Текст книги "Опята"

– Не надо, – придержал его Гастрыч, лучась недавно изреченным добром. Он отражал его, произнесенное. – Мы сами с ним побеседуем, дружелюбно и по-соседски, как полагается цивилизованным людям.

Участковый вышел на лестничную площадку и шуганул дворничиху.

– Делом займись! – рявкнул он. – Гляди, сколько свинства кругом! – А Гастрычу посоветовал: – Вы все-таки, именно что цивилизованно, постарайтесь, чтобы никаких от него не было заявлений… о членовредительстве, оскорблении действием и словом….

– Не тревожьтесь, – Гастрыч деликатно подталкивал участкового в спину. – Никаких заявлений не будет вообще. Он славный малый, если разобраться, и у меня к нему найден особый подход.

20. Фильтрованный базар

– Почему вы без телохранителей? – осведомился окулист, усаживая Куккабурраса в самое мягкое и удобное кресло.

– Они в лимузине, я велел им остаться, – проворчал Эл-Эм. – Случись со мной что, и дом бы попросту взлетел на воздух. Да оно же и лучше вышло? – он вдруг улыбнулся простецкой, давно позабытой улыбкой. – Явись мы всем кагалом…

Анюта Амбигуус, бессмысленно хлопоча, воображала себе взлетание дома, о котором догадалась и сама, случись какая-нибудь неприятность.

– Добрая месть, но слабое утешение, – заметил Извлекунов. – Впрочем, вы, как обычно, поступили мудро. Вами водила ваша прославленная интуиция, и она подсказала, что эти громилы здесь будут лишними.

– Мной не водят, – огрызнулся авторитет. – Водят знаешь, чем? И по чему?

Окулист сник.

– Откуда ему знать, – ухмыльнулся Гастрыч.

– Да, да! – подхватили Крышин и Ключевой. Гастрыч склонился над ухом Куккабурраса и что-то шепнул.

– Выставьте отсюда петушню, – приказал Эл-Эм. – И не подпускайте близко, чтобы порядочному человеку не оскоромиться.

– Ясно? – обратился к одноклассникам Гастрыч, по-рачьи выпучивая глаза. Те испарились не хуже собственных копий. Правда, Амбигуус-младший, направлявшийся в гостиную, успел расслышать, как они бормочут какую-то чушь о пещерной половой дискриминации.

Куккабуррас устроился поудобнее и закурился, если припомнить название сигарет. К сожалению, неудобно ему бывало в любом положении, и оставалось удивляться, как это он ухитряется вести себя по-барски непринужденно в разного развязного рода общественных местах – например, в ресторанах.

– Итак, – Эл-Эм снова принялся за свое, – я стал свидетелем фокуса. Субъект, иллюзионист, нагревший ресторан на солидную сумму, сидит себе дома и попивает чаек-кофеек. Это брат-близнец? Однояйцевый? Или его хорошенько загримировали?

– Насчет яиц я ручаюсь, – начал Гастрыч, слегка удивленный, но его перебил хозяин:

– Близнец – здесь вы правы, господин Куккабуррас…

– Ах, да, я и забыл, – гость протянул руку с массивным квадратным перстнем, который все, сразу же догадавшись, чего от них ждут, поцеловали. – Вот, замечательно. Выходит, близнец, и фокус – в исчезновении…

– И да, и нет, – сказал нарколог. – Видите ли, это временный близнец, неустойчивый.

– Психический, что ли? – удивился Куккабуррас.

– Не в этом смысле. Он существует от силы несколько часов, но за этот период способен натворить любых дел, какие велят. Мы научились контролировать относительную стабильность двойника… но этот двойник далеко не вечен.

– Вы пытаетесь меня убедить, будто умеете изготавливать двойников на заказ, да еще и с управляемой продолжительностью жизни.

– Именно так, – прохрипел Гастрыч.

– Я вам не верю, – ответил Куккабуррас, и с него мигом слетела напускная невзрачность: глаза разожглись, морщины разгладились, а стан – разогнулся.

– Вам придется, – пожал плечами студент. – Вы можете убедиться в этом на себе, прямо сейчас. Держите и пейте до дна.

Он протянул авторитету специально приобретенный для столь важной персоны бокал, изготовленный в форме рога изобилия, чтобы его нельзя было поставить на стол недопитым. Хрустальный и не очень дорогой.

– Я начинаю подозревать, что вы задумали меня отравить, – улыбнулся Эл-Эм. – Куда ты меня привел, волчара? – поинтересовался он, уже по-новому изучая окулиста. Извлекунов побледнел.

– Смотрите, я наливаю себе из того же графина, – Амбигуус-младший наполнил первую попавшуюся чашечку. – Смотрите, я пью. Теперь ждите.

Через несколько секунд ошеломленный Куккабуррас пронаблюдал раздвоение юного химика. Стараясь ничем не выказать постыдного ошеломления, он задал вопрос:

– И сколько же он проживет?

– Кто? – не понял Амбигуус-близнец. И тут же частично пропал, как будто не появлялся, а частично – слился со своим оригиналом.

– По-разному бывает, мы же вам и говорим, – напомнил о себе Гастрыч.

Куккабуррас задумался.

– Пусть хозяйка выпить принесет, – потребовал он, что означало сдачу позиций. Амбигуус-старший выскочил в коридор, крича: «Анюта! Анюта!»

– А память? А опыт? – уже настойчиво допытывался гость. – Навыки? Они тоже дублируются?

– С изъянами и выпадениями, если говорить об отдельных и не о всех конкретных способностях. Но устная речь, письмо, знакомства – все сохраняется. И хорошо усвоенные, впитанные навыки – тоже. Однако самое главное – они слушаются родителей. Если копировать снайпера – вы получите снайпера той же квалификации. Если велосипедиста…

– К чертям велосипедиста, – сказал Куккабуррас. – К снайперу на прицел.

Вбежала Анюта с графином, стопками и легкой закуской.

– Угощайтесь! – восхитилась она.

– Сделайте мне одного, – распорядился Куккабуррас. – Пятиминутного.

– Такого и приготовили, – младший Артур вторично протянул ему рог. – Выпейте и пообщайтесь. Мой первенец посмел толкаться возле холодильника, не понимая, кто рядом, но больше такого не повторялось. Мы можем выйти, если речь пойдет о секретных материях.

– Да черт с вами, сидите, – отмахнулся бизнесмен. Он выпил стопку, зажевал веточкой зелени, после чего решительно опустошил хрустальный рог. – Ну, смотрите, – пригрозил Куккабуррас удвоенным голосом: прижавшись вплотную к первому, недоверчиво скрючивался второй.

Молчание длилось секунд пятнадцать.

– Ты знаешь меня? – спросил Куккабуррас-первый у неожиданного соседа.

– В натуре, – кивнул двойник.

– Назови мои любимые сигареты.

– Мои любимые сигареты. Эл-Эм.

– Последняя сделка?

– Лесозаготовки в Брянской области.

– Какого цвета мой лимузин?

– Белого, брат, – отозвался тот. – Я что-то не возьму в толк: ты опер, хули? Чего ты меня допрашиваешь? На какие ты меня колешь дела?

– Больно строптивый и разговорчивый, – отметил Куккабуррас. – А посулили иначе. Поди, ударься головой о стенку.

Эл-Эм номер два выкарабкался из кресла, пошел к стене и с размаху треснулся лбом. Первый же обратил внимание, что близнец тоже с тростью и бог его знает, с чем еще, если учесть оснащение самого Куккабурраса.

Прототип взялся за голову.

– Даже во мне отдалось, – пожаловался он.

– Недоработка, – согласился Амбигуус-младший. – Больше никогда не отдастся.

Извлекунов ерзал, переполняясь восторгом от того, что его профессионально-прозорливый замысел удался во всей красе. Исключительно успешная миссия.

– И все это выжато из грибов? – недоуменно пробормотал настоящий Эл-Эм.

– Только не я! – жизнерадостно возразил ему близнец и пропал вместе с тростью. Пять минут истекли.

21. Если копнуть

Мафиози погрузился в глубокие размышления. Всем остальным его мысли были понятны: как бы разжиться секретом и не заплатить за него ни гроша. Это были смешные, простительные надежды.

– Кстати, – очнулся, наконец, Куккабуррас. – Мент не ошибся. В квартире действительно пахнет падалью. Вы где-то спрятали тело.

– Оно пошло на подкормку, – объяснил ему Гастрыч. – Это же особенные грибы. Они требуют особенного ухода, специального рациона. Методом проб и ошибок мы установили, что человеческий порошок им очень по вкусу.

– Так можно договориться! – встрепенулся тот. – И очень выгодно. Этого добра у меня всегда достаточно. Мы даже сами всех измельчим и доставим. А вы нам за это будете поставлять напиток.

– Это крайне любезно с вашей стороны, – заявил, поклонившись, Амбигуус-старший. – Но с удобрением мы справимся и сами.

С чего он так решил? Нарколог готов был поклясться, что никогда еще прежде ему не приходили в голову подобные криминально-агрономические мысли.

– С вами можно вести разговор, – Эл-Эм налил себе новую стопку. – Чего же вам нужно от меня?

– Мы хотим открыть бюро под вывеской «Алиби», – ответил Гастрыч.

– Нет, такое название не годится, – встрял Извлекунов. – Оно бросается в глаза – это я говорю вам как специалист по глазам; оно навлекает ненужные подозрения. Лучше будет что-нибудь попроще, понейтральнее, но – завлекательное.

– Я уже знаю, – сказал студент. – «Агентство, или бюро универсальных услуг». Всякая шушера уйдет восвояси ни с чем, а деловые люди быстро смекнут, что к чему.

– Это разумно, – одобрил Куккабуррас. – Я берусь оповестить деловых людей. Хотя такие рекомендации мне могут аукнуться.

– Нам нужны соответствующие визы, разрешения, справки, регистрация и, разумеется, помещения, посевные площади, пахотные земли. Желательно, чтобы это вплеталось в сеть общественных туалетов. В этих местах накапливается особенная аура.

– Так мы же в таком сегодня откушали! – расхохотался Эл-Эм. – Вы разве не помните? Там прежде был сортир, его переделали сперва под шалман-распивочную, а после накопления фондов сделали ресторан. Мне, разумеется, впадлу закусывать у параши, пускай даже бывшей, но я – один из совладельцев этого заведения, так что волей-неволей… простительно. Поставлю свечку Николаю Чудотворцу и отмолю грех.

Гастрыч притворно всплеснул руками:

– Так это мы вас нагрели! Простите великодушно…

Куккабуррас нахмурился и обиделся:

– Вы можете поселить туда всех своих двойников и набивать им утробы, сколько понадобится. Мой бизнес как-нибудь выдержит такой катаклизм. Вот Гамлет не выдержит, – Эл-Эм сменил гнев на милость и улыбнулся краешком рта. – Хорошо. Считайте, что точка у вас будет, даже несколько. Если возникнут проблемы с сырьем-удобрением – обращайтесь и спрашивайте, проблем не возникнет. Но наша-то в чем корысть? Нахрена попу гармонь?

– Вы же будете получать декокт, – удивился Амбигуус-старший. – Он же – декохт. Отвар. Дозированный поминутно, посекундно, посуточно. Вы сможете отправлять ваших людей на любые задания, в то время как сами эти люди будут предаваться прилюдным утехам в саунах, барах и казино. Идеальное алиби.

– Ну да, ну да… Совсем разжиреют, потеряют сноровку, – хмуро ответил Эл-Эм. – Ладно. Я буду устраивать им специальные сборы, семинары и тренинги, чтобы не потеряли форму. Расширю спортивную базу… А то надублируете растяп, которые еще и раствориться не успеют, как их сцапают. Послушные, говорите? Вот языки-то и пораспустят.

– Послушные – Вам. Вы прикажете – они и не распустят, – убедительно молвил Гастрыч. «Ты не встанешь – он не взлетит», – процитировал он Роберта Рождественского. – Для них первое слово главнее второго. Первое слово сказал Ленин, а второе – Гитлер… Первое слово съела корова… Ну, со временем мы насобачимся печатать их вообще без языков.

– Хорошо, тогда наше слово – купеческое, несъедобное, – важно сказал Куккабуррас и начал вставать. Извлекунов и Гастрыч метнулись к нему, чтобы поддержать за локти. – Вы бы хоть попрыскали тут чем – одеколоном, что ли, – посоветовал тот на прощание.

Глава третья. Давным Давно

22. Давно

Корысть была не очевидна, вопрос был задан неспроста.

«Зачем я должен платить им за отвар, когда могу просто взять его?» – мрачно размышлял Куккабуррас по дороге домой. Гориллоиды, хранившие его искривленное тело, сидели безмолвно и только сияли зелеными, таксистскими огоньками глаз, словно придуманные чучела для детского аттракциона ужасов и неожиданностей. «Мы свободны, – предупреждали таксисты. – Присаживайтесь. Больно не будет».

«Затем, что ты не знаешь, как его делать», – Артур Амбигуус-младший раздумывал о том же, и мысли их каким-то образом соприкасались в эфире и сообщались друг дружке.

«А ты мне расскажешь, – отзывался Куккабуррас. – Ты же догадываешься, что мне рассказывают все и про все, когда мне этого хочется».

Свечение глаз гориллоидов, ловивших куцые обрывки этих неизбежных телепатических переговоров, усиливалось. Когда шеф просил, они побуждали к откровенности молчаливых упрямцев.

«Я расскажу, – немедленно согласился собеседник. – Но только сначала я все расскажу Давно…»

Куккабуррас помрачнел еще гуще, став похожим на ящера, которому приставили вилы к горлу, предварительно подсунув зубья под защитные пластины панцирной чешуи. «Давно» не было словом, обозначавшим время свершения какого-то важного события – убийства, грабежа, зачатия, разборки, отсидки. «Давно» было кличкой, погонялом, и говорило, скорее, о любимом действии Давно: давить, да так, что из раздавленного получалась рифма… Такое разъяснение обычно вызывало всеобщий смех – по ситуации. Эл-Эм поморщился. Когда и как этот молокосос узнал про Давно?

Ответ прилетел сам собой, соловьем из никогдашнего лета: «Я не знаю Давно. Но с этим Давно чалился Гастрыч…»

Куккабуррас сделал знак, повелевая налить себе коньяку.

Гориллоид исполнил его порочное желание, одновременно без спроса включив музыку Малера – не громко и не тихо, а так, чтобы лучше думалось. Малер, Вагнер, Шопен, Шнитке и Таривердиев были любимыми композиторами Эл-Эм, и все они, в неузнаваемом виде, томились в его сотовом телефоне, прислуживая музыкой.

«Да, там сидел этот фраер, и фраер, на счету которого не одна ходка. Этот мог запросто познакомиться с Давно. Если Давно узнает, и мы еще пуще пересечемся в интересах, начнется война. Надо, чтобы Давно узнал позже. Самым последним. Надо, чтобы Давно не стало вообще!» – осенило Куккабурраса.

Идея универсальных услуг привлекала его все активнее.

В конце концов, все точки будут его, Куккабурраса. Он будет осведомлен в расположении и планировке лабораторий; все документы останутся у него на руках. Он будет числиться генеральным директором через подставное лицо – да хоть бы и через собственную копию. Правда, ему придется заплатить за Давно… с чего он взял? Ничего не придется платить!

Куккабуррас изобразил новый знак.

– Дай мне Давно, – приказал он гориллоиду.

Обезьяньими, не приспособленными для сотовой связи пальцами, гориллоид защелкал по кнопкам. Дождавшись ответа Давно, протянул Куккабуррасу трубку.

– Приветствую тебя, брат, – произнес Куккабуррас малоприятным скрежещущим голосом. Он выбрал относительно нейтральный тон, дабы Давно не заподозрил ни опасность, ни еще более опасную в устах Эл-Эм’а любезность.

– Капитан Флинт! – послышалось обрадованное Давно. Куккабурраса прямо-таки перекосило сверх мыслимого: он ненавидел, когда этим пакостным погонялом намекали на его одноглазие. Он сразу забывал и о славных мужах, Нельсоне и Кутузове, которыми его утешали льстивые прихлебатели и проститутки. Мрачные мысли сопряглись с окулистом, симпатии к которому тоже мигом поубавилось: авторитет, страдая циклотимией, вообще тяготел к довольно частым переменам настроения. «Капитану Флинту» он предпочел бы простого «Пирата». Хотя и эту братию не жаловал – там попугаи, а от таких недалеко и до петухов… Давно между тем продолжал: – Ты как, при делах? Давай повидаемся, заруливай ко мне, я только что мангал поставил, в бассейне у меня резвятся золотые рыбки, охочие для фигур твоих пропорций… и форм… Я словно чувствовал, когда заказывал….

«Точно знает!» – мелькнуло в голове Куккабурраса.

– Девочки не брезгают бандажами и протезами?

– Девочки не побрезгают даже многоразовыми бандажами и протезами, уже давно, – заверил его Давно. – Эти вещи милее им апельсинов и абрикосов. Это бананы-кокосы для них, как поется, апельсиновый рай. Просто блестящие девочки! Давай, не отказывайся, будешь первым!

– Первым? – насторожился Эл-Эм. – У вас там сходняк?

– Первым рыбок отведаешь! – расхохотался Давно. – Рыбки! Трески! Хек – и готово!

Куккабуррас думал недолго.

– Буду, брат, жди, за мною стол. Спасибо за приглашение.

– Мы едем к Давно, – распорядился он, и лимузин свернул на полуслове.

Направляясь к заклятому врагу и сопернику, Куккабуррас прикидывал, о каких мелких и незначительных конфликтах ему следует повести разговор с хозяином. Ведь не просто же в гости он едет, рыбок шлифовать! А может быть, Давно давным-давно собрался сделать ему серьезную предъяву? «Но тогда он позвонил бы мне сам», – вполне справедливо рассудил Куккабуррас.

«Ты будешь первым клиентом агентства, Давно», – нежданная радость заполнила сердце Эл-Эм’а, все сердечные камеры – даже в сердце построены камеры, случалось пофилософствовать авторитету. В этой аналогии он солидаризовался с Гастрычем. Камеры с перегородками. Дефект которых не спасает, но убивает и перекачивает бабло тюремным лепилам, в бездонные карманы их неопрятных халатов.

Давно отдыхал у себя на загородной вилле. Курилась банька, она же сауна; голубел – порою, иносказательно – бассейн; в надзаборной колючей проволоке, уложенной аккуратными кольцами, гудел электрический ток сверхъестественного напряжения.

Сам Давно раскинулся за столиком на берегу. Он не ходил в обычные поликлиники, но если бы пришел и попал к Краснобрызжей, им наверняка не хватило бы места в маленьком кабинетике. Давно являл собой гору мяса, вернее – фарша, некогда бывшего мясом с настоящими жилами, но золотые рыбки с напитками и закусками делали свое коварное дело. Теперь Давно страдал небольшой одышкой, подагрой, легким венерическим заболеванием и непомерно раздутым самомнением. Он не сумел сдержать улыбки при виде Куккабурраса, выползавшего из лимузина, ослепительно-белый цвет которого безуспешно компенсировал уродство тела и черноту души.

Давно приветственно помахал рукой.

– Поспешай, дарагой, – крикнул он, нарочито имитируя кавказский акцент, чтобы лишний раз напомнить гостю: с кавказцами у пришельца тоже имеются серьезные нелады. Да и в роду его давно был кавказец.

Куккабуррас, гордо увязая в песке, орудовал тростью. На этот раз телохранители покинули машину и вышли. Они взялись прогуливаться по травке, под сенью крон, присматривая белок, ежей и другую живность, способную доставить под кресло нежданного гостя взрывоопасный материал. В бассейне могли находиться специально обученные дельфины…

…Дома, в квартире Амбигуусов, задумчивый Гастрыч признался наркологу:

– Посмотрел я на твоего Куккабурраса…

Он нарочно ничего не сказал об Извлекунове, который пусть и брат брудершафта, и окулист, и свой человек, а все же – ничтожество.

– Моего, – напомнил окулист.

– Это он про тебя так может выразиться, а ты даже не пробуй, – посоветовал Гастрыч. – И вот что я тебе открою… мутный он человечек. Зато вот я знавал одного Давно…

Артур Амбигуус и сын терпеливо ждали.

– Знавал давно – кого? – не выдержал паузы старший.

– Нам можно выходить? – крикнули из своей спальни Крышин и Ключевой.

– Да вылезайте уже, – гадливо позволил им Гастрыч, думая, что от этой парочки давно пора избавиться. Толку решительно никакого, а удобрения кончаются. – Давно, – он вновь обратился к Амбигуусам, – это такая кликуха. Под нею шикует прешикарнейший человек. Так вышло, что мы познакомились… сошлись немного.

Гастрыч не уточнил, где именно.

Окулист, не имевший криминальных связей помимо Куккабурраса, смекнул, что и здесь он останется в дураках.

«Настучу на всех и на каждого, – подумал он злобно; под влиянием момента – необдуманно. – Плевать на прошлое, отмоюсь. Чуть что пойдет не по-моему – настучу».

23. Давно минувшее

– Были и мы рысаками, милый Флинт, – Давно насильно втиснул Куккабурраса в плетеное кресло, для того неудобное. Он откровенно издевался, так как его если не по-, то со-дельник никогда не числился среди рысаков и в некоторых крайних случаях принимал виагру. – Скакунами! Особенно ты выделялся… Смотри, смотри, синхронное плавание! Иди – окунись, освежись, порезвись! Я вижу, ты прямо взмок… смотри, сопреешь… опрелости, детский крем, грибок…

Узловатые пальцы Куккабурраса пробежались по трости, гадая, что выбрать: бритву, шило, однозарядное огнестрельное оружие, удавку, которые все там притихли и спрятались, а то и просто вывинтить саблю за набалдашник. Но взял себя в руки при слове «грибок».

– Ешь, пей, брат Флинт, – Давно широким жестом окинул стол, и вправду богатый внаглую.

– Спасибо тебе, любезнейший, и уже Давно, – отреагировал Куккабуррас и выбрал грушу.

– Что ты взял? Что ты такое взял? Ты коньяк пей, водку пей! Погода хорошая!

– Я взял грушу. Это полезный, питательный, дозволенный плод. Иногда застревает в глотке, но лишь на Господних путях, неисповедимых, Давно…

Действительно: солнце палило в полную силу. И жарило, не разбирая ступеней криминальных иерархий. Но самому Давно недавно это сезонное неудобство стало в сладость – после того, как в косметическом салоне ему откачали полцентнера жира. А то он вообще не умел появиться ни на людях, ни на солнце, ни в тени.

Глядя в красное, хамское рыло Давно, Куккабуррас вежливо отказался от горячительных напитков.

– Я лучше освежусь, – он улыбнулся и взял себе бутылку нарзана.

– Вах, какой недобрый гость! – Давно покачал головой. – Сначала – еда, потом уже – серьезный базар. Так у нас принято, брателло Флинт.

– Да что в нем серьезного, – пренебрежительно молвил тот, выказывая неуважение: мол, не специально пожаловал, а так, проезжал мимо и завернул на огонек. – Пустяки. Такие мелкие, что даже неудобно заводить разговор.

Тут ему пришла в голову блестящая мысль:

– Послушай, Давно, – сказал Куккабуррас и решительно вонзил трость в песок. Мирная и хищная жизнь глубинных, никчемных обитателей песков оборвалась моментально, здесь и сейчас.

– Я слушаю, – разнеженным эхом ответил хозяин. – Я слушаю покуда плеск волн. И веселые крики рыбочек-цыпочек. Пока что я не слышу ничего другого, достойного внимания, не говоря уж об интересе.

– Ты владеешь двумя платными сортирами на окраине, – приступил к делу Эл-Эм. – Уступи мне их по-братски.

– Ты, наконец, занялся надежным сортирным бизнесом, – похвалил его свинообразный Давно и залпом выпил добрую половину фужера; в фужер был налит крепкий и сладкий ликер. По-буржуйски закусил ананасом и рябчиковым крылом. – Зачем тебе сортиры, Эл-Эм? К тому же ты помнишь…

– Да-да, – поспешно согласился Куккабуррас. – У нас возникли досадные разногласия из-за пары дерьмовых бензоколонок. Какой-то Лук? Какой-то Ойл? Жареный лук. Я готов на обмен, любезный брат. К чему ругаться братским душам?

Давно отставил бокал и внимательно уставился на гостя. С чем он пожаловал? Ищет конкретного мира? С чего бы вдруг? На кой-такой ляд ему сдались сортиры, еще и не перестроенные под фешенебельные рестораны? Или это всего лишь прикрытие, обманный ход, усыпляющий бдительность?

Спеша закрепить сказанное, Куккабуррас вымолвил дополнительно:

– И вот еще что – мне помнится, мы немного повздорили насчет игрового павильона. Я готов уступить его. В качестве, если тебе будет угодно, дружеского жеста. Хозяйничай там, Давно.

Это он вымолвил зря. Давно смекнул, что затевается нечто серьезное, превосходящее прибылью все сортиры и павильоны, вместе взятые.

– Так сразу решить не могу, дарагой, – он начал поигрывать двузубой рыбной вилкой. Зубы делались на заказ из мамонтова бивня; Давно еще шутил: хорошо бы, мол, из маментового, чтобы всех их, ментов, под лед, в тундру, и драть потом клыки тысячелетней выдержки. – Здесь надо подумать. Вопрос непростой, он не решается так вот, с наскоку, с кондачка. В бизнесе участвуют и другие люди. Ты думаешь, Давно владеет земным шаром? – с усмешкой спросил Давно, ибо в его понимании земной шар давно свелся к предметам торга, тогда как самим-то шаром он давно владел, но каким-то другим, не земным. – Я должен перетереть с людьми.

– Перетирай, но не затягивай, – кивнул Эл-Эм, пытаясь подняться. Давно не двинулся с места, чтобы ему помочь. – Уже уходишь? Зачем? А как же рыбки? банька? баиньки с рыбками в баньке?

Он не успел продолжить и модернизировать слово «баиньки», чтобы оно лучше отражало процесс: недоставало еще одной буквы, самой первой, гласной. Куккабуррас брел к машине, а гориллоиды спешили к нему навстречу, молча проклиная песок.

– Созвонимся, – бросил через плечо Эл-Эм.

– Обязательно, брат, – крикнул ему в спину Давно, чуть-чуть растерянный. Может быть, он упустил случай пойти на весьма своевременную мировую? И так уже положили много людей возле этого павильона. А теперь еще и сортиры попадут под нешуточный артиллерийский обстрел. Подобный визит – дело серьезное, вопреки усыпляющим речам гостя.

Надвинув солнцезащитные очки, он следил, как авторитет загружается в салон лимузина.

«Ладно, – решил про себя Давно. – Ему важнее, чем мне, коли сам приехал, а если так, то он еще раз придет. Или пришлет кого».

Давно был прав на три четверти. Куккабуррас, во-первых, вернулся сам, а во-вторых, прислал кого.

Прошло полчаса с той минуты, когда лимузин умчался к воротам и выехал на шоссе, и вот из ближней рощи вышла скрюченная фигура, довольно бодро и все бодрее шагавшая вниз по склону. Она спускалась к пляжу, где так и стоял питательный стол, за которым Давно разбирался с шампанским и виски. Давно любил смешивать самые разные напитки – даже больше любил, чем закусывать.

Невзрачный, кривой, да одноглазый человек спускался удивительно быстро и выпрямлялся при спуске в полный, хотя и невысокий рост; на сей раз он обходился без трости, но в нем и так нетрудно было признать Куккабурраса. И охрана его признала. Эл-Эм шел один. Поэтому она не стала крутить визитеру ноги и руки, а лишь напряглась, а самый ближний к Давно охранник что-то сказал. Давно, прощаясь воздушными и водными поцелуями с рыбками, развернулся вместе с креслом.

«Вот теперь он идет потолковать о настоящем деле», – удовлетворенно заметил про себя Давно. И опять не ошибся. Куккабуррас, приблизившись на двадцать шагов, достал «беретту» и всадил из нее в Давно целых две пули, по одной на правый и левый глаз.

Еще в лимузине Куккабуррас принял из фляжки, где было на донышке, но как раз хватало для надежного раздвоения: подарок Артура Амбигууса-старшего. На трость не хватило, она была слишком хитро устроена. Человек – он же проще!

Давно опрокинулся, не покидая кресла и наподдав ногой стол. Рыбки обрели голоса и завизжали. Охрана выпростала из-под пиджаков огнестрельные органы и превратила Куккабурраса в решето.

– Хозяин! Хозяин! – рыдал над убитым Давно какой-то человек, тоже довольно полный, красивый и в милицейской рубашке, наезжавшей на узенькие плавки.

Из-под повязки вытекал временно восстановленный глаз Куккабурраса.

Вилла выпустила из бронированных дверей личного врача; тот симулировал спешку, хотя и так видел, что положение безнадежно. Давно общаясь с Давно, он видел много безнадежных положений, и даже сделался специалистом в этой области, но подобных дипломов и сертификатов в горздраве, к сожалению, не выписывают, а новый хозяин платил за такие консультации очень щедро.

Обычно он выносил вердикт: «Смерть от контрольного выстрела в голову». На глазок, без анализов и рентгена, причем не ошибался никогда.

Охранники и прислуга, сняв, у кого были, головные уборы, обступили бездыханного Давно. Затем гуськом перешли к Куккабуррасу, которого, как верно гласит пословица, могила исправила и распрямила: стройный, помолодевший, испещренный помидорными пятнами, словно оскоромившийся в провинциальном театре актер, он лежал, крепко сжимая «беретту».

Начальник службы безопасности Давно не сдержался и плюнул на вражеский труп. Тот – не иначе, как от плевка – вдруг начал таять и исчезать на глазах. Начальник успел зафиксировать время, но сейчас он об этом не думал: огорошенный и не знающий, что происходит, он беспомощно наблюдал, как тает Эл-Эм. Вскоре Куккабуррас растаял, как мороженое, и только «беретта» осталась, как палочка от эскимо. Она даже сохранила свои боевые качества – правда, немного сбился прицел.

В тот момент, когда разворачивались все эти безжалостные события, белый лимузин торчал возле пункта дорожного патрулирования вот уже полчаса. Подручные Куккабарруса пререкались с милицией, и даже сам их хозяин вышел на свет, опираясь на трость. Пустая фляжка лежала на заднем сиденье, рядом с початой, плоской бутылочкой коньяка. Алиби становилось обеспеченным, да кем – самими органами правоохраны. Куккабаррус затеял скандал, и пригласили, вынув рацию, высокое начальство – для верности.

– «Беретту» – на пальцы, – распорядился начальник безопасности Давно.

24. Крольчатник в закромах с удобрением

Пока суд да дело, семейство Амбигуусов разрасталось. Живучесть двойников, благодаря стараниям Артура Амбигууса-младшего, неуклонно укреплялась. Кроме того, он изобрел способ удваивать – пусть не до полного совершенства – некоторые документы, ибо людей без документов не существует, они не люди, и они задуманы сложнее. А все, для людей обязательное, подлежало удвоению, и документы – в первую очередь.

Сложнее оказалось с едой, так как возникли определенные проблемы. Холодильник постоянно торчал пустым, в нем вечно пасся то Гастрыч Второй, поселявшийся у Амбигуусов на целые дни и следивший за ходом опытов, то сами Амбигуусы, старшие и младшие, то Анюты. На дупликатуре Анюты настоял лично Гастрыч – по всей вероятности, настоящий, но вскоре к Амбигуусу-младшему притащился второй и тоже потребовал себе такой дупликатуры, а третий захотел двух, но остальных Артур-меньшой немного недорабатывал, им не хотелось Анют.

– Зачем это все? – недоумевал нарколог.

– Скоро поймете, – загадочно отвечал сосед, сильно рассчитывавший на поручения от Давно. Поэтому известие о гибели последнего повергло его в нешуточную скорбь. А после вызвало приступ черной ярости, и он, догадавшись, в чем дело, взял, да истребил, в конце концов, осточертевших до колик школьных гостей и товарищей Амбигууса, тоже надумавших размножаться, что твои хомяки. По глупости озвучили свое решение за ужином. До сих пор они это делали вхолостую, по старинке, и Гастрыч прихлопнул их, как склеившихся мух – на костную муку и без мук. «Старая мельница, все перемелется», – напевал он после, намекая, видимо, на какое-то устройство, которое держал дома для подобных работ.

– Удобрять пора, – объяснил он хрипло, когда к нему приступили с претензиями, хотя уже успели торжественно снять с поднятой целины свой первый урожай: обмазывались землицей за неимением нефти, устроили, как нефтяники, танцы и каждый – по священнодействию на свой вкус.

– Да и место для них самое подходящее. Твой мафиозник молчит, – накинулся он на Извлекунова. – Что прикажешь делать? Может быть, предложишь себя на гранулы? Кат-сан?

Окулист – почему-то на католический лад – перекрестился.