Текст книги "Как я съел асфальт"

Бывало так, что дружишь с кем-то, делишься с ним самыми сокровенными мыслями. А потом проходит период, и вы не встречаетесь, даже не созваниваетесь. Может быть, работа мешает, дела накопились или там семья… но вы упускаете друг друга из виду. На время. На непродолжительное время. Проходит три месяца, и вы случайно встречаетесь на улице.

– Привет, старик, как дела? – радостно восклицает он.

– Здорово, дружище. Рад тебя видеть! – радуетесь вы в ответ.

А потом, точнее, сразу вы сразу понимаете, отчетливо и тревожно, что говорить больше не о чем. Вы начинаете мучительно поглядывать по сторонам, в поисках продолжения беседы. Но ничего вам эти стороны не подсказывают.

– Ты как? – спрашиваете вы тогда.

– В норме. А ты?

– И я ничего.

– Ты все там же? – спрашивает он, наивно полагая, что вы бросите работу, которая дала вам возможность улучшить жилищные условия, приобрести престижную иномарку и купить красивую жену.

– Да. Все там же. Скриплю помаленьку, – отвечаете вы, хватаясь за спасительную соломинку вопроса, который был задан вам. – А ты? Ты никуда не ушел?

– А куда я уйду? – вопросом на вопрос отвечает ваш приятель.

А вы стоите и хлопаете глазами, подыскивая варианты ответов, безуспешно просчитывая варианты возможных мест трудоустройства.

– Мне зарплату прибавили, – говорит он.

– Надо же! – восхищаетесь вы и тут же ругаете себя последними словами. Восклицание, вырвавшееся из вас, звучит теперь удивлением, словно вы поразились, как это такому болвану могли повысить оклад.

– Да вот, повысили, – твердо повторяет он, улавливая в вашей интонации недоверие.

– Как Вика? – спрашиваете вы о его жене.

– Нормально, а твоя Ира все так же хороша?

– Увы, все по-прежнему, – виновато отвечаете вы и со страхом вспоминаете толстую, обрюзгшую Вику.

– Как твоя дочь?

– Учится, – отвечаете вы, хотя и так понятно, чем может заниматься двенадцатилетняя девочка. – А твой сын как?

– Тоже учится.

– Сколько ему? – морща лоб, спрашиваете вы.

– Десять уже, – небрежно бросает он.

– Десять?! – удивляетесь вы, будто неожиданно выяснилось, что сыну вашего приятеля давно перевалило за пятьдесят.

– Да вот…

– Десять лет! – повторяете вы.

А потом вы укоризненно качаете головой быстрорастущему мальчику. Причем вы с запозданием вспоминаете, что всего четыре месяца назад вы так напились на его дне рождения, что даже раздавили подаренную ему игрушечную машинку. А еще вспоминаете, как сын приятеля закатил истерику по поводу утраченного подарка и этот стервец требовал, чтобы «дядю Владика» никогда больше на дни рождения не звали.

Наконец и вашего приятеля начинает тяготить эта светская беседа – дань памяти былой дружбе. Он шмыгает носом и наконец произносит ту самую фразу, которую вы с нетерпением ждете. Точнее, говорит он те самые важные слова, которые должен был произнести, как только увидел вас.

– Слушай, безумно рад встрече, но я очень тороплюсь, – выдавливает он из себя.

– Признаться, я тоже, – облегченно вздыхаете вы.

– Ну, пока тогда?

– Ага. Давай. Как-нибудь увидимся.

– Обязательно! Звони, – говорит он, а в голосе слышится другое: «Только не вздумай звонить!»

– Непременно, – отвечаете вы, но ваш скучный, потухший взгляд говорит: «И не подумаю!»

Саша старался избегать таких встреч. Но они случались. А Саша, если это было возможно, переходил на другую сторону улицы, всячески делая вид, что не узнавал бывшего однокурсника. Короче, шел на любые ухищрения, чтобы не попадать в подобные ситуации, точнее, не попадать в глупые, никому не нужные ситуации.

А еще Саша вспомнил! Точнее, он помнил это всегда, но сейчас отчетливо понял, что произошло это совершенно недавно, а он, Саша, не мог точно припомнить, когда именно. Произошло странное и удивительное событие. Он тогда вышел из машины, припаркованной возле офиса, и шел. Шел он в офис «Эмжэ». Саша случайно оглянулся. Он ни тогда, ни сейчас не мог сказать, зачем он обернулся. Но он это сделал. И вот, когда обернулся, ему показалось… или он все-таки увидел двух своих школьных друзей. Друзей из далекого Ейска. Он их увидел и отчетливо понял, что не должен их видеть, не может увидеть их здесь, в Москве, где их просто не должно было быть.

Тогда Саша удивился, но подумал, что разговаривать им будет не о чем, как это часто бывает, и поспешил по своим делам. Но перед самой дверью не удержался. Не удержался и оглянулся. Его товарищи стояли между машин на парковке и были какими-то спокойными и неулыбчивыми. Просто стояли. И смотрели на Сашу. А Саша вошел в здание и больше их не видел. А еще он считал, что его друзья давно умерли. Родители ему писали, очень давно написали, что его друзья вроде как утонули.

А теперь Саша не мог вспомнить, когда это было. И еще Саша неожиданно подумал, что не знает, какой сегодня день. Он поймал себя на мысли, что не знает не только день, но и число, и месяц, и даже год. Только плащ напоминал ему, что сейчас осень.

– Ужас какой-то, – проговорил он вдруг. – Леша, какой сегодня день?

Леша, рассказывавший о чем-то своем, замер, встрепенулся, как испуганный воробей, и переспросил:

– Что?

– Да нет, ничего, – помрачнел Саша и закурил. – Продолжай.

Так вот с Лешей все было иначе. Иначе, чем с теми, кто выпадал из обоймы друзей, а потом с ними приходилось вести вынужденные диалоги. Леша никогда не пропадал надолго. Он часто звонил. Долго представлялся, но звонил. Спрашивал о делах. С интересом задавал вопросы. И сам, сам он тоже много рассказывал о себе.

Леша не всегда был таким полным, как сейчас. В институте Леша был другим. Конечно, он не был совсем худым, но тогда полнота его казалась пропорциональной. А вот человеком, боящимся всего нового, Леша был всегда. Наверное, с рождения, хотя Саша его тогда не знал.

Познакомились они на первом курсе. Тогда все очень боялись попасть в армию. Все, кто не прошел эту школу жизни, стремились «отмазаться». А еще все внимательно слушали рассказы бывалых, тех, кто поступил в вуз после службы. Рассказывали они много. Много любопытных и страшных вещей. Основной темой были рассказы о дедовщине. Жуткие, волнующие истории, рассказанные бывшими дембелями, служили предметом обсуждений будущих воинов. Среди слушателей всегда оказывался Леша. Он внимал каждому слову, и ужас овладевал его мыслями. Ужас, жуткий страх и еще горячее желание избежать призыва стали для Леши навязчивой идеей. И чем ближе наступал момент получения повестки, тем беспокойнее становился Леша. Весной он стал худеть.

Когда Леша трясущимися руками расписывался за получение повестки на отправку в армию, он понял, твердо и отчетливо осознал, что или армия обойдется без одного из своих призывников, или он, Леша, не знает, что сделает.

А потом он стал думать. Мысли, которые он обдумывал, были беспомощны против военкомата. Беспомощны, мелки и бесполезны. Военная машина, дважды в год с успехом пополняющая свои ряды за счет неоперившихся пацанов, была мощнее и изощреннее. Леша не мог соперничать с ней на равных. А потом он где-то услышал, что на какого-то парня напали хулиганы. Они так его отделали, что он месяц в больнице провалялся. И еще ему повезло, что оказался затронутым очень важный нерв. Теперь он комиссован, и никакая армия ему не страшна.

Леша боялся боли. Но ради благородной цели готов был рискнуть. К сожалению, адреса хулиганов, обеспечивших тому парню счастливое избавление от призыва, он не знал. Не знал также, где искать других надежных парней, которые могли бы вот так разом решить его проблему.

Леша, как человек образного мышления и широких взглядов, решил подойти к изучению этого вопроса систематически, точнее, всесторонне его изучить. Обложившись подшивками газет за последние полгода, он делал пометки, акцентируя свое внимание на отделе криминальной хроники. В ущерб сессии Леша готовился к получению белого билета или хотя бы отсрочки от неизбежного зла. Полученные из прессы данные Леша кропотливо наносил на карту Москвы. Таким образом, им были выделены три наиболее подходящих с точки зрения криминогенной обстановки района. В них-то Леша и попытался искать счастья – или, другими словами выражаясь, приключений на свою задницу.

Вечерней порой он прибыл на самые хулиганствующие улицы ославленного прессой района. Леша готов был пожертвовать здоровьем физическим для сохранения здоровья морального. Полный решимости, он прошвырнулся по самым злачным местам, где, согласно газетным публикациям, царили ужас и беспредел. Но то ли он прибыл слишком рано (мама запрещала приходить домой позже девяти вечера), то ли ему просто не повезло в тот вечер, то ли бандитствующие элементы обходили его стороной, но в тот вечер Леша обошелся без тумаков. И весь такой грустный и несчастный, он вернулся домой ровно к девяти часам.

Ночью он детально продумал свой план в поисках его слабых сторон. Наконец, изъяны были выявлены. Леша решил, что имеет недостаточно злобный вид, и потом временной фактор… Глупо рассчитывать на встречу с серьезными, точнее, профессиональными хулиганами сразу же по завершении передачи «Спокойной ночи, малыши». Все же летом вечереет достаточно поздно. А темнота, как известно, друг молодежи, желающей схлопотать по роже. Назавтра Леша решил отпроситься у мамы погулять подольше или даже ослушаться ее и выйти на поиски отсрочки от армии часам к десяти.

День он провел не за учебниками и конспектами, а в ожидании вечера. Он представлял себя в эпицентре толпы беснующихся хулиганов. И от этого ему становилось жутко, жутко и радостно одновременною.

Вечером Леша собрался на променад.

– Мама, я сегодня приду поздно, – решительно заявил он родительнице.

– Что?! – строго переспросила мама, оторвавшись от сериала «Фазенда доктора Моралеса».

– Приду поздно… может быть, – уже не столь решительно повторил он.

На удивление, мама отреагировала на подобное заявление весьма лояльно:

– Во сколько?

– Ну, не знаю… – замялся Леша.

– Не вижу препятствий, – закивала головой мама. – Ты уже взрослый мальчик. Да что я говорю?.. Вполне самостоятельный. Поэтому гуляй, сколько хочешь. Но в двадцать один пятнадцать, чтобы был дома!

– Мама! – пытался опротестовать приговор Леша.

– Я все сказала! – По тону матери, по ее каменному выражению сметанно-огуречной маски на лице Леша понял, отчетливо понял, что спорить бессмысленно.

«Придется ослушаться», – твердо решил он и шагнул за порог квартиры. Шагнул на путь опасных приключений. Леша шел, и ему было хорошо. Он отождествлял себя с героями Майна Рида и Фенимора Купера. А потом подумал, что больше он походит на героев песен Шуфутинского: «Я налетчик Беня-хулиган, пусть вас не смущает мой наган». И пусть у Леши не было нагана, но он смело и отважно направился туда, где люберы подстерегали неформалов.

Тем временем правота суждений Леши подтверждалась. С опускавшейся на город ночью на улицы высыпали странно одетые люди. Интуитивно Леша понял, что на панка он не очень похож в своей чистенькой маечке и брюках, напоминавших школьные. К группе обвешанных цепочками металлистов он тоже не отважился подойти. Леша увидел люберов, их широкие клетчатые штаны подметали асфальт. Они громко смеялись и шли по проспекту. Это были те, кого он так ждал. Они поравнялись, и Леша замер на месте. Он зажмурил глаза, готовясь к получению первого удара. Но его не последовало. Гроза неформалов прошли мимо Леши, даже не удостоив его взглядом. Он облегченно перевел дух, но сразу же сообразил, что шанс упущен и миссия проваливается. Леша снова забежал навстречу воинственной группе и попросил закурить. И снова ощутил себя пустым местом. Его не услышали, не увидели, не заметили, точнее, не хотели замечать.

Понурив голову, Леша направился домой. Но вот, подходя к метро, он услышал, что где-то в глубине дворов происходит нечто похожее на драку. Он бросился туда и не ошибся. «Какому-то счастливцу выдают отсрочку от армии», – подумал он. Два любера сосредоточенно пиночили металлиста. По хлестким ударам и по приглушенным стонам Леша понял, что счастливец попал в надежные, верные руки. Леша едва не воскликнул, что на его месте должен быть он, но потом передумал и просто бросился в эпицентр молодежной разборки.

Как только он оказался рядом с дерущимися, так сразу же услышал резанувшую по ушам трель свистка.

– Атас! Менты! – завопили люберы и бросились врассыпную.

Металлист тоже вскочил на ноги и едва ли не быстрее своих обидчиков скрылся в подворотне. Растерянный и разочарованный, Леша остался стоять на месте недавнего хулиганства, где и попал в не менее надежные руки блюстителей правопорядка. Он ничего не успел понять, как оказался в милицейской буханке в компании с двумя панками и одним пьяным мужиком, который беспрерывно сморкался на пол.

А потом он оказался в обезьяннике. На сей раз его соседями были проститутки и три цыгана. Точнее, только три цыгана, потому что проституток почти сразу же увели. Леша сел на пол. Он сидел и думал мысль. А мысль, пришедшая в его голову, была безрадостной и тоскливой. Задача, поставленная перед самим собой, оказалась невыполненной. Перспектива провести два года в сапогах, а то и три в ботинках улыбалась ему широкой, вымученной улыбкой салаги, полирующего писсуары собственной зубной щеткой. Привод в милицию тоже не сулил ничего хорошего. Вполне можно вылететь из института. Короче, Леше стало тяжело на душе, и даже очень тяжело, а точнее, совсем хреново. Он четко и даже отчетливо осознал всю глубину своего падения, крушения своих призрачных надежд. И заплакал…

Мама Леши, обеспокоенная отсутствием сына в четко означенное время, сняла с лица огурцы, смыла сметанно-кефирную маску и в задумчивости села возле телефона. Телефон молчал. В двадцать один тридцать, то есть выждав положенные на форс-мажорные обстоятельства пятнадцать минут, она решила действовать. Обзвонив всех возможных друзей и знакомых, мама Леши принялась за больницы. Милицию она отложила на потом. Поэтому только в двенадцатом часу ночи ей удалось обнаружить следы пропавшего Леши.

Около полуночи тяжелая поступь Лешиной мамаши раздалась на кафельном полу отделения милиции. Дежурный имел неосторожность поинтересоваться:

– Гражданочка, вы по какому вопросу?

Когда мама Леши увидела своего единственного отпрыска в компании трех цыган, да еще и за решеткой, вой милицейской сирены показался дежурному мышиным писком по сравнению с громогласными заявлениями дамы, намеревавшейся разнести здесь все к чертям за содержание «мальчика в нечеловеческих условиях». Трое вооруженных охранников с трудом удерживали оборону. На шум явилась подмога в лице старших офицеров.

Через полчаса буйную парочку, а точнее, мамашу с сыном вытолкали из отделения милиции.

Таким образом, Лешин план провалился полностью. План провалился, но не пропала идея, не испарилось желание оказаться подальше от армейской дисциплины и такой страшной дедовщины.

Утром Леша пришел в институт. У входа стояли его одногруппники Виктор и Сережа. Они оба курили и делились впечатлениями о разборках на вчерашней дискотеке.

– А я, а я, как только они подошли, я прямо обоим с двух рук. – Сережа продемонстрировал свои сокрушительные удары перед носом Вити. – А еще двоим под дых. Сложились пополам. Пополам, как гнилой ливер!

– А мне двое на одной руке повисли и один бугай здоровенный – на другой, – не жалел красок Витя, задетый геройством приятеля. – А еще один жлоб прямо на меня двинулся. Ну, думаю, кранты мне. А потом, слышь, я на руках подпрыгнул и жлобу этому двумя ногами в душу зарядил.

– Да ты гонишь! – усомнился Сережа.

– Отвечаю! – ударил теперь уже в свою «душу» Витя. – А потом руки свел… – Витя продемонстрировал те усилия, которые он приложил, чтобы свести руки с гроздьями висящих на них противников. – …свел я, значит, руки, а они лбами, точнее, мордами друг о друга ударились. Ну, пока они в себя приходили, я уже был далеко.

Леша слушал открыв рот и думал. Думал о том, что вот он – шанс, вот он – тот самый вариант. Где только его глаза были раньше? Оказывается, в этих щуплых на вид телах скрываются безбашенные боевики, способные на все. «Таким человека убить – что мне очки протереть», – с трепетом подумал возникшую мысль Леша. А еще Леша поспешил сделать друзьям выгодное предложение, от которого, как он думал, они не в силах будут отказаться.

– А вы можете проделать все то, о чем вы только что рассказывали, у меня? Точнее, у меня дома? А еще точнее, надо кое-кого избить.

Взгляды обоих «бойцов» заметно померкли, и воинственный дух оставил их, но на всякий случай друзья спросили, зачем и кого им надо «наказать», как они выразились. Наказывать, как выяснилось, никого не надо, а напротив, им предстоит помочь одному хорошему человеку и даже, может быть, спасти его от больших неприятностей.

– Как это? – не понял Сережа, тот, что «обоим с двух рук сразу».

– Кто тот «хороший человек», которому надо рога накрутить? – Витя сразу же перешел к обсуждению деловой стороны предстоящего мероприятия. – И что нам за это будет?

Леша пояснил ребятам, что им предстоит. А предстояло Сереже и Вите вступить в схватку с ним, с Лешей, и что Леша совершенно не будет сопротивляться, а даже будет стоять совершенно спокойно, а еще будет оказывать им всестороннюю помощь в избиении себя самого.

Вопрос о внезапном помутнении Лешиного разума не стоял перед Сережей и Витей ни секунды. Они, не сговариваясь, попятились от улыбающегося блаженной улыбкой Леши. Для них все было ясно как день. Заучился парень, точнее, переусердствовал в подготовке к сессии – с кем не бывает?

– Ну, так что? Обтяпаем? – по-своему растолковал растерянные улыбки на губах побледневших однокурсников Леша.

– Конечно, чувак. Все в порядке, – вступил в переговоры Сережа. – Мы тебя уважаем. Ты классный парень! Только бить мы тебя не будем…

– Почему?! – Огорчение и разочарование на лице Леши не поддавались описанию.

Сережа испугался и изменил формулировку:

– Да нет, брателлло, не вопрос. Конечно, мы тебе навтыкаем. Ты, главное, не беспокойся. Но не сейчас. Не сразу. А потом. Потом… через месяц или на крайний случай в следующем году. А пока отвянь! Ладно?

Наконец Леша понял, отчетливо понял и даже осознал, что происходит.

– Вы думаете, что я свихнулся? – спросил он.

– Нет, что ты? – поспешил успокоить его Витя. – Я так не думаю. И не думал никогда. А ты?

Сережа, к которому обратился Витя, отрицательно затряс лохматой головой:

– Нет, чувак. И я так не думаю. Ты совершенно непохож на сумасшедшего! Точнее, абсолютно непохож. Ни грамма. Разве сумасшедшие так себя ведут? Ни в коем разе! Ты слезно просишь избить тебя, что ж тут необычного? Все нормальные чуваки просто мечтают, что бы их отлупили.

Леше пришлось объяснить цель экзекуции. Тогда сразу все встало на свои места. Но ребята от этого не стали сговорчивее.

– Леха, ты поищи кого другого, ладно? – выразил общую позицию Витя. – Мы на такие дела не подписываемся. Ты подумай – как тебя бить? Да у нас рука на тебя не поднимется.

– Но почему? – вскричал Леша. – Вы же только сейчас хвалились, как на дискаче жлобов на уши поставили.

– Так то ж мы пьяные были… – привел последний довод Сережа.

– Так в чем проблема?! – выкрикнул Леша.

– Не ори! Чего орешь? – успокоил Лешу деловой Витя.

– За этим дело не станет, – перешел на шепот Леша и отвел заговорщиков в сторону, подальше от чужих ушей.

А потом минут тридцать ребята обсуждали детали предстоящего мероприятия.

– Короче, два пузыря нам с собой, – считал Витя.

– Три, – вставил Леша.

– Правильно, – поддержал его Сережа. – Вдруг нам по полкило мало будет.

– Тогда четыре, – поправил Леша. – Я один для себя. Ну, чтоб не больно было…

– Разумно, – похвалил Витя. – Короче, четыре с собой, закусь. Ну там… колбаски, запить, огурчик, помидорчик, ну сам понимаешь…

Леша согласно кивал.

– Вот, – резюмировал Витя. – И как все закончится, то еще по пузырю за работу. Годится?

– По рукам, точнее, годится, – искренне обрадовался Леша.

В последний раз он чувствовал себя таким счастливым лет в двенадцать. Тогда он нашел на улице десятку и прокатал ее на каруселях.

Начали утром. Утром, когда родители несчастного призывника отправились по своим рабочим делам.

Леша накрыл на стол. Стол не был обильно уставлен закусками, но «боевики» остались довольны. Четыре бутылки водки, несомненно, служили лучшим украшением стола, гордо возвышаясь над нарезанными ломтями помидорами и огурцами, посыпанными крупной солью. Аппетитно выглядел и батон колбасы.

– Чего колбасу не порезал? – ворчал Витя, с удовольствием потирая руки.

– Не успел, – ответил Леша.

Оплошность вскоре была исправлена, и заговорщики уселись за стол. Водку разлили по стаканам. Налили и Леше. Налили первый в его жизни стакан водки.

– За что пить будем? – спросил Витя.

– Давай за Леху, – предложил Сережа. – За тебя, чувак! За твое здоровье!

– Ты что? Сдвинулся? Мы здесь зачем собрались? Врубаешься? Какое ему, на хрен, здоровье?

– Тогда за нас с тобой. Нам-то здоровье не помешает?

– Давай за нас. Поехали, – провозгласил Витя и по-взрослому опрокинул водку в рот.

Леша последовал его примеру и поперхнулся. Поперхнулся и закашлялся. А еще ему совершенно не понравился вкус водки. И вкус этот был неприятным для Леши, точнее, противным. Справившись с кашлем, он по совету товарищей смешал водку с соком и пропихнул в себя этот коктейль. А вот состояние легкости, которое почти сразу последовало за этим, Леше понравилось. А еще его сразу сильно развезло. И он сидел, пуская слюни, и мычал. Мычал, как корова, точнее, как бык.

Витя и Сережа перестали обращать на него внимание. Чего, в самом деле? Водки много, закуски хватает. Они мирно беседовали, выпивали и время от времени выходили на балкон покурить. А потом и вовсе перестали соблюдать эти никому не нужные условности и курили прямо здесь, в комнате, сбивая пепел на ковер, а окурки тушили о полированную поверхность цветного телевизора «Витязь».

С водкой друзья явно перестраховались. Леша уже давно спал, свернувшись калачиком под столом, и двух пузырей ребятам хватило за глаза. Наконец Витя вспомнил об оказанном им Лешей высоком доверии.

– Серый, слышь?

– Ну…

– Баранки гну. Его ж это… скворечник ему снести надо.

– Чего? – не понял разомлевший Сережа.

– Морду набить. Ну! Лехе, говорю, рыло свернуть надо.

– Епэрэсэтэ, за что?! – ужаснулся Сережа. – Он нам бухало поставил, за что его?

– Забыл, что ли? – Виктор быстро напомнил другу, почему и зачем они здесь.

Сережа покопался в памяти и… действительно вспомнил. Вспомнил, точнее, твердо осознал, в чем заключается его долг. Долг друга и однокурсника. А Сережа не привык подводить друзей. Он заглянул под стол и опять понял, твердо понял, точнее, осознал, что не сможет ударить это беспомощное существо, так сладко чмокающее губами.

– Витек, я че-та не могу.

Жестокосердечный Витек полез под стол за Лешей. И тоже понял. Витя тоже понял, что рука его, такая беспощадная в выдуманной дискотечной драке, теперь не сможет подняться на Леху.

– Давай его хоть на диван переложим, – заботливо предложил он Сереже.

Сережа взял спящего друга за уши и хотел приподнять Лешу, но выпитая водка сказалась на координации движений. Неправильно оценив расстояния и высоту, Сережа ударил голову Леши о стол. Леша застонал и отчетливо осознал, что сейчас с ним будут делать его приятели. В этот момент ему стало до жути жалко себя, и он решил отложить, отложить на время выполнение задуманного. А точнее, решил отбиваться. Он взмахнул бессильной рукой и тыльной стороной ладони слегка задел Сережу по щеке.

– Он меня ударил! Витек, он меня ударил, – возмутился Сережа.

Злоба. Злоба и водка ударили в голову Виктора. С криком «Наших бьют!» он нанес первый удар. Леша ответил, вяло толкнув его ногой.

– Ах, ты сволочь! – взбесился Витя и начал гневаться, точнее, разозлился, а еще точнее, рассвирепел.

Когда все было кончено, Леша лежал под столом. Но ему не было так хорошо, как в тот момент, когда он выпил первый стакан водки. Теперь ему было плохо. Плохо и больно. А еще он чувствовал, отчетливо ощущал, что его избили.

Уставшие и тяжело дышавшие Сережа и Витя выпили для успокоения расшалившихся нервов и потянулись к выходу. Они по хозяйски захлопнули дверь и нос к носу столкнулись с мамой Леши.

– Вы кто? – грозно спросила тетка едва держащихся на ногах молодых людей.

– Мы друзья Лехины, точнее, Лешины, – успокоил ее Витя.

– Да, – топнув для убедительности ногой, подтвердил Сережа. – Друзья.

– А где Леша?

– Там, под столом лежит, – ответил Витя и громко рыгнул.

– Под столом, – повторил Сережа.

Материнское сердце почуяло неладное, и Лешина мама ринулась в квартиру.

А потом мама Леши поставила на ноги, а точнее, на уши всю столичную милицию. Но, так как из квартиры ничего не пропало и Леша категорически отказывался писать заявление, никто никого не искал.

А маме он рассказал, что сидел дома и занимался. Занимался и готовился к физике. В дверь позвонили. Он, Леша, открыл. Открыл дверь, так как звонили. А звонили в звонок. И он открыл. Ворвались двое неизвестных. Неизвестные из хулиганских побуждений сервировали стол, не забыв поставить на стол принесенную с собой водку. Потом они пили, закусывали и курили. Леша попытался пресечь бесчинство молодчиков, но неизвестные его избили. Избили и влили водку в это, уже избитое, бесчувственное тело. Сам Леша не пил. То есть добровольно не пил.

А еще Леша через неделю почувствовал себя сносно. И ему пришлось пойти в военкомат. Но в армию он так и не пошел, точнее, его не взяли. У Леши оказалось больное сердце. И с таким сердцем, больным сердцем, в армию его не призвали. А Леша тогда понял, что у него не сердце больное, а сам он – обыкновенный лох. Это он точно знал и отчетливо верил в это. Потому что только лох, который не подлежит призыву, будет просить себя избить, чтобы избежать этого самого призыва, которому именно он и не подлежит.

А сейчас Леша сидел с Сашей и выпивал. Выпивал водку, грыз ногти и беспрерывно что-то рассказывал. А Саша слушал его вполуха и думал о своем. Думал свои мысли. А мысли были самые разные, и даже разнообразные.

А еще Саша был благодарен Леше, который посидел с ним, выпил и, может быть, как-то успокоил его, Сашу. И вот он, успокоенный, молча встал, перебив рассказывающего про свой газетный бизнес Лешу. Встал, похлопал по плечу удивленного Лешу и как-то скомканно поблагодарил его:

– Спасибо тебе. Спасибо за все, старик.

А потом Саша просто вышел. Вышел и пошел домой. И сейчас ему было хорошо. Хорошо и спокойно. И он шел. Курил и шел. Пешком шел и курил сигарету за сигаретой. А еще Саша подумал, точнее, вспомнил, что не заплатил по счету. Совсем не заплатил. И платить, по-видимому, придется Леше. А Саша подумал, что это не важно. Теперь это совсем не важно. Не важно и не страшно. Не важно для Саши. Леша заплатит. «И так, – подумал Саша, – плащ, мой элегантный плащ, превращается из фетиша в какую-то тряпку. Никому не нужную тряпку». И Саша успокоился, что не заплатил. Ему сделалось как-то особенно хорошо, оттого что он не заплатил, и даже смешно. Он представил себе растерянное лицо Леши и рассмеялся.

Зазвонил телефон. Это мог быть только Леша. А Саша смеялся и долго не брал трубку. А потом все же ответил Леше, а в том, что это был именно Леша, Саша не сомневался. Не сомневался по той простой причине, что на телефоне высветилось имя этого самого Леши.

А Леша был настолько растерян, что забыл представиться, как он это делал обычно.

– Старик, я не понял?.. – промычал он в трубку.

– Кто это? – Саша сделал вид, что не узнал приятеля.

– Это я, – еще более потерянным и удивленным голосом проговорил Леша.

– Кто я?

– Леша… Леша Карнаухов.

– Не знаю никакого Лешу, – едва сдерживая смех, пошутил Саша.

А потом он отключил телефон. Отключил, чтобы Леша не смог до него дозвониться. Саша представлял себе Лешу. Представлял, как Леша нервничает, глупо выпячивает нижнюю губу, пыхтит или даже грызет ногти. И тогда Саша засмеялся. Впервые за несколько дней. За несколько дней, а может быть, даже и больше чем за несколько дней. Он просто смеялся.

А потом Саша вспомнил про Олю, и смех его оборвался. «Как она?» – думал Саша и шел домой. Шел и думал: «Зачем она это сделала?» И не находил ответа на свой вопрос. Ответа пока не было. Но Саша отчетливо знал, что ответ должен быть. Его просто не может не быть. И ему, Саше, надо найти ответ на этот вопрос, вопрос, который сейчас без ответа. Без какого-либо вразумительного ответа.

Дома никого не было. Саша не удивился. Все было нормально. Он так редко приходил домой в это время, точнее, никогда. Никого не должно было быть в это время дома. Алла на работе. Старший сын еще в школе, а младшего теща забирала к себе. Он, младший, делал у тещи уроки, а потом Алла приводила его домой. Приводила, когда сама возвращалась с работы. Поэтому ничего необычного в отсутствии домочадцев Саша не углядел, не ощутил отчетливо.

Но сказать, что Саше казалось, что все, как всегда, что все идет, как обычно, по привычной схеме, было нельзя. Совсем нельзя. Аура необычного и чего-то странного витала в воздухе, висела туманом в каждой комнате и царила в каждом предмете.

Саша стянул с себя плащ. Потом освободился от галстука и вышел на балкон покурить. Покурив, он некоторое время, точнее, около получаса слонялся на балконе. На балконе, уставленном различным хламом, который было жалко выбросить. На балконе размером метр на два. А потом он вышел, покинул балкон, по которому слонялся все эти полчаса.

Выйдя на кухню, Саша сообразил, отчетливо понял, что и здесь ему нечего делать. Совершенно. Он почувствовал, что есть он не хочет. Не хочет, потому что сыт. И Леша, наивный добрый Леша, оплатил его, Сашин, обед. Поэтому сейчас есть не хотелось. А вот попить, попить было можно. Саша включил чайник, который сразу же угрожающе загудел. Но Саша не испугался этого угрожающего, этого сердитого ворчания. Чайник делал так много раз, точнее, всякий раз, как только Саша его включал. И дальше угроз дело не шло.

А пока он прошел в спальню. В спальне прочно и уверенно – и даже где-то глубокомысленно – стоял шкаф-купе. Стоял у самой двери. Саша уважительно обошел его и освободился от душной рубашки и брюк. А потом оделся в домашнее. Оделся в домашние штаны и майку, тоже домашнюю.

Проделав этот рутинный ритуал, Саша мельком взглянул на свое отражение. Отражение в зеркальных дверцах шкафа вошло в сознание Саши, и он стал думать мысли. Думая, Саша совершенно не соглашался с зеркалом, вернее, с тем, что видит. Не согласился со своим зеркальным двойником. Саша ощущал себя совершенно не так, как выглядело его отражение. Саша всегда представлял себя молодым человеком, стройным и подтянутым. Представлял себя в элегантном плаще и с аккуратной прической. Сейчас же перед ним стоял какой-то незнакомый тип. Майка в жирных пятнах топорщилась на солидном животике. Пузыри на домашних штанах никак не гармонировали с элегантностью и плащом в воображении Саши. Но не это поразило его, а лысина, легко различимая лысина, ощутимо «ударившая» его по голове. Мешки под красными глазами тоже не придавали лицу очарования. Саша ощущал себя моложе, точнее, гораздо моложе и интереснее. Но зеркало безжалостно разбило иллюзию, так свято хранимую в тайниках сознания. Саше стало неприятно. Неприятно, как тогда, когда в продуктовом магазине вместо докторской колбасы ему подсунули ливерную. Неприятно и страшно, как тогда в детстве, когда он с раскрытым от ужаса ртом вглядывался в бесконечность. Саше больше не хотелось смотреть в зеркало. И он не стал этого делать. Отошел в сторону.