Текст книги "Планета несбывшихся снов"

– Тьфу!!! – в сильнейшем раздражении символически сплюнул Вождь Племени Семи Ветвей. – Слушать тошно твой бред! – он резко поднялся и быстрым шагом пошел прочь из Дупла.

– Отец! – крикнула ему вслед Гера. – Постарайся все-таки увидеть этого паршивца Парсинга и прикажи ему именем Вождя, чтобы он немедленно отправлялся вниз на поиски своей стервы Алзики – она может навлечь большую беду на все наше Племя! Поверь мне – я не шучу!

Айсарайг остановился на секунду, оглянулся на Геру, но ничего не сказав ей, молча покинул Родовое Дупло, даже и не подумав идти и разыскивать Парсинга с тем, чтобы немедленно отправить его вниз на поиски Алзики, якобы способной навлечь на все Племя Семи Ветвей какую-то страшную неведомую напасть. Дело в том, что у Вождя Айсарайга с годами незаметно и постепенно начал формироваться один серьезный моральный деффект, еще задолго до рождения Айсарайга, погубивший множество Древесных Вождей – неадекватная, затмевающая голос рационального рассудка, гордость. И поэтому он совсем не намерен был прислушиваться к словам «какой-то взбалмошной девчонки»! А момент наступил сейчас, как раз такой, что ему бы обязательно следовало прислушаться к настойчивому совету Геры. Потому что…

…Потому что в эти самые минуты под сводами просторного Родового Дупла-Пещеры Желтоухих Гунаев, некогда неприступную, всегда наполненную снобизмом самого дурного толка Алзику, насиловал двести двенадцатый по счету Желтоухий Гунай, и Алзика, повизгивая и извиваясь от чисто животного наслаждения, сделалась, сама того не зная, полноправным членом Племени Желтоухих Гунаев и кровным заклятым врагом всех врагов Желтоухих Гунаев, к каковым принадлежало и ее бывшее родное племя – Племя Семи Ветвей…

…Смутно возникавшую над родным Племенем опасность чувствовали лишь возвращавшиеся домой разведчики, сыновья Вождя Айсарайга, Аббарет и Мукрин, проходившие в опасной близости от стенок проклятой пещеры, скрытой в самых глубоких недрах Ракельсфага.

Они, как раз, когда густо позеленевшее небо разразилось фейерверками изумрудных молний, сопровождаемых оглушающими раскатами грома, остановились на небольшой привал: несколько расслабить перенапрягшиеся мышцы рук и ног, перекусить вяленой рыбой кайнезией возле источника сладкого древесного сока, пробивавшегося сквозь толстую древесную кору, чтобы иметь возможность запить давно уже осточертевшую вяленую рыбу сладкой свежей прохладной влагой, неизменно вызывавшей у любого человека большой прилив бодрости и сил, так необходимых во время тяжелых вертикальных подъемов по стволу Ракельсфага.

Они сидели на удобном и широком выступе коры, окруженные густым зеленоватым полусумраком, создаваемым сочными трехметровыми листьями, надежно прикрывавшими их и справа, и слева, и сверху, и снизу, как от пробивавшихся сквозь могучую многокилометровую крону Ракельсфага синих ливневых капель, так и от зорких глаз опасных древесных хищников, и возможных таинственных и неизвестных врагов.

И Мукрин, и Аббарет почти не разговаривали между собой, проведя весь свой тяжелый путь в грустном молчании, тяжело переживая трагическую гибель старшего брата Голса.

– Рано что-то в этом году разразилась гроза, – негромко сказал Мукрин, разрывая белыми крепкими зубами жесткий, круто засоленный кусок вяленой кайнезии.

– Это обещает очень тяжелую страшную Весну! – уверенно произнес угрюмым тоном старший брат Аббарет, нахмурив брови, мрачно глядя куда-то в темно-зеленые глубины древесной листвы.

Оба брата умолкли, потому что подумали об одном и том же человеке – о своей любимой сестре красавице Гере, о той страшной судьбе, которую она, по всей видимости, себе выберет уже, примерно, через три недели.

Запас кайнезии почти заканчивался, подходило к завершению и время отдыха, когда более опытный Аббарет неожиданно насторожился. Мукрин, заметив его внезапную настороженность, открыл, было, рот, чтобы поинтересоваться: в чем дело? Но Аббарет приложил указательный палец правой руки к губам и сделал страшные глаза, предупреждающие: молчи и замри!

Суть возникшей ситуации заключалась в том, что оба брата выбрали место привала на крайне неудачном месте: прямо над сводами Родовой Пещеры Желтоухих Гунаев. Желтоухие Гунаи после страшного поражения, нанесенного им в свое время объединенными силами человеческих племен Дерева, сумели размножиться за последние несколько сот лет в количестве, достаточно большом, чтобы предпринять попытку вылазки из своих потаенных Родовых Пещер на Ветви Дерева и попытаться с лихвой отомстить всем своим врагам за перенесенные когда-то давно унижения. Аббарет, честно говоря, с самого начала привала чувствовал, неясно мучавший его некий душевный дискомфорт, но связывал возникновение этого нервного разлада с тяжелыми переживаниями из-за трагически погибшего Голса и – предстоящей печальной судьбы любимой сестры Геры. Но даже в самой дикой фантазии не мог, сделавшийся старшим сыном Вождя Айсарайга, Аббарет, представить себе, что сидят они вместе с младшим братом Мукрином, можно сказать, прямо на головах Желтоухих Гунаев – мифических чудовищ, про которых они слышали лишь маленькими детьми в бабушкиных сказках. А загадочным подозрительным звуком, насторожившем Аббарета явился особенно сладострастный крик Алзики, несколько часов назад сделавшейся предательницей Родного Племени.

– Медленно встаем и уходим! – осторожным шепотом приказал старший брат младшему. – Мы оказались в очень опасном и нехорошем месте.

Мукрину не нужно было повторять дважды – оба разведчика пружинисто вскочили на сильные мускулистые ноги, покрепче прижали к себе мощные луки и неслышным шагом продолжили путь наверх – к Родовым Дуплам, к нежно любимым ими сестрам, к обожаемому отцу Айсарайгу, ожидавшему своих сыновей с огромным нетерпением.

Маленького, но глазастого, мохнатого багера – ручную полуразумную обезьянку, которых во множестве разводили у себя в Пещерах Желтоухие Гунаи и специально дрессировали в качестве внешних соглядатаев и наблюдателей, братья не заметили. Багер же, проводив людей внимательным взглядом до того момента, пока они не исчезли среди нависавшего сверху непроницаемого лиственного полога, удовлетворенно облизнул тонкие синеватые губы ярко-оранжевым раздвоенным язычком и нырнул в едва заметную расщелину, проворно пробежав по которой, попал прямо в огромные, широко раскрытые когтистые лапищи своего хозяина – Верховного Вождя Племени Желтоухих Гунаев, Унгулина Безбрового, от кого, между прочим, и зачала очередное желтоухое чудовище несчастная Алзика.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Обратный отсчет времени: двадцать восьмой день до прихода Золотистой Гибели к Гере. Ганикармийская орбитальная станция

После того, как Брэдли официально представил своим соотечественникам троих десантников-землян, Джон тактично отозвал его в сторонку:

– Брэд, нам нужно срочно поговорить!

– Что случилось, Джонни? – очень серьезно глядя прямо в глаза Джону, особым понимающим тоном негромко уточнил Киннон.

– Мы можем поговорить, так, чтобы нас никто не мог услышать? Ни одна прослушка, я имею ввиду!

– Ну-у… да – можем, конечно! – после небольшой раздумчивой паузы ответил Брэдли.

Причем Джону показалась, что пауза эта была вызвана легким логическим трансом, в который впал Брэдли, когда услышал о возможности нелегального существования на ганикармийской орбитальной станции какой-то там «прослушки». И догадку Джона подтвердили следующие слова Брэдли, произнесенные нервной скороговоркой:

– Ты считаешь, что на орбитальной станции, принадлежащей Великой Ганикармии, могут незаметно окопаться какие-то тайные враги?!

Джон отвел глаза в сторону, чтобы плевянский зоолог не заметил возникшего в них страдальческого выражения. И пока, стараясь не смотреть на Брэдли, он повторил свой вопрос:

– Так мы можем где-нибудь поговорить, где нас никто не услышит?! Это очень срочно и очень серьезно, поверь мне! – Джон, кажется, начал раздражаться.

– Ну, пошли в общий коридор! – как-то все же нерешительно предложил Брэдли.

– Ну, так пошли! – Джон подтолкнул Брэдли, чуть ли не под локоть, подумав: «Проклятая плевийская Весна – она действует на бедных ганикармийцев даже в космосе!».

Когда они, наконец-то, очутились в коридоре, покинув уютную рубку, более всего напоминавшую кают-компанию, Джона болезненно поразила мрачная, почти зловещая атмосфера, царившая в нем. Правда, он сразу сообразил, что сейчас уже поздний вечер, и, что, скорее всего, именно с этим обстоятельством связано неоправданно тусклое освещение главного коридора орбитальной станции, кольцом опоясывавшего ее по всему километровому периметру. Днем здесь сияли тысячи мощных ламп, вмонтированных и в потолке, и в стенах, и, даже, под полом. Отчего, видимо, у проходивших по коридору людей создавалось ощущение, словно бы они купались в теплом, ласковом и безопасном море уютного, мягкого света, ничуть не слепившего глаза. Сейчас же зловещий полумрак, который не могли разогнать тусклые желтые аварийные светильники, торчавшие в коридорных стенах через пятиметровые промежутки, холодной болотной жижей заполнял все пространство коридора и не мог внушить человеку ничего, кроме жуткой невольной оторопи и слабого подсознательного страха перед неясными шорохами во тьме. Еще Джону показалось, что слабые сквозняки, гулко дувшие вдоль над полом днем, с наступлением вечера сделались сильнее, значительно прохладнее и гул их звучал гораздо громче. Впрочем, последнее обстоятельство Джон посчитал благоприятным для задуманного им мероприятия.

– Невесело тут у вас по вечерам! – нарочито громким голосом, чтобы взбодрить себя и своего собеседника, произнес Гаррисон, внимательно оглядываясь по сторонам, затопленным неприятным угрожающим полумраком, и невольно положил руку на цевье короткоствольного автомата, спрятанного под полой куртки.

– Вечерами мы предпочитаем не ходить по коридорам – все ганикармийцы ложатся спать рано, особенно в Весенний период, поэтому, в целях разумной экономии освещение Коридора отключается на девяносто пять процентов. По ночам на станции засыпают даже крысы!

«То-то я не слышу их голосов!» – с облегчением подумал Джон и, задрав голову, внимательно посмотрел на потолок коридора, практически, полностью затянутый кромешным мраком. Ему почудилось, что под самым потолком неуловимо мелькнули чьи-то небольшие крылатые тени. «Крысы! Они, оказывается, не спят в эту ночь, но по какой-то причине соблюдают режим молчания! Неужели они и вправду собираются покинуть Станцию, обреченную взорваться уже через несколько часов!» – мелькнули в голове Джона тревожные мысли, но о них он ничего не стал говорить Брэдли. Вместо этого он предложил ганикармийцу:

– Если все обитатели Станции сейчас спят крепким сном и нам, следовательно, ничего не угрожает, я приглашаю тебя прогуляться до нашего оружейного склада. По дороге ты мне, как раз и ответишь на беспокоящие меня вопросы. Идет?

– Идет! – ответил Брэдли, старавшийся, в отличие от Джона, не глазеть по сторонам.

Быстрым шагом, подгоняемые в спины холодными сквозняками и неопределенным ощущением опасности, они пошагали вдоль по гулкому пустынному коридору. До склада, где дежурил Пашка Ульянов, им нужно было пройти всего около четырехсот метров. Поэтому, не теряя времени на ненужные вступления, Джон сразу спросил:

– Тогда на Земле, когда ты ночью позвонил мне домой и принялся отговаривать лететь на Плеву – каким главным мотивом ты при этом руководствовался?!

– Главный мотив, это то, что ты мне понравился, как человек и я не захотел, чтобы ты бесславно погиб на нашей Плеве! – не задумываясь, ответил Брэдли.

– А с чего ты взял, что я обязательно погибну на Плеве?!

– Потому что я не доверяю генералу Баклевски – он задумал что-то дурное на нашей родной планете, и ты ему понадобился, скорее всего, как смертник, для выполнения какой-то задачи, чье претворение в жизнь не может оставаться совместимым с жизнью!

– Я уже слышал сегодня от одного человека примерно те же самые слова о генерале Баклевски и о его истинных планах относительно меня. А вот, интересно, когда ты перестал ему доверять?

– Когда, случайно оказавшись на космодроме – я просто заблудился в поисках места стоянки нашей ганикармийской «лоханки», я увидел, как в транспорт из эскадры Баклевски загружали огромные агрегаты, внешним видом своим сразу же вызвавшие у меня смутные подозрения. Я ушел оттуда никем из людей Баклевски незамеченным и это, скорее всего, спасло мне жизнь.

– Почему ты так решил?

– Потому что тогда бы я оказался крайне нежелательным свидетелем!

– Свидетелем – чего?! – Джон даже остановился и вытаращился на Брэдли, также вынужденного остановиться.

– Спустя какое-то время, после долгих раздумий у себя в «лоханке», я понял: откуда у меня возникли смутные подозрения при виде загадочных агрегатов, загружавшихся в недра транспорта генерала Баклевски… Это были буровые установки, Джонни!

– Зачем – там есть нефть, которая давно кончилась на нашей Земле?!

– Там есть Сок!!!

– Какой Сок?! Что ты мелешь?!

– Сок Ракельсфагов, Джонни!!! Он делает организм человека почти бессмертным, и этот ублюдок Баклевски где-то точно пронюхал об этом!!! Буровые установки будут качать Сок Бессмертия прямо из нашей национальной гордости, нашего главного национального богатства – из Ракельсфагов!!! – кричащий голос Брэдли гулким пронзительным эхом отдавался под сводами коридора, причем интонации в отзвуках эха звучали почему-то гораздо отчаяннее и яростнее, чем породивший их голос. Как будто сама Орбитальная Станция разделяла жуткие опасения и сильную тревогу пламенного патриота Ганикармии, каким являлся Брэдли Киннон.

– Стоп, стоп, стоп – не кричи ты так! Тихо! – встряхнул за плечи Джон впавшего в опасную истерику плевянского зоолога. – Мы же вышли специально потихоньку поговорить, чтобы не оказалось «нежелательных» свидетелей нашего разговора, а не для того, чтобы орать на всю станцию, как сумасшедшие!

– Ты, как всегда прав, Джонни! – сдавленным голосом прохрипел успокоившийся и обмякший в сильных руках Гаррисона, Брэдли. – Но я почему-то так боюсь и так не хочу конфликта с землянами! Я вам так верю, что вы поможете нам, а этот Баклевски убивает всякую веру!

– Баклевски – не человек, он – хладнокровный убийца и подлый вор! «Тать в ночи!» – так говорят у нас в народе про таких моральных уродов, каким является этот Баклевски! – негромко и вкрадчиво почти на самое ухо Брэдли произнес Джон. – Такие, как он – позорят человечество.

– Да?! – теперь уже пришла очередь Киннона изумленно вытаращиться на Гаррисона. – Ты тоже не доверяешь своему генералу?!

– Он такой же мой, как и твой! – со злостью проговорил Джон. – Хоть он и отец моей невесты. А больше всего меня злит то, что он считает меня за полного идиота, подставив следить за каждым моим шагом трех своих «шестерок»!

– Ты имеешь ввиду Иогансена, Степченко и Ульянова? – с удивлением уточнил Брэдли.

– Ну а кого же еще! – зло ответил Джон. – Я только вид делаю, что будто бы все в порядке, и они мне кажутся бравыми компанейскими ребятами, с которыми хоть в огонь, хоть в воду! А-а-а-а!.. Пошли, слушай отсюда побыстрее из этого проклятого коридора – он мне как-то действует на нервы! Договорим у меня в каюте, но сначала зайдем на склад – я дам тебе автомат.

– Вот это правильно! – у Брэдли заметно прибавилось в голосе бодрости.

Они быстро зашагали к оружейному складу, больше не обращая внимания на летучих крыс, сновавших туда-сюда под потолком. Крысы получили приказ от своего Короля, в связи с изменившейся ситуацией, отложить эвакуацию еще, по меньшей мере, на сутки…

…Акклебатианин Корлбли в эти минуты находился у себя в каюте и молча гипнотизировал страшными темно-янтарными глазами аппарат мобильной космической связи, который уже пятнадцать минут назад должен был разродиться громким требовательным звонком. Но аппарат упорно молчал, чем приводил чрезмерно темпераментного Корлбли в состояние легкого неистовства. К тому же акклеабатианин чувствовал, что скоро его вновь начнут терзать муки сильного голода, вызванные настоятельной потребностью соблюдать диету, необходимую для того, чтобы без особого труда влезать в маскировочный костюм. Сегодня днем в ресторане, в ожидании заказанного обеда, у него до такой степени распалился аппетит при виде сидевших там за дальними столиками людей, что, когда пришел, наконец, и принес заказ ганикармиец-официант, людоед, с большим стажем, Корлбли едва не вцепился тому в глотку. И когда акклебатианин жрал безвкусную, с его гурманской точки зрения, жареную баранину и глотал этих противных маринованных улиток, он представлял себе совсем другое блюдо и обстановку: поздний вечер на ферме, багрово-оранжевый свет Болбурга, льющийся с темного неба, жаркий костер из поленьев карисаины, огромный кипящий котел над костром, а из котла валит безумно вкусно пахнущий зеленоватый пар – там варится и вот-вот будет готово нежное мясо парочки нерадивых рабов-ганикармийцев… А-а-х-х!!!.. Корлбли невольно сглотнул набежавшую слюну и тут-то, очень, кстати зазвонил телефон.

– Да-а! – схватил трубку Корлбли.

– Корб, это – ты? – послышался низкий рычащий голос Самакко.

– Я, Сэмк!

– Операция отодвигается ровно на сутки! Ты понял меня?!

– Как – на сутки?! Что случилось?! – насторожился Корлбли.

– Паранормально сильные вихревые потоки в верхних слоях атмосферы, необычно высокая наэлектризованность воздуха – всех парашютистов может отнести за сотни миль от наших плантаций, но перед этим половина их наверняка будет сожжена миллионами молний. У нас на плантациях творится настоящий кошмар – в жизни не видел такой грозы и ливня! Неподалеку взорвалась целая роща карисаины! Малиновые голлиницы с ума сходят – вся работа встала! Так что Весна еще та будет!

Корлбли, при невыносимой мысли, что ему придется на этой проклятой Станции голодать еще целые сутки, от ярости громко заскрипел клыками прямо в микрофон. Услышав характерный скрип клыков собеседника, Самакко ожесточившимся тоном спросил:

– Ты чем недоволен, я не пойму, Корб?! Я бы с удовольствием сейчас поменялся с тобою местами, клянусь тебе!!!

Корлбли едва чуть-чуть не рявкнул ему в ответ: «Я не выдержу еще сутки и сожру кого-нибудь из персонала Станции, раскрыв тем самым себя самого и разрушив все наши планы!!!», но все же ему хватило ума и выдержки не ляпнуть ничего подобного. К тому же он вовремя вспомнил о брате и, заткнув на время те отверстия в своей черной душе, откуда хлестали через край злые кровожадные флюиды и эманации, спросил у Самакко:

– Как там Боке?!

– Нормально! – после небольшой заминки ответил Самакко, до сих пор, на самом деле, ничего не знавший о судьбе потерявшегося сутки назад где-то над просторами Болота, Боке.

Корлбли почувствовал легкую фальшь в прозвучавшем голосе собеседника и снова спросил:

– Его, случайно, рядом нет?!

– Он полетел в гости к Олюгоне и скоро обещался быть! – солгал Самакко и торопливо добавил: – Связь нынче дорогая, Корб, к тому же тут вот прибежал зачем-то Кайскайдер, так что давай – до следующего сеанса через шесть часов! Давай держись там – не сорвись, смотри, и не загуби все дело!

Связь прервалась, раздражение Корлбли почти перешло в ярость, целую минуту, наверное, он с ненавистью смотрел на аппарат космической связи, затем пружинисто поднялся на ноги и детально начал думать над тем, как и чем ему утолить просыпавшийся лютый голод. К сожалению, отправной точкой рассуждений Корлбли явились его недавние мечтания о позднем ужине на ферме ароэ. И минут через пятнадцать, он уже точно знал, что ни здравый смысл, ни элементарная осторожность, ни дисциплинированность и чувство ответственности перед родным Кланом, не смогут стать ему преградой на пути к задуманному заманчивому плану вкусно, «по-настоящему – по акклебатиански» поужинать. Приняв окончательное решение, Корлбли совершенно успокоился, сел на кровать и принялся составлять конкретную схему ближайших действий.

Сидевший под кроватью задумавшегося акклебатианина старинный и традиционный станционный обитатель – пятнистый таракан-букер двадцатисантиметровой длины, внимательно прослушал весь телефонный разговор, состоявшийся между двумя акклебатианами, и, намотав выслушанную информацию на длинные беспрестанно шевелившиеся усики-антенны, заполз в щель между плинтусами и вприпрыжку побежал по тайной тараканьей тропе скорее делиться новостями с собратьями, вечно скучавшими от отсутствия свежих сплетен…

…Джон долго не мог дозвониться до крепко уснувшего Пашки, запершегося на все замки в оружейном складе. Но все-таки дозвонился и когда Пашка с недовольной заспанной физиономией открыл им с Брэдли дверь, Джон безо всякого намека на юмор в голосе сделал ему строгое внушение:

– Рядовой Ульянов – как вы могли уснуть на боевом посту, который тем более является складом оружия, аппаратуры и амуниции нашей группы! Вы очень безответственно отнеслись к своим обязанностям – я объявляю вам строгий выговор и еще один наряд вне очереди. Так что придется вам еще сутки подежурить на этом складе!

На что, ничуть не раскаявшийся, Пашка Ульянов язвительно подумал: «Да мне здесь не так уж и плохо, командир!».

Джон, по выражению лица Ульянова, догадался, о чем тот подумал и не без злорадства добавил:

– Тем более, что имеются сведения о готовящейся на Станции диверсии. Диверсия произойдет примерно через шесть часов. Но тебе, как дисциплинированному солдату придется оставаться на своем посту еще восемнадцать часов – будешь докладывать на борт «Германа Титова» о последствиях диверсии. Вот так-то, брат!

– Какая диверсия?!?!?! – в один голос воскликнули пораженные заявлением сержанта Гариссона Брэдли и рядовой Ульянов.

– Потом объясню! – коротко сказал Джон и добавил, обращаясь уже к Киннону: – Брэдли – соединись пожалуйста с командной рубкой и потребуй массового обыска станции на предмет обнаружения диверсантов и возможных взрывных устройств! Сейчас бери автомат и четыре магазина к нему, и идем по направлению к рубке! Пашка – ты остаешься здесь, не спишь и никуда не уходишь! Я с тобой свяжусь через час!..