Текст книги "Интервенция"

Хроника летающих балконов

Брошенный город похож на мертвый кулак.

М. Комиссаров

В свое время на Джекоба произвели большое впечатление висящие в нью-йоркском Метрополитен-музее картины Джорджо де Кирико[7]7
  Джорджо де Кирико (1888–1978) – итальянский художник. Представитель так называемой метафизической живописи. Один из предшественников сюрреализма.


[Закрыть]. Любимой темой художника было изображение загадочных безлюдных улиц под безрадостным небом. Те картины были фантазиями, порождением кошмаров талантливого, но не очень здорового на голову художника. Мог ли журналист предполагать, что окажется внутри этих картин? Длинные пустынные улицы, тусклые стекла домов и витрин, трава, пробивающаяся сквозь асфальт, – все это затягивало, как наркотический трип[8]8
  Трип – наркотическое путешествие в инфернальный мир.


[Закрыть]. Квартал за кварталом – все те же, выровненные как по линейке петербургские дома, в которых никто не живет. Джекоб увлекся путешествиями по пустому городу. В этом было какое-то извращенное эстетство – как на картинах все тех же сюрреалистов. Благо для американца такие прогулки были практически безопасны. Местная уголовная публика не трогала военнослужащих (а Джекоб носил военную форму, только без знаков различия). Это вам не Фергана и не Тегеран, где отойти или отъехать в одиночку от военной базу более чем на километр означало гарантированно лишиться головы. В буквальном смысле.

И ведь, несмотря на свою заброшенность, Петербург был дьявольски красив! Да, пожалуй, затея превратить его в город-музей будет иметь успех. Хотя когда по его улицам начнут шляться толпы горластых туристов, а в домах угнездятся рестораны и магазины сувениров, будет уже не то. Джекобу никогда, к примеру, не нравилась Венеция, с которой сравнивал генерал Адамс будущее Петербурга. Город, существующий исключительно ради туристов, – в этом было что-то неестественное. Но иного выхода не было. Все лучше, чем он просто развалится.

Нельзя сказать, что людей на улицах совсем уж не было. Попадались. Но они смотрелись как тени – возникшие непонятно откуда и исчезающие невесть куда. И то сказать, люди в Санкт-Петербурге жили кучно – эдакими колониями. И в этих местах было даже довольно людно. Кое-где клубились своего рода торговые точки, нечто вроде небольших базаров или, точнее, барахолок. Как успел заметить Джекоб, здесь уже вовсю торговали новенькой формой миротворческих сил, армейскими консервами, сигаретами и виски. Этого добра миротворческие силы захватили с избытком, предполагая распределять среди населения. Судя по тому, что все эти предметы в обилии появились на рынке, представители демократической интеллигенции уже освоились на своих новых должностях.

Джип вывернул на площадь и миновал ряды небольших магазинов, носивших следы тяжелого и длительного погрома. Как уже знал Джекоб, прошлой осенью Сенная оказалась одним из центров так называемого кавказского бунта. Хотя на самом-то деле били именно выходцев с Кавказа. А как водится, и всех остальных, кто попался под горячую руку. Заодно разграбили магазины и подожгли стоявший на площади огромный торговый центр – модернистского вида здание из стекла и бетона. Теперь оно торчало обгорелой руиной. Кстати, как успел отметить журналист, от погромов по какой-то непонятной причине пострадали именно здания, возведенные в годы «рынка» и демократии. Уж чересчур они выделялись своим стеклом и бетоном из окружающего пейзажа. Многочисленные маленькие магазинчики, кучковавшиеся на площади, выглядели не лучше – их разносили долго и упорно. Как успел узнать Джекоб от кого-то из местных, которые очень любили делиться городскими легендами, Сенная площадь чуть ли не с момента основания города слыла нехорошим местом. Вечно тут что-нибудь случалось. Демократические власти пытались придать ей приличный вид, но дух места оказался сильнее. Это было похоже на правду. Столь впечатляющих следов беспорядков Джекоб больше нигде в городе не видел.

Тем не менее, несмотря на мрачный вид, площадь была довольно людной. Но это не была очередная толкучка, подобная многочисленным другим. Тут творились какие-то более таинственные и темные дела. Между обгоревшими каркасами павильонов мелькали разнообразные темные личности. В двух местах молодые парни и девицы, сбившись в кучки, горланили что-то под гитары. Похоже, тут торговали наркотиками.

Но торговали тут не только ими. Согласно слухам, в городе некие деятели продолжали скупать всякие ценности, включая антиквариат, казалось бы никому не нужный в городе, где население заботится исключительно о выживании. И вот тем не менее. Впрочем, сведения были недостоверны и противоречивы. Но, как удалось узнать из расспросов, у горожан существовали довольно прочные связи с финнами, которые ходили к городу на небольших катерах.

Кстати, с финнами вышло вообще очень интересно и совсем непонятно. Джекоб, до приезда в Петербург весьма смутно представлявший, где находится Финляндия, из журналистской добросовестности познакомился с географией и историей этой северной страны. И был поражен ее нынешней политикой. Ведь казалось бы, сейчас финнам самое время отхватить себе обратно те земли, которые у них в 1940 году оттягал СССР. Возражать никто не станет, потому как просто некому. Ближайшим местом в России, где была какая-то власть, являлась Тверская республика – там вроде бы правили коммунисты. Но финны отнюдь не спешили накладывать руку на свои бывшие владения. Они оставили в покое даже Выборг – Виппури, по которому со времен Второй мировой в финской прессе было пролито множество слез.

Год назад в Выборге образовалось какое-то независимое правительство, которое было явно нацелено на присоединение к Финляндии. Они даже флаг себе выдумали с большим крестом – как у всех Скандинавских стран. Но финны, скидывая этим деятелям какую-то заваль в обмен на лес, не торопились присоединять их к себе. То ли сочли, что так выгоднее, то ли, как подозревал Джекоб, финны стали по-настоящему цивилизованными европейцами, то есть слишком любили спокойную жизнь без проблем и потрясений. И связываться с территориями, на которых творится черт-те что, у них не было никакого желания. Так что между Петербургом и Финляндией имелась «черная дыра» в сто сорок километров. Сущий рай для авантюристов всех мастей. Одним словом, публика на площади, судя по всему, как раз занималась какими-то авантюрными делами.

Примечательно, что завсегдатаи Сенной не обращали никакого внимания на стоявший у неработающей станции метро патрульный джип. Двое солдат, топтавшихся возле машины, тоже никак не реагировали на происходящее. Все ведь было тихо.

Вообще за неделю пребывания ограниченного контингента в городе никаких признаков сопротивления отмечено не было. Если, конечно, не считать нескольких перестрелок с бандитами, которые не успели убраться с дороги. Но складывалось впечатление, что преступные группировки предпочитали, завидя патрули, сидеть тихо и не отсвечивать. Возможно, они полагали, что новая власть станет жить по принципу «мы вам не мешаем, вы нас не трогайте». Они еще не знали, что их ждет в ближайшем будущем. Так или иначе, журналисты, впрочем, как и солдаты, могли передвигаться по городу свободно. Хотя, видимо, не совсем. Что-то случилось неординарное. Не зря же его Речел вызвала… Она вроде вороны – летит на падаль.

Речел Стилл была коллегой Джекоба – одной из журналисток, аккредитованных при штабе. После окончания колледжа Речел, как и многие другие молодые дурочки, попыталась прославиться на ниве музыкальной журналистики. Дело на первый взгляд выглядело простым и верным. Еще бы, кому не хватало ума писать про поп-звезд?

Но вот только у Речел ничего хорошего из этой затеи не вышло. Писать про музыку – ума и в самом деле не надо, но именно потому данную профессию осаждает толпа претендентов, как в гипермаркете во время распродажи. Это военными журналистами становятся такие редкие психи, как Джекоб. А телевизионные музыкальные программы и соответствующие издания не знают отбоя от желающих что-нибудь им написать. Так что конкуренция там страшная.

Мало того, то ли Речел по жизни была слаба на передок, то ли решила сделать карьеру, прыгая по постелям ребят из музыкальной и околомузыкальной тусовки… в общем, жизнь она начала вести веселую. Да только в том мире такое воспринимают без радости – музыканты относятся к крутящимся вокруг девицам, жаждущим попасть к ним в постель, без особой симпатии, хотя, конечно, при случае и пользуются их услугами. Оно и понятно. Все эти звезды, звездочки и люди околозвездных скоплений – затраханы в прямом и переносном смысле. Так что журналистка, которая всех и каждого пытается затащить в постель, никакой любви не вызывает. Возможно, была бы она хорошеньким мальчиком… Впрочем, мальчиков там крутится не меньше. В общем, с музыкальной журналистикой у Речел ничего не вышло.

После облома с музыкой журналистку за каким-то чертом понесло в Россию. С тем же успехом она могла отправиться куда угодно – хоть в Африку, хоть в Антарктиду. И не в том беда, что она ну совершенно ничего и ни о чем не знала, а в том, что решительно не желала чему-то учиться. Конечно, иные бойкие журналисты вполне обходятся без каких-либо знаний – и ничего, работают. Но есть одно исключение – военная журналистика. Когда работаешь с военными, армию надо понимать. Если не хочешь довольствоваться жвачкой с пресс-конференций – а ради этого посылать корреспондента незачем, все есть в Интернете. Чтобы добывать эксклюзив, нужно иметь друзей в действующих частях, которые могут подкинуть тебе живую, настоящую информацию.

Увы, Речел так и не научилась разбираться в количестве звездочек на погонях – и слабо представляла разницу между лейтенантом и двухзвездочным генералом. Не говоря уж о разнице между танком и самоходкой. Понимать подобные мелочи она полагала излишним, пытаясь выехать на непробиваемом нахальстве и запредельном апломбе. Известно, как в армии относятся к таким работникам средств массовой информации. То, что у нее все-таки появились информаторы, коллеги склонны были объяснять большими познаниями Речел в искусстве французской любви.

К тому же Речел была помешана на том, чтобы найти сенсацию. Дело, конечно, хорошее. Любой журналист об этом мечтает. В противном случае он не журналист. Но сенсации на дороге не валяются. Для того чтобы до них добраться, нужно пахать и копать. Речел же все надеялась сорвать ее просто так, на халяву. Поэтому большинству офицеров она надоела по самое не могу.

К Джекобу эта девица тоже всячески подъезжала. Все хотела выпытать секрет – почему генерал Адамс выделяет из всех журналистов именно его и порой сообщает ему то, что другие не узнают никогда. Она думала, что у Джекоба имеется какой-то ключик к сердцу командира.

Ключик-то, конечно, имелся. Когда журналист пять лет помотается по горячим точкам – в глазах военных он становится уже как бы наполовину солдатом. Почти своим. Человеком, которому можно доверять. Информаторы знали: Джекоб их не подставит неосторожным репортажем под гнев начальства или под огонь каких-нибудь правозащитников. Которые, хоть ты тресни, не в состоянии понять простой вещи: война и права человека – понятия, несовместимые по определению. И всякие там конвенции и прочий либеральный бред вылетают из головы сразу же после первого выстрела в твою сторону.

Речел подобных тонкостей не понимала в принципе. Она, впрочем, вообще ничего не понимала. Что давало ей шанс стать в будущем телезвездой. Зрители любят, когда по ту сторону экрана маячит такой же идиот, как и они сами.

Сейчас Речел вызвала его, сообщив, что происходит нечто интересное. Каких-то срочных дел у Джекоба не было, а потому он решил прокатиться.

Джип свернул с Садовой в одну из типичных питерских длинных и узких улиц – и Джекоб еще издали увидел мечущуюся рыжеволосую девицу, за которой едва поспевал оператор. Завидев выходящего из машины журналиста, девица кинулась к нему. Она сияла, точно получила приглашение на должность ведущего новостей MTV.

– Привет! Ну вот, наши войска снова несут потери! – радостно сообщила она.

– Что, неужели появились боевики?

– Нет, – с некоторым сожалением протянула Речел и показала на груду строительного мусора, над которой клубилась красноватая пыль. – Видишь, вон под этим завалом лежат пятеро солдат. Сейчас прибудут инженерные части и будут разгребать.

Она простерла руку в сторону огромного темно-красного дома, фасад которого был обильно украшен массивными балконами, разными лепными финтифлюшками и прочей тяжеловесной декорацией. На уровне второго этажа на стене зияла огромная плешь, обнажающая кирпичную кладку. В середине этой проплешины виднелась ободранная балконная дверь, возле которой торчали причудливо изогнутые ржавые куски арматуры. Обломки кирпичей завалили половину узкой улицы, а на стене второго этажа красовалась надпись, выполненная ядовито-желтой краской: «Vasya forever».

– А что случилось-то? – поинтересовался Джекоб.

– Точно не знаю. Но, как я поняла, на группу наших солдат балкон обрушился. И вместе с ним – часть стены. Солдаты там, под завалом. Я, впрочем, не очень поняла. Вот стоит свидетель, я его держу, пока ты не приехал.

В стороне стоял, слегка покачиваясь, усатый светловолосый мужчина лет пятидесяти, довольно приятной наружности, одетый в донельзя заношенное черное драповое пальто. Поняв, что говорят о нем, он вынул из кармана пластиковый стакан и протянул Речел.

У той откуда-то возникла в руке бутылка «Джонни Уокера» с черной этикеткой. Речел сноровисто наполнила емкость. Судя по уровню жидкости в сосуде, удерживать свидетеля было делом, требующим изрядных спиртовых вливаний.

– Ваше здоровье, ребята! – Мужик приподнял стакан и одним движением выплеснул в глотку содержимое. Оба-на! Джекоб, хоть и являлся вроде бы русским, так бы не смог. Все-таки черная этикетка – это шестьдесят градусов. А мужик сглотнул за милую душу и не поморщился.

– Ты, что ли, все видел? – спросил журналист усатого свидетеля.

Тот помолчал, осознавая, что с ним говорят на родном языке, и только потом ответил:

– А то! Все видел. От начала и до конца. Значит, так. Эти ваши ребята, их было человек десять, перлись по тротуару. Когда они под балконом оказались, один из них возьми да и кашляни. Ну вот. Эта хренотень, значит, и обрушилась им на головы. И все. Никто и крякнуть не успел, сразу оказались под обломками. – Мужик снова протянул стакан.

Журналистка снова налила.

– Господи, упокой их души. – Свидетель столь же легко выплеснул в глотку еще одну порцию виски.

– Что же, от кашля балкон рухнул? – уточнил журналист.

– А хоть и от кашля! Да от чего угодно! Он ведь и просто так мог упасть. Сам по себе. Ты пойми, браток, – это ж питерский балкон! Он, пока хочет, висит, а когда ему надоест – он падает. Так уж у нас заведено. А ваши ребята сами виноваты. Где ж это видано – под балконами ходить! Ты по центру улицы иди – здоровее будешь. А балконы, они у нас и при коммунистах падали, и при демократах падали… Вот погодите – придет зима, тогда еще и сосульки с крыш будут падать. У нас поосторожнее надо.

Джекоб перевел слова мужика Речел.

– Так… Значит, все это знают, а командование не считает нужным должным образом инструктировать солдат. Не заботится об их безопасности. Интересно…

Джекоб вздохнул. Речел была не просто дурой, а дурой, активно ищущей приключений на свою задницу. Такие вот деятельницы на Востоке бегали в обозе армии и мечтали взять интервью у какого-нибудь главаря сопротивления. Кончались обычно такие игры печально. Деятельниц в лучшем случае приходилось выкупать, а в худшем – американцы получали в подарок их головы.

Ну а тут, раз нет сопротивления, она будет портить нервы командованию – а потом удивляться, что ее не приглашают на разные интересные дела. Конечно, в журналисте, который лишь переписывает материалы, предоставляемые пресс-службой, тоже нет ничего хорошего. С такой работой может справиться и говорящий попугай. Но нельзя ведь писать исключительно про дерьмо! Особенно если ты даже не понимаешь, о чем пишешь. Вот выйдет репортаж, что генерал Адамс не заботится о безопасности солдат. А в Штатах и так уже, кажется, забыли о том, что солдат – это довольно опасная профессия. Джекоб сталкивался с ребятами, которые, угодив в горячую точку, искренне удивлялись: оказывается, с войны порой и не возвращаются…

Пока не прибыли инженерные части, Джекоб решил пообщаться с представителем местного населения. Он отобрал у Речел бутылку. Мужик, догадавшись, в чем дело, достал из кармана второй стакан. О его чистоте Джекоб решил не думать. Впрочем, на Востоке приходилось сталкиваться и не с такой антисанитарией. В конце концов, виски – это еще и дезинфектор.

– Ну, будем.

Мужик опорожнил емкость, Джекоб лишь пригубил.

– Ты что, тоже типа журналист? – спросил его мужик.

– Ну да.

– Слушай, а что, правда, говорят, ваши будут на площадях ставить большие телевизоры?

– Будут. В нашу задачу входит снабдить вас всем жизненно необходимым.

Такой план и в самом деле существовал. Дело тут было, конечно, не в альтруизме. Кто ж не знает, что лучшее орудие пропаганды – это именно телевизор. Тем более что иные способы пока что действовали как-то не очень. Работать на новую власть люди все так же не рвались. На том же Востоке – там все проще. Надо лишь договориться с местным шейхом или каким-нибудь иным вождем – а уж он объяснит своим, что от них требуется. А в Петербурге так и не поняли, с кем надо договариваться. Азиатские методы в этом городе не действовали. Решили попробовать европейские. Конечно, это было делом будущего. Чтобы наладить телевидение, нужно было множество специалистов, которых опять-таки не было.

– Телевидение… Тоже мне, нашли жизненную необходимость. Вот что нам жизненно необходимо. – Мужик кивнул на бутылку. – Без этого дурацкого ящика я как раньше жил, так и дальше проживу. А вот с бухлом – тут у нас и в самом деле большие трудности. Самогон выменивать – дорого. А как эти придурки с Сенной, грибочки жрать… Не привык я к ним.

– Ты вот сказал про самогон. Слушай, а ты на что его вымениваешь?

– Как на что? Город вокруг видишь? Дома видишь? – Мужик обвел рукой окрестности. – В домах есть квартиры. И знаешь, сколько всего осталось в этих квартирах? Книги старинные, картины, антиквариат. Все брошено. Наберешь сколько надо – и на Сенную. Там все берут.

– А кому это здесь нужно? – Джекоб решил проверить имеющиеся у него сведения.

– Кому-то, значит, нужно, раз покупают. У нас и в блокаду покупали. А тогда было куда веселее. Тем более курево-то у нас и до вашего прихода было. Ну, табак россыпью, это с табачных фабрик таскают, с Пулково. А сигареты? Кто-то, значит, привозит. А раз привозит – значит, что-то и увозит. Правильно?

Джекоб толком не понял, что имел в виду собеседник под словом «блокада». Помнилось, что мамаша иногда упоминала это слово – как синоним какого-то запредельного ужаса. Но расспрашивать не стал. Потом в Интернете посмотрит.

Выпив еще по одной, собеседники, как это обычно бывает, почувствовали взаимное расположение.

– Толян, – представился мужик.

– Джекоб.

– Это как по-нашему-то?

– Яков.

– Ну, будь здоров, Яшка. У меня друг был, тоже Яшка. Душевный парень. Тоже из ваших. Он-то сдернул за бугор. В самую последний момент успел… А вообще я так тебе скажу: некоторые ваших не любят, а я так очень уважаю. Хоть русских, хоть американских. Потому как вы умные и устраиваться умеете.

Джекоб не сразу сообразил, о каких «ваших» идет речь, и лишь секунду спустя просек. И не стал говорить, что в далеком детстве фамилия у него была не Абрамс, а Абрамзон. Кто знает, как они тут относятся к эмигрантам… Вместо этого он спросил:

– Слушай, а как тебе новая власть? Только честно. Можешь говорить что думаешь, мы ведь за свободу слова…

Мужик засмеялся:

– А у меня всегда была свобода слова! И при коммунистах, и при демократах. Вон, видишь – там за углом была пивная. Так в этой пивной всегда что хотели, то и говорили. И плевать на всех при этом хотели. А если про твоих американцев разговор зашел… Я так скажу: мне по барабану. Жратву и одежду стали раздавать – спасибо, дело хорошее. Я вот уже три комплекта на Сенную сволок. Там за куртку две пол-литры самогона дают. А за ботинки – и вовсе три. Такой подход мне очень даже нравится. А то, что над Смольным теперь флаг с полосками и звездочками, – так мне-то что! Был красный, потом трехцветный, кому какое дело! А то, что говорят: мы хорошо теперь жить будем, я в такую байду не шибко верю… Ерунда все это. Никогда мы не жили хорошо, никогда и не будем. Не рождены русские для того, чтобы хорошо жить. Вон сколько лет нам втюхивали по ящику всякие хренососы: погодите, наступит, блин, экономический подъем. Инвестиции, хрениции, скоро жизнь наладится. Ну да, наладилась. Всё снова рухнуло, все снова в заднице. Как всегда. Вот вам и демократия, вот вам и реформы. Ну их всех! Но, с другой-то стороны, если вдуматься – а на фиг это «хорошо» нам нужно? И вообще. Если где и хорошо – так это на Петроградской. Там, говорят, стоят французы, так они каждый день вместе со жратвой раздают по два литра вина. Вот это называется – понимающие люди. Правда, вино слабенькое, кислое. Но если стакан самогонки влить – очень даже ничего выходит.

В глубине улицы показались инженерная и санитарная машины. Джекоб отдал остатки виски Толяну, а сам взялся за выполнение своих прямых обязанностей.

…Завал разбирали долго. Когда наконец сумели добраться до солдат, под обломками оказались только мертвые.

– Эх, не повезло парням, – покачал головой доктор.

– Да уж, в этом городе не стоит гулять вдоль стен, – согласился Джекоб.

– Да не в этом дело, вдоль стен они ходили или поперек, – усмехнулся доктор, очкастый мужик лет под сорок, в глазах которого читался профессиональный цинизм. – Вон глядите – обломки-то небольшие. А тут – одного в висок, другому череп раскроило аж напополам. Третьему вшивенькая железка рассекла артерию. И так далее, и тому подобное.

– Редкое невезение, – согласился Джекоб.

– Не такое уж… – Доктор оглянулся. – Ладно, вам я могу кое-что сказать. Я читал ваши репортажи из Узбекистана и Ирана. Пока этой рыжей стервы рядом нет, слушайте… Все равно журналисты пронюхают, так лучше пусть вы первый. Так вот. Дело в том, что как-то не везет нашим солдатам в Петербурге. Вчера там, за рекой, этой… как ее… Фонтанка, такой случай был. Проверяли дом, обрушилась лестница. Семь человек насмерть. А высота – только ноги поломать. Грузовик с солдатами столкнулся с другим на мосту – оба упали в воду. Не в Неву, в одну из этих речек. Глубина там – не больше двух метров. Из двадцати человек в кузове никого не спасли. Как они могли захлебнуться? В люки патрульные падают… Вот один недавно – на какую-то железку напоролся, как на кол…

– И почему это происходит, как вы считаете? – заинтересовался Джекоб. Ему уже приходилось слышать о разных подобных происшествиях. Потому-то он и примчался сюда на звонок Речел. Но вот то, что это тенденция, – он не догадывался.

– А что тут удивляться? Солдаты, чтобы их!.. Набрали в корпус кого попало, каких-то недоделанных бойскаутов. Вот такие идиотки, как эта рыжая, и такие же дебилы из Голливуда внушили парням, что армия – это бесплатная турпоездка в экзотические страны, что они два года по контракту отслужат, денег заработают и льготы свои получат. А про трудности службы – ни слова. Вот и приходят раздолбаи. Ладно, заболтался я. Работать надо.

* * *

Обратно Джекоб возвращался в некоторой задумчивости. До этой командировки он работал в Узбекистане. Там было веселее. Мусульманские фанатики стали стрелять в спины чуть ли не с первого дня. Потом начались разборки между различными феодальными бандами, которые для красоты называли себя политическими партиями. Одни поддерживали американцев, другие не поддерживали. Впрочем, те, кто поддерживал, тоже лихо разбирались друг с другом.

В итоге доставалось всем, в том числе и солдатам НАТО. А потом и вовсе началась кровавая каша, из которой до сих пор не знают, как вылезти. Но в люки там не падали. Возможно, на этот раз и в самом деле набрали абы кого. Воевать тут никто не предполагал. Собственно, и сам Джекоб, получив в Ташкенте пулю в плечо, решил, что стоит немного передохнуть. Поэтому он, воспользовавшись своим знанием русского языка, и добился командировки в Петербург.

Джекоб внезапно вспомнил своего недавнего собеседника, Толяна, в голову ему заползла нехорошая мысль. Он подумал: а если представить, что в его родной Бостон пришли чужаки? Ну, допустим, инопланетяне. И не стали, как в голливудских фильмах, крушить все, на что глаз упал, а оставили как есть, только посадили наверху своих людей. Стал бы кто-нибудь сражаться против них? Ни черта не стал бы! Приспособились бы. Так что от Толяна его соотечественники отличались только уровнем потребностей. И ничем больше.

Пока он добирался до Смольного, на город упал туман. Густой – как молоко. Город, и прежде производивший сюрреалистическое впечатление, стал совсем загадочным, призрачным. Продвигаться приходилось черепашьим ходом. Дома выступали из тумана, как скалы какой-то заколдованной страны. От всего этого в голову лезли нехорошие мысли.

И на тебе – пришло им подтверждение. Пискнула рация. На связи оказался Риккардо, которого Джекоб оставил в пресс-службе – мало ли что. И не прогадал.

– Шеф, вы где? Приезжайте быстрее. Тут такое… Тут такое…

Быстрее, правда, не вышло. Увеличивать скорость – значит рисковать напороться на какие-нибудь обломки, которые во множестве валялись по улицам. За очистку их никто и не принимался. И, судя по деловым качествам местной администрации, которым поручили это дело, примутся еще не скоро. Но в конце концов в тумане показался Смольный.

…В штабе царил полный бардак, а пресс-служба превратилась в дурдом. Армейские чины, отвечающие за связь с общественностью, бегали с растерянным видом, что-то неопределенно блеяли в ответ на настойчивые вопросы журналистов и норовили укрыться в своих кабинетах.

– Пожар в бардаке, – прокомментировал ситуацию один из коллег Джекоба.

Больше всех знал Риккардо. Этот парень пообтерся, крутясь вокруг журналистов, и прекрасно понял, что такая служба куда приятнее строевой. К тому же, как подозревал Джекоб, Риккардо научился извлекать из своего положения кое-какие мелкие финансовые выгоды. В итоге он держался за свою нынешнюю должность, а потому старался быть полезным своему шефу. Получалось это у него неплохо. Будучи обаятельным, нежадным и общительным, Риккардо завел обширнейшие связи среди латиносов, которых в корпусе было немало, и теперь мог разузнать очень многое раньше, чем это становилось известным другим журналистам. Вот и теперь он знал больше всех.

А происшествие оказалось и в самом деле какое-то дикое. Колонна из десяти грузовиков с солдатами двигалась по Троицкому мосту через Неву. Черт знает, зачем их туда понесло, но теперь это уже не имело никакого значения. Надо же так случиться, что именно на подъезде к переправе их настиг туман. Машины дошли до середины моста – и тут по какой-то причине бронетранспортер, двигавшийся впереди колонны, свернул в сторону, пробил ограждение и рухнул в реку. Мало того, вслед за ним один за другим нырнули все десять грузовиков. Как могло такое случиться, никто понять не мог. Спрашивать было не с кого. Не выбрался ни один человек. А для подъема машин и трупов из этой долбаной речки требовалось неизвестно сколько времени. Точнее, никто не знал – возможно ли вообще их поднять. В корпусе не имелось нужного оборудования, чтобы лезть в глубокую и очень быструю реку. Так что более двухсот трупов лежали пока на дне – и будут лежать, пока не найдут оборудование на месте. Доктор был прав. Миротворческому контингенту НАТО в этом городе и в самом деле не везло.