Текст книги "Сибирский резидент. От Алтая до Альбиона"

Глава четвертая
Покорение Москвы

Взлет «Уралана» не остался незамеченным. После сезона футболисты были нарасхват. Кормильцева и Яшкина в киевское «Динамо» позвал лично Лобановский. В «Торпедо», которое принял Виталий Шевченко, уехали Литвинов, Игнатьев, Дурнев и Лухвич. Саморукова пригласили в московское «Динамо». Ну а меня – в «Локомотив».

Я тоже мог перейти в «Торпедо». В Лужниках встречался с хозяином клуба Владимиром Алешиным. Разговор не понравился. Не показалось, что «Торпедо» так уж сильно во мне нуждается. Плюс сохранялась неясность с тренером – о том, что команду доверят Шевченко, стало известно позже.

Еще была короткая беседа с Авалу Шамхановым, одним из руководителей ЦСКА. Пообщайся со мной главный тренер армейцев Олег Долматов, может, я бы задумался над этим вариантом. Но он в переговорах не участвовал.

Меня волновали не столько финансовые условия контракта, сколько заинтересованность тренера. Хотелось понять, действительно ли на меня рассчитывает, какой видит мою роль на поле.

Брат советовал переходить в «Локомотив».

– В нашем футболе этот клуб сейчас – символ стабильности, – загибал пальцы Женя. – Игроков там не обманывают, никаких дрязг, скандалов. Дружный коллектив, прекрасный тренер.

С Семиным он никогда не работал, но относился с уважением. Футболисты, поигравшие у Юрия Павловича, тоже отзывались о нем с восторгом. Отмечали человеческие качества: «Несмотря на вспыльчивость, он добрый и справедливый».

На меня Семин произвел приятное впечатление. Встретились в клубном офисе, быстро обо всем договорились, и я отправился на «Бабушкинскую» к Жене, у которого остановился на пару дней. Вдруг пискнул мобильный.

– Алексей, это Илюмжинов. Можешь срочно подъехать ко мне? Поклонная гора, 12, московское постпредство Калмыкии.

– Хорошо, – промямлил я. Отказывать было неудобно, хотя не понимал, о чем мне толковать с Илюмжиновым. Возвращаться в «Уралан» точно не планировал.

Кирсан Николаевич сразу взял быка за рога.

– Сколько предлагает «Локомотив»?

– Зарплата – четыре тысячи долларов.

– Если останешься в «Уралане» – заработаешь намного больше. Будет и квартира в Москве.

От такого напора я растерялся. Попросил сутки на размышление. Дома рассказал Жене, тот немедленно набрал Семину.

– Ждите! – хрипнул в трубку Юрий Павлович и вскоре появился на пороге. Часы показывали около полуночи. Я был потрясен.

Сели на кухне, брат заварил чай. Семин подтвердил, что хочет видеть меня в «Локомотиве», еще раз обрисовал перспективы. Был горяч и убедителен. Торговаться я не собирался – делать это не люблю и не умею. Задал единственный вопрос, который постеснялся озвучить при первой встрече.

– Юрий Павлович, как насчет квартиры? У меня семья, грудной ребенок…

Семин отмахнулся:

– Да это вообще не проблема! Железная дорога достраивает дом на «Войковской». К лету сдадут – там получишь. Ну что, по рукам?

На следующий день я приехал в клуб и подписал контракт.

Все эти годы мне очень не хватало брата. В чужом городе хотелось опереться на родное плечо, видеться почаще. Я снял однокомнатную квартиру в соседнем доме. К сожалению, двух обстоятельств не учел.

Во-первых, с «Бабушкинской» хлопотно продираться по пробкам в Баковку до базы «Локомотива». После Барнаула, Ленинск-Кузнецкого и Элисты ехать на тренировку часа полтора для меня было дико. За руль всякий раз садился с опаской. Иногда, устав от бе-зумного движения, бросал машину и спускался в метро.

Во-вторых, после приезда Ларисы, моей мамы и маленького Влада пришлось вчетвером ютиться в одной комнате. Сын перепутал день с ночью, все время плакал. Мы не высыпались, на тренировки уезжал в осоловелом состоянии.

По условиям контракта оплачивал жилье «Локомотив». Но мне было неудобно беспокоить руководство, обременять дополнительными расходами. Промучились месяца три, прежде чем поборол смущение и, запинаясь, попросил Семина о более просторной квартире.

– Леша, да о чем разговор?! – воскликнул Юрий Павлович. – Что ж раньше-то не сказал?!

Вопрос решился мгновенно. Когда же дом на «Войковской» достроили, вселился туда вместе с другими игроками «Локомотива» – Игорем Черевченко, Зазой Джанашия, Андреем Лавриком, Зауром Хаповым и Альбертом Саркисяном.

* * *

Я чувствовал, что Семин относится ко мне с симпатией. Говорили, видит в Смертине себя в молодости. Когда в 60-е он играл в московском «Динамо», ему дали прозвище Шило. За то, что худой, колючий и бесстрашный. В этом мы и впрямь похожи.

Тренировки всколыхнули в памяти первые дни в «Уралане». В роли Игнатьева выступили Женя Харлачев с Димой Лоськовым. Оба начали лихо окучивать по ногам. При том, что мы не были конкурентами. Лоськов играл атакующего полузащитника, Харлачев – флангового. Просто проверяли новичка на вшивость.

Сила того «Локомотива» – в духовитости, сплоченности, несгибаемом характере. Чтоб заиграть там, нужен был не только талант, но и бойцовские качества. Рохля в команде не задерживался. Я ног не убирал, активно вступал в единоборства, не боялся брать игру на себя. Команда оценила. А Харлачев и Лоськов скоро стали моими приятелями.

Был еще эпизод – чуть с Джанашия не подрался. На поле от полузащитников он постоянно требовал мяч. Распоряжался им не всегда грамотно. То вовремя не отдаст, то вообще потеряет. Любой форвард – индивидуалист по натуре. А уж грузин – тем паче. Если обделяли пасом, Заза сразу начинал громко возмущаться. Не выбирая выражений. Кто-то сглатывал, а я послал. В последний момент ребята вмешались, разняли. После стычки почувствовал, что меня зауважали. В новом коллективе все зависит от того, как себя поставишь.

Москва, конечно, давила на меня. Проспектами, расстояниями, ритмом. Это нормально для парня, который не жил в большом городе. Однако на поле моя провинциальность и зажатость испарялись. Все-таки в «Локомотив» приехал в статусе игрока национальной сборной, куда вызывался из «Уралана» последние полгода. Так что в футбольном смысле столица не пугала. К тому же Семин верил в меня, на сборах наигрывал в стартовом составе. Дебют выпал на четвертьфинал Кубка Кубков с «Маккаби» Хайфа.

В этот день, 4 марта, многое было впервые. Я никогда еще не играл в еврокубках и при огромном стечении народа – старенький «Локомотив», вмещавший 24 тысяч, забился под завязку, несмотря на промозглую погоду. Но переполняли не робость и волнение, а трепет и радость предвкушения.

А уж после удачного подката, когда на первых же секундах нырнул в грязь в центре поля, возникло ощущение, что играю в «Локомотиве» давным-давно. На тяжелом, раскисшем газоне мы просто затоптали израильтян. Победили 3:0, хет-трик, украшенный фирменными кульбитами, сотворил Джанашия.

В аэропорту Хайфы накануне ответной игры его дожидалась толпа журналистов с камерами и микрофонами. Метались, искали, но не узнали. Заза шел к автобусу, когда кто-то из местных репортеров, дернув его за рукав, спросил по-русски:

– Подскажите, пожалуйста, где Джанашия?

– Нэт меня! Нэт! – сверкнул глазами Заза и нырнул в салон.

В Хайфе тоже выиграли – 1:0 и попали в полуфинале на «Лацио», где блистали Вьери, Салас, Неста, Михайлович, Недвед, Станкович. А на скамейке – Бокшич, Манчини, Де ла Пенья…

В Москве с этой бандой бились на равных. Снова отличился Джанашия, но удержать победу не смогли. «Лацио» отыгрался усилиями Бокшича и Манчини, которых выпустили на замену в середине второго тайма. В Риме нам кровь из носу нужно было забивать. Не получилось – итальянцы закрылись, играли откровенно на 0:0 и вползли в финал за счет гола в гостях.

После матча увидел, что игроки менялись майками. Прежде я ни разу этого не делал. Пока раздумывал, к кому подойти, футболисты «Лацио» скрылись в раздевалке. Недолго думая, прямиком направился туда.

Рядом с открытой дверью сидел кто-то из запасных. Я протянул свою футболку, показал, давай, мол, поменяемся. Парень улыбнулся, взял с соседнего кресла майку Недведа, который ушел в душ, и произнес по-английски:

– Да чего меняться? Хочешь – забирай.

Наверное, знаменитый чех так и не узнал, кому досталась его майка.

Вообще-то я их не коллекционировал. Если кто-то предлагал поменяться, конечно, не отказывал. Потом дарил друзьям. Дома о футбольном прошлом ничего не напоминает. Никаких «уголков славы». Родители хранили диски с записями моих игр, программки, фотографии. У меня и этого нет. Чуждо мне самолюбование. А чтоб вернуться в памяти к каким-то событиям, не обязательно вешать на стенку свое фото с Зиданом или Моуринью.

Золотая медаль за победу с «Челси» в чемпионате Англии сначала лежала в целлофановом пакете вместе с остальными наградами и всяким барахлом. Однажды друг вытащил, возмутился, что ленточка мятая, перекрученная. Сказал, отнесет медаль в свою банковскую ячейку. Так надежнее.

Или случай в Барнауле. С тренерами моей школы собрались поиграть в футбол. В раздевалке брат протянул знакомую капитанскую повязку – синяя с белым, две полоски по бокам, посередине лев. Подарок Джона Терри. Он еще расписался на ней, рядышком и Фрэнк Лэмпард черканул автограф.

– Где взял-то? – спросил я Женю.

– Разбирал на даче старую форму.

А я и забыл про повязку. Возможно, кто-то меня не поймет, но ко многим вещам, которые для других представляют огромную ценность, отношусь пренебрежительно. Характер такой.

* * *

1999-й – самый яркий в моей российской карьере. Функционально готов был великолепно, травмы не докучали, появилась раскованность. Внутри чувствовал даже не запал – пламя! Я не давал себе послаблений, не делил игры на важные и второстепенные.

Футболисты знают, как тяжело даются календарные матчи чемпионата сразу после игр сборной. Сложно с точки зрения и физиологии, и психологии. У тебя минимум времени на восстановление, подкатывает опустошенность. Через пару лет сам в этом убедился. И поразился, насколько легко переключался в 1999-м.

Тогда мне было без разницы – чемпионат, еврокубки, сборная. В любом матче выжимал из себя все. Хотелось сражаться за каждый мяч, каждый клочок поля. Я парил над ним, без устали носился от штрафной до штрафной. Не избегал единоборств – наоборот, искал их, при первой же возможности вгрызался в соперника. За 90 минут проделывал громадный объем работы – при этом получая колоссальное удовольствие от футбола. Редкое сочетание.

Когда анализирую тот сезон, понимаю, в чем секрет успеха. Я был голоден. До мяча и ног соперника, до побед и достижений. До большого футбола, который наконец открыл для себя в 25 лет.

Бойкая поступь сборной России только добавляла уверенности. Особенно волевой триумф в Париже, когда выключил из игры Николя Анелька, звездного форварда «Арсенала» и сборной Франции. Оборвалось все 9 октября на ничьей с Украиной – но об этом в другой главе.

Семин нахваливал, говорил, что в 1999-м я ни разу не опускался ниже своего уровня: «Играл хорошо либо очень хорошо». Но все равно я не мог поверить, что стану лучшим футболистом года.

«Локомотив» до чемпионства не дотянул. Его судьбу решили два поражения «Спартаку» с одинаковым счетом 0:3. В итоге у нас – серебро, у них – золото. В «Спартаке» шикарный сезон выдали Андрей Тихонов и Егор Титов. У Тихонова вообще была невероятная статистика для крайнего полузащитника – 19 мячей и 16 голевых передач! А в сборной и испанской «Сельте» феерил Валерий Карпин.

Тем удивительнее, что лучшим меня признали сразу два авторитетных издания. Еженедельник «Футбол», где традиционно голосуют журналисты. И «Спорт-Экспресс», который опрашивает игроков команд премьер-лиги.

У меня очень мало личных наград. Даже на юношеских турнирах никогда не получал «лучшего полузащитника» или «лучшего игрока». Вот мои земляки, Кормильцев и Кашенцев, там обычно были вне конкуренции.

Первый успех вскружил голову. Еще хорошо, что популярность обрушилась в 25, когда был сформировавшейся личностью. Неизвестно, как бы справился с «медными трубами» лет в 20. В юном возрасте многие на этом ломаются.

Для меня основа основ – работоспособность, недовольство собой и чувство стыда, когда что-то не удается. Вот тогда ты растешь. Проблема же российских футболистов в том, что их зарплата зачастую непропорциональна вкладу в игру. Подписав большой контракт, ребята резко снижают к себе требования, теряют мотивацию. Без нее мастерство нивелируется. А это первый шаг к стагнации. Если ты привык играть на третьей скорости, включить в нужный момент пятую при всем желании не выйдет.

Чем футболист высокого класса отличается от посредственного? Не только уровнем мастерства. Голодом до побед! Деньги для него не основополагающий, а сопутствующий фактор! Поверьте, в Европе игроки в общей массе не быстрее, техничнее или духовитее. Просто у них иные приоритеты и жизненные ценности. Поэтому в каждой игре держат планку, не довольствуются малым, стараются прогрессировать.

Лет семь назад после концерта Розенбаума, с которым давно знаком, зашел к нему в гримерку театра Российской армии.

– Леха, привет! Давай, рассказывай, как там у вас в футболе? – Александр Яковлевич облокотился на столик и закурил.

Не успел я раскрыть рот, как он, прищурившись, махнул рукой.

– Да знаю, что в футболе творится! Никто «вдолгую» не работает. Все хотят «вкороткую». Сегодня «бабки» срубили – и довольны. А что завтра будет, никого не волнует. Так у нас во всем – в медицине, образовании, культуре.

Прошли годы – ничего не изменилось. В футболе уж точно…

А тогда, в 2000-м, меня, конечно, занесло. Мои фотографии появлялись на обложках журналов. Мне посвящали полосы в газетах. Про меня сняли документальный фильм. Корреспонденты обрывали телефон с просьбами об интервью. После каждого матча болельщики подбегали за автографом. Меня начали узнавать на улице. В Москве!

Я видел заискивающие улыбки и желание погреться в лучах славы. Моей славы!

Честно, я лишен высокомерия и снобизма, но в тот период все это льстило. Я, простой барнаульский парень, который еще недавно ковырялся в первой лиге, проснулся в одночасье знаменитым.

Через звездную болезнь проходят все – разница в форме. В моем случае это длилось недолго. Главное – увидеть знаки, которые дают понять, что двигаешься не в том направлении. Люди часто совершают ошибки, этого не осознавая. Впрочем, гораздо хуже, когда ты все осознаешь – но продолжаешь делать. Мне двух знаков хватило.

В шестом туре чемпионата 2000-го «Локомотив» дома принимал «Анжи». Мяч выбросили из аута. Я ушел финтом от Элвера Рахимича, а тот сзади внаглую повалил на землю. Арбитр свистнул, полез за карточкой. Мне показалось, этого мало. Даже подумать успел: да как Рахимич смеет так играть против меня, лучшего футболиста страны?! Вскочил и врезал обидчику по ногам. Ему желтая, мне – красная.

По дороге в раздевалку остыл. Понял, что не имел права так поступать, хоть меня и спровоцировали. Окончательно мозги вправил безжалостный приговор КДК. Я-то полагал, дисквалифицируют от силы на два-три матча. Мне же впаяли по максимуму – пять.

Больше месяца без официальных игр – полбеды. Хуже, что в чемпионате и Кубке России карточки тогда не разделяли. Нехитрый подсчет привел к неутешительному выводу – на пятый матч приходится финал Кубка с ЦСКА. Первый мой финал! И пропускаю из-за секундной вспышки гнева…

Не передать словами обиду и разочарование, когда смотрел на стадионе «Динамо», как моя команда бьется с ЦСКА, вырывает Кубок в дополнительное время – 3:2. Круг почета, объятия, шампанское в раздевалке. А я не чувствовал себя причастным к этой победе и быстро уехал домой.

Второй эпизод, за который до сих пор неловко, случился в гостинице «Россия». Ее давно снесли, но полтора десятка лет назад в левом крыле находился ночной клуб Manhattan Express.

С братом пришли на концерт. В толпе он разглядел приятеля, музыкального продюсера. Поболтали, потом тот спросил:

– Хотите с Розенбаумом познакомиться?

– Он-то здесь откуда? – удивился Женя.

– Когда приезжает с концертами в Москву, всегда в «России» останавливается.

Мы поднялись к артисту в номер. Розенбаум, большой поклонник футбола, незваных гостей встретил радушно. Расспрашивал о сборной, «Локомотиве». На прощание подписал свои карточки, вручил мне и брату.

Вышли на улицу. Продюсер откланялся, мы с Женей остались вдвоем. Я презрительно покосился на автограф Розенбаума, смял, выкинул в урну.

– Вот интересно – зачем он дал мне карточку, если об этом не просил?! Я что, на фаната похож?! Сам мог расписаться Розенбауму где угодно!

Брат промолчал. А мне время спустя стало очень-очень стыдно.

* * *

Первый же матч после дисквалификации закончился для меня на 13-й минуте. В штрафной попытался достать мяч, уходящий за линию. Вытянул ногу – и шипами уткнулся в землю. Лежа на носилках с вывернутым коленом, думал: все, отыгрался.

Доктор Мышалов успокоил:

– Леш, это не «кресты». Задет наружный мениск, но попробуем обойтись без операции. Пройдешь в Москве процедуры для укрепления коленного сустава.

Восстановился довольно быстро. Болезненные ощущения сохранялись, но играть не мешали. Хотя в клубе понимали, что рано или поздно придется лечь под нож, «почистить» колено.

Думаю, цепочка этих событий ускорила мой отъезд за границу. Изначально «Локомотив» никуда отпускать не собирался. Но скомканная первая половина сезона, дисквалификация, травма… А тут выгодное предложение «Бордо». Если дотянуть до операции, вдруг сделка сорвется? Лучше продать сейчас, пока востребован.

Об интересе французов узнал от Семина еще на январском сборе. Там же познакомился со своим будущим агентом – представителем фирмы International Sports Marketing португальцем Паулу Барбозой. Он говорит по-русски, дружит с Семиным. Вел дела Мостового, Овчинникова, Кулькова, Юрана, Аленичева.

Я был уверен, что попал на карандаш к «Бордо» после эпохальной победы сборной России на «Стад де Франс». Оказалось – позже. Осенью 1999-го жребий свел «Бордо» в одной группе Лиги чемпионов со «Спартаком». Среди его матчей, которые просматривали французы, были два против «Локомотива». Оба, напомню, мы проиграли 0:3. Но чем-то я приглянулся. Уже весной 2000-го Шарль Кампаро, спортивный директор «Бордо», приезжал в Москву, чтоб увидеть меня живьем в матче с ЦСКА.

А в январе Семин сказал:

– Леша, ты заинтересовал «Бордо». Скрывать эту информацию я не вправе. Но расставаться с тобой в наши планы не входит, ты ключевой игрок, впереди еврокубки. Я поговорил с Валерием Филатовым (президентом «Локомотива». – Прим. ред.), решили поднять тебе зарплату в два с половиной раза.

– Спасибо, Юрий Павлович. Меня в «Локомотиве» все устраивает, ни в какой «Бордо» ехать не хочу, – как на духу выпалил я.

Когда же летом Семин и Филатов вернулись к теме «Бордо», подумал: «Почему нет? Новый вызов!»

Во Францию на медицинское обследование, предваряющее подписание контракта, летел с волнением. Из-за колена, которое немножко побаливало, и свежей татуировки.

Набив ее в районе щиколотки, мастер наложил компресс – пеленку, которая впитывает сукровицу, помогает быстрому заживлению. Залепил пластырем. Носить надо дня три.

Это моя единственная татуировка. Сегодня делать бы не стал. Расписывать собственное тело – странный способ самовыражения. Но в тот момент на волне звездного куража хотелось во всем подчеркивать свою незаурядность, выделяться за пределами поля. Отсюда – дорогие часы, мелирование…

Забегая вперед, скажу, что отъезд во Францию в этом смысле пошел только на пользу. В первом же контрольном матче получил мяч, развернулся не спеша, как в российском чемпионате, – а меня уже накрыли. Когда во второй раз обокрали, понял, что здесь таких «лучших футболистов сезона» пруд пруди. Нужно засучить рукава, поднимать планку требований к себе и все доказывать заново. Тут не до выпендрежа.

А с татуировкой смешно вышло. Когда листал каталог в московском тату-салоне, мое внимание привлек необычный знак.

– Кельтский узор, – сообщил мастер. – Символизирует…

Что именно символизирует, я не запомнил, но выглядело значительно. В «Челси» татуировку увидел финский нападающий Микаэль Форсселль. У него отвисла челюсть.

– Алекс, ты в курсе, что это?

Я заговорил о кельтах. Форссель расхохотался:

– Это логотип финского хоккейного клуба!

Врачей «Бордо» во время медосмотра пеленка на ноге не смутила. Колено тщательно обследовали, проблем не выявили. Я подписал контракт.

Когда в Москву вернулся за вещами, Семин попросил заглянуть с ним к главному покровителю «Локомотива», министру путей сообщения Николаю Аксененко. Интеллигентнейший человек, обожал футбол. Построил замечательный стадион в Черкизове, отремонтировал базу в Баковке. Юрий Павлович опасался, что продажа в разгар сезона одного из лидеров команды вызовет недовольство Аксененко. Но тот отреагировал спокойно, наговорил кучу приятных слов.

Улетал я в одиночестве. Лариса с Владом собирались присоединиться через пару недель, когда у «Бордо» закончится предсезонка. Накануне ко мне на «Войковскую» заехал Вася Янотовский, с которым еще в «Заре» играл. С Лоськовым и Харлачевым я попрощался по телефону – они с «Локомотивом» в тот же день отправлялись на сбор в Германию.

С собой взял полсотни любимых дисков – Led Zeppelin и Deep Purple, Башлачева и Ревякина. Трехтомник Довлатова, «Машеньку» Набокова. Несколько видеокассет – «Москва слезам не верит», «Забытая мелодия для флейты» и «Брат-2». Чтоб русскую душу не забывать.

В аэропорту случайно встретил Анатолия Бышовца. Человека, которому многим обязан. Именно он в 1998-м пригласил меня из «Уралана» в сборную, доверил место в стартовом составе. Анатолий Федорович крепко обнял, пожелал удачи.

Я двинулся к самолету. Начиналась новая жизнь.