Текст книги "Я не был баловнем судьбы"

Другая моя подруга, Лиза Розанова, тоже окончила школу второй ступени. Она происходила из хорошей семьи, была очень сдержанным и дружелюбным человеком. Куда пошла Лиза после техникума, я не знаю, но ее спокойствие и наши интересные разговоры помню до сих пор.

В 1933 году наш техникум был перебазирован в верхнюю часть города, на территорию, принадлежавшую заводу № 21.

Мы тогда испытали много трудностей, особенно с наступлением холодов. Учебный процесс начал периодически останавливаться, и всех студентов перебросили в помощь строителям, после чего недели за две-три недоделки были в основном устранены, и учеба возобновилась.

Первые два года на учебу в техникум я ездил сначала из района Канавино, а потом от автозавода. Городской транспорт работал исключительно плохо, так как трамваев не хватало, а на Автозаводскую линию не поступало достаточно электроэнергии. Из-за плохого движения трамваев мы часто ходили пешком. Иногда трамвай шел со скоростью пять-шесть километров в час – в пасмурную холодную погоду и особенно зимой в вагонах мы вообще замерзали. И тогда периодически выпрыгивали из вагонов и шли параллельно с трамваем, чтобы согреться.

При тогдашнем состоянии городского транспорта мне приходилось тратить на дорогу около пяти часов, что лишало возможности заниматься серьезно. Хоть я успешно учился и имел отличные оценки почти по всем предметам, мне эта учеба уже не нравилась, и я решил уйти, чтобы раньше поступить в институт.

Для этого я решил добиться исключения из техникума, так как просто уйти мне не позволил бы отец. Я стал посещать техникум когда придется, с большими опозданиями или еще до окончания занятий уезжал домой. Меня наказывали за недисциплинированность – сначала по линии комсомола, а затем и по административной линии. Идя этим путем, я добился, что в конце 1933 года меня исключили из комсомола, а в январе 1934 года и из техникума. Этим я сильно огорчил отца, так как он был сторонником продолжения учебы.

После техникума пришел на Горьковский автозавод, где меня направили мастером-распределителем в экспериментальную мастерскую БРИЗа (бюро рационализаторов и изобретателей) при отделе подготовки производства. Там я проработал всего полгода и летом 1934 года поехал в Москву сдавать экзамены в Московский механико-машиностроительный институт имени Баумана. Экзамены сдал, но не прошел по конкурсу. Как это получилось, я не очень понял, так как у многих принятых были отметки не лучше моих. Я заявил несогласие с решением приемной комиссии, и они, чтобы успокоить меня, занесли мое имя в список кандидатов и обещали этот вопрос решить в сентябре, а мне предложили посещать занятия не будучи студентом.

Я поколебался, прождал почти весь август, но ввиду того что у меня не было запаса денег, а отец обеспечить мое содержание без стипендии не мог, так как у него на иждивении было еще пять человек, пришлось все бросить и ехать домой.

Прибыл я на завод с опозданием примерно на неделю или десять дней. Отдел кадров не допустил меня к работе, и я оказался не только не студентом, но и безработным, а значит, без продовольственной карточки.

Я заявил протест и потребовал направление на работу в другое подразделение завода. Там решили этот вопрос рассмотреть еще раз, а делалось это не спеша. Оказавшись в критическом положении, я стал искать выход и нашел его, поступив на учебу в Горьковский сельхозинститут, где был недобор и заявления принимались до сентября месяца. Сдал свое заявление и по справке о сдаче экзаменов в московский институт был зачислен студентом без экзаменов.

С первого сентября я приступил к занятиям в институте и получил продовольственную карточку, но мой конфликт на автозаводе продолжался, так как отдел кадров не совсем согласен был с моим увольнением. Проучившись неделю, я получил приглашение на автозавод по поводу решения вопроса устройства на работу.

Долго думал, как быть. С одной стороны – учеба в институте, а с другой – работа по специальности. Решил, что поскольку я никогда не интересовался сельским хозяйством и животноводством, то вряд ли получу удовлетворение, если окончу этот институт. Кроме того, после института могут направить на работу в деревню, куда я никак не хотел возвращаться, так как всего три года назад уехал оттуда с удовольствием. Поэтому я решил уйти из института и поступил на работу конструктором в отдел главного механика опытных мастерских.

Там я почувствовал себя на месте. Опытные мастерские были несколько обособленным подразделением автозавода, и работа там была спокойной, а это было хорошо, так как я не оставлял мысль поступить в Москву и должен был готовиться к экзаменам.

Мастерские выполняли работы по приспособлению двигателей автомашин для установки их на комбайны. Работа в отделе с механикой была для меня интересной, справлялся я с ней успешно и до сих пор помню свой первый опыт разработки конструкции ограждения ремня воздуходувки вагранки.

Куда делись старые ограждения, я не видел и даже не знал, какими они были. А старший мастер сказал, что ограждение надо сделать солидным, так как приводной ремень тяжелый, прорезиненный, центрированный и незащищенный. Ограждение должно стоять от него на расстоянии около двух с половиной метров.

Я решил, что основу ограждения надо сделать из уголков размером пятьдесят сантиметров на пятьдесят. Боковые стенки дверцы для обслуживания сделал тоже из уголков, только меньше.

Когда ограждение было изготовлено и я увидел его исполненным в металле, то испугался, ведь получилось нечто слишком солидное и тяжелое. Вносили его в помещение воздуходувки несколько человек и установили, укрепив на фундаменте.

В процессе эксплуатации выяснилось, что ограждение действительно защищает от опасности, даже если ремень разорвется и ударит по нему. Но оно значительно усложнило работу шорника при регламентированных работах, когда ему необходимо снимать и отодвигать листы ограждения. Поэтому через несколько месяцев мое творение было заменено почти таким же, только изготовленным на базе уголков – с полосой металла размером двадцать пять на тридцать сантиметров. Это стало хорошим уроком для меня на будущее.

За зимуя подтянул слабые места в знаниях за среднюю школу, а их было немало, так как, по сути дела, фундаментального среднего образования у меня не было. Собирал его по частям, и в соответствии с этим моя подготовка была «лоскутной».

Правильность принятого решения была доказана летом 1935 года, когда я успешно сдал экзамены и был зачислен студентом Московского механико-машиностроительного института имени Баумана еще на этапе собеседования в приемной комиссии.

На работе я успешно справлялся с обязанностями, так как основной моей работой было создание чертежей для запчастей, необходимых для ремонта станков и приспособлений для работы по ремонту станков, что не вызывало у меня каких-либо трудностей.

Коллеги по коллективу были весьма внимательны ко мне, так как я оказался всех моложе, и они это учитывали в наших отношениях, то есть не предъявляли мне трудновыполнимых требований.

Работая в этом коллективе, я получил более широкий круг общения, чем в экспериментальной мастерской БРИЗа, так как коллектив службы механика был значительно больше. Это дало мне возможность наблюдать большее число людей, знакомиться с их взглядами на жизнь и рабочие дела. Я получил определенный заряд, который помог выработать свои правила общения с людьми различного общественного положения. А главное, работа в мастерской позволила ознакомиться с различными подходами к решению проблем в быту и обществе.

Вот с таким, пока еще малым жизненным опытом я отправился в столицу, чтобы получить высшее инженерное образование и осуществить мечту всей моей жизни.

Глава IV
Учеба в институте

На всю жизнь в памяти сохранилась та радость, которую я испытал, узнав, что стал студентом! Не знаю, была ли она усилена тем обстоятельством, что случилась после преодоления трудностей и несколько запоздала. Моей мечтой было поступление в институт в 1932 году после школы второй ступени. Но в шестом классе я чуть не сошел с прямого пути, а потом школы второй ступени были запрещны, поэтому пришлось идти долгим путем, что совместилось с неудачами. А экзамены в 1934 году и вовсе отодвинули воплощение моей мечты на 1935 год.

Не знаю, насколько это было плохо, потому что были и положительные моменты. Неудачи в шестом классе заставили меня задуматься и серьезнее относиться к учебе и к роли труда и усердия в постижении наук. После всех этих событий я ни разу не думал бросать учебу, хотя до 1937 года мне пришлось пережить большие трудности материального порядка. Я искал пути облегчения трудностей и набирался терпения.

А. Г. Полюшков, 1935 г.

Некоторым положительным моментом стало то, что в предвоенные годы высшая школа постоянно повышала уровень подготовки специалистов, и это объективно отразилось и на мне как на выпускнике 1940 года.

Через две недели после поступления начался первый учебный год в институте. Перед началом занятий меня, как иногороднего студента, поселили в общежитии Лефортовского студгородка, где я и прожил до конца обучения. Общежитие было построено в начале тридцатых годов и состояло из множества комнат, каждая площадью около двадцати квадратных метров, в которые вселялось по три студента. Все мы были из разных краев и из различных учебных потоков, состоявших примерно из ста двадцати студентов. Наше общение позволяло получать полное представление об уровне лекторов и преподавателей, ведущих семинары в группах, а также о студентах.

Московский механико-машиностроительный институт имени Н. Э. Баумана, 1933 г.

В течение учебного года многие из студентов не выдержали темпа обучения, а многие испытали большие затруднения в освоении ряда наук, особенно математики, механики, черчения. Поэтому к концу года около сотни студентов из девятисот принятых покинули институт. Кто просто бросил, а кто перешел на учебу в другие вузы.

С точки зрения возможности учебы особых претензий к общежитию не было, но имелись недостатки, связанные с нашей постоянной беднотой, так как жить на стипендию в восемьдесят семь рублей было трудно. С переходом на следующий курс стипендия возрастала, но дорожала и жизнь, так что студент всегда оставался нищим. Если ему не помогали из дома, то он постоянно был голоден. А тех, кому не помогали, оказалось больше половины.

Наконец наступило 1 сентября, и мы пошли на лекции с распределением по группам и потокам. Об этом мы договорились еще до начала учебы и записали себе в расписание разделенные лекции и занятия на первый семестр.

Первыми в нашем потоке были лекции по высшей математике. Лектор, сравнительно молодой мужчина, читал их несколько вяло, и потому его не всегда особо слушали. Поначалу у меня не возникало большого интереса, но дальше лектор читал хорошо и обстоятельно, в стиле Московского университета. Так что мы привыкли и были довольны.

Лекции по другим предметам читали преподаватели примерно уровня доцента, то есть мастера своего дела. И чувствовалось, что они дают нам достаточную подготовку.

Весьма эффектно читал лекции заведующий кафедрой начертательной геометрии и черчения Х. А. Арустамов. Он настолько наглядно использовал диапозитивы в процессе лекций, что превращал этот установочный предмет в интереснейший и неповторимый для каждого будущего инженера.

Руководимая им кафедра была укомплектована крупнейшими специалистами своего дела, которые вели занятия со студентами очень обстоятельно и много-много помогали им. Но на зачетах они требовали знания предмета и выполнения графических работ беспощадно. Эта кафедра вносила самый большой вклад в отсев студентов с первых двух курсов, так как многие не могли выдержать нагрузку по этому предмету и уходили в другие учебные группы и отделения.

Особенно страдали от этого предмета девушки, которые часто шли в наш институт потому, что имели хорошие оценки по математике и физике в школе. Они надеялись, что этого достаточно для успешного обучения в Бауманском институте. К сожалению, нередко оказывалось, что это не так. И они, промучившись и проплакав несколько месяцев, все-таки уходили в какой-нибудь другой вуз, а то и просто теряли год учебы.

Строгость преподавателей служила поводом к снижению потока абитуриентов. Они говорили: зачем идти к вам, если потом вы все равно нас выгоните! Особенно сильно это проявилось с набором 1936 года. Этот год многие школьники закончили с золотой и серебряной медалью, но в итоге многие медалисты оказались липовыми.

Еще до зимней сессии часть из них покинула институт, почувствовав, что с их подготовкой они все равно не удержатся на курсе.

А в институте из-за этого набора началась паника! Да такая, что директору института А. А. Цибарту пришлось устраивать общий сбор студентов первого курса в актовом зале и обращаться к ним с успокаивающей и призывающей пройти испытания без страха речью. Директор боялся, что хоть и был выполнен план набора студентов, но в такой ситуации он будет сорван. Несмотря на то что больше половины участников мероприятия были медалистами, именно они ушли из института из-за неуспеваемости. В последующих наборах наплыв медалистов был меньше, и отсев первокурсников уменьшился.

На меня произвела хорошее впечатление постановка лабораторных работ на курсе физики и химии. Лаборатории были хорошо оборудованы, как и методические кабинеты. И руководство мотивировало нас к работе в них, призывало тщательно изучать материал. Так что, прислушавшись к вступительной речи директора и преподавателей, можно было самостоятельно вспомнить теорию и провести лабораторную работу.

Преподаватели, которые вели группы, были высокопрофессиональными специалистами и внимательно относились к студентам, вовремя оказывая им помощь, если видели, что в ней есть нужда.

Мне, да и другим студентам, нравился преподаватель кафедры химии Василий Васильевич Фролов, который был лишь немного старше нас, но считался весьма подготовленным специалистом. Вел он себя свободно, разговаривал весьма отстраненно, но при этом объяснял материал доходчиво, мы все его очень любили. Позже он стал профессором, директором и заведовал кафедрой весьма успешно.

Пройдя двенадцать циклов занятий по расписанию, мы почувствовали уверенность в себе, и время потекло быстро, приближая нас к сдаче зачетов и подготовке к экзаменам по предметам, которые были объявлены в зимнюю сессию. Этот процесс прошел далеко не у всех одинаково гладко. Некоторым пришлось пережить чувство горечи поражений и последующих переэкзаменовок.

Однако меня миновали неудачи. Правда, за успех по физике пришлось сразиться с экзаменатором. На экзамен пришел преподаватель, не знающий нашу группу. С виду он был строг и суров, ему никто не хотел отвечать по билету, и тогда я, увидев его свободным, сел к нему за стол. Он выслушал меня, просмотрел решение задачи и сразу заявил, что я знаю предмет и он ставит мне хорошо. Я ответил, что с оценкой не согласен, так как не хорошо, а отлично знаю физику, и в объеме большем, чем требовалось подготовить к экзамену. Я учился по университетскому учебнику, поэтому считал, что могу ответить на отлично. А он удивился, посмотрел на меня, настырного, и начал гонять дальше, задавая всякие вопросы. Но я тоже вошел в раж и отвечал ему на все вопросы на уровне университетского курса. Он немного погонял меня и заявил, что действительно оценивает мои знания на отлично, на чем мы мирно и разошлись.

Это был единственный случай, когда я поспорил с преподавателем из-за отметки, а дальше принимал то, что давали, так как считал, что оценка на экзамене знаний не прибавляет.

После окончания экзаменов на радостях я поехал в Горький к родителям, где вместо обеда в студенческой столовой с удовольствием ел любимые мясные щи и пшеничную кашу на молоке с маслом или макароны с мясом. Этими обедами я объелся вволю, испытывая удовольствие, какое доступно только изголодавшемуся парню двадцати лет со здоровым желудком и отличным аппетитом.

Каникулы, к сожалению, быстро прошли, и пришлось возвращаться в свое веселое общежитие, где вечерами, по установленному порядку, на протяжении всех пяти лет обучения в институте гасили свет.

Хотя разнообразия в жизни было все-таки мало, иногда я посещал дядю Петю с теткой Симой, живших в Москве у Новодевичьего монастыря. Больше, к сожалению, ездить было не к кому, но для меня время бежало быстро. Незаметно подошла весенняя сессия.

Готовясь к этой сессии, я испытал трудности с чертежами, нужными к зачету. Надо было подготовить лист скалькированного чертежа, а я не любил этого делать, ведь навыка копирования не имел. К тому же я этот лист откладывал до тех пор, пока возможно, и пришлось делать его в предпоследний день перед зачетом, отбросив остальные дела и занятия. Чтобы правильно выполнить задачу, спешить нельзя, так как, не имея опыта, я мог испортить лист и всю работу. А когда начал трудиться в допустимом темпе, понял, что придется чертить до рассвета.

Утром после завтрака пошел на зачет, работу приняли, но поставили только хорошо. Такую же оценку по черчению я получил и в зимнюю сессию. Из-за низкого качества исполнения букв алфавита у меня не получался паспорт работы так, как надо – четко и красиво. Эта оценка пошла в диплом.

Несмотря на то что на втором курсе я получил отличную оценку по черчению, этот урок послужил мне сигналом о недопустимости откладывать задания на потом. Но я учел его лишь частично и на втором курсе запустил занятия по математике и прикладной механике, за что опять поплатился тем, что получил удовлетворительную оценку, так как в это время отметку «хорошо» получить было невозможно. Ее отменили!

Сужение реестра оценок стало частью реформ в системе образования, нанесших вред качеству подготовки специалистов. Многие студенты не могли подниматься до отличных оценок, а оценки «хорошо» исключили из оценочного реестра. Тогда многие студенты стали учиться на удовлетворительно, превратившись из хорошистов в троечников.

Кому и зачем это понадобилось, как обычно, не было понятно, но за два года накопилось много троечников. И чтобы не обижать хороших и серьезных студентов еще до получения диплома – а многие хотели окончить вуз с отличием, – пришлось вернуть «хорошо», ведь норма на тройки стала доходить до 30 % от всех дипломов, включенных в учебный план. И после восстановления в правах оценки «хорошо» за последние два года учебы я не получил ни одной тройки.

Режим нашего общежития был таким же, как всегда – задания я успевал выполнить в вечернее время, потом было общение с друзьями. В это время завершался вечерний выпуск лекций, после которых отключался свет – видимо, чтобы мы легли спать и хорошо выспались до утра.

С целью подъема культурного уровня студентов и повышения интереса к наукам в институте устраивались лекции наиболее известных и авторитетных профессоров московских вузов. Они читали лекции по общей методике обучения, а также о проблемах и перспективах развития тех или иных наук. Аналогичные лекции на различные темы проводились и в лекционном зале Политехнического музея.

В поисках пути становления себя как личности и специалиста я часто посещал лекции и почти всегда получал большое удовольствие и пользу, так как в них было много ответов на конкретные вопросы, возникавшие у любого студента. Там же можно было услышать рекомендации по чтению литературы, позволяющей самостоятельно овладеть каким-либо предметом или хитростями самовоспитания.

В этом смысле студенты московских вузов имели несомненное преимущество перед провинциальными. Из прослушанных лекций мне запомнились выступления профессора И. Н. Веселовского, ученика Николая Егоровича Жуковского, который был не только крупным специалистом по теоретической механике, но и прекрасно эрудированным методистом научной работы. Также он знал древние и современные языки. Чтение этих лекций сопровождали различные и очень интересные комментарии, что повышало интерес к предмету.

О диалектическом материализме нам рассказывал профессор Владимир Николаевич Сарабьянов, который часто выступал в полном зале и у нас, и в Политехническом музее. На его лекции всегда приходило много народу, и все слушали с большим благоговением.

Лекции он читал без конспектов и начинал выступать за кафедрой, но уже через несколько минут спускался в аудиторию и ходил по проходам, разговаривая со слушателями. Он был глуховат и определял по лицам, насколько интересны его рассказы слушателям.

Свое изложение Сарабьянов вел нестандартно, что было необычно и вызывало недовольство организаторов пропаганды. Он об этом знал и часто довольно зло высмеивал ведущих официальных философов вроде академика Митянина и других. Его как философа обвиняли в меркантилизме, в ответ он выпустил брошюру, где признавал некоторые свои недостатки, но выкладывал полностью свои идеи и взгляды.

Его лекции по истории диалектики в нашем институте также были захватывающими, интересными, будоражили мысли слушателей. Некоторые студенты на его занятиях не писали конспектов, желая наслаждаться самой лекцией, а потом бегали по курсам, выпрашивали конспекты. Мой конспект его лекций обошел все группы, так как был наиболее полным. Имея такой конспект, я мог подготовиться к экзамену.

Для расширения кругозора или во время подготовки я отправлялся за первоисточником в зал библиотеки имени Ленина. Читал «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше, поэтому имел собственное представление о философии, а не пересказанные его слова много раз в разной литературе. Там же, в библиотеках, я познакомился с некоторыми другими произведениями разных авторов и по соответствующим ниточкам из лекций профессора Веселовского составил свои суждения.

Мне понравились его рассуждения о роли выдающихся людей науки, которые на фоне истории развития цивилизации горят, как свечи в темноте. Он рекомендовал молодежи больше читать книг о жизни и деятельности великих ученых и по возможности извлекать больше примеров для построения системы самовоспитания.

На своем опыте я убедился, что посещение факультативных лекций имеет большее значение для формирования будущего специалиста, чем лекции основного цикла, так как последние имеют выверенный материал, в то время как дополнительные учат проводить собственный анализ. Они дают больше инструментов для понимания жизни. Подобное изучение различных предметов разжигает страсть к познанию. Они, как форсаж в двигателях, выводят человека на более высокую орбиту, поэтому я посещал много факультативных лекций по специальным и главным математическим дисциплинам, изучал теории колебаний, а еще бывал на лекциях академика Н. Н. Лузина по теории иррациональных чисел, которые он прочитал в 1936 году на мехмате МГУ.

Такие лекции не просто давали новые сведения о предметах, не изучавшихся на курсе, но и вселяли уверенность в способность овладеть знаниями путем самостоятельного обучения. Кроме того, они раскрывали секрет, что нет неинтересных наук, а есть науки познанные или неизвестные. Познанные науки всегда очень полезны, и ты можешь не только найти в них интерес, но и суметь применить их в жизни и работе.

Во второй половине тридцатых годов усилилось повышение уровня политической грамотности. Увеличивалось число учебных часов по общественным наукам. Так, если раньше обучение по этим дисциплинам завершалось на третьем курсе, то с 1938 года оно продолжалось и на четвертом. И так до тех пор, пока в конце семидесятых годов не были введены на пятом курсе вузов государственные экзамены по научному коммунизму. На этом настоял ЦК КПСС по инициативе М. А. Суслова. Эта мера стала ярким доказательством непонимания со стороны высшего политического руководства страны сути политпросвещения и его влияния на людей и дела в экономике страны.

Система политического просвещения за 60-летнее существование страны разрослась как раковая опухоль. Обучались все и всю жизнь, невзирая на уровень образования и ученую степень, а также желание обучаться. В итоге люди испытывали чувство отвращения к предмету из-за пустой траты времени.

В мое время первые два года обучения велись на общетехническом факультете, где учились все вместе, без разделения по специальностям. За это время студенты изучали общетехнические дисциплины, а после переходили на специализированные факультеты, где и обучались последующие три года.

При этой системе студент получал подготовку по общим теоретическим предметам, таким как математика, физика, химия, сопротивление материалов, теоретическая и прикладная механика, детали машин, черчение, начертательная геометрия, технология металлов, литейное дело и другим. За два года формировалось представление о характере инженерных специальностей, и студент мог выявить свои наклонности, так как не все мечты юности можно осуществить, многие из них просто не сбываются.

Наряду с лекциями и лабораторными работами происходило производственное обучение инженерным технологическим дисциплинам в мастерских и лабораториях соответствующих кафедр. Хорошо были организованы работы в мастерских кафедр литейного производства, которые были оборудованы современным оборудованием. Студенты учились в мастерских кафедры обработки металлов и кафедры металлургических станков, в лаборатории кафедры сварочного производства. Все они были вновь построены и хорошо оборудованы.

Пока существовал общетехнический факультет, распределение по специальностям всегда проводилось спокойно. Оно устраивало как студентов, так и факультеты, которые получали оптимально подобранных студентов с желанием продолжать учебу.

Производственное обучение в вузе шло по двум каналам. Сначала в лабораториях – литейного производства, обработки металлов давлением (кузница), металлорежущих станков и обработки резанием, сварочного производства, металловедения и других. Поучительно, например, вспомнить работу в лаборатории кафедры металлургии и термической обработки. Затем обучение шло на специализированных заводах, где проводилась практика. На производствах студенты знакомились с реальными условиями и писали соответствующие отчеты о практике.

Мы проходили одну или две практики и еще преддипломную, когда студент, в соответствии со своим дипломным заданием, собирал необходимые материалы, на базе которых разрабатывал свой проект. Позже он защищал его публично или закрыто, если задание носило секретный характер.

Когда мы учились на втором курсе, в учебный план были внесены изменения, которые привели, к сожалению, к некоторому ухудшению качества подготовки. Было принято решение об уменьшении количества часов семинарных занятий и увеличении часов лекций, с тем чтобы окончить курс математики в третьем семестре.

В начале тридцатых годов математику изучали на первых двух курсах, и это изменение привело к тому, что теория была прочитана в полном объеме, но она повисла в воздухе, так как занятий для решения задач по теории рядов дифференциальным уравнением, кратным интегралом и ряда других разделов уже не было. Студенты плохо усваивали прочитанные лекции, хотя они были весьма интересными. В результате на экзаменах они могли получить двойки и тройки. Я лично слабо знал эти разделы и регулярно ощущал это всю жизнь. Незнание мешало, отвлекало на изучение соответствующих разделов при решении практических задач.

Тогда же, на втором курсе, нас ожидало новшество: в связи с ликвидацией в 1936 году Московского автомеханического института его студенты и профессорский состав были переведены в МММИ им. Н. Э. Баумана.

Почему так произошло? Институт успешно работал, и всего года за четыре с половиной до этого я сам читал в газете о том, что на производственной практике студенты автомеханического института показали лучшую подготовку, чем студенты МММИ им. Н. Э. Баумана. А тут вдруг появилась необходимость в его ликвидации, которая привела ко многим хлопотам и заботам как для студентов, так и для профессорско-преподавательского состава. Тут не обошлось без стремления к перестройкам и изменениям в высшем руководстве страны и партии.

Студентов из автомеханического распределили по потокам, и они сразу потеряли черты, присущие их вузу. На нашем курсе студентов автомеханического института было в четыре раза меньше, чем наших, поэтому их влияния на учебные процессы не ощущалось. Им просто пришлось приспособиться к нашим требованиям. Ну а кто не смог этого сделать, тот покинул институт.

Хуже обстояло дело со студентами старших курсов, но, поскольку в МВТУ обучение студентов малыми группами было делом привычным, были преодолены и эти трудности и все, кто мог, дошли до диплома инженера вполне успешно.

Еще одно новшество ожидало нас в конце первого семестра, и состояло оно в том, что пришло сверху указание о расформировании групп по ряду специальностей, в которые вводился новый учебный план. Срок обучения увеличивался до пяти с половиной лет, вводилась усиленная военная подготовка, выпускникам присваивалось звание лейтенанта запаса, и они освобождались от службы в армии.

Многие студенты тогда с охотой согласились и перешли в эту группу, а нас, оставшихся в нормальных группах, перемешали дальше, как фишки, и сформировали новые группы и потоки, в которых мы и занимались весь второй семестр. При этом кому-то повезло, а кому-то не очень, так как все это сопровождалось сменой лекторов и преподавателей.

Весной прошло распределение по специальностям, которое было почти добровольным. Все указывали две или три приемлемые для себя специальности, на основе которых и комплектовались специализированные факультеты. Заявки хорошо успевающих студентов были удовлетворены сразу, остальные либо получили выбранную специальность на второй или третий раз, либо были направлены на факультет, не соответствующий их желаниям. Последних оказалось очень мало, им быстро объяснили суть решения, и они почти все безропотно согласились, так что ни весной, ни позднее инцидентов с выбором специальностей не было.

Еще до поступления в институт я прошел работы на заводе и заинтересовался гидромашинами, поэтому подал заявление на факультет тепловых и гидравлических машин по специальности «насосы и гидротурбины», куда меня и зачислили.

Так я стал учиться на факультете ТГМ, в группе НГТ («насосы и гидротурбины»). Группа была непривычно для факультета многочисленной – двадцать четыре человека. Тем не менее она оказалась меньше групп на общетехническом факультете.

На нашу специальность и на специальность «двигатели внутреннего сгорания» (Д В С) шли, да и допускались, только хорошо успевающие студенты. Цикл дисциплин состоял из предметов, освоить которые можно было, только имея основательную математическую подготовку. Да и требования к студентам, внедренные заведующими кафедр профессором И. И. Куколевским и Е. К. Мазингом, выдерживали далеко не все. Несмотря на то что профилирование шло на третьем и четвертом курсах, некоторые студенты были вынуждены покидать группу и уходить на другие специальности. Из нашей группы ушли с четвертого курса два студента.