Текст книги "Обет мести. Ратник Михаила Святого"

Глава 10

На княжий двор в Твери стекались все новые и новые гости. Про занятия молодой ратник забыл: времени для этого не стало вовсе. Свободных от дежурства воинов отсылали то с одним поручением, то с другим. Знать прибывала ежедневно. Причина подобной суеты Ивану уже была известна: великому князю исполнялось сорок лет, и поздравить первое лицо на Владимирской Руси хотели многие.

Празднества затевались нешуточные. Из сел спешно везли все новые и новые припасы. Из княжих кладовых выкатывались бочки многолетнего венгерского вина, варились медовуха, брага. Для забавы гостей и для будущих застолий в тверских лесах была назначена большая охота.

Накануне выезда Иван, стоявший в тот день на посту, сделался невольным свидетелем разговора между боярином Василием и Ярославом.

– Отряди завтра своих людей с гостями, пусть на всякий случай находятся неподалеку от детей и женщин. Не ровен час подранок какой на них пойдет. К моим приставь особо! Как услышала Алена про охоту, третий день уж проходу не дает: возьми да возьми. И меньший, Яков, туда же.

– То неплохо, – улыбнулся в бороду старший дружинник. – В отца пошли, такие ж горячие. Охрану надежную дам, не сомневайся, боярин. Хошь, сам позади встану?

– Нет! Ты со мной будешь, у новгородцев. Хочу к боярчонку одному присмотреться.

Дальнейшего разговора Иван не расслышал. Василия призвали к великому князю. Но слова о том, что завтра боярская дочь будет на охоте, не выходили из головы молодого парня. Василий несколько раз проходил мимо, озабоченно хмуря чело. Еще раз прошагал в сенную и Ярослав. А когда десятник протопал назад, Иван не удержался:

– Слышь! Погодь минутку, дело есть. Завтра куда меня метишь?

– Как куда? До обеда отсыпайся, как и все, кто дежурит сегодня. Там видно будет, а что?

– Пошли меня завтра дочку нашего боярина охранять, а? Век должен буду!

– Алену?.. – задумчиво протянул немолодой уже мужик. – Пошто?

Лицо его вдруг приняло хитрое выражение.

– Эвон ты куда замахнулся?! Смотри, шею себе не сверни, паря! Это не девка сенная, чтоб ей украдкой титьки щупать. Узнает о таких думках Василий – быть тебе поротому!

– Три куницы подарю и жбан хмельного поставлю, когда гости разъедутся, – продолжал умолять Иван. И добился-таки своего.

– Ладно, – буркнул Ярослав. Вновь хитро подмигнул и ткнул кулачищем в бок. – С Олежкой пойдешь. И чтоб с боярыни и детей глаз тамо не спускать, понял? Бок о бок чтоб ехали и стояли, когда зверь пойдет. Гляди у меня!! Чтоб помнил, кто ты есть и кого охранять поставлен, а не пялил зенки куда не следует! А не то!.. Обрядись с ночи как следует, рогатину проверь, секиру. Я подменю, как повечеряем. И смотри, опять заместо коня под девкой не поскачи, как давеча!

Гулко захохотав, Ярослав забухал сапогами вниз по скрипучим ступеням.

Остаток дня пролетел для Ивана незаметно. Он отстоял свой срок, едва не схлопотав замечание за улыбку до ушей, не пожелавшую сойти с лица даже при виде подходящего боярина. Забыв о степенности служивого человека самого великого князя, бегом пронесся до общей столовой, игриво шлепнув по широкой заднице толстую стряпуху Василису, обихаживавшую добрую сотню ратников. Вышел на улицу в поздних сумерках… и обмер, нос к носу столкнувшись с той, о ком больше всего думал в последнее время.

Аленка вернулась из города в сопровождении няньки. Отпустив пожилую женщину домой, девушка прогуливалась по широкому двору, любуясь полной луной и поглядывая по сторонам. Будь Иван посообразительнее, он бы наверняка догадался, что большая людская, в которой жил он и его товарищи, – не самое лучшее место для прогулок молодой боярыни. Как ни гоняли своих подчиненных сотник и десятники, то один ратник, то другой ночной порой, выходя по малой нужде, приспускали порты у входа, оставляя на высоких сугробах характерные желтые росписи. Да и в матером мужском гомоне, доносившемся из-за приоткрытой от духоты двери, время от времени звучали ядреные словечки, позднее получившие во всем мире название непечатных. Но Иван не был философом, и эта встреча лишь заставила горячее сердце в очередной раз забиться часто-часто, а губы расплыться в очередной растерянной улыбке.

– Здравствуйте вам! – поклонился парень, не сводя глаз с милого лица, с темных глаз, приветливо смотрящих из-под заиндевевшего опушка дорогой шапки.

– Здравствуй, Ваня!

Иван еще более опешил. Он понял вдруг, что первая мимолетная встреча и для нее не прошла бесследно, что Алена узнала позже от других ратников или даже самого отца, как зовут поднявшего ее ввысь силача. И не только узнала, но и отложила в памяти, чтобы в нужный момент безошибочно вспомнить.

– Тоже гуляешь? – как ни в чем не бывало продолжила боярская дочь. – Или послали куда?

– Гуляю…

– Тогда, может, пройдемся вместе? Давно хотела расспросить тебя поподробнее о той девушке, что татары с собой при бегстве забрали. Она что, невеста твоя была?

Подобная осведомленность, пусть даже неправильная, еще больше ошарашила молодого ратника. Он густо покраснел, благодаря всех святых, что темнота не может выдать эту неприличную для воя слабость.

Но тема была подсказана, и беседа завязалась. Мало-помалу Иван оправился от смущения, начал говорить спокойно и даже иногда шутил, с тихим восторгом замечая, как на щеках собеседницы появляются симпатичные ямочки. От грустной темы про Андрея и Любаню перешли к беседе о кашинском житие-бытие Алены в отцовском доме, затем как-то случайно дошли и до завтрашней охоты.

– Хочешь, я попрошу сейчас папочку, чтобы для моей охраны он тебя назначил? – испытующе предложила девушка. И, словно торопясь объяснить это странное предложение, добавила: – С тобой хоть можно будет о чем-то там поговорить. А то дадут мужика старого, будет лишь сопеть рядом да носом шмыгать.

– На охоте не шибко-то разговоришься, – попытался поправить Иван. – Заругают, что зверя отводим. Там боле стрелять придется.

– А я не люблю в зверей стрелять, – с обезоруживающей откровенностью ответила Алена. – Это маманя моя аж дрожит, как серну или лося увидит.

– Пошто ехать тогда?

– Отец велит. Княжьи все едут, ну и его семья должна там быть. А может, и показать кому хотят ненароком. Нянька баяла, что какого-то новогородского боярчука тятя для меня присматривает уже.

Иван вдруг вспомнил короткий разговор боярина с Ярославом. Там действительно упоминали про гостей из вольного града на Волхове. Выходит, завтра отец устроит нечто вроде досрочных смотрин. И, коли невеста приглянется, вскоре уже и до сватов дойдет.

Он позабыл о той пропасти, что отделяла смерда от дочери приближенного самого Михаила. Сейчас он видел перед собой девушку, на которую хотелось смотреть вечно, и известие о боярчуке вызвало в душе острую и долгую боль.

– Так сказать тяте про тебя? – явно не замечая душевных мук Ивана, напомнила Алена.

– Дак это… договорился я уже! Сам! – неожиданно для себя и девушки выдавил Иван и вновь покраснел густо-густо. Словно в детстве, когда отец ловил его в прирубе у бочонка с медом, в который пацан запускал тихонько свою проворную немытую ладошку.

– Договорился? С кем? С моим отцом?!

Интонация голоса, а также та очевидная глупость, что таилась в ответном вопросе, лучше всяких слов говорили о том, насколько девушка поражена таким оборотом дела.

– Не врешь? – взяв парня за руки, заглянула она в глаза, чуть запрокинув голову. Из-под шапки змеей выползла коса и закачалась в морозном воздухе.

– Не вру. Три куницы обещал Ярославу, коль к тебе приставит.

Слова сами сорвались с уст, прежде чем Иван сообразил, что этим откровением может здорово навредить своему десятнику. Но разум в тот миг был слабее чувств!

– Елена-а-а! – разнесся в темноте зычный голос няньки. – Ступай домой, матушка кличет!

– Иду! – тотчас отозвалась девушка.

Она еще раз заглянула в лицо Ивана, чему-то вдруг тихо, радостно рассмеялась и неожиданно неуклюже чмокнула губами его чуть прохладный нос. Развернулась и бросилась бегом к теремам.

Удар шестопера или кистеня не смог бы ошеломить и потрясти бедного парня сильнее, чем эта девичья шалость. Дыхание перехватило. И потребовалось немало времени, чтобы легкие набрали новую порцию воздуха.

Он стоял на одном месте долго, без мыслей и желаний. Лишь все та же детская улыбка властвовала на лице. Наконец парень тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, поднял жменю чистого снега и умылся.

– Эва! Вот это дела! Ой, Ванька, Ванька, быть тебе точно поротым! Ну и пусть, а только я ей отвечу тем же!! Только уже в губы, и пусть потом хоть на плаху кладут!! Люба она мне, ой люба! И пошто боярской дочкой уродилась?

Большинство дружинников уже улеглись спать, когда Иван вернулся в избу. Ярослав оторвал голову от подушки:

– Где шастал так долго?

– Коня проверял. Показалось давесь, что одна подкова болтается. Все нормально.

– Справу подготовил?

– Да.

– Тогда лезь на полати. Завтра подниму до света.

И захрапел, едва коснувшись лохматой взъерошенной головой подушки.

Иван юркнул под тяжелую выделанную лосиную шкуру, служившую ему одеялом. Но последовать примеру десятника не смог, обуреваемый радостными размышлениями и воспоминаниями. Лишь через час Дрема смогла наложить на него свои невидимые и легкие лапы…

Глава 11

Леса Владимирской Руси четырнадцатого века значительно отличались от тех, что оставил век двадцатый нам и нашим потомкам. Сплошным пологом тянулись вековые деревья вдоль берегов рек и их заливных долин, непроницаемым для солнечных лучей шатром закрывая громадные пространства. Смердам-землепашцам приходилось вести с ними непрерывную тяжкую борьбу за то, чтобы отвоевать новую пустошь под новые посевы.

Дороги были немногочисленны. Летом частенько непроходимы в низинах и болотистых местах. Лишь между основными городами княжеств поддерживались они в относительном порядке. При большинстве же поездок вьючные кони заменяли телеги для торговцев, ратников, сборщиков княжьей и ордынской дани.

Реки были поистине универсальными путями сообщения тех времен. В теплое время года они несли на себе большие и малые ладьи, по ним сплавлялся лес для плотницких работ. Зимой по толстому льду рысили всадники и с лихим посвистом кучера летели открытые сани и утепленные возки, а следом серебристым облачком кружился потревоженный полозьями сухой мелкий снег.

Многочисленная княжья охота тронулась со двора с рассветом. Их было более сотни, тех, кому в этот день надлежало стрелять и колоть, тех, кому по долгу службы должно было помогать первым и охранять их от непредвиденных напастей. Согретые сытным завтраком и доброй чаркой вина мужчины оживленно переговаривались. Женщины ехали потише, позевывая или мило улыбаясь собеседникам и с врожденным изяществом отводя от лица тяжелую еловую лапу.

Еще большее количество слуг и жителей окрестных деревень уже давно находились в глубине бора. Расставленные умелыми ловчими, они образовали громадное полукольцо и теперь лишь ждали, чтобы по команде начать движение, постепенно уменьшая людскую дугу и сгоняя все живое на линию, где уже должны были быть расставлены на номерах стрелки.

Иван и его напарник Олежко, приставленные Ярославом для охраны жены и двух детей боярина Василия, ехали ближе к хвосту колонны. Здесь были те, кто не слишком-то горел душою в преддверии кровавой забавы и скорее выполнял своеобразный придворный долг. Это, правда, не относилось к боярыне Евдокии, сухощавой статной литовке, восемнадцать лет назад волею судьбы и родителей переехавшей из западных лесов в восточные, закрепляя политические интересы своего дяди Гедимина. Приняв православную веру, она достойно несла свой крест, родив Василию пятерых детей, двое из которых умерли в раннем детстве.

Евдокия везла притороченный к седлу арбалет. Никто из княжих молодых дружинников не видел раньше это дальнейшее развитие обычного лука. Иван, будучи любопытным по натуре, несколько раз подъезжал вплотную, пытаясь понять принцип действия этого механизма. Наконец не выдержал:

– Чем эта штука стреляет? – шепотом спросил он у Алены. – Тоже стрелой?

– Да. Только она может быть как деревянной, так и железной.

– А железная-то зачем?

– Со ста шагов бьет насквозь любой панцирь.

Иван удивленно округлил глаза. Девушка звонко рассмеялась.

– Хочешь стрельнуть?

– А можно?

Вместо ответа Алена задорно толкнула его колено своим и крикнула:

– Мамо, дай самострел! И одну стрелу, простую. Покажу Ивану, как он бьет.

Боярыня удивленно посмотрела на дочь, но все же приняла чуть в сторону. Отстегнула оружие, протянула его дружиннику. Тот сокрушенно развел руками, цепким взглядом все же пытаясь понять суть его использования… Потянул за тетиву и поразился тугости железной струны.

Елена опять расхохоталась. Перехватила арбалет, взвела его с помощью рукояти, заложила короткую оперенную стрелу и указала на спусковой крючок:

– Целишься как обычно и жмешь на эту штуку. Все просто!

И сама продемонстрировала только что сказанное, всадив стрелу в сосну саженях в пятнадцати от себя.

– Маме эту игрушку мой дед подарил. Тевтонцы давно уже такими воюют. Я думала, у Михаила в оружейной тоже есть.

– Сильная вещь, коли бронь бьет. Только заряжать долго. Из лука за это время я б десяток выпустить успел. Можно еще разок?

Ратник вновь попытался взвести самострел вручную. Все с тем же результатом! И мать, и обе ехавшие с нею дочери звонко рассмеялись.

– У рыцарей тот, кто зарядит арбалет вручную, считается героем. О них слагают легенды, дамы им дарят венки из цветов, – блестя глазами, явно веселясь над неудачей бывшего обитателя чащоб, почти речитативом произнесла Алена. – Я б поцеловала любого, кто руками победил эту тетиву!

Кровь ударила молодому дружиннику в голову. Он рванул железную струну на себя, не обращая внимания на Олежку, на насмешливо взирающую Евдокию, на остановившихся рядом гостей князя. Он не слышал веселых подбадривающих криков. Новая неудачная попытка, хотя тетива за малым не встала на свое место. Если б он не потерял слегка равновесие!!

Бешено сжав зубы, Иван одним махом соскочил с коня, встал на колено, упер приклад в землю и с третьей попытки сделал, казалось, невозможное. Не поднимаясь с земли, изящным жестом, увиденным у гостивших на дворе немцев, протянул оружие боярской дочери.

Вокруг захлопали, захохотали. Девушка густо покраснела, поневоле приняла подарок. Боярыня добавила ей смущения:

– Давши слово, держи! Целуй богатыря, Аленка, он это заслужил.

Девушка со всего маха ударила жеребца пятками и во весь опор понеслась вдоль дороги.

– Самострел верни, сумасшедшая!! – успела лишь крикнуть ей вдогон мать.

Иван медленно поднялся на ноги. Словно смывая с лица какое-то наваждение или сон, набрал полную пригоршню чистого снега и умылся. Неторопливо сел в седло и попросил:

– Олежко! Догони ее, я тут останусь…

Конные тронулись дальше. Иван рысил чуть впереди боярыни и не мог видеть, что та пристально изучала его слегка прищуренным и многоопытным взором…

Когда все участники охоты были расставлены по местам, зычно затрубил рог. Ему чуть подальше вторил другой, еще далее третий, четвертый. Загон начался.

Где-то за тысячи стволов от большой поляны мужики-загонщики застучали палками по деревьям, заулюлюкали, загомонили, тронулись вперед. Десятки гончих были спущены с поводков. По бокам поляны растянули длинные сети-тенета, в которых запутался б любой зверь, вздумай он прорываться мимо стрелков. Но до первых выстрелов было еще далеко.

Иван так и не оправился от смущения, пережитого на дороге. Все эти ночные грезы о каком-то уединении с боярской дочкой, о тихом разговоре, о той душевной связи, что незримо появится меж двумя молодыми сердцами, канули в никуда. Он уже проклинал себя за ту браваду, которая поставила Алену в неловкое положение, заставив нарушить собственное обещание. Ни о каком поцелуе, разумеется, не могло быть и речи, между смердом и боярышней лежала глубокая пропасть. О произошедшем наверняка узнает боярин Василий, и что дальше? Во гневе отец Алены был крут и непредсказуем! Так зачем все это было сделано, зачем?! Похвалы случайных зрителей служили слабой утехой.

Ратник отъехал чуть в сторону от матери и дочерей, слез на землю, привязал к суку березки повод коня и принялся наблюдать за поляной. Он заметил, что Алена несколько раз глянула на него, вначале украдкой, потом прямо. В ее глазах читались извинение, одобрение, легкое разочарование от того, что парень был поодаль. Но бывший бортник был еще плохим чтецом женских взглядов…

Вначале на поляне показались несколько волков и пара лис. Первые быстро развернулись и торопливо убежали стаей назад, вторые попали под меткие стрелы. Затем легким галопом вылетел табунок оленей. А потом началось!..

Ивану никогда еще не приходилось видеть такого количества дичи сразу. Поляна вдруг неожиданно стала тесной от нахлынувшего на нее зверья. Лоси, косули, кабаны, медведи, рыси – все смешалось в растерянно-панической круговерти, в которой уже не было ни хищников, ни их обычных жертв. Были лишь мишени, в которые летели стрелы. На глазах всех сам великий князь посадил на крепкую рогатину здоровенного, седого, только что поднятого из берлоги медведя и зарубил его секирой с такой быстротой и ловкостью, что оруженосцы даже не успели вмешаться. Да, сорок лет для настоящего мужчины еще не возраст!

Железная тетива арбалета боярыни пела и пела: дочь литовской земли опустошала колчан быстро и страстно.

– Чего стоишь?! – прозвучал ее недоуменно-звонкий голос. – Бей!! Покажи, на что ты еще способен.

Парень понял, что Евдокия обращалась к нему. Сорвав с плеча тугой лук, он дал выход переполнявшим его страстям, быстро посылая в мечущихся животных одну стрелу за другой. Острые смертельные жала точно находили убойные точки, и вскоре перед номером боярыни лежало зверья поболе, чем перед иными мужчинами.

– Ой, любо, Иван!! Ой, право слово, заставлю девку тебя поцеловать!!!

Эти слова успели сладко отложиться в памяти. Но тут все затмил дикий крик справа:

– Бе-ре-гись!!!

Выгнанное с правой стороны поляны кабанье семейство попало под стрелы и пошло вдоль линии стрелков. И если обычно первой в таком случае шла свинья, то на этот раз в царившей сумятице дорогу своему потомству стал прокладывать взбесившийся громадный черный вепрь.

В него уже вонзились две стрелы, но неудачно. Торчащие в железных мышцах жала лишь придавали ярости двадцатипудовой туше. Самец метался взад-вперед, затрудняя прицеливание, пена летела из его пасти, налитые кровью глаза искали спасительную лазейку. Увидев, что между боярыней и двумя ее стрелками-соседями существует заметный разрыв, кабан свернул влево.

Металлическая тетива запела вновь, и железная стрела целиком ушла в грудь зверя.

– Готов! – довольно воскликнула Евдокия. – Теперь не уйдет!

И тут случилось самое страшное. Смертельно раненный кабан, способный еще на многое, чуть довернул в сторону и пошел на свою убийцу.

Вокруг испуганно закричали все, кто видел эту атаку. Олежко пришпорил коня и пошел навстречу секачу. Ударил рогатиной сверху вниз, целя в громадный горб. Острие попало в лопатку и ушло в сторону.

Вепрь взревел. Он очутился под конем. Мгновенное движение головы, и дымящиеся на морозе внутренности полезли из распоротого брюха несчастного животного. Жеребец неистово заржал, добавляя крик боли и смерти в эту какофонию звуков, и рухнул на бок, калеча ногу запутавшегося в стремени Олежки.

Лошадиный страх передался его собратьям. Лошадь под Аленой вздыбилась, затанцевала на задних ногах. Боярская дочь не удержалась в седле и оказалась на снегу. Стоя на четвереньках, она с ужасом глядела, как в нескольких саженях от нее на залитом кровью снегу чудище продолжало терзать агонизирующего коня ее охранника.

Иван опомнился и повернулся, чтобы схватить прикрепленную у седла секиру. И с ужасом увидел, что у дерева уже никого не было! Тонкая ветвь не выдержала бешеного рывка. Повод оторвал сук, и конь умчался, унося и топор, и рогатину. А лук теперь был только помехой!..

– Ва-ню-ша-а-а!!!

Алена закричала так непроизвольно, увидев, что секач оторвался от одной жертвы и посмотрел в сторону новой. Ратника словно подхватили невидимые крылья. В несколько прыжков одолев разделявшие их сажени, он выхватил кинжал убитого в лесу татарина, пал на залитую кровью спину вепря, схватился правой рукою за страшный клык и изо всех сил всадил длинное закаленное лезвие в горячую левую подмышку зверя…

Потом был провал! Провал в сознании, провал в ощущениях. Иван плохо помнил, как его поднимали, как извлекали охромевшего Олежку. Сладкий привкус крови во рту…

Придя в себя, парень понял, что полулежит, прислоненный спиной к дереву, и чьи-то опытные пальцы торопливо ощупывают ребра под распахнутым зипуном.

– Везучий ты, паря! – изумленно произнес лекарь, поднимаясь на ноги. – Такую тушу на себя принял – и цел! В рубахе родился.

– Сугроб спас, – деловито пробасил один из подскакавших лесничих. – Снегу этой зимой страсть как много выпало. Он и смягчил тяжесть. Помяло только, ну да это пройдет. На-ко, глотни, сразу полегчает!

Иван сделал несколько глотков чего-то крепкого хмельного и впрямь почувствовал себя лучше. Он с помощью лесничего поднялся на ноги, пошевелил плечами. Глубоко вздохнул.

– Вроде все цело, – радостно подтвердил ратник. – Голова только кружит маленько.

– Отпей еще! Конь-то убег? Ну и ладно, щас другого подведут.

Евдокия одна из своего семейства осталась верхом и на месте. Вторая дочь ускакала к отцу. Боярыня шагом подъехала к уже захмелевшему и слегка обалделому парню, нагнулась и крепко поцеловала Ивана несколько раз:

– За нее! За меня! От Василия отдельное спасибо будет! А это тебе на память. Владей, коли понравится.

Она протянула арбалет и колчан, в котором осталось лишь несколько железных стрел. С насмешкой глянула на перепачканную снегом дочь:

– Что, небеса уже увидала? Учись крепко в седле сидеть. Ты дочь боярина, а не простолюдинка! Эй, коня моей дочери! В этой жизни ничего не надо бояться, Аленка! Все мы под Богом ходим.

Двух лошадей подвели в поводу одновременно. Олежку унесли. Иван уже не столь лихо забрался в седло. Забросил подарок за спину и зарысил вслед за Евдокией и дочерью.

– Можешь ехать домой, Ванюша, – необычно ласково глянула на него боярыня. – Охота закончена, я скажу мужу, что тебя отпустил.

– Если дозволите, останусь. До самого двора. Мне старшой велел с вами до конца быть, приказа ослушаться не смею.

– Тогда охраняй ее одну, – вновь улыбнулась мать и лихо помчалась в ту сторону, где скучилась свита и близкие гости Михаила Тверского.

Парень и девушка переглянулись. Алена подъехала вплотную и, не стесняясь немногочисленных глаз, поцеловала Ивана горячими устами в губы.

– Это обещанное! – едва слышно выдохнула она. – А это – награда!!

Их губы встретились еще раз. Вдруг девушка неожиданно для себя увидела, как на глаза спасителя навернулись две слезинки.

– Больно, Ванечка? Где?

– Пошто я смердом уродился, а ты боярыней?! Люба ты мне, Аленка, ой как люба!! Да только неровня мы, и зря все это! Лучше б я под вепрем тем сгинул! И пошто тебя встретил, такую?!!

Столько неизбывной печали было в тех словах, что Алена растерялась. Она посмотрела в горячие страстные глаза Ивана и почувствовала, как что-то загорелось в груди, сладко-радостное и истинно бабское, от чего хочется ночами орошать подушку и грезить о неизвестно-запретном…

– Милый мой! Погоди, может, все и образуется. Я поговорю с мамкой, ты ей глянулся. Может, еще и не станут меня за новогородского выдавать, может, передумает батюшка. Поедем, Ванечка, народ уже тронулся. Негоже нам одним тут оставаться.

Грустная улыбка не сходила с лица ратника. Он прекрасно понимал всю нелепость произнесенного девушкой. Отвернувшись, чтобы скрыть новые слезы, парень тронул коня первым.

Свежие кони легко месили копытами рыхлый снег, но обгонять других участников охоты молодым не хотелось. Говорили мало, но разве всегда все решают слова? Порой одно присутствие любимого в каком-то аршине от тебя запомнится более, чем сотни и тысячи фраз! А впереди лежала еще не одна верста неописуемо-блаженного счастья…

– Тебе страшно было? – поравнявшись, заглянула в глаза Алена.

– Страшно. Но не за себя. Боялся, что не успею…

– Не врешь?

– Не вру, боярышня.

Хруст снега под конскими копытами, радостно-смущенный взгляд, устремленный в сторону от охрабревшего в откровениях парня. Она боялась, что глаза смогут сказать больше, чем позволено. Хотя и уста с трудом сдерживали истинные слова и чувства.

– Не называй меня боярышней, – вновь негромко произнесла Алена. – Когда мы одни, лучше зови по имени. Как будто я твоя… сестра.

– Я никогда не смогу увидеть в тебе сестру… Аленушка.

Последнее слово явно далось захмелевшему ратнику с великим трудом. Но он переступил через пропасть и в душе уже готов был идти и дальше.

В это время от головы колонны подскакал знакомый молодший дружинник.

– Иван! Езжай, боярин зовет.

– Что случилось?

– Не ведаю. Ехал, с женой говорил, потом приказал, чтоб я возле дочери был, а тебя б отослал. Давай. Не медли!

Иван и Алена переглянулись. Обоим вдруг стало жаль этой неожиданной перемены.

– Гневен или добр?

– Чего ж ему на тебя гневаться, дурень? Вы с Олежкой сегодня герои, об вас более чем о самой охоте бают.

Иван пришпорил коня и галопом поскакал вперед. Горячий конь охотно пошел на махах, явно радуясь возможности прогнать по жилам подостывшую на морозе кровь.

Боярин Василий ехал неподалеку от великого князя в окружении нескольких новгородских гостей. При виде своего воина он широко улыбнулся, извинился перед дородным мужчиной в легкой дорожной посеребренной кольчуге за то, что вынужден на время прервать беседу, и знаком велел Ивану приблизиться.

– Хорош, хорош!! – оглядывая парня с ног до головы, словно впервые его видя, улыбнулся Василий. – Такую махину и кинжалом остановил! Прикажу шкуру его у Аленки в светлице повесить на память. Держи, это тебе за верную службу! Потом еще добавлю, а забуду – напомни!

Последние слова он произнес, обернувшись к жене. Стащил с пальца большой серебряный перстень с алым рубином и протянул его Ивану. Тот сделал невольный протестующий жест:

– Как можно, боярин!! Я не за награды служу! И зверя мне сызмальства бить привычно, в лесу вырос…

– Бери, бери, не то осерчаю! Ярославу скажи, чтоб отпустил тебя домой на недельку. Захватишь к отцу одну семью, что от Амылеева полона осталась, пусть селит у себя. Ну, доволен?

Василий потрепал ратника по плечу, не заметив, как на лицо того набежала тень грусти и растерянности. Иван в этот миг больше думал о той, что ехала в двухстах саженях сзади. Ослушаться Василия и не уехать домой было невозможно. Но на целую неделю?!! А вдруг боярин в это время отправит дочь обратно под Кашин? И тогда даже не попрощаются?.. Боже мой!!!

Но главный удар поджидал бедолагу впереди. Василий явно был в отличном расположении духа и, одарив своего слугу, невольно похвастался:

– Все у меня в эти дни получается как нельзя лучше! Глянь, как тебе вон тот боярчук, нравится? Ладный парнишка! Хочу Аленку с ним до Масляной обвенчать, добрая будет пара. С отцом уже все обговорили, оставит сынка дней на десять, чтоб детишки получше обнюхались. А потом вы его до Нова Города проводите. Оттуда батин обоз на Нижний пойдет, проводите купцов мимо Твери. Неспокойно сейчас под Торжком, ушкуйники балуют. Заодно и подработаете маненько с Ярославом, я на то глаза закрою. Онуфрий обещал охрану не обидеть.

Звон стоял в ушах бедного парня. Он плохо слышал, плохо понимал, что говорит ему хозяин. Одно лишь свербило сознание: Аленку скоро сосватают вон за того сытого купеческого сынка! Еще до Масленицы!!! Господи, да как же так?! Может, пасть перед Василием на колени, взмолиться? Может, еще можно хоть что-то изменить?!

Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая Иванова судьба после подобной глупости (а пал бы он всенепременно в слепо-жгучем своем отчаянии), если б в конце колонны не раздались громкие крики, в которых удивление явно мешалось с яростью. Великий князь обернулся, зычно приказал:

– Борис, узнай, что там случилось, живо!

Ехавший неподалеку сокольничий развернул коня, огрел его плетью, но вдруг, увидев Василия и ехавшего рядом с ним Ивана, натянул поводья. Восточных кровей скакун бешено затанцевал на месте.

– Что встал?!!

Голос Михаила подстегнул Романца. Он вновь пришпорил животное и теперь безостановочно полетел назад. Навстречу ему уже спешил Ярослав.

– Беда, боярин! Петруху убили! – выкрикнул он, еще не досягнув Василия.

Петром звали того самого ратника, что сменил Ивана возле Алены. И от этого известия, и от того необычного взгляда, которым одарил его десятник, несчастный влюбленный мгновенно опомнился. Колонна приостановилась.

– Что с дочерью?!! – страшно взревел Василий.

– Боярышня цела-невредима.

Отец гикнул и помчался вслед за сокольничим князя, яростно охаживая плетью бока ни в чем не повинного животного.

– Как это случилось? – поинтересовался великий князь.

– Две стрелы из чащи прилетели. Там дорога низом оврага шла. Саженей за десять били из кустов, наверняка.

И вновь глянул на Ивана так, что у того побежали по спине мурашки. Но причину взгляда молодой ратник истолковал неверно.

– Меня Петро сам подменил… Боярин позвал, – словно оправдываясь, пробормотал он.

– Съезди, глянь, – сквозь зубы выдавил Ярослав. – Кое-что занятное там увидишь. Дозволь отъехать, великий князь?

Они поскакали бок о бок. Иван хотел задать вопрос, но десятник отмахнулся:

– Сам все увидишь. А что об этом думать, я не знаю.

Все вопросы отпали, едва Иван увидел две стрелы в горле и груди убитого. Их алое оперение ярко рдело на белом снежном фоне. Алые перья и досыта напитавшийся алым снег… Сразу забылось все: и боярчук, и Аленка, и дорогой Васильев подарок.

– Кто?!! Кто это сделал?!!

Крик этот был страшен. Конь прянул ушами и невольно попятился. И смертельно-бледная Елена, и окружающие с удивлением глянули на ратника. Но ведь они не знали, что значили вот такие стрелы в судьбе бывшего селянина!!

– Поскакали вдогон, – откликнулся кто-то. – Двое их было. Узнаем, никуда они не денутся.

Иван окинул взором крутые склоны оврага, тронул коня и направил его вверх и наискось. О том, что у него с собой лишь секира, кинжал да подарок боярыни, из которого еще ни разу не приходилось стрелять, он даже не подумал.