Текст книги "Собачьи похороны"

А как «тараканье молоко» воздействует на человеческий организм? – я по– прежнему пьяно фиглярствовал, и сильная тревога, свирепствовавшая в душе Лузгина, не передалась мне даже в самой малейшей степени.

Поэтому ничего не было удивительного в том, что я полностью проигнорировал его дальнейшие слова:

Оно глубоко проникает в клетки и взрывает изнутри человеческое ДНК, провоцируя необратимый мутогенный процесс ураганного характера. В мире уже пропали бесследно тысячи людей непосредственно после похорон своих любимых собак, проведенных при навязчивом содействии Американской Кинологической Церкви! Ничуть не ошибусь, если скажу, что тебя избрали Чтецом! Я прав?

Каким чтецом?

Тебе сегодня ночью предстоит читать в собачьем храме так называемую «отходную молитву» по издохшему кобелю?

Да, и я получу за это тысячу «баксов»! – хвастливо ответил я Лузгину.

Краем глаза я заметил, что в нашу сторону быстрым энергичным шагом направляются двое высоких плечистых ребят, смахивавших на профессиональных сотрудников службы безопасности.

Держи, это – противоядие, может поможет! Обертку не выбрасывай – внимательно прочитай напечатанный на ней текст! И под любым предлогом постарайся не попасть в собачий храм, это не храм, это – инкубатор чудовищ! А в книге, которую тебе подсунут вовсе ни какие не молитвы, а – тексты сложных кабаллистических формул, вызывающих из небытия Гимбулангов – гончих псов Преисподней! – испуганным сдавленным шепотом успел произнести он, торопливо сунув мне в руку упаковку каких-то таблеток.

Я автоматически зажал таблетки в ладони и незаметно для подошедших сотрудников службы собственной безопасности АКЦ сунул их в карман брюк.

Лузгину молча заломили за спину руки и увели куда-то прочь со двора. Я проводил его увод совершенно тупым равнодушным к чужой беде взглядом. Почти сразу ко мне подошла Олеся и с обворожительной улыбкой предложила подняться обратно в квартиру, на что я сразу же согласился.

В пустой пятикомнатной квартире в кратковременных перерывах между занятиями любовью, мы вволю пили различные сорта великолепного на вкус «тараканьего молока», с аппетитом ели десятки отменнейших деликатесных закусок и совсем не задумывались о ближайшем будущем, которое нас ожидало уже всего-лишь через несколько часов…

…Я очнулся лежащим совершенно раздетым посреди гостиной комнаты на голом паркетном полу, примерно на том же самом месте, где с утра был установлен гроб с забальзамированным телом Валтасара. За окнами уже темнело. Передо мной на коленях стояла улыбавшаяся Олеся, на которой не было ничего, кроме короткой прозрачной маечки.

Нам пора вставать, малыш! Скоро приедет отец Себастьян, чтобы отвезти нас на ночную службу в Храм.

Дикая головная боль стальным обручем сжала мне виски, внезапная острая тоска тупой иглой больно вонзилась в сердце. Некогда обворожительная брюнетка Олеся сейчас показалась мне обыкновенной дешевой шлюхой с истасканными обвисшими грудями и с блеклой невыразительной физиономией, радостно разинувшей рот в чисто собачьем оскале. Освежающим мою человеческую память неожиданным шквалом налетели красочные воспоминания о давно «ушедших в мир иной» маме и папе, о некрасивой, но преданной мне корректорше Эльке, о строгом главном редакторе, о любимой работе, почти обо всех сторонах нормальной человеческой жизни, оставшейся по ту сторону… собачьей квартиры…

Я издал глухое, коротко прозвучавшее, рычанье, рывком поднялся на четвереньки и с трудом пополз по направлению к валявшимся неподалеку брюкам, трусам, рубашке и носкам.

Тебе совсем плохо, да? – с притворным участием спросила, продолжавшая стоять на коленях, безобразная тварь, еще несколько часов назад казавшаяся мне самой прекрасной девушкой на свете. Давай я тебе принесу «Собачьих слез», выпьешь и тебе сразу станет легче.

Ой, нет! – прохрипел я, как раз нащупав сквозь ткань брючного кармана упаковку с таблетками Лузгина и осененный внезапной вспышкой спасительной, как мне показалось, мысли, Лучше я порыгаю над унитазом…, и, перекинув через спину брюки, медленно пополз к туалету.

Закрыв за собой туалетную дверь на шпингалет, я торопливо высыпал на ладонь несколько круглых желтоватых таблеток из пакетика, переданного мне Лузгиным, и торопливо проглотил их, запив спущенной из унитаза водой. Смятую обертку я хотел выбросить в ведро для использованных бумажек, но вспомнив последние слова Лузгина, разгладил ее, как мог, и поднес почти к самым глазам, чтобы разобрать мельчайший питет напечатанного текста. Из текста этого я почти ничего все-таки не сумел разобрать, а запомнилась мне лишь одна фраза или отрывок фразы: «… фермент антиликантротропина полностью гарантирует сохранение человеческой сущности и генного человеческого типа…» и дальше что-то мало понятное: «… рекомендуется выкинуть труп Пурккуэрца из гроба, не задумываясь над последствиями…». Я спрятал бумажку обратно в карман брюк и почти сразу услышал, как громко лязгнула замками квартирная дверь и, как в квартиру, громко возбужденно о чем-то споря, вошло сразу несколько человек. Очевидно было, что это вернулся «отец Себастьян» со своими присными и близкими.

А противоядие Лузгина между тем начало действовать и действие его выразилось прежде всего в том, что я почувствовал приступ настоящей звериной ненависти к собачьему священнику, разыгрывавшего из себя приятного, доброго и понимающего человека. Затем под сводами черепа у меня разорвалась атомная бомба невыносимой для человека боли, ослепив глаза вспышкой сверхновой звезды – я потерял сознание, окунувшись головой в унитаз.

«…Когда я очнулся, то сразу понял, что стоять на четвереньках – самая удобная и естественная для меня поза. Вместо кистей рук, сжатых в кулаки и до побеления упиравшихся в кафель туалетного пола я увидел широкие лапы, покрытые густой белоснежной шерстью и увенчанные крепкими розово-желтыми когтями. Я совсем не испугался тому невероятному факту, что превратился в огромного белоснежного Божьего Пса, призванного человеческим Богом разорвать гнусную пародию на себя, «отца Себастьяна» – так называемого прелата так называемой Собачьей Церкви. Я понял, что противоядие, вовремя данное мне самоотверженным офицером секретной службы, Лузгиным уже не способно было помочь моему телу, но зато помогло спасти мне мою душу и я мысленно поблагодарил моего старого друга.

А где наш дорогой Чтец?! – услышал я отвратительный голос «отца Себастьяна» и немедленно сгруппировал могучие мышцы, приготовившись к решающему броску.

А через пару секунд за туалетной дверью установилась полная тишина – меня, кажется, учуяли.

Медлить было нельзя.

Я мгновенно сгруппировался и навалившись на дверь передними лапами, надавил всей массой своего нового стокилограммового тела, легко выдавив ее с петель. Дверь с треском грохнулась о паркет квартирного пола, и я встретился взглядом со своими врагами.

Ах ты, сволочь!!! – выругался «отец Себастьян» и в мускулистых руках его появилась невесть откуда взявшаяся мексиканская наваха, сверкнувшая под светом люстры холодным блеском острого, как бритва, лезвия из нержавеющей стали. Шерсть на загривках семи сук-стаффордов встала дыбом, они угрожающе зарычали и изготовились к прыжку. Стараясь не смотреть на совершенно сбитых с толку, растерянных Пашу и Лику, на Лобубыкину, Борзятникова и Лялюшенко, я совершил самый смелый и полезный для человечества поступок в своей жизни – прыгнул на «отца Себастьяна», метя вцепиться ему в кадыкастое незащищенное горло…»…

…В очередной раз я очнулся на большом мягком диване (не знаю, каким образом худенькой невзрачной Олесе удалось меня туда перетащить аж из самого туалета) стоявшим возле стены в самой большой комнате квартиры, где несколько часов назад находился гроб с телом покойного пса. Во всей квартире было тихо и полутемно – на улицах стояли поздние сумерки и через оконные стекла внутрь комнаты проникал их тусклый серый свет. «О, Боже – так это оказывается был всего лишь сон!» – я слабо застонал и заворочался на диване. Тотчас же чья-то узкая теплая ладонь участливо легла мне на лоб, и я услышал голос Олеси:

Очнулся, милый?! – она оказывается все время моего, не-то сна, не-то обморока, сидела у меня возле изголовья и терпеливо дожидалась, пока я приду в себя.

Олеся – что случилось?! – тревожно спросил я, приподнимаясь на правом локте. – Что было со мною?! Мне приснился ужасный сон, будто бы я превратился в собаку и хотел кинуться на отца Себастьяна и вцепиться ему в горло – можешь себе такое представить?! И ты, как будто бы тоже превратилась в отвратительную собаку из той симпатичной девушки, в которую я безоглядно влюбился. Ты же не стала такой?! – все-таки в голове у меня продолжался сумбур, и на душе царило страшное беспокойство, как это обычно бывало у меня с жуткого похмелья. «Чего же я такого нажрался – какой дряни?!» – с тревогой я задавал себе один и тот же вопрос, тщетно пытаясь разглядеть в густеющем полумраке черты лица упорно молчащей Олеси и прочесть ее истинные мысли.

Где все?! Почему мы одни?! Ведь вроде бы я слышал, что кто-то приходил! – не мог я никак успокоиться, раздражаясь еще сильнее оттого, что Олеся пока не ответила ни на один из мною поставленных вопросов.

Ты разве забыл? – наконец-то хоть что-то сказала она. – Все были в Новом Храме – прощались с Валтасаром! Скоро и нам придет черед туда отправиться! Я же тебе уже говорила!

Куда отправиться-то?!

В Храм – читать отходную молитву по Пурккуэрцу Валтасару! Предлагала ведь тебе бокал «Собачьих слез» как огурчик себя бы сейчас чувствовал! А то, как на зло, взял и сожрал своего этого «алькальзельцера» – вот тебя сейчас от него и мутит!

Я же сегодня пропустил работу! – никак не среагировал я на упрек Олеси, потому что внезапно осенило меня, что говорится, как обухом по голове ужасное ощущение всей непоправимости происшедшего – случившегося впервые в моей жизни невольного прогула. – Говорила же мне Элька – «не ходите Константин Сергеевич на эти собачьи похороны!» внезапно я почувствовал, что кроме нас с Олесей в комнате присутствовал кто-то еще – кто-то внимательно смотрел на меня и прислушивался к нашему разговору. Я смутно разглядел фигуру человека, неподвижно стоявшую посреди комнаты. Я не мог точно рассмотреть его лицо, но в полумраке ясно различал его широко раскрытые глаза, которые не мигая смотрели на меня холодным бесстрастным взглядом. И тут я догадался, кто это был – Добрый Дрессировщик Могут!

Я не сдержался и легонько присвистнул, остро ощутив, как целые реки адреналина моментально превратили мою кровь в леденящий душу возбуждающий и жуткий коктейль – на какие-то секунды мною овладел первобытный внезапный страх, хорошо знакомый любому человеку, лицом к лицу оказывавшемуся в одной комнате с собственной смертью, явившейся незваной гостьей из неведомой страны Ниоткуда с целевым официальным визитом.

Я интуитивно догадался, что наиболее серьезные неприятности, связанные с похоронами Пурккуэрца Валтасара, еще только начинаются. Хуже всего выглядело то, что и Олеся, словно почувствовав присутствие рядом с нами некоей третьей злобной и могучей силы, отодвинулась от меня подальше, вдавившись в угол дивана и также, как и я, молча стала вглядываться в расплывчато темневшие огромные страшные глаза древнеегипетского Бога Гора, замаскированного под Доброго Дрессировщика Могута.

Я постарался взять себя в руки, чтобы окончательно не оказаться во власти беспросветной паники и мне это удалось сделать довольно быстро – я сосредоточился только на одном пункте рассуждений: каким способом мне поскорее покинуть эту квартиру с тем, чтобы никогда сюда не возвращаться и навсегда забыть свое пребывание здесь. На Могута я больше старался не смотреть, твердо убедив себя в том, что он все-таки не более, чем безмозглая деревянная статуя.

В квартире, между тем, сделалось почти полностью темно и повернувшись к тому углу дивана, куда, по моему мнению, испуганно забилась девушка, я позвал ее с тем, чтобы предложить не ездить в этот самый собачий храм на ночную молитву, а немедленно покинуть квартиру, пока нас некому было задержать. Она не отозвалась и даже не шелохнулась.

Олеся! – позвал я ее снова, но она опять не отозвалась и не шелохнулась.

Я изо всех, данных мне природой визуальных возможностей, вгляделся в искомый угол дивана, но ничего кроме бесформенного черного пятна не различил там. Через секунду-другую я понял, что не могу по какой-то ненормальной причине оторвать завороженного взгляда от пятна. Причина эта заключалась в том, что пятно, оказывается, слабо колыхалось в воздухе, как это обычно делают медузы в глубине морских вод. Я машинально протянул руку к черному пятну, еще, по совсем недавнему моему разумению, предполагаемому оказаться симпатичной молоденькой брюнеткой Олесей, в совершенстве владеющей большинством способов, описанных в «Кама-Сутре», чтобы доставить истинное наслаждение мужчине. Не успев постигнуть разумом того, что вот-вот должно произойти вслед за моим неосторожным движением с целью коснуться подозрительного черного пятна, я инстинктивно дернул руку назад, но сидевшая в углу дивана мохнатая черная тварь все-таки прокусила мне сразу два пальца. Я зажал пальцы рукой, каким-то непонятным и совершенно небывалым усилием воли заставив себя не закричать от неожиданности, боли и страха, а черная тварь, в которую превратилась Олеся, тяжело спрыгнула с дивана и неторопливо зацокала когтями всех четырех лап по паркетному полу куда-то вглубь квартиры.

После этого на месте до сих пор неясно темневших выпученных глаз Доброго Дрессировщика Могута ярко вспыхнули две круглые желто-зеленые точки, каждая размером не менее пятака выпуска тысяча девятьсот шестьдесят первого года, с хищно пульсирующими черными точками зрачков, впившимися в меня яростным взглядом, даже отдаленно не обещавшим ничего хорошего и гуманного. На стене, к которой был прислонен диван, загорелись жирные лиловые полосы какого-то сложного символического узора, под потолком, оказавшимся неизмеримо высоким, вспыхнули мощные люстры, тут же заполонившие помещение, оказавшееся вовсе даже и никакой ни квартирой, неприятным светом гнойного желто-зеленого оттенка.

Во всех чертах и мельчайших деталях я различил при вспыхнувшем свете Доброго Дрессировщика Могута, явившегося передо мной в своем истинном обличии – того самого собакоголового чудовища, дважды снившегося мне два месяца назад, о чем я упоминал в начале этого рассказа. Оно сидело на троне посреди не квартиры Паши и Лики, а в центре незнакомой мне громадной залы с высоченными потолками, поддерживаемыми капителями мощных колонн, расписанных цветными фресками на древнеегипетские религиозные мотивы.

Я понял, что, пользуясь моим бессознательным состоянием, меня давно уже перевезли в собачий храм и силой принудят сейчас читать меня отходную молитву над телом Валтасара. Я бросил короткий презрительный взгляд на укусившую меня за пальцы, на необходимое время принявшую образ очаровательной девушки, черную лохматую тварь, неторопливо уходившую вглубь храма и бросавшую на меня через плечо угловатые трусливые взгляды. Мне сделалось противно при мысли, что я несколько часов подряд, как у нас в народе говорят, «драл» беспородную собаку с подлой, злобной и коварной душой. Но на этих неприятных мыслях мне не дал зациклиться монстр, восседавший на троне.

Он раскрыл громадную пасть и гавкнул мне короткую фразу на симбиозе банального собачьего лая с древним языком гиксоссов, умершим и похороненным на каком-то заброшенным и забытыми всеми Богами, и людьми, филологическом кладбище еще задолго до рождения Рамзесса Второго:

Встань, сучье отродье!!!

Самое любопытное, что я прекрасно понял его слова без всякого переводчика и суеверный страх мой сразу же после осознания того, что именно прогавкала эта восставшая из под праха нескольких канувших в историю тысячелетий, богомерзкая тварь, бесследно испарился, уступив место настоящей тяжелой злости. Я даже и бровью не повел, и не подумав вставать, заложил ногу за ногу и дерзко прищурился на переставшее пугать меня чудовище. Но вот только вслух я ему ничего не мог ответить, так как ни слова не знал на мертвом языке гиксоссов. Моя реакция, тем не менее, заметно озадачила Дрессировщика Могута или Бога Гора, или кем там он точно был на самом деле. Во всяком случае, на его жуткой далеко вперед вытянутой морде четко проступило растерянное выражение. Но растерянность быстро прошла и с прежними повелительно-злобными интонациями он мне прогавкал:

Ты сейчас же, сучье отродье, начнешь читать отходную молитву по усопшему Пуркуэрцу Валтасару Экскью и у тебя не получится увильнуть от этой почетной и священной обязанности! И, если даже тебе, дерьмо собачье, придется лечь возле гроба Пурккуэрца своими погаными костями, то молитву ты все равно дочитаешь до самого последнего слова и не забудешь выделить заключительную точку интонацией!

«Вот – сука!!!» – с ненавистью подумал я о Боге Горе, лихорадочно соображая: что же мне все-таки делать дальше и как спасти свою жизнь, которой, я уже ничуть не сомневался в этом, угрожала вполне реальная смертельная опасность.

А события внутри собачьего храма, развивались своим чередом согласно причудливой логике отцов-основателей Американской Кинологической Церкви, независимо от моих воли и желания – глаза собакоголового бога вновь ярко вспыхнули желто-зелеными огнями и тут же погасли. Вместе с ними погасло все освещение внутри храма и вокруг сделалось темно, как в собачьей жопе. Возникшее сравнение напросилось само собой и выглядело вполне естественным в создавшейся ситуации, без каких-либо умственных потуг с претензиями на сомнительное остроумие с моей стороны. Впрочем, тот же гадкий свет гнойного желто-зеленого оттенка вновь затопил внутренности собачьего храма и на месте трона, на котором восседал Бог Гор, я увидел постамент с уже знакомым мне гробом Пурккуэрца Валтасара. Вокруг гроба стояло человек двадцать во главе с «отцом Себастьяном», а возле каждого его угла горело по толстой черной свече. У изголовья я заметил треногу пюпитра, где лежала раскрытая на первой странице какая-то, видимо, очень старинная книга, даже на расстоянии своим внешним видом внушившая мне инстинктивное отвращение. Я сразу догадался о назначении этой книги и пюпитра. И то, и другое предназначалось для того, чтобы мне не скучно было провести ночь наедине с издохшим псом. Книга являлась ничем иным, как собачьим молитвословом и мне по ней предстояло читать эту ночь над останками бедняги Валтасара…

Я вновь столкнулся с убийственно отрешенными взглядами бывших хозяев новопредставившегося Пурккуэрца —Павла и Лики Шелупановых. Они, безусловно, не могли не присутствовать среди группы, стоявшей вокруг гроба. Увидел я там и всех «мескерков» (кроме, естественно, Олеси): бывшего военного летчика Борзятникова, кандидатшу ветеринарных наук Лобубыкину и фтизиатра Колю Лялюшенко. Кроме «мескерков» я узнал Аллку Родионову, моего доброго друга Виктора и еще нескольких знакомых лиц, постоянно мелькавших в течении сегодняшнего дня вокруг гроба на квартире Шелупановых.

Все они смотрели на меня с одинаковым выражением злобного обличения на перекошенных искренней глубокой скорбью физиономиях. Мне стало даже немного жаль их, но жалость моя не успела развиться до степени болезненной, как я услышал звучный низкий голос «отца Себастьяна», строго обратившегося ко мне:

Подойди сюда, чтец!

Меня передернуло от бешенства, и я подумал, что странный и жуткий недавний сон вполне может оказаться вещим. Я медленно поднялся с широкого низкого дивана, на котором до сих пор продолжал сидеть и шаткой, нарочито неторопливой походкой направился к группе ожидающих меня сумасшедших или только что окончательно спятивших в этом храме людей. Если не считать «отца Себастьяна», которого я совершенно не знал, их всех объединяло одно качество – универсальная неустроенность в личной жизни, выражавшаяся прежде всего в отсутствии либо семьи, либо, несмотря на наличие семьи, детей. Собственно, отсюда и проистекало ощущение безнадежного одиночества, рано или поздно просто долженствующего было закончиться каким-нибудь серьезным душевным кризисом. И их душевные смятение и боль оказались учуянными чуткими носами голодных и жадных таинственных Собачьих Богов, уже многие тысячи лет рыскавших в поисках добычи бок о бок с наивным, в своем неведении о многих неприятных и неприглядных секретах мироздания, человечеством его наиболее «униженной и оскорбленной» частью. Откуда, из какого загашника злейшего врага рода человеческого вынырнула Американская Кинологическая Церковь и каким образом технически нашла удачный подход для завладения душами и имуществом, в частности, при данных конкретных обстоятельствах, моих бедных друзей, я не стал пока задумываться, так как не имелось у меня на это ни времени, ни возможностей. Но я твердо решил сделаться костью в горле мерзкого божества с собачьей головой и человеческим туловищем, благодаря зазевавшимся Стражам Господним сумевшим проскользнуть прямиком из преисподней в нашу и без того многострадальную российскую глубинку.

Много все-таки у нас всякого горя на свете! – я и сам не заметил, как пробормотал вслух только что родившуюся в моей голове сентенцию.

Что ты там бормочешь?! – гневно спросил «отец Себастьян» и голос собачьего священника гулким эхом, напоминавшим хриплый лай простуженного волкодава, разнесся под высокими сводами «песьего храма».

Я ничего не ответил на вопрос отца Себастьяна, решив раньше времени не выдавать своих настоящих намерений и подойдя вплотную к гробу и пюпитру смиренно спросил:

Что я должен делать?!

При нас при всех, что бы каждый из нас мог это видеть, ты трижды облобызаешь чело покойного Пурккуэрца, а затем мы оставим тебя наедине с ним и ты всю ночь будешь читать молитву, согласно тексту, напечатанному в этом требнике! – объяснил отец Себастьян, кивнув в сторону пюпитра, на котором лежал и ждал своего часа раскрытый старинный фолиант.

У меня в ушах сами собой зазвучали предупреждения Лузгина, показавшиеся мне днем совершенно сумасшедшими, а сейчас же казавшимися чистейшей правдой.

Давай быстрее лобызай Пурккуэрца – время не ждет! Уже без пяти двенадцать, а в полночь ты обязан начать читать молитвы! – поторопил меня «собачий прелат».

И я почувствовал, как тесно сгрудились вокруг меня двадцать постепенно звереющих людей, вот-вот готовых превратиться в настоящую собачью стаю, одержимую манией убийства.

Не став испытывать судьбу, я вплотную подошел к изголовью гроба, наклонился над ним, как если бы и вправду собирался поцеловать оскаленную морду Валтасара, крепко взялся обеими руками за края гроба и резким, сильным, удачно сгруппированным движением опрокинул его с постамента вместе со всем содержимым на каменный пол храма…

…Бешеный пронзительный яростный вой, вырвавшийся, по меньшей мере, из двадцати собачьих глоток был хорошо слышен за пределами Собачьего Храма и невольно заставил вздрогнуть многочисленную толпу, состоявшую из праздных зевак и нескольких десятков журналистов, пришедших понаблюдать под стены Храма за широко разрекламированной экзотической религиозной акцией…

…В залитом кровью помещении только что открытого Храма АКЦ, срочно вызванными сразу по нескольким мобильным телефонам, «омоновцами» были обнаружены разорванные в клочья останки тридцатипятилетнего мужчины, после идентификации в морге, оказавшимся редактором отдела прозы художественно-публицистического журнала «Дорога в Рай» Константином Сергеевичем Козыревым. Многочисленные очевидцы, стоявшие в эти минуты вокруг стен Храма в один голос утверждали, что незадолго до приезда «омоновцев» из главных храмовых ворот выскочила огромная стая взбешенных собак самых различных пород и все они дружно скрылись во мраке ночи двора по никому неизвестному направлению. У одной из собак (палевой немецкой овчарки) на окровавленной морде каким-то чудом держались очки с затемненными стеклами, а возглавлял стаю угольно-черный пес, экстерьером немного напоминавший венгерского «коммандора», но ростом нисколько не уступавший орловскому жеребцу. Причем некоторые, особенно богобоязненные старушки из числа очевидцев, традиционно старавшиеся не пропускать сколько-нибудь заметные городские религиозные церемонии, в один голос утверждали, что из раскрытой пасти невиданного пса вырывалось пламя, а из страшной рваной раны на шее хлестала густая темная кровь.

На следующее утро после разыгравшейся в Храме АКЦ таинственной кровавой трагедии, на городской свалке рабочими мусорщиками был обнаружен труп чудовищной по своим размерам черной, как уголь, собаки с разорванным на отдельные лоскутья горлом.

Многочисленные родственники и друзья Павла и Лики Шелупановых на следующее же утро после знаменитого отпевания их собаки, подписали коллективное заявление в милицию о таинственном исчезновении последних. Сгинули куда-то, как будто их никогда и не было на свете бывший военный летчик, ветеран и инвалид афганской войны Василий Борзятников, кандидат ветеринарных наук Тамара Лобубыкина, врач-фтизиатр Николай Лялюшенко, одинокая «девушка» без определенных занятий Алла Родионова и крупный городской чиновник, Виктор Ангстремов. Единственным приложением к их исчезновению оказались несколько заявлений-завещаний, переданных в крупнейшую риэлтерскую контору города «Призрак дома на холме», в которых все движимое и недвижимое имущество исчезнувших безвозмездно передавалось в собственность и полное распоряжение городского клуба «Среднеазиатская Овчарка». Городской же клуб «Среднеазиатская Овчарка», в свою очередь, так же безвозмездно передает все вышеозначенное имущество в бессрочную аренду международной гуманитарной организации «Всемирное общество бездомных собак», имеющей нахождение в городе Кливленде (США).

Корректор отдела прозы журнала «Дорога в Рай» Эльвира Коломеец на следующий день после гибели Константина Козырева навсегда, как ей в тот ужасный момент казалось, закрылась у себя в квартире, совсем не представляя своего дальнейшего будущего.

Сотрудника секретного научно-исследовательского института, осуществлявшего свою деятельность исключительно в рамках системы ФСБ России, доктора парамедицинских наук Сергея Лузгина, обнаружили через пять суток после описываемых событий в травматологическом отделении одной из городских клиник, куда он был доставлен дежурным экипажем «скорой помощи» в бессознательном состоянии со множеством переломов, укусов и ушибов.

Сообщение о гибели редактора отдела прозы художественно-публицистического журнала «Дорога в Рай» Константина Козырева оказалось ложным. Его, якобы, изуродованный труп, при невыясненных обстоятельствах исчез из холодильника морга на второй день после трагедии, когда за ним должны были приехать из редакции журнала, где трудился несостоявшийся покойник.

P. S.

На самом деле они убили меня. Сразу же после того, как я скинул труп Пурккуэрца на пол, вся эта компания превратилась в свору кровожадных собак, немедленно на меня накинувшись и разорвав почти что в клочья.

Я пришел в себя, лежа на прозекторском столе морга – вместо прозектора со скальпелем в руке я увидел склонившегося над собой ангела с большими белыми крыльями за спиной. Он сообщил мне о том, что «наверху» постановили отменить мою героическую, но совершенно преждевременную смерть и решили назначить меня резидентом Небесной Канцелярии, отвечающим на Земле за уничтожение Гимбулангов бешеных гончих псов Преисподней.

Через неделю весь в шрамах, но зато живой, я заявился на квартиру корректору своего отдела прозы Эльвире Коломеец и сделал ей предложение стать моей женой. На этой, по настоящему печальной ноте, я и заканчиваю свой рассказ, продолжение к которому, смею надеяться, мне больше не придется писать. Хотя, как у нас в народе говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай!» – «Гимбуланги, они ведь очень коварны!»…

Алексей Резник. 28.04.2005

Все права защищены.

Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя – автора произведения.

© Резник Алексей Петрович, 2005