Текст книги "Планета несбывшихся снов"

Ганикармийская орбитальная станция

Джон также, как и Корлбли проснулся достаточно проголодавшимся – конечно до таких чудовищных размеров, как у акклебатианина, его аппетит не достигал, но, прежде всего, он решил все-таки подкрепиться. А вместе с тем некая непонятная нерешительность не давала ему воли или желания подняться с кровати, одеться, подняться и пойти в ресторанный зал. Он что-то пытался вспомнить ускользнувшее из только что просмотренного сна – нечто важное, предупреждавшее его из глубин подсознания о возможной потенциальной опасности…

Внезапно зазвонил, всегда лежавший под рукой, индивидуальный видеотелефон космической связи. Медленным сомнамбулическим движением он взял аппарат в руку и с удивлением увидел лицо Марины Баклевски. Выражение лица ее выражало неподдельную радость, а с другой стороны в нем чувствовалась неумело скрываемая озабоченность.

– Здравствуй, Джонни! Безумно рада тебя видеть и слышать!

– Здравствуй, радость моя! Аналогично безумно рад тому же самому! Но как ты сумела найти меня?!

– Выкрала твой номер из электронного справочника отца! – ответила она и сильная озабоченность, какую заметил Джон в ней с самого начала разговора, начисто смыла с лица Марины всю радость.

– Что-то случилось?! – Джон сделался, максимально серьезен – он безошибочно почувствовал, что Марина сообщит ему крайне неприятные новости.

Нужно сказать, что ощущение опасности упрямо омрачало ему радость бытия с того самого момента, когда в день старта, после двухчасовой, якобы доверительной, беседы он покинул кабинет пятизвездочного генерала Баклевски и поэтому Джон ничуть не удивился словам Марины:

– Будь осторожен – мой отец ненавидит тебя, простого сержанта-десантника без роду и племени и не хочет, чтобы между нами состоялась свадьба!

«А вот хочу ли этого я? Вот еще вопрос из вопросов!» – нахмурился Джон, вслух, разумеется, не произнеся автоматически родившегося ответа, а сказав совсем другое:

– Он, конечно же, хочет, чтобы ты вышла замуж за сына министра Ольгерда Соколовского?

– Не в этом суть, Джонни – тебя там, на этой Плеве, хотят убить! Это я знаю точно!

– Откуда?

– Иногда мне удается проникнуть в личную электронную базу данных отца – такая возможность у меня бывает очень редко, но думаю, что она еще раз появится, и я сумею вовремя тебя предупредить!

– Как погода на Сайинландже? – решил Джон резко сменить опасную тему, смутно почувствовав присутствие в канале третьего чужого уха.

– Великолепна, как всегда! – улыбнулась Марина. – Пока, мой милый! Целую тебя и люблю!

– Пока, девочка моя! Тоже целую тебя и будь осторожна! – и сеанс дорогостоящей связи оборвался, а Джон задумался почему-то не о неведомой опасности, нависшей над ним со стороны генерала Иммануила Баклевски, а о том – почему он не сумел заставить себя сказать Марине, что тоже любит ее.

Рассеяно посмотрев на тонкую пластиковую стену, отделявшую его от соседней каюты, он несколько секунд наблюдал, как исчезала вмятина на стенке, мысленно поразившись силе нанесенного им удара, и наконец-то вышел из ступорообразного психологического состояния, начав машинально одеваться и анализировать тревожное сообщение Марины Баклевски.

Джон настолько глубоко ушел в собственные мысли, что, почти столкнувшись у входа в ресторанный зал с замаскированным под человека Корлбли, не обратил на того ни малейшего внимания. Зато акклебатианин до неприличия долго, цепко и внимательно рассматривал широкоплечую фигуру Джона, пока тот не занял место за столиком рядом с двумя другими «россиянами», продолжавшими хлебать нескончаемое горячее огненно-красное «варево» под названием «борщ», а может быть, они хлебали уже что-нибудь другое. Корлбли не стал задерживаться, а прямиком отправился к себе в каюту вздремнуть после плотного обеда и набраться сил перед предстоящей операцией.

– Ты не обратил внимания на того громилу, с которым вы чуть не столкнулись лбами возле ресторанных дверей?! – сразу спросил Джона один из разведчиков, обрусевший швед по имени Иогансен.

– Нет, а что?

– Да нет, ничего особенного, просто мы тут наблюдали, как и сколько он сожрал за своим столиком. Нам бы такого количества еды хватило на троих на неделю, а он прикончил все за полчаса! И самое интересное – возле ресторанных дверей он смотрел тебе в спину таким взглядом, словно ты возбудил у него новый приступ голода. По-моему, это очень странный и опасный тип!

– Между прочим! – сказал другой член разведгруппы Джона Гаррисона, Валера Степченко. – По-моему, этот обжора твой сосед по каюте, Джонни!

– А вот это уже интересно! – произнес Джон и задумался.

– Паша где? – после секундной задумчивости встрепенулся Джон, и в глазах его блеснула холодная решимость, какая всегда проскальзывала в синих глазах старшего сержанта Гаррисона перед боем или во время боя.

– Он сегодня дежурный по складу – где же ему еще быть? – резонно заметил Иогансен.

– А где Брэдли Киннон?

– Да, наверное, у себя в рубке вместе с остальными плевянами – разрабатывают планы по освоению своих Деревьев! – снова ответил всезнающий Иогансен.

– Он нужен мне и достаточно срочно! – сказал Джон. – Нам всем необходимо собраться через тридцать минут где-то в очень уединенном месте, дабы исключить малейшую возможность прослушки!

– Что-то случилось?! – встревоженно спросил Иогансен, откладывая в сторону ложку и внимательно глядя на Джона.

– Да, случилось, вернее – что-то обязательно должно случиться! Кожей чувствую! – и больше не сказав ни слова, Джон принялся энергично пережевывать принесенное ему заказанное тушеное мясо с овощами. Не доев порцию, он резко поднялся и приказал:

– Идем в рубку к плевянам!

Подчиненные не стали пререкаться и послушно отправились вслед за своим командиром. Но они прошли всего-лишь несколько метров, как им пришлось невольно остановиться – ресторанные двери с шумом распахнулись, и внутрь промаршировала (иного слова не подберешь) целая колонна, выглядевших почти одинаково, усталых, словно бы запыленных звездной космической пылью, мужчин. Их насчитывалось несколько сотен, и их можно было бы принять за военных, если бы не отсутствие погонов, шевронов и прочих армейских знаков различия.

– Это же плевянская экспедиция Зоологов, отправившихся на освоение Диких Территорий! – догадался вслух Валера Степченко.

– На смерть они отправились! – так тихо, что его никто не расслышал, прошептал Джон, которому, вдруг, после неожиданного недавнего звонка Марины за последние минуты начали приходить целые мысли-откровения, и все эти откровения были далеко не мажорного характера. Для построения окончательного вывода-схемы ему не доставало пока одного звена, которое ему мог бы дать в руки один лишь Брэдли Киннон. Подумал он еще, на всякий случай, о симпатичной длинноногой шатенке медсестре Ольге Миллер, напутавшей там что-то с информационными уколами.

Пока вновь прибывшие плевяне, а Джон их насчитал не менее трехсот человек, с шумом и гомоном рассаживались за обеденными столами, земляне внимательно разглядывали их, замечая одинаковое выражение страшной усталости в красивых миндалевидных глазах. Причем создавалось странное ощущение, что усталость эта никогда в глазах жителей Ганикармии не проходила – ни после долгого освежающего сна, ни после месячного отдыха где-нибудь в горах возле лечебного источника или теплого целебного моря, если таковые, конечно, имелись на Плеве. «На гибнущей Плеве!» – вспомнились Джону слова, почти злорадно произнесенные генералом Баклевски, и тут же услужливо воспроизвелся великолепной памятью не по человечески хищный генеральский оскал. Острая жалость резанула никогда не грубевшее сердце Джона при виде безмолвных нескольких сот ганикармийцев, вяло ковырявших вилками принесенные им комплексные обеды.

– Что с вами, командир? – спросил у совсем засмурневшего Джона наиболее проницательный из группы, младший сержант Иогансен.

– Всех этих людей прислали на заклание! Как баранов на бойню!

– С чего вы взяли, командир?! – искренне изумился Валера Степченко. – Они же все вместе с нами отправляются в научную экспедицию!

– Быстрее идем к плевянам! – вместо ответа коротко приказал Джон, и тройка российских десантников быстро прошагала прочь из ресторанного зала, больше все-таки напоминавшего оранжерею из-за чрезмерного изобилия ползучих, напоминавших не-то лианы, не-то змей, растений, усыпанных тысячами приторно благоухавших цветов.

Перед самым выходом из ресторана Джон вдруг совершенно неожиданно услышал тоненькие, звучавшие почти на уровне ультразвука, голосишки:

«– Люди обречены, Тонки!

– Они не догадываются об этом, Саир!

– Обречена вся Станция – злые люди взорвут ее через несколько часов!

– Откуда ты знаешь, Тонки?!

– Сегодня ночью я разговаривал с Королем Крыс – они покидают Станцию через шесть часов!

– То есть нам осталось жить шесть часов?!

– К сожалению – да! Если только эти дураки из службы безопасности Станции ничего не предпримут!».

– Джон мы идем или нет?! – послышался взвинченно прозвучавший голос Иогансена, избавивший тем самым командира от удивительно реально звучавших слуховых галлюцинаций. Джон тряхнул головой, как это делают псы, выныривавшие из-под воды и коротко буркнул:

– Да – конечно!

Оставшиеся сто метров по коридору, загибавшемуся дугой, они прошагали почти строевым шагом, сохраняя сосредоточенное молчание и, словно бы, предчувствуя все усиливавшиеся флюиды неведомой опасности, не спускали рук с прикладов короткоствольных автоматов, висевших у всех троих на левом боку под просторными десантными куртками.

Под потолком полутемного коридора, щедро продуваемого множеством сквозняков, в разных направлениях мелькали стремительные крылатые тени и Джон, проклятье, опять, против воли, погрузился в мир, странновато и противоестественно звучащих, слуховых галлюцинаций. На этот раз он услышал голоса, тоже звучавшие примерно на уровне ультразвука, такие же тоненькие, как и в ресторанном зале, но менее благозвучные – скрипуче-скребущиеся голоски. У Джона еще невольно возникла ассоциация с крохотными злыми старичками-гномами, страдающими легочной астмой и геморроем, являвшимися причиной их постоянной злобы и раздражительности на весь белый свет.

«– Мне немного жаль всех этих людей, что они не умеют летать, как мы! – с фальшивым сожалением говорил один голосок.

– Ты с ума сошел, Картасай! Как можно жалеть своих жестоких постоянных врагов, которые только тем и занимаются всю свою жизнь, что травят нас! Так, что лучше молчи и молись, чтобы твои слова не дошли до Короля!»

Лицо Джона исказилось гримасой невыразимой муки, и он зажал уши, догадавшись, что с ним происходит – что это вовсе никакие ни слуховые галлюцинации. А это начал действовать информационный укол, благодаря которому он стал слышать и понимать голоса представителей местной плевянской фауны, причем, как оказалось, далеко не самых развитых ее представителей – в ресторане он слышал болтовню насекомых, наверняка, во множестве обитавших среди лианоподобных цветов, а сейчас он оказался невольным слушателем оживленных переговоров крылатых крыс-вамкитаров, во множестве населявших эту достаточно древнюю ганикармийскую орбитальную станцию. Джон вспомнил одну из университетских лекций по межпланетной зоологии, где преподавателем утверждалось, что эти крысы-вамкитары способны даже преодолевать определенные расстояния прямо по открытому космосу. Тогда Джон позволил себе сильно усомниться в столь невероятных способностях вамкитаров, а вот сейчас убедился в том, что, скорее всего, тот преподаватель говорил своим студентам чистейшую правду, хотя и сильно смахивавшую на ненаучную фантастику.

– Ты болен, Джонни! – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Иогансен. – Тебе срочно нужно в лазазарет – та симпатичная медичка наверняка будет рада снова тебя видеть!

– К черту лазарет и медичку! – неожиданно зло ответил Джон Иогансену. – Скорее – к плевянам!

Через минуту он уже давил на круглую кнопку, вдавленную в массивную дверь люка штурманской рубки орбитальной станции. В этот момент зазвонил мобильный телефон космической связи Джона Гаррисона. На экране Джон с неприятным удивлением увидел, как высветились цифры телефона генерала Иммануила Баклевски. Джон раздумчиво смотрел на экран телефона до тех пор, пока бесшумно не раскрылась массивная дверь люка штурманской рубки. В проеме появился сам Брэдли Киннон. Он широко разулыбался при виде Джона, и сделав приглашающий жест рукой, произнес почти без акцента на чистейшем русском языке:

– Прошу вас, господа – вы оказались очень кстати!

Брэдли закрыл за ними стальную, полуметровой толщины, дверь рубки на все имевшиеся замки и пригласил землян пройти к большому овальному столу заседаний, заваленному кипами бумаг, чертежей и сложно устроенных измерительных приборов. Вокруг стола сидело человек тридцать, среди которых насчитывалось несколько женщин. Все они (имеются ввиду не только женщины, но и остальные ганикармийцы) с благожелательным любопытством внимательно посмотрели на вошедших одинаково высоких, подтянутых, симпатичных земных космических десантников. Телефон в руке Джона продолжал звонить, не умолкая, и Джон все-таки решил поговорить с генералом, как бы этого разговора ему и ни хотелось избежать…

Иммануил Баклевски

– Спит, что-ли, сучонок?! – с тихой ненавистью произнес генерал Баклевски, слушая упорно продолжавший звучать однообразный автоматический зуммер вместо голоса вызываемого абонента.

В боевой рубке крейсера «Герман Титов» кроме самого генерала и сидевшей в дальнем углу на диванчике красивой темноволосой женщины со строгим, как у монахини выражением умного холеного лица, никого не было. Всех офицеров он пока освободил от несения вахты (за исключением Комиссара крейсера майора КМБ Иоланиды Бамберг) и сейчас, пребывая в состоянии тихой ярости ожидал, когда же ему соизволит ответить старший сержант Джон Гарриссон, упорно набивавшийся ему в зятевья, Иммануил Баклевски наблюдал на экране внешнего обзора зарождение в атмосфере планеты Плева непосредственно над материком Дикие Территории знаменитых весенних бурь, получивших среди местного населения несколько лирическое название: «Зеленые Грозы». Зрелище выглядело зловещим и потрясающим нервы, несмотря на тридцать тысяч километров, разделявшие «Герман Титов» и «сходившее с ума» небо над Дикими Территориями. Ослепительно вспыхивая на поверхности экрана, изумрудные зарницы далеких неслышных молний освещали многочисленными яркими бликами самые дальние и темные уголки боевой рубки, отражаясь даже в больших строгих очах Комиссара Бамберг, делая их немного похожими на кошачьи глаза, призывно и заинтересованно светившиеся в темноте мартовского вечера. Такое сравнение родилось в голове самого Баклевски, когда он чисто случайно глянул в сторону неподвижно сидевшей Иоланиды Бамберг и почему-то невольно усмехнулся при этом. Хотя он и прекрасно знал – почему.

Наконец-то ответил давно ожидаемый абонент – старший сержант Джон Гаррисон:

– Я слушаю вас, господин генерал!

– Почему так долго не отвечали, старший сержант?! – строго спросил по– английски (язык совершенно непонятный ганикармийцам) Баклевски.

– Вынужден был не отвечать, ожидая более подходящей, конфиденциальной обстановки, мой генерал! – также на безупречном английском ответил Джон, выразительно посмотрев на Брэдли Киннона.

– Молодец! – похвалил сержанта генерал. – Как обстановка и, в целом, настроение?!

– Обстановка – рабочая, настроение – бодрое, мой генерал!

– Молодец, Джонни – все-таки ты мне нравишься! – расхохотался генерал и резко оборвав смех, добавил: – В нашем плане возможны изменения в связи с резко изменившимися к худшему метеорологическими условиями над Дикими Территориями.

– В чем может заключаться суть изменений?

– В увеличении срока карантина на неопределенный срок! У вас, что там на вашей гребанной станции нет пункта внешнего визуального обозрения и генерал Зумер (начальник орбитальной станции) не видит, что творится в верхних слоях атмосферы планеты?!

Баклевски в этот момент показалось, что экран внешнего обзора, занимавший полстены рубки, сию же секунду взорвется причудливыми клубами ярко-изумрудного пламени и его инопланетные языки ворвутся в помещение рубки и испепелят и генерала Баклевски, и невольно вздрогнувшую в своем «девичьем комиссарском» углу Иоланиду Бамберг. Так что, в общем-то, немного перенервничавший за последние несколько суток, Иммануил Баклевски невольным рефлекторным движением пальца оборвал телефонную связь с Джоном, тем самым полностью психологически раскрепостив последнего, которому приятнее было общаться с простыми и добрыми ребятами-ганикармийцами, чем с взбалмошным, неискренним, неприятным и непонятным генералом.

А генерал, который забыл обо всем на свете, включая Бамберг и преодолев первый приступ вполне понятного инстинктивного человеческого страха перед катастрофическими природными катаклизмами, бросился к экрану, чуть ли не лбом прижавшись к его выпуклой поверхности, и попытался представить, что же сейчас может происходить непосредственно на поверхности самих Диких Территорий?! Подспудно волновал его также еще и тот сугубо меркантильный вопрос: а смогут ли выдержать напор такого адского разгула плевянской стихии Ракельсфаги и не окажется ли их экспедиция проведенной, в таком случае, впустую?!..

Он даже не услышал, как сзади тихо, осторожными шагами подошла Комиссар, заворожено глядевшая на зеленый клубившийся экран внешнего обзора. Генерал обнаружил присутствие майора Бамберг только тогда, когда услышал за своей спиной ее громкое прерывистое дыхание. Он оглянулся и с удивлением посмотрел на Иоланиду, про которую точно знал, что, несмотря на прожитые ею целых тридцать пять лет, она до сих пор оставалась девственницей. Именно, собственно, по этой причине, помешанный на древних советских партийных традициях Баклевски и взял майора Бамберг к себе на линейный крейсер эскадры в качестве Комиссара – на очень почетную и ответственную должность. Сейчас же генерал не узнавал всегда строгую, спокойную и холодную, как арктический лед, Иоланиду Бамберг – ноздри ее изящно выточенного природой аристократического носа раздувались словно бы в сильнейшем сексуальном возбуждении, а в глазах, метавших отражения изумрудных молний Плевы, читался откровенный призыв самки в период течки.

– Что с вами, майор Бамберг?! – строго прикрикнул пятизвездочный генерал Баклевски и громко хлопнул ладонями у женщины перед самым ее строгим красивым лицом.

Она вздрогнула, будто очнувшись от, внезапно накатившего на нее, дьявольского наваждения, вновь сделавшись похожей на самую себя и негромко ответила совершенно потерянным голосом:

– Я и сама не могу объяснить, что сейчас произошло со мной, мой генерал!

– Надеюсь, что в дальнейшем подобного не повторится – Плева не простит нам ни одной человеческой слабости! Хорошенько запомните это, майор!

– Слушаюсь, мой генерал! – встала по стойке «смирно» майор Иоланида Бамберг, стараясь не смотреть больше на клубившийся мощными эротическими изумрудными флюидами экран, возбудивший ее постоянно сознательно подавляемое либидо до высшей точки кипения. Ей даже показалось, что она вот-вот испытает оргазм. Против воли и соблюдения всякой воинской субординации, Иоланида неожиданно произнесла:

– Вид этой грозы вызвал во мне приступ необъяснимой грубой животной чувственности, с которым я едва-едва сумела справиться, мой генерал!

– Более всего я ценю в своих подчиненных искренность и честность, майор! – потеплевшим голосом сказал Иоланиде Баклевски. – А теперь я приказываю вам идти в свою каюту, лечь в кровать и хорошенько выспаться!

– Слушаюсь! – отчеканила Бамберг и строевым шагом покинула помещение рубки.

Когда за ней закрылась дверь, Баклевски невольно улыбнулся ей вслед, покачал головой и негромко произнес, обращаясь к самому себе:

– Занятная бабенка – что-то еще ждет нас на Плеве?!

Планета Плева

…А, далеко внизу под неподвижно висевшей эскадрой космических кораблей, принадлежавших могучему и зловещему ведомству КМБ, бушевала первая Зеленая Гроза, в отличие от нескольких предыдущих десятилетий разразившаяся необычайно рано и вследствие этого заставшая врасплох многих обитателей Диких Территорий.

В частности, на обширных овощных плантациях, принадлежавших Клану Акклебатиан, где выращивался преимущественно плотоядный корнеплод ароэ, внезапными разрядами необычайно мощных молний было убито сразу девяносто рабочих или, попросту – рабов, состоявших из жителей Ганикармии, в разное время, и при различных обстоятельствах, похищенных акклебатианами и их многочисленными лесными вассалами. Еще двадцать рабочих были схвачены и тут же сожраны вечно голодными малиновыми голлиницами – подземными членистоногими хищниками, в длину достигавшими порой до пятнадцати метров, сразу с началом грозы и ливня повылазивших из древних ирригационных колодцев. Большей части рабочих все же удалось добежать до спасительных бараков, но, тем не менее, ущерб оказался огромным и Самакко, беспрестанно проклиная некстати разверзнувшиеся небеса, пребывал вне себя от ярости, возлагая теперь все надежды на диверсию, подготавливаемую на Орбитальной станции. Но и эта надежда стала казаться ему сомнительной по той причине, что куда-то запропастился Боке – его исчезновение истолковывалось суеверным Самакко, как дурной знак судьбы.

Неподалеку от плантаций ароэ, в непролазной чаще джунглей, при одном из разрядов Зеленой Молнии и под оглушающий аккомпонемент громового удара, разом взорвалась целая роща очень старых карисаиновых деревьев, где имели неосторожность спрятаться от тугих струй Синего Ливня тысячи мелких и не особенно мелких обитателей прибрежных джунглей.

Еще одна молния попала прямиком в хребтину грозы Джунглей – огромному тридцатипятитонному самцу цомболли, и бедняга взревел так, что даже заглушил очередной раскат грома, последовавший непосредственно вслед за поразившей страшного хищника молнией. Сотни литров ядовитой желто-оранжевой крови, бежавшие по километрам тоннелей вен и артерий цомболли, закипели миллионами мелких пузырьков, воспламеняющих внутренности и через секунду, объятый пламенем хищник, благодаря испускаемому им яростному пронзительному вою, немного напоминавший не успевающую на пожар пожарную машину, круша и ломая кустарники и деревья, попадавшиеся на пути, бросился куда-то прямо в пасть смерти, с нетерпением его ожидавшую. Он рухнул, весь объятый синим гудящим пламенем, на краю деревни так называемых Мизигилок или, как именовали их Болотные Карлики и Акклебатиане – Джунглевых Стерв или по-другому – Травяных Оторв. Красивых, как на подбор, но крайне пакостных и бесстыдных девок, промышлявших такими вещами, о каких не особенно приятно было думать даже Болотным Карликам и Акклебатианам. Впрочем, повыскакивавшие из хижин совершенно голые Оторвы встретили сгоравшего живьем гиганта-цомболли дикими воплями восторга – сегодня им не нужно будет заботиться о приготовлении ужина, да и завтрака, наверняка, тоже. Белое нежное мясо цомболли обладало изысканным пикантным вкусом и пользовалось заслуженной популярностью у местных гурманов – коренных жителей прибрежных джунглей.

Жившие через узкую речку, впадавшую в Болото, по соседству со Стервами, представители вымирающей народности Пучеглазых Мулуган, промышлявших охотой, рыболовством и собирательством – занятиями в равной степени смертельно опасными в Прибрежных Джунглях, тоже повыскакивали из своих хижин и, невзирая на мощный ливень, принялись внимательно прислушиваться к какофонии пронзительных женских голосов, доносившейся с противоположного берега речки, пытаясь понять ее характер и причины, и тужась сделать вывод – смогут ли Пучеглазые Мулугане извлечь какую-либо пользу из возможного вечернего визита в гости к Травяным Оторвам, с которыми они никогда не враждовали, обменивая добытые мясо и рыбу на горькую хмельную настойку, всегда в изобилии водившуюся у Оторв.

В целом же население Джунглей, за исключением погибших и пострадавших, встретило месячник Зеленых Молний и Синих Дождей с большим душевным подъемом – этот месяц во многих отношениях неизменно оказывался самым веселым и неожиданным периодом сурового плевянского года. Ну и, во всяком случае, что, пожалуй, являлось самым существенным – обильные ливни считались надежным гарантом богатого урожая, как диких, так и культурных растений…

…Болотные Карлики, все до одного и, даже продолжавший гостить у них предейтор Боке, высыпали на кочки и пирсы родной деревни, чтобы полюбоваться Весенним небом, налившимся интенсивным ярко-зеленым цветом, откуда чуть-ли не ежесекундно вырывались причудливые зигзаги ослепительных изумрудных молний, сопровождаемые обязательным громом. Каждый оглушительный раскат грома приводил в неистовый восторг самых маленьких отпрысков Болотных Карликов – они неизменно приседали, затем подпрыгивали и испускали при этом неудержимый, пока еще звонкий, детский смех, чем вызывали невольные улыбки, почти незаметные в густых бородах взрослых. Ливневые струи толщиной в палец взрослого Акклебатианина воспринимались Карликами, очевидно, чем-то вроде освежающего и очищающего душа. Они стояли под ним с видимым, совсем не скрываемым наслаждением, счастливыми гримасами застывшим на их страшных уродливых лицах. По каким-то неведомым причинам, Зеленые Молнии никогда не попадали в деревню Болотных Карликов. Объяснение такого везения наверняка следовало бы связать с какими-либо обстоятельствами естественного природного характера, но Болотные Карлики были убеждены, что всему их Великому Племени таким образом покровительствовал Болбург – Верховный Бог Великого Болота.

Сам же Вождь Эгиренечик, стоявший вместе с Боке в некотором отдалении от остальных соплеменников, с совершенно ненормальным вожделением ярко полыхавшем в глубоко посаженных глазах, смотрел, пытаясь проникнуть фантастически зорким взглядом в том направлении, где на, недоступной бескрылым Болотным Богатырям, высоте, за плотной синей пеленой ливня, скрывалась верхушка Дерева, откуда скоро на Великое Болото начнет проливаться Золотой Сок Вечной Молодости и Долгой Жизни. Великий Мудрый Эгиренечик уже, как несколько лет изобрел способ ловить его, несмотря на свирепых Стражей Деревьев. До этого знаменательного момента оставалось еще несколько дней, и почему-то Эгиренечик предчувствовал, что именно эта, только что наступившая Весна с ее необычайно рано начавшимися Грозами, даст небывало богатый урожай Золотистой Радости.

Боке, у которого от сырости противно начало ныть раненое предплечье, с почтением спросил разрешения у Эгиренечика удалиться под крышу приютившей его хижины Вождя, на что получил высочайшее согласие. Эгиренечик с удовольствием остался один, чтобы полнее и ярче предаться мечтам о предстоящем в скором времени, ни с чем не сравнимым экстазом охоты за собственным Бессмертием. Бессмертие имело сладкий сказочный аромат и нежные вкусовые ощущения перебродившей женской девственной плоти. И то, и другое почти сразу без остатка таяли в зубастой пасти, переполнявшейся пенистой слюной вожделения, превращаясь затем в смутные, но незабываемые воспоминания о проглоченном волшебном напитке яркого золотистого цвета, заставлявшего еще много дней после приема светиться глаза ярким небывалым светом нежности и доброты, совсем несвойственным Болотным Богатырям…

А там, в недосягаемом для жителей Болот расцветающем Весеннем Райском Саду, неожиданно разразившаяся Зеленая Гроза, как обычно, послужила сигналом для начала традиционного ежегодного Праздника Любви, сопровождаемого множеством ристалищ и игр. Ну и, само собой, разумеется, Праздник Любви заканчивался пышно обставленными свадебными торжествами, после которых число счастливых супружеских пар в Племени Семи Ветвей увеличивалось, как правило на пять-шесть десятков. Но…

Но… на то она и Весна – одновременно долгожданная, цветущая, счастливая пора года, а параллельно этому – страшная, неистовая и непоправимая в своих необратимых и неудержимых последствиях.

В частности, в Родовом Дупле Вождя Айсарайга царили смятение и страх. Сохраняла полное самообладание лишь сама виновница царившего там смятения – роскошная и неподражаемая красавица Гера. Девушка неподвижно сидела, изящно скрестив красивые длинные ноги на отполированном панцыре смоломаза, уперев руки локтями о бедра и положив филигранно изваянный природой подбородок на плотно сцепленные между собой пальцы рук, почти безучастно глядя на стоявшего перед ней на коленях отца, Айсарайга. Бесконечно преданная ей младшая сестренка Лея обнимала Геру за коленки и тихонько плакала. В дальнем углу дупла полулежал на пышной охапке из свежих цветов и листьев, отец Айсарайга, древний старец Раоклин и бесстрастно смотрел и слушал разыгрывавшуюся перед ним, не первый раз уже видимую и слышимую, семейную сцену, имевшую место быть обычно в начале Весны.

– Гера! – с мольбой обратился отец к дочери. – Я прошу тебя, пока еще есть время – не бросай нас, не делай несчастными, не губи хотя бы Лею! Ведь, если ты сделаешь, то, что задумала, через четыре Весны Лея сделает тоже самое, и я останусь без любимых дочерей, а твои несчастные братья – без любимых сестер!

– Слушай, папа! – словно бы совершенно не слыша то, о чем он только что говорил с такой горячей мольбой, обращаясь к ней в коленопреклоненной позе, произнесла Гера: – Ты случайно не знаешь, что поделывает сейчас несчастный Парсинг?!

– Да зачем тебе сдался этот паршивый Парсинг?! – почти в ярости воскликнул Айсарайг. – Мечется он по веткам, как бешеный смоломаз туда-сюда и рвет волосы на голове, не зная, что ему делать – искать другую невесту или отправиться вниз на поиски своей Алзики!

– Вот дурак-то! – неожиданно высказалась прямо сквозь слезы Лея, вызвав неудержимый приступ смеха у Геры.

– Не смей так говорить о старших по возрасту, девчонка! – в отличие от Геры возмутился отец.

– Алзика не упала в Болото! – неожиданно прервав смех, твердо заявила Гера. – Парсингу нужно сказать, чтобы он скорее отправился искать ее в нижние ярусы Ветвей, возможно – Чужих Ветвей.

– Откуда ты знаешь?! – недоверчиво прищурившись на дочь, спросил Айсарайг.

– Оттуда же – откуда я знаю и верю, что скоро прилетит прямо со Звезд мой будущий муж и поэтому я не погибну, отдав свое тело Болоту! Так, что ты зря беспокоишься обо мне, отец! Мой Звездный Муж уже совсем близко, где-то совсем недалеко, по ночам я слышу его чарующий голос, обращенный ко мне, а он слышит мой, обращенный к нему!