Текст книги "Онколига"

– Что же теперь?

– Ну «химию» нельзя, вы ж умрете… или еще чего…

– И что же мне делать? Я за свой счет на работе взяла, мне больше не дадут…

– Ну я то точно ничего не могу, вот если бы вы у нас «химию» прошли, мы бы после, что-то сделали бы, а так вам нужно снова в поликлинику, вам там дадут бесплатные таблеточки…, гемоглобинчик поднимите и к нам снова…

В час ночи за Алей заехала Екатерина, поскольку денег на такси, да и вообще ни на что у нее больше не было. Вся в слезах, еле объяснив в чем дело, та растрогала и без того выбившуюся из сил женщину, которая бодрствовала, мало того находилась в травм пункте, где ей сделали снимок – конечно, оказался перелом, на который и наложили гипс. Выслушав совсем растерявшуюся подругу, Катя не смогла отказать в помощи и забрала, обещая выслушать по дороге.

– Ну, давай, заскакивай, я тебе уж не смогу дверцу открыть – совсем окалечилась…

– Что мне теперь делать, Катеночек?!

– А что ж ты не посмотрела-то… Хотя ты ж говорила, что 1.9…, мне с таким уровнем делают, эх, предупреждала я тебя… И че врач то сказал?

– Что вот эти вот…, нужные гормоны дадут бесплатно в поликлинике…, а я ведь из три недели подряд пила их, только позавчера закончила, и что ж их снова пить что ли?

– И пить, и есть, и в ж… запихивать, тут не до шуток, только, наверное лучше другим, чем-то это поднимать…, так, давай ко мне, у меня там пару упаковок осталось – от одного вида коробочек этих гемоглобин точно подскочит, вот увидишь… А в поликлинике…, что ж тебя врач то не предупредил, ведь знает, как в ОД 3434
  (онкодиспансер)


[Закрыть]относятся к этому…

– Да она была другим занята… такая заботливая тетенька, хотела помочь, многое предлагала…

– Чем же, если не секрет? Так-то уже помогла…

– Да уговаривала купить у нее БАДы 3535
  (Биологически активные добавки)


[Закрыть]за 4000 рублей, целую лекцию прочитала, такая внимательная оказалась…

– А зачем тебе БАДы? Ты что… – тебе их точно не нужно, она что новый метод лечения узнала при помощи пищевых добавок! И ты что?

– А у меня денежек же нет совсем…

– Ну и хорошо, что не было – все зря, ну что за люди! Заботливая говоришь?! Хотела тебя на бабки развести, а предупредить забыла!… – Забрав нужные обещанные таблетки, вынесенные Дашенькой – дочерью Кати, она повезла молодую маму к пожилой чете, забирать ребенка, потом отвезла ее домой:

– Ну больше помочь тебе не чем…, ты уж извини, я и так уж без сил и ногу ломит – у меня ж после девяти лет вливания этой химии, кости превратились в прессованный песок, как скорлупки от яиц лопаются, а заживать не желают…

– Ты такая, такая, ты такая милая и хорошая…

– Хе, хе, хе – Карлсончик я лысый, а милой была – это верно, да «Преднизолон» из меня такого проглотика сначала сделал, а потом…, вот и вес от туда… как-нибудь покажу тебе себя в «боевой раскраске»..

– Спасибо тебе! Как ты это все выдерживаешь?

– А вот чтобы тебе показать, что возможно все, и выдерживаю!… Ладно, поеду к родственникам – просили на свадьбе покатать…

– Ты что?! Тебе ж нельзя! Они тебя катать должны…

– Знаешь, никто никому в этой жизни ничего не должен… А вот по себе скажу: вот пока чувствую себя, кому-то нужной – дышу, а вот перестану, и что тогда?…

– Но ведь дочке то всегда мама нужна…

– Дашуня у меня прелесть, мой ребеночек, моя доченька… умирать буду, а пылинки с нее сдувать не перестану…

РЕЙТИНГ – ВСЕ!

– Тань, ты куда запропастилась то? Звоню, звоню, типа Козлова 3636
  (Настоящая фамилия Екатерины, как и Татьяны – персонажи не выдуманы)


[Закрыть]вызывает Ермакову…

– Привет, дорогая, наконец-то…, да я все по поводу тебя и вожусь – все будут тебя снимать!… – Катю не возможно было не любить! Такой, очень светлый человечек, со стальным стержнем внутри, если взглянуть изнутри ее души, ее собственным взглядом, стало бы понятно, каким она видела весь окружающий ее мир, составляющих только хорошее, доброе, положительное, ибо противоположностей этому она не замечала, который она не могла не любить. Но через этот взгляд было крайне сложно проникнуть внутрь ее самой, а между тем, там мучительно и тревожно умирал очень редкий по внутренней красоте и доброте человек.

Татьяна, будучи проницательным другой, сострадательной женщиной, прошедшей все круги ада в этой теме, может быть и не так четко и подробно, но все же видела, внутреннее сложное состояние подруги, и желая, хоть как-то облегчить, впрочем, не одной Кате, а очень многим, из обращающихся в фонд, организованный ею, существование, постоянно выдумывала, изобретая, что-то полезное, отвлекающее, поддерживающее. Так и появилась идея написать в какую-нибудь телевизионную передачу о Катиной судьбе, приписав, что ее дочь очень хочет попасть в гости к Деду Морозу в Великий Устюг…

– Кто же, они?

– Да ведь я говорила, что послала…, а может и забыла, Кать, извини!… Позвонили с «Женское и мужское» – Гордон ведет, может видела…, такой душка-умняш…, на послезавтра – уже билеты куплены, там тебя ждут, с дочкой поедешь, я тебя сопровожу, не переживай, не брошу! Обещали устроить просто и в лучшем виде. История твоя всех взволновала от неправильно поставленного диагноза в онкодиспансере, до скандала с мужем…, и то, что ты сейчас делаешь: сбор помощи Донецку, спасение бездомных животных и так далее…

– Погоди, Танюшь, я же даже…, Новый год вот-вот, а мне еще столько сделать, дочке подарок, да и вообще…, да и, может быть, не нужно было столько рассказывать…

– Не поверишь, они хотят передачу с тобой и дочкой сделать новогодней, заодно и подарок преподнесут! Тебе понравится…

– Да я то что…, ты же знаешь, я только сегодняшним днем, как и многие из нас, живу… Дочка подарочек ждет…, прямо собакой бредит…

– Какая собака, не поняла?

– Да Хаску хочет – такие лаечки лапотушные, большие, мохнатенькие…

– Ааа, ну там обещают мечту Дашенькину воплотить в Великом Устюге…

Студия слепила и жарила софитами, столько внимания к себе Екатерина Козлова никогда не испытывала. Гримеры, консультанты, продюсеры, режиссеры, звукооператоры, кто только к ней и дочке не подходил, столько приятных слов, даже комплементов, за один вечер, создали немного обманчивое впечатление надвигающегося чуда.

Чудо произошло действительно – поездка в Великий Устюг состоялась вместе с соведущей Гордона и ее детками. Воистину подарок и великолепная отдушина, совершенно бесценная, тем более, для одинокой мамы с ребенком, не имеющей возможность устроить своему чаду такое путешествие.

Конечно, детки известного человека, совершенно не делающие разницы между собой и Дашей, так же радующиеся, на равных играющие, не глядящих ни на мать, ни на ребенка, как на носителей, чего-то опасного, недостойных, не таких, как они, изгоев. Сложно было потом смотреть в записи на себя же – таких счастливых и восторженных по телевизору, но понимание того, что это было, память приятных переживаний, не покидающее чувство благодарности всем и каждому, оставалось мощным послевкусием, поправлявшим любую горечь сегодняшнего приторно безобразного вкуса.

Глядя на свое сокровище, Катя научилась вести ход мыслей, сталкивая свои переживания с любовью к дочке, что помогало избегать приливов отчаяния. Как только разум начинал жаловаться, стенать, пытаться кого-то обвинить, или заявить о ужасной несправедливости, она говорила почти в слух: «Господи, благодарю тебя, что это произошло со мной, а не с Дашуней! Пусть все возможное несчастье в ее жизни, ляжет на мои плечи – лучше я заберу все с собой в могилу! Как же счастлива, что Ты такой милостивый!».

Вообще такие люди довольно изобретательны, и прежде всего, благодаря своему умению замечать во всем положительные моменты, скажем, глядя на ленивое и холодное отношение мамаш к своим детям, на общение между близкими людьми, цинизм современного бездушия, не умение ценить уже данное Создателем, она говорила сама себе: «Болезнь, я тебя не люблю, но не умею никак заставить себя возненавидеть твое появление в моем организме. Я ведь привыкла быть честной и прежде всего к самой себе, и теперь я не могу отделаться от мысли, что должна даже благодарить тебя, как мы обязаны благодарить нелюбимых нами учителей и воспитателей, не потакавшим нашим желаниям, но давших нам образование, воспитывавших, ломанием в чем-то наши характеры, детскую блажь, несусветное подражание, как правило, самому плохому и вредному. Да, да, благодарю тебя, как призму, позволившую мне и моим близким рассмотреть мир настоящим, научиться ценить и хранить имеемое. Я понимаю, что в силах Твоих, Господи, решить остановить ход недуга, да и раньше избрать нечто другое, но раз Ты выбрал меня, значит, по-другому я не поняла бы не поняла!

Господи, через это безобразие Ты показал мне насколько богато одарил меня своей милостью! Я ведь и не знала, что могу все это, что способна на такие поступки, что мир, созданный Тобой настолько прекрасен, даже вся это ненависть людей к друг другу и при этом страсть к деньгам, не в состоянии затмить красоту, в каждом из них, Твоего образа. Ты каждому дал много больше, чем нам нужно, но мы почему-то отказываемся почти от всего, выдумываем новое, лишнее, вредное, стремимся к поддельному, отталкиваемся от ненастоящего, но Ты сейчас смог раскрыть мои глаза на все. Даже страшно представить,

Что было бы, не произойди со мной это несчастье… Я, конечно, не могу осознать себя счастливой в полной мере, но это лишь в виду не умения понять безсмертность своей души, своей зацикленности в этой временности, в жажде и желаниях… Да, я боюсь умереть, не в состоянии принять это событие, как переход из ущербного мира в реальность идеального. Но теперь я точно знаю, что это случиться, знаю, никак раньше, и никак большинство, знающего, но не думающего об этом таинственном промежутке времени, но…, как бы хотелось уйти во время, безболезненно, неожиданно, с уверенностью, что это не навсегда… Я и знаю, что это не навсегда… Но как же не хочется знать, что моя девочка останется сиротой! А может быть…, пусть моя смерть станет освобождением всех, кто меня любит, от тяжких мыслей, пусть даст каждому кусочек меня, в котором я смогла бы жить так, чтобы они, чувствуя это, согревались…, каждый, ощущая помощь, стремясь к спасению… Господи! Какая же я дура! Ну конечно, так и будет, ведь я смогу уже не так, как сейчас молиться о них, не видя Тебя, теряясь в собственных переживаниях, догадках, глупых мыслях, а стоя перед Тобой, просить с уверенностью, что дастся… Как же хочется сейчас просить о многом, чтобы облегчить участь переживаемых за меня и страдающих от этой моей болезни моих любимых и родных, и как хочется, что бы исчезла причина это делать! Я не знаю, если задуматься, чтобы я предпочла остаться вот в таком положении или воспользоваться, вдруг представившейся возможности, избежать этого – о как бы этого хотелось! Но что-то во мне требует этого? Что бы было, не заболей я?! Кто сказал, что было бы лучше?! Я глубоко уверена, что таким образом заложенная в жертву моя жизнь, не простая бессмысленная жертва…, не может быть, чтобы все происходящее было просто несчастьем! Нет ни так, потому, что всему есть причина, которая всегда следствие, какой-то предыдущей… Наверняка есть люди, скажем монахи, те из них, что настоящими молитвами молятся за каждого живущего на земле, желающие взять в себя всю боль мира, наверняка есть и предназначенные тобой для этого, и Ты не можешь быть к таким равнодушным, Ты учишь воздавать сторицей, а значит и сам воздаешь так же. В каждом из нас продолжает жить существо наших предков, мы генетически и духовно связаны, а значит, ради вытерпевших муки и страдания, ты даруешь их потомкам благоденствие и милость. Да, да, генетически – этот механизм несет в себе уже заложенное к своему обладателю и Твое отношение ради заложивших в него предками своими поступками, угодными тебе или не угодными, Твою милость на тысячи поколении или Твой гнев на четыре рода – это простое и понятное объяснение и не поверить ему не возможно!

Не мы ли принявшие в себя, пусть и не безропотно эту бяку, есть такие вот страдающие за весь мир, ради милости Твоей к нашему потомству?!… Мне кажется, что эти опухоли и метастазы, питающиеся злобой из окружающего мира, от этого именно попускаются Тобой почти всегда в телах добрых людей, способных и сопереживать, и помогать, и созидать доброе, вечное, Тебе угодное, что еще нужно заслужить, как последнее испытание, перед уходом в Царство Твое. Многим кажется, что это наказание, именно от такого мнение и приходят они в отчаяние. Монахи молят о такой участи, и получая ее, благодарят! Мы же узнавая о ней, впадаем в панику, с которой боремся узнавая о том, что в своем несчастье не одиноки! О как полярен мир! Мы не умеем думать о Вечном, хоть и с готовностью принимаем истинность этого заявления, мы знаем, что ничто не исчезает никуда, мы во всем ищем ответы, мы все пытаемся объяснить удобно нам, а отнюдь не соответственно истине, мы предпочитаем правду выгодную нам, придуманную нами, ей опровергая настоящее.

Я боюсь, как грешный человек чистоты Истины, но высшее мужество признать действие Проведения Твоего в отношении себя справедливым! Я спрашиваю себя: благо ли для меня моя болезнь? И честно ли отвечаю, витийствуя, бегая от очевидного, но не удобного ответа, желая крикнуть так, что бы Бог, услышав меня, изменил мое сегодняшнее существование. Я не люблю этот недуг, хотя должна благодарить за него, но не имею мужества сделать этого, как минимум, потому, что мне больно и я не хочу этой боли, я желаю наслаждения здоровьем, хоть и не ценила его раньше, пусть просто наслаждений без наслаждений, таких, что бы наслаждаться отсутствием болезни, слабости, болей, страха приближающейся кончины – вот истинное наслаждение, которое не может оценить здоровый!!! И это понимание, подтвержденное опытным знанием, дала мне болезнь, которую я не люблю и никак не могу возненавидеть! Зачем мне было это знание и понимание, когда у меня не было болезни?! Зачем мне это в могиле?! Быть может, это я могу передать еще здоровым и тем самым спасти их, наставить, образумить, показать Тебя, Господи и Твое милосердие?! Быть может это мне пригодится потом в другом мире? Но ведь я знаю, что в Царствии Небесном нет боли физической! Но кто сказал, что физическая боль больнее душевной, кто сказал, что физическая боль невыносимей духовного отчаяния?! Паника – это обычное воздействие на организм химических процессов, но раз на Небе не будет боли, значит, не будет и химических процессов! Но постоянное состоянии гибнущей души и будет паника и здесь, и там, за чертой временного. Что же толкает бессмертную душу в панику там, ведь не химия же катализатор тому на том свете? Нет! Предтеча паники – оставление вне надежды, то есть покидание ее Богом! Потеря веры – страшнее бессилия, потому что оно временно! Что бы со мной не было, нельзя забывать, что донес Господь до нас Своей Жертвой – Вы спасены в надежде! А это значит, что никто не может отнять ее, поскольку она сопряжена с Вечностью, и ничто из временного не в силах поменять плоды Христовой Жертвы!

О как Истина сама по себе, как только к ней приближаешься, порождает ненависть, так же, как и болезнь действует она, мы боимся заразиться истинной, но почему?! Почему каждый говорящий в убежденности своей, что все, что Богом не делается – к лучшему? Мы не верим в Вечность, так чтобы принять ее безусловно, для нас все конечно, кроме боли, страха и всего их сопровождающего. Мы любим не то! Мы любим больше себя временного больше своей бессмертной души, а значит, важное и любимое нами не мы сами, но оболочка нас – счастливая, безболезненная, безпроблемная, ее жизнь с наслаждениями плоти и наших эмоциональных слабостей и эгоистичных страстей – и это для нас счастье! Оно не настоящее, каждый это знает, знает настолько, что не желает признать этого, отталкивая неудобную и пугающую Истину. Настоящее счастье не может быть истинным, если не касается вечного! Мы ищим Истину, но страстно желаем, что бы она оказалась тем, что мы любим, мы и ищим ее таким образом, что бы она оказалась всем тем, что нами любимо, мы не можем полюбить того, что нам не приятно, чего мы опасаемся, не понимаем, не видим, и при этом мы не хотим обманываться, поскольку знаем, что поймем обман, прежде всего, сами, и сами же изобличим себя в нем… Горе нам – мы ненавидим истинное из страстной любви к тому, что считаем истинной, к тому, что нам удобнее считать настоящим.

Мое человеческое, завязанное с моим физическим я не любит болезнь, но то, что связано навсегда с духовным моим я, не позволяет возненавидеть недуг, поскольку он благо, чего признать я разумом не могу, не хочу, боюсь, а потому и не желаю быть жертвой, хотя и понимаю, что воздастся за ее сторицей и мне, и тем, за кого она приносится попущением Божиим. Почему я не радею о спасении души, трудясь о спасении, никуда уже не годного, тела? Странно это я хочу помогать, для меня ничего не стоит отдать последнее, поделиться нужным мне самой, вступиться за другого, но я не способна на то же самое ради себя, я ведь даже не спорю, когда это нужно ради себя, всегда уступаю. Это душевные порывы, но все по-другому, когда приходит отчаяние – оно уже не химические процессы – это грех, приведший Иуду Искариота к самоубийству. А ведь ему всего-то нужно было прийти к распятому Иисусу, который ждал его и молился о нем, даже распятым!, прийти, принести покаяние и просить прощение, как это сделал благоразумный разбойник… Почему одним дано, а другим нет?!… Ну вот мне же дано – это жало точит мою плоть, но я с радостью готова отказаться от нее! Но ради чего я готова отказаться? Кажущегося поддельного счастья, которое ничто, по сравнению с истинным, к которому ведет меня Господь, сквозь это испытание?! Надо научиться стать честной не только к другим, но и к себе! Я ОШИБАЛАСЬ, И Я ЗНАЮ В ЧЕМ, НО ИСПРАВЛЕННОЕ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОШИБКОЙ! Господи милостивый, дай мне сил!».

***

«Да, да, да: такова человеческая душа; слепая, вялая, мерзкая и непотребная, она хочет спрятаться, но не хочет, чтобы от нее что-то пряталось. Воздается же ей наоборот: она от истины спрятаться не может, истина же от ее прячется.

И все же так, в нищете своей, предпочитает она радоваться истине, а не лжи. Счастлива же будет она, когда, без всякой помехи, будет радоваться самой, единой Истине, началу всего истинного»3737
  (Блаженный Августин Гиппонский «Исповедь»)


[Закрыть].

Как легко в обстоятельствах не меняющихся и привычных, признанными временным, хоть каким-то благополучием, быть сильным, и как не любит этого время, и любая стезя, возможно, постоянство – это категория ни мира внешнего, а характеристика мира внутреннего самого человека, без которого рушится любое благополучие, гармония, жизнь.

***

Была и вторая передача, второй с ней Новый год, но разве может быть второй раз, как первый?! Зачем что-то делается на телевидении? Любой здравомыслящий человек ответит – рейтинг причина всего, чем выше рейтинг, тем дороже время за секунду рекламы. Кому интересны судьбы, жизни, беды? Этим миром правят деньги, а значит, и люди этого мира, как бы они не пытались сопротивляться, рано или поздно, подчиняются тем же правилам и законам…

Позвонив Татьяне Ермаковой, представитель программы поинтересовался делами и здоровьем Кати. Президент фонда – человек простой, а потому с благодарностью начала рассказывать, в какой-то момент посетовала на отсутствии квартиры «у девочек», мол, Катя вынуждена снимать жилье на окраине Петергофа:

– Борется потихонечку, опухоль утихомирили, вот с метастазами сражается, другим помогает, вот собирает помощь для Донбаса, бездомных животных спасает, другим больным нашим помогает, да еще и работает, что бы на все это заработать – на таких земля наша держится, знаете, она каждому дню рада и много счастливей других, но все равно тяжко – у мужа вот попросила денег, когда совсем трудно было, он бросил их, выперев из квартиры, согласившись признать только одну комнату из трехкомнатной квартиры. «Замечательный человек», пошел ей навстречу, предложив в замен крошечной суммы, отказаться от ее доли – согласилась. Лечение…, дочка…, опять таки, он же их выгнал, а значит, снимать жилье, а новая работа столько не дает, но более всего Катя сейчас к профессору Карачуну Алексею Михайловичу попасть пытается, и никак не получается…

– Ужас какой! Мы обещаем, что-нибудь придумать, вы же знаете, телевидение имеет неограниченные возможности. Надеюсь с профессором то помочь точно сможем, да и ему это будет на руку, такая реклама для него – прямо в прямом эфире, на Первом… – от президентского канала никто не отказывался. Скоро перезвоним, ждите звоночка… – Он и последовал, не особенно долгожданный, хотя и обнадеживающий, ведь в надеждах Кати этот человек, профессор Карачун, позиционирующий себя совершенным светилом онкологии, даже под свет которого было проблематично попасть по записи, оставался последней мерой противоборства с недугом с любой точки зрения, ну и конечно такое внимание просто приятно было.

Катя давно научилась ценить даваемое Богом, а сейчас, окружающий ее минимализм суши положительного и позитивного в океане негатива и мерзости, казался просто прекрасным. Когда у человека, шествие по его стезе, предназначенной Богом, урезает, кусочек за кусочком видимое благополучие, возможности, здоровье, которых становится все меньше с каждым мгновением, как песчинок в песочных часах, он научается радоваться и просто замедлению этих падений. Когда самой надежды остается на пару полупрозрачных, витающих в воздухе легких, пылинок, после ухода последней песчинки в воронку времени, они начинают казаться грандиозными возможностями, невероятными богатствами, и вот именно здесь, Господь внимательно внимает каждой мысли, оценивая каждую на вес золота духовного. Человек продолжающий делиться и этим с таким же страждущими, как и он сам, спасается, спасая тем самый и целый мир.

Люди неожиданно узнающие о таком человеке могут измениться, но Бог не всем дает коснуться такой благодати, большинство, даже не желая понять, зачем этот человек, ничего не имея, этим почти «ничего» еще и делится! Лишь в аду, эти непонимающие оценят поданный им перст такого нищего, омоченный в капле воды, чтобы облегчить их участь вечной жажды, которая на земле грешной милостивым Создателем утолялась по первому желанию. Не дастся им ничего – ибо «есть время раскидывать камни, а есть время собирать их»!…

Дочь росла умничкой, мама на нее нарадоваться не могла, иногда Катя ловила себя на мысли, что та взрослее нее самой, больше понимает, пытается совершенно по-взрослому делить боль и переживания, успокаивала, ничего не требуя взамен, потому что любовь – мера всего и при ее наличии всего в достатке на столько, что и две последние лепты на милосердие отдать не жалко.

Жили обе душа в душу, будто весь мир принадлежал только им. Всего окружающего мрака, не видела ни одна, ни вторая, от того и помощь людям и животным давалась им легко и безо всякого сожаления о потерянных деньгах на покупку кормов и лечение калечных тварей Божиих. Как они относились к слабым и беззащитным, так и Господь давал, обе беззлобные, прощали еще до обиды, оправдывали и не злились, и Господь благоволил – что еще нужно, когда есть хоть немного здоровья.

У Кати начали отрастать волосы, постепенно утихли, то и дело бередящие сознание, мысли о приближающемся несчастьи дочки, которая вот-вот останется без матери, свою боязнь такого расставания она научилась не переносить в своем воображении на девочку, как делают интуитивно многие любящие родители, представляя муки и стенания своих чад, от чего обе стороны обыкновенно, буквально впадают в отчаяние. Преодолев очередную неудачу с усмирением метастаз, радуясь уже тому, что они не увеличиваются и «спит» основная опухоль, а значит, Господь дал передышку и можно готовиться к новому броску на эту болячку, Катя Козлова радовалась каждому дню – как не радоваться, ведь он был!

Позади были те вечера, полные боли и уныния, когда она боялась заснуть, а с утра не проснуться, когда понимание отсутствие денег еще неделю назад, не изменится и завтра, вбивало столбом в болото бессилия и безысходности, при том, что продано все возможное, просить не могла, а встать сил не было! Дочь давно научилась не только понимать мамино настроение и его причину, но знала, как поддержать всего одним взглядом, улыбкой, словом.

Как первого сентября не дать ребенку то же, чем будут обладать все одноклассники?! Ужасно представить свою любимую, вверженную в одиночество ущемленности, кровинушку, частичку тебя самой, с тем же расцветом твоей собственной же души, переживания и обиды которой ты ощущаешь так же подробно и сильно, как свои личные. И обессиленный человек встает, неизвестно от куда беря силы, предпринимая невозможное. Господь же, ценя намерения не пустые, но переполняющие болью сердце, а ничтожностью зависящего от человека сложенной с очевидностью нищеты духовной, не способной бороться с мирскими тяжестями и неустойчивостью податливого панике разума, кающуюся душу, дает даже больше необходимого…, и помните в эти моменты, именно сейчас – Он, как милость любви своей, дарует ощущение свои рук, которыми держит вас, неся, не позволяя коснуться этой временной стези, от рассказов о которой в страхе шарахаются сильные мира сего, веруя не в Бога, а в приметы, опасения, сомнения, надеясь на накопленные богатства земные – рухлядь заразную, порабощающую и ум, и сердце, и душу…

Перезвонили из «Мужское и женское» довольно быстро. Из трубки телефона неслось несдержанно – восторженное комплементарное и льстивое Екатерине Козловой, ее доченьке, самой Татьяне Ермаковой, как бывает в моменты, когда кому-то необходимо что-то заполучить. Лесть – страшнейшее из оружий:

– Мы все так любим Катечку, мы скучаем…, вы знаете, ее история…, но больше всего она сама…, какой же это светлый человек, очень ее любим и считаем другом нашей программы…, все, все передают большие приветы! Мы очень хотим ее еще раз снять и, снова, именно на новый год, зрители так просят, ну и мы все хотим, Гордон сам просит! Да и самое главное – профессор с радостью согласился сделать все возможное, мы познакомим вас с ним прямо в прямом эфире, где он пообещав на всю страну, не сможет уже отвертеться… – Татьяна сама взорвалась небывалой радостью за «девочек», любая такая поддержка, а тем более обещание, наконец-то добраться до нужного профессора, к которому ни она, ни Екатерина никак не могли пробиться, считая его своей основной надеждой.

Татьяна уже многое видела, поэтому в ее вопросе, все таки, доля пессимизма просочилась сквозь радость – не очень она верила в мягкость выстилаемого, зная, что на чужом спать, все равно будет жестко:

– Но это же…, вы уверены, что профессор согласится? Ведь он может пообещать, а потом не выполнить – сказать то можно, а вот соответствовать…, а Катерине совсем нервничать нельзя! Может быть, сначала устроить им встречу, он наш питерский, а потом и показать…

– Да вы что?! У нас сбоев не бывает, мы же «Первый» – не переживайте нам не отказывают и потом мы проконтролируем! А потом ваша Катенька такое солнышко, что кого хочешь растопит…

Как любое, по скрытой своей сути, не богоугодное дело, хоть и выглядящее шагом милосердным, добрым, светлым – это распалось, только коснувшись рук, залитыми слезами внезапно свалившегося счастья.

Не станем описывать происходящего в студии на съемках программы «Мужское – женское», в съемках студийных историй, где рассматривается тема с положительными и отрицательными персонажами, всегда много крика, возбуждающих и раздражающих интрижек и нюансов, обычно обеими сторонами тщательно скрываемые, но выпытанные пронырливыми продюсерами, редакторами, журналистами, старательно выбрасываемые на всеобщее обозрение, от чего выигрывают только голодный до низких зрелищ зритель и рейтинг самой программы.

Надо отдать должное – эта программа вышла проницательной, никто из видевших ее, не остался равнодушным к Кате и Даше, морально и словесно их поддерживали все, люди, способные высказаться и как-то озвучить свои мысли.

В основном, более всего, тронули два момента, ради которых и организовывалось все зрелище, старательно снимаемое с нескольких точек, что бы удобнее после было монтировать. Подобранная музыка, кадры разговора с профессором, искренне удивляющегося, как им до сих не удалось встретиться, с нетерпением ждущего их первой аудиенции по возвращении в северную столицу, пообещавшего многое и совершенно бесплатно, ибо для таких людей, как Катя и ее дочь все ворота открыты.

Затем, что было настоящей неожиданностью, а главное, совершенно не имело опоры ни на какие просьбы ни от Кати, ни от Татьяны, не имевших даже мыслей о подобном, ведущий передачи Гордон подошел и протягивая, какие-то документы и ключи, объявил, что решением руководства компании во главе с Константином Эрнстом, на которого и ссылался, принято решение подарить трехкомнатную квартиру, в новом доме в очень хорошем районе, что разумеется, снималось крупным планом. Не верящие своему счастью, пронизанные безграничной благодарностью к каждому, здесь присутствующему и хоть немного участвующему, плачущие мать с ребенком, совершенно не скрывали своих эмоций, светящиеся внезапным чужим милосердием – их вид подернул очеловечиванием даже железные сердца, скованные жестокорузлостью цинизма и безразличия.

Пробегающая по лицам зрителей око камеры, в своей спешки умудрявшейся схватывать редкую сегодня способность людей сорадоваться, не соблазняясь завистью чужого счастья, выпавшего на чью-то долю доброго случая.

Не столько восторг захватил весь зал, и совсем не экзальтированная увлеченность, а сама доброта и духовное тепло, зажженные счастливой улыбкой ребенка и измученной, но еще не потерявшей способность радоваться, впавшей в совершенно детское умиление, мамы.

С жадностью изощренного гурмана бросились объективы поглощать пылающие светом эмоции, редко посещающие эти студии, резко взлетели рейтинги, но не все еще совершили, придерживающиеся своих планов, искушенные собиратели чувственности и эмоциональности, теперь мощный всплеск всеобщего восторга необходимо было отшлифовать, вряд ли это понятно обычному человеку, но прилично и нормально для пожирателей рекламы: в зал внесли большого прелестного щенка породы «Хаска», давно желаемого Дашей – такой счастливой мать еще не видела свою дочь!

Если бы кому-то, зачем-то понадобилось десяток ведер слез умиления, что редкость любой эпохи существования человечества, то это можно было получить здесь и сейчас.

Наличие и безусловная преданность низости, развитая в лучших традициях лицемерия, как и сама изощренность вытягивания человеческого сердечного пламени, способного обогреть своим теплом и светом всю вселенную, стоящая выше всего человеческого и добродетельного, теперь не вызывает сомнений у этих профессионалов.