Мы выслушали напутствие импозантного наставника, а также речь ректора техникума и заведующего учебной частью. Он руководил техникумом и на нашем курсе играл большую роль, а раньше, еще в царской армии, был старшим офицером.

В зале стало видно, с кем я буду учиться.

Среди студентов нашего набора было много людей с производства. Многие из них прибыли по путевкам рабочих комитетов комсомола. Подготовку они имели кто какую. Многие окончили только школу первой ступени, некоторые – пять-шесть классов, и все они прошли курсы подготовки для поступления в техникумы продолжительностью от трех месяцев до одного года.

Что мне бросилось в глаза, так это самоуверенность ребят с производства! Можно подумать, что их начинили этой самоуверенностью на курсах. Вероятно, на многих курсах так и было.

В начале учебного года они начали атаковать науку. Вскоре у многих из когорты этих буйных голов буквально по всем предметам начались срывы. Оказалось, что их подготовка так слаба, что они плохо понимали, о чем идет речь на лекциях, и преподаватели были вынуждены часто и подолгу останавливаться и разъяснять им то, что они обязаны были знать еще до поступления на учебу.

Особенно неприятную картину эти студенты представляли на опросах в классе и при спорных решениях задач, так как наглядно демонстрировали полную безграмотность. А вот когда нас направляли на практику, они чувствовали себя более уверенно.

Заслуживают отдельного воспоминания поездки на практику, которые в начале учебы совершались по два раза в год. В январе 1932 года, после четырех месяцев учебы, нас направили на производственную практику на снарядный завод в город Верхняя Тура на строительство завода. Людям с производства доверили выполнение работы на станках и за верстаками и платили за это деньги. Особенно преуспели ребята, окончившие ремесленные училища: они были и образованны, и имели опыт прокатной работы. А мы пришли прямо из школы. И таких людей, раньше занимавшихся разве что канцелярской работой, поставили за тиски. Так мы обучались слесарному делу. Инструкторов нам выделил завод, за практику платили, но мало, чуть больше стипендии.

По части практических навыков в техникуме мы получили маловато, так как это дело до сих пор у нас налажено очень плохо. А тогда оно просто не было организовано. Зато жизненного опыта эта поездка дала довольно много, так как по пути и в чужом краю мы увидели много познавательного. Достаточно сказать, что одна поездка по железной дороге явилась серьезным испытанием на выживание.

Прямого проезда из Нижнего Новгорода тогда не было, поэтому мы поехали до Арзамаса, а там имели пересадку на поезд до Казани. Поезда тогда ходили плохо, постоянно опаздывали, да еще и катастрофы случались, вызывая остановку движения. Когда мы ехали в районе Казани, произошло столкновение двух поездов, были жертвы. Наш поезд стоял часов шесть или восемь, пока не освободили путь.

Уже в Арзамасе мы увидели огромные массы пассажиров, ждущих шанса уехать и живущих прямо на вокзалах. Прозябали они там без элементарных удобств, спали прямо на полу и где придется. Нам как студентам, едущим на практику, билеты дали, и мы поехали в Казань, где опять вынуждены были бегать среди массы пассажиров, толкущихся на вокзале. Нам и тут удалось достать билеты до Свердловска.

Ехали мы в общих вагонах тоже безо всяких удобств, в нормальном для тех времен грязном поезде. В Свердловске обстановка была значительно хуже, чем в Казани, так как вокзал напоминал улей, сплошь забитый измученными, давно не мывшимися пассажирами, по многу дней ожидающими возможности уехать. По вокзалу ходить приходилось, выбирая место, куда поставить ногу. Многие пассажиры ехали разными поездами, в том числе и в товарных вагонах с чугунными открытыми печами. Спали на полу или на досках, подхваченных ими самими по пути следования. Среди путешественников были люди, выселенные из центральных районов или сбежавшие оттуда в поисках счастливой судьбы.

В Свердловске нам пришлось задержаться на целый день, так как билетов снова не было. Но на другой день нам удалось сесть на поезд, идущий до Нижнего Тагила, так как до Верхней Туры поезда в ближайшее время не предвиделись. В Нижний Тагил мы доехали нормальным поездом, а там билетов до Верхней Туры опять достать не удалось, поэтому пришлось ехать в товарном вагоне с печкой до Кушвы. Вернее, высадили нас, не доезжая до Кушвы километра полтора-два. Оттуда ночью при морозе ниже 30 °C мы шли пешком по шпалам. В это время на Урале холода были сильные – градусник опускался ниже 40 °C, да еще и с ветром. А мы прибыли в основном в демисезонных пальто и в полуботиночках.

По прибытии в Кушву мы опять смогли пристроиться на поезд, идущий через Верхнюю Туру, но только утром. На место мы прибыли в первой половине дня. Станция находилась в нескольких километрах от города, поэтому нам пришлось вызывать транспорт с завода. Как это мы сделали, я не помню, только знаю, что через несколько часов за нами приехало несколько повозок, в которые были запряжены лошади. Мы положили свои вещи в повозки, а часть людей пересела в сани. Ехать в санях оказалось невозможно, поэтому мы сочетали поездку в санях с пробежкой за ними.

По прибытии на завод нас определили в дом, отобранный у богатого мужика, в котором мы и задержались, заняв второй этаж. Потом нас определили по частным квартирам, где мы и жили по три-четыре человека в доме. Спали на нарах все вместе, так как отдельных кроватей не было.

Решив вопрос с жильем, надо было решать вопрос с питанием. На заводе нам предложили ходить в столовую, но она работала только днем и могла обеспечить нас одним обедом в сутки, а дальше – как сумеем! В поселке была столовая, где питались советские партийные работники и часть интеллигенции. Туда нас прикрепить завод не смог, поэтому мы пошли в РК ВЛКСМ, и там нас обеспечили питанием.

Столовая завода была организована в помещении склада, который не имел потолка под крышей. Под влиянием пара снег на крыше таял, и к обеду начиналось усиленное капание воды на столы, установленные вдоль помещения столовой. То есть вы обедаете, а вам с потолка идет добавка!

Пережив это, мы прошли практику, получив некоторое представление о производстве. Для нас был организован участок, где мы постигали премудрости слесарного дела. Нас ознакомили с механическим и прессовым производством. Некоторые ребята, имеющие станочные специальности, работали на станках, за что им платили больше, чем нам, не имевшим квалификации.

Поездки на другие практики были более веселыми, но эффективность их была примерно такой же.

На первом курсе, уже во втором семестре, после практики, руководство техникума решило попробовать так называемый лабораторный метод обучения. Для этого преподаватели прекратили чтение лекций в аудиториях, содержание предметов разбили на темы, а нас поделили на бригады, в которых мы самостоятельно прорабатывали материалы, составляли конспекты. А затем, когда проработки заканчивались, бригады приглашались на собеседование с преподавателями, которые и решали, поставить зачет по теме или нет. И если нет, то студенты продолжали с преподавателями дорабатывать данную тему, а затем приглашались на повторное собеседование.

На практике это свелось к тому, что наиболее сильный студент в бригаде читал материалы и диктовал конспекты всем остальным, а на собеседовании оказывался главным докладчиком.

Зачеты шли везде не одновременно, и не только потому, что преподаватели не могли проводить собеседование в одно и то же время в нескольких бригадах и с каждым лично, но и потому, что не во всех бригадах начали проводить обучение в одно и то же время. Тем более что формирование самих бригад шло во втором семестре постоянно, когда мы только начали притираться к друг другу и старались группироваться с учетом жилищного расположения и наличия способностей, а также личных симпатий.

Довольно быстро выяснилось, кто на что способен. В нашей бригаде роль заводилы пришлось взять на себя мне. Читать учебные материалы умели почти все, а формулировать смысл прочитанного, то есть составлять конспект – мало кто. Такой опыт я приобрел еще в школе, потому эти задачи упали на меня.

Этот метод создал условия для распада каких-то групп, так как собеседования с заведующим курса и бригадами шли в разные дни и разными темпами. В связи с этим встал вопрос о создании бригад с равными темпами подготовки, чтобы рядовые бригады могли окончить техникум раньше установленного срока.

Такие бригады и были созданы в Московском авиационном институте. Судьбу этих бригад я не знаю, а в техникуме от формирования таких бригад отказались, так как в этом случае весь учебный процесс расползался во времени. Кроме того, в этой ситуации было трудно организовать и увязать с учебой прохождение производственной практики.

Наблюдая такую картину подготовки «красных специалистов», я с ужасом думал, каких же профессионалов выпестуют из этих оболтусов, особенно если учесть, что многие даже не чувствовали своей ущербности и мало старались поднять уровень теоретической подготовки. Я понял, что выполнить задание партии по подготовке специалистов из среды рабочего класса нереально. Из такого контингента настоящих специалистов подготовить невозможно. Так мы проучились весь первый курс. Были два раза на практике и окончили два семестра теоретической подготовки.

Преподаватели тоже были разной степени подготовки и опыта. Некоторые – хорошие, с опытом работы в техникумах или институтах, а другие – откровенно слабые педагоги, которые удерживались на работе, лишь благодаря той системе преподавания, когда шла проработка и конспектирование материалов отдельных тем и сдачи зачетов преподавателю. При этой системе не сразу разберешься, что знают ученики, а что знает преподаватель, а как он умеет преподавать – вообще не поймешь. Это привело в дальнейшем к возникновению трудностей в понимании последующих материалов и тем предмета.

Осенью 1932 года, когда вышло постановление ВЦИК, руководство техникума начало присматриваться к преподавателям, и кое-кого попросили уйти, а главное – одновременно отчислили из учебного заведения свыше сотни студентов. Это дало возможность поднять уровень обучения, так как удалось повысить уровень требований, что заставляло нас больше думать об учебе, тем более что на производство нас стали посылать значительно реже, увеличив на год срок обучения.

Количество преподавателей соответствующих квалификаций, благодаря все тому же постановлению, выросло. Увеличился на год срок обучения в техникумах и вузах, и при этом сокращена практика, а также введены дипломные и проектные работы, которые нужно выполнять в течение всего учебного времени. В учебных заведениях появились государственные экзамены, в том числе в университетах, а также в медицинских, педагогических и других вузах.

Учитывая все эти трудности, разговоры о новаторстве быстро закончились, и мы продолжили заниматься по-старому. Была восстановлена система лекций и практических занятий, проводимых преподавателями. Новые люди из числа преподавателей, как и все эти мероприятия, подняли уровень подготовки, и, начиная с нашего выпуска 1935 года, можно сказать, техникум стал выпускать полноценных специалистов. Так что ребята с нашего курса пошли на производство подготовленными людьми. Некоторые из них имели успех в своем деле и заняли видное положение.

Занятия в бригадах, поездки на практику и зачеты разбили группы на отдельные компании из ребят, которые имели больше общих интересов и были ближе друг к другу по уровню развития. Так появились и у меня друзья, более и менее близкие, но симпатизирующие друг другу.

Я сдружился со студентом, приехавшим из Сормово, который был старше меня на четыре года. Он уже стал большим и красивым парнем, пользовавшимся успехом у девушек. Это был Анатолий Усов, с которым мы дружили до выпуска из техникума. Он ушел несколько раньше, так как не мог смириться с жизнью на стипендию, а помощи брать не хотел – до учебы он жил самостоятельно примерно пять лет.

Среди друзей была девушка Маруся, старше меня на год. Училась хорошо, до техникума окончила среднюю школу. Маруся была серьезная, доброжелательная. В техникуме, уже в конце учебы, сдружилась со студентом другого отделения Ауривым, красивым парнем, который отлично учился. Они поженились и остались на заводе № 21 им. А. С. Енукидзе, где он, немного поработав на производстве, ударился в общественную деятельность, стал секретарем парткома завода. В войну был парторгом, на заводе получил кучу орденов и медалей, пользовался большим авторитетом в обкоме, в ЦК и в министерстве. Но это так его избаловало, что он, почувствовав бесконтрольность, начал пить. Спился до безобразия, был освобожден от должности и переведен куда-то на завод завпроизводством, где и пропал в неизвестности.