Текст книги "Обет мести. Ратник Михаила Святого"

Глава 12

До боли родной лес не всегда охотно пропускал всадника меж темных стволов. Серко то рысил, пробивая тропу в полуметровом снегу, то на относительно чистых участках сам переходил на галоп. Нетерпение хозяина словно передалось и ему. Через несколько сотен саженей они наконец выбрались на чужие следы.

Первого из преследуемых Иван увидел вскоре. Убийца явно не был горазд уклоняться на скаку от тяжелых еловых лап, и одна из них выбила наездника из седла. Он пытался оторваться пешком, но чей-то мастерский тяжелый удар сверху и чуть наискось развалил мужика почти до паха, щедро напоив снег дымящейся кровью. Возле убитого стояли двое знакомых Ивану воев.

– Второй где? – перегнулся с седла преследователь, пытаясь рассмотреть искореженное смертельной маской лицо. Нет, ранее встречать убийцу ему не приходилось.

– Вон туда поскакал. Князев сокольничий и еще один следом. Могут и не догнать. Добрые кони у гадов! Кабы не сук этот…

Иван глянул в сторону протянутой руки, уловил меж хвои недалекий просвет и направил коня на опушку поляны.

По тройному следу Серко было идти значительно легче. Уже вскоре Иван оказался на краю леса. Впереди тянулась длинная замерзшая болотина с редкими кривыми сосенками и березами да черными островками кустов на относительно сухих участках. И на этом чистом пространстве, соревнуясь меж собой за право жить или убить, скакали, проваливаясь лошадьми по самое брюхо, три озверелых человека.

Иван сразу понял ошибку уцелевшего убийцы. Понадеявшись, что на луговине его скакун сможет проявить всю свою резвость и оторвется от преследователей, он выехал из-под лесного шатра. И попал на кочкарник, старательно укрытый декабрьскими вьюгами, с неизбежными наносами, сугробами, ямами-ловушками. Теперь он лишь зря тратил силы гнедого, пересекая наискось труднопроходимый участок.

Его ошибку повторили и Романец с подручным, ибо на такой глубине покрова пробитый след не мог играть какой-либо роли. Это было равносильно бегу по песчаной косе за удирающим: ноги обоих имели б одинаковую опору. Решение к Ивану пришло мгновенно.

Снег под лесными лапами был гораздо мельче. Завернув коня, ратник порысил вдоль опушки. Он терял в расстоянии, описывая полудугу, но значительно выигрывал в скорости. К тому месту, куда стремился беглец, они прибыли почти одновременно.

Увидев мелькавшего за стволами нового противника, убийца изо всех сил принялся нахлестывать и без того уже запаленного коня. Он все еще надеялся выиграть у Ивана хотя бы сотню саженей. Возможно, и смог бы, если б Иван не решил поставить в затянувшейся погоне роковую точку.

Стянув со спины арбалет, ратник взвел рукоятью тетиву, вложил тяжелую железную стрелу и вдавил приклад в плечо. Попасть в лошадь на таком расстоянии мог бы и неопытный стрелок. А уж для лучника со стажем, каким был Иван, даже неизведанный еще самострел был простым упражнением.

Он проводил взором стремительно удаляющуюся черную точку, с удовлетворением увидел, что попал почти туда, куда целил, перезарядился и уже неспешным скоком направил Серко на целик.

Далее произошло непонятное. Беглец понял, что положение его безвыходно, и задрал обе руки вверх. Романец и его спутник оказались у павшей лошади чуть раньше. Над головой сокольничего блеснул булат и…

– Сто-о-о-оой!!! – неистово заорал Иван, осознав, что имена людей, нанявших этого человека, возможно, имена убийц брата, открывших теперь на него самого новую охоту, могут уйти в могилу вместе с этим чернобородым, завизжавшим предсмертным заячьим плачем. А в том, что на самом деле целили-то у оврага в него, Ивана, и Петро принял в себя алые стелы, лишь идиотской прихотью судьбы оказавшись возле Алены за несколько сотен саженей вместо намеченной жертвы, сомнений уже не было. Наемники не знали жертву в лицо, им лишь было известно, что стрелять надо в того, кто едет рядом с боярышней!! А сказать им это мог лишь тот, КТО БЫЛ НА ЭТОЙ ОХОТЕ!!!

Романец нагнулся и крестил саблей спину павшего еще и еще, словно вымещая всю ярость затянувшейся скачки уже на мертвом.

– Зачем ты это сделал?! – вновь, уже подъехав, крикнул Иван, с ненавистью глядя в холеное лицо. – Он уже ж руки задрал, никуда б не делся!

– Что-о-о? Да как ты смеешь, холоп?! Кому ты сказал это, мне?! Зарублю, тварь!!

Сокольничий и впрямь вздел саблю, толкнув пятками донельзя уставшего коня. Но тут же рванул узду на себя, увидев направленный в грудь самострел.

– Отрызь!! Застрелю, истинный бог, застрелю! А там пусть князь судит, его право. Вон тот молодец подтвердит, что ты зазря ценного свидетеля на куски распластал и первый на меня замахнулся. Пусть судит, суд его справедлив!

– Стреляй, чего зенки вылупил? – повернулся Романец к спутнику. Но немолодой уже новгородский дружинник лишь прищурился и презрительно сплюнул:

– Чего глотку рвешь, боярин? Я своему служу! Ты для меня не указ. А парень дело бает!

Сокольничий ощерил зубы в бессильной злобе. Бросил окровавленную саблю в дорогие ножны.

– Заберите… этого! Потом опознаем, розыск учиним.

И уверенный, что хотя бы княжий ратник не ослушается приказа, выехал на Иванову тропу.

Новгородец неспешно проводил его взглядом. Сплюнул вновь. Потом окликнул спешившегося тверича:

– Не трогай его, запачкаешься. Держи аркан, вяжи за ноги накоротке. Так отволокем.

Весь обратный путь Иван не мог отделаться от мысли, что этого вот второго, что снежным бесформенным комом волочился сейчас за конем, он уже когда-то видел. Мысли упорно бились: «Где, где, где?» И наконец он вспомнил!

Это было еще до снега. Он только-только стал дружинником и решил отметить это, пригласив Никиту, бывшего приятеля отца, известного на всю Тверь своими добротными кожами, распить в людном месте хмельного. И в кабацком полумраке уже изрядно захмелевший кожемяка незаметно толкнул молодого парня в бок.

– Вишь ту ватагу? Те, что за соседним столом гулеванят? Твоего тезки, Ваньки Коршуна, орелики. Опять кого-то неплохо пошерстили, добычу поделили и спускают. Сам Ванька-то, бают, немало крови невинной пролил.

– Который из них?

– Вон тот, чернобородый, что девку сейчас целует. Отца родного за пару гривен продаст, окаянный…

– Дак что ж князь его?..

– Не пойман – не вор, говорят. А его еще и поймать надо. Невесть где и отсиживается, окаянный. Лес – он любой грех укроет…

…Да, именно этот самый Коршун и волочился сейчас на аркане. Но какая связь могла быть между лихим разбойником и кочующими в далеких степях татарами? Или опять вправе говорить о случайно подобранных после татарской охоты стрелах? Нет, смысл во всем произошедшем был только в том случае, когда Петро заменялся на Ивана! И именно Иван должен был быть на прицеле, причем за хорошие деньги. Лесные душегубы не стали б напрасно рисковать, целя в княжих слуг без всякой надежды на добычу. Они отрабатывали уже оплаченное, при этом не зная жертву в лицо! Били того, кто будет рядом с Васильевой дочкой!!

Тут Иван вдруг ясно понял, что две стрелы – не для полного успеха! Ожидалось, что ратников будет двое. И чтобы не перепутать его с Петро, у тропы были поставлены двое!..

Он снял шапку, вытер резко вспотевший лоб. Если он мыслил верно, если с самого начала караулили охрану Евдокии и Алены, то все это было задумано еще с утра! Ибо он сам напросился в сопровождающие, и знал об этом лишь Ярослав. Заказчики увидели весь кортеж, а уж потом стали готовиться к встрече. Времени для этого у них было вполне достаточно. Но тогда выходило, что Амылей или его люди где-то в Твери, под самым боком! И мысли о мести ими вынашиваются давно и серьезно.

Он подумал, что даже княжий двор может оказаться теперь не такой уж надежной защитой. А также о том, что его тайные прогулки с глянувшейся девушкой могут подвести под стрелы или сабли и ее тоже. И еще более возненавидел Романца, ни сном ни духом не ведавшего о бедах и заботах младшего княжьего дружинника. Махнувшего сгоряча клинком и оставившего молодого парня в неведении, мучительных раздумьях и липком невольном страхе.

– Найду, сволочи! Все равно найду! – упрямо бормотнул молодой тверич, решив с помощью того же Никиты попытаться найти кого-либо из людей Коршуна. Найти, чтоб попытаться узнать, кто мог нанять атамана. А уж потом вершить свой суд, не княжий, но все равно правый…

Глава 13

– Никитушка, дорогой! Только ты мне теперь можешь помочь! Выручи, чем хошь отблагодарю!

Потребовалось немало времени, чтобы приятель Федора уразумел, что и почему хочет у него узнать сын последнего. А поняв, кожемяка озабоченно полез пятерней в затылок.

– Вона что? Тут, паря, я тебе ничего обещать не могу. Сам должен понимать, Коршуновы братки не кричат о своих делах на всех углах.

– Значит, все?.. – сокрушенно вздохнул Иван. Никита внимательно глянул на закручинившегося парня.

– Отчего ж все? Поищем. Только не скоро это дело сделается. Поговорю кое с кем, может, и столкнем с места. Найду хотя б одного, там за серебро обязательно еще кто разговорится. Не унывай, паря!

Иван сорвал с пальца боярский перстень-подарок.

– Вот, возьми! Мало будет, у меня еще и серебро припрятано. Только б узнать, кто их нанял, только б того ката за шиворот подержать.

Никита внимательно осмотрел перстень.

– Хороша вещица! Все будет нормально, не боись! А только уехал бы ты на недельку к бате, раз боярин «добро» дал. Право слово! Спокойнее так оно будет. Кто знает, что тот нехристь еще удумает.

Иван по простоте душевной едва не проговорился об Алене. Но вовремя прикусил язык и согласно закивал головой.

В конце концов, Никита был прав, теперь оставалось лишь ждать. Но как порой мучительно бывает это внешне незатейливое действо!!

Встреча с Аленой на тверском торгу также не принесла облегчения. Девушка заговорила о своем скором обручении с новогородцем. Иван встретил уже известную ему новость внешне спокойно.

– Меня в деревню отпустили, – сказал он. – Не поеду – Ярослав и батюшка твой невесть что подумают. А уехать не могу, любая моя! Потом до конца дней своих себя за такое корить буду. Как можем видеться теперь, подскажи? Может, выкрасть тебя, да в Псков вместе подадимся? Там вольный люд живет, там затеряемся…

– Михаил везде сыщет, – чуть помедлив, ответила Алена. – И потом… не будет нам счастья без родительского благословения. Да и не смогу я из боярского терема в избу идти. Негоже так, миленький!

Она заметила, как печаль легла на лицо милого ей парня, и поспешила подбодрить его:

– Не журись, миленький! Молись лучше, чтоб ниспослал нам Господь союз да любовь отеческую. А я с батюшкой днями обязательно поговорю, скажу, что не мил мне Семен тот. Дождусь, когда добер будет, и непременно поговорю. Не станет же он дочку свою любую неволить?! А там, глядишь, и мать поможет. Не смотри, что она из знатного рода, мамуля на такие вещи проще смотрит. Ее отец, Гедимин, в свое время тоже доблестью над простыми шляхтичами возвысился. Сам Казимир Третий, король польский, его к себе приблизил за силу и удаль. Он же и жену ему подыскал, чтоб с соседом своим дружбу да связи налаживать. И на новом месте обустроиться помог, и веру истинную на Литву распространять начал. Погоди, и у нас все еще хорошо будет! Сам великий князь тебя заприметил, а это многого стоит, ей-ей!

Иван слушал, и легкая недоверчивая улыбка играла на его устах: так походило все это на сказку, что рассказывала ему на ночь мать. Но лицо вмиг стало серьезным, едва Алена произнесла следующее:

– А встречаться мы с тобой обязательно будем! Знаешь, где за городом в овраге источник бьет?

– Ну?..

– Как стемнеет, будь там. И потом приходи хоть каждую ночь, никто нам не помешает.

– Как же ты из-за стены туда попадешь? Ворота-то закроют.

– Через ход подземный. Не слыхал про такой? Я уже ходила по нему однажды. Боязно было, а теперь ничего, коли в конце ты меня ждать будешь, любый!

– А стража?

– Так не война ж, миленький! Из спальни я выберусь потихоньку, лишь бы сестра уснула.

Столько страсти и нежности было в этих словах, что Иван невольно воспрял духом и начал верить в лучшее. По сути, Алена рисковала очень многим: она знала, что подобные встречи родителями отнюдь не поощрялись и могли бросить тень на репутацию незамужней девушки. Но горячая кровь матери явно брала свое!

– Так придешь? – еще раз спросила Алена, искоса глянув на Ивана. – Не заробеешь?

– Нет. Всю ночь прожду, любая моя! Сам в тот ход навстречу пойду, коль захочешь!

– Пусть только все думают, что ты уехал. Пусть не спрашивают, где ночь коротал.

– Не спросят, любая! Никто ничего не узнает.

Они расстались, чтобы через несколько часов встретиться вновь.

Неподалеку от избы, где жили ратные, Ивана поджидал новый сюрприз. Завидев его, Ярослав призывно махнул рукой:

– Ванята! Погодь. Тут княжий слуга недавно заходил, кувшин вина тебе оставил. Сказал, что боярин просил венгерское передать, чтоб выпил ты за здоровье дочери его любимой и за удаль свою молодецкую. Знатное вино, душистое!

Иван не удивился. Василий был широк душою, и когда благодарил – благодарил не скупясь. Тем более что он сам обещал парню, что перстнем и новым двором в теперь уже отцовой деревне его признательность не ограничится. Но парень тут же вспомнил про скорую встречу. Идти пьяным к источнику никак не хотелось. Аленка могла подумать, что Иван охоч до хмельного либо просто трусит ожидания в пустынном овраге.

– Спасибо за добрую весть, Ярослав. А только не будет меня сегодня вечером. Домой я уезжаю, боярин отпустил. Так что распейте тот кувшин с парнями за ужином за мое здоровье, и пусть пойдет оно вам на пользу да сны сладкие после снятся. В дорогу не пью никогда, батя так меня сызмальства учил.

– Когда вернуться думаешь?

– Василий мне неделю пожаловал. Так что скоро не ждите.

Они обменялись рукопожатиями. Ярослав поспешил в людскую, Иван принялся собираться домой.

Он выехал из города засветло. У знакомого ремесленника, жившего в пригороде, оставил коня, договорившись, что заберет под утро. Шутливо намекнул, что одна горячая женка пригласила позоревать и разделить вдовье ложе. Пообещал добрый жбан браги, если знакомый даст ему приют на несколько дней и будет держать язык за зубами.

Когда совсем стемнело, Иван осторожно добрался до указанного места, запахнулся поплотнее в длинный овчинный зипун и принялся ждать. Прошло немало времени, прежде чем в черноте узкого туннеля запрыгали отблески приближающегося огня, а затем показалась сама Алена с толстой свечой в руке.

– Ваньша! – позвала она, не выходя на волю.

– Тут я, любая! Давно уже жду.

Они отступили под низкие своды. Иван распахнул полы, и девушка нырнула в тепло его тела, обвив крепкий стан ратника руками. В неровном свете свечи глаза ее поблескивали сочно и бесовски.

– Запахни меня, миленький! Зябко, не дай замерзнуть.

Губы двух молодых встретились. Жарок был тот поцелуй, горячи тела, нежны слова и руки. Долгий час пролетел, словно одна минута. Лишь когда оплывшая свеча едва не погасла, Алена опомнилась:

– Ой, пойду я, миленький! Спохватятся еще. Проводи до первой двери. Далее уж близко будет.

Она достала еще свечу, затеплила ее от огарка и протянула своему спутнику.

У старой дубовой двери, более похожей на мощные окованные ворота, они остановились.

– Хорошо ли тебе со мной, миленький?

– Никогда еще так не было, любая ты моя! – жарко выдохнул парень и вновь потянулся к девичьим губам. Та ответила коротким поцелуем и предостерегающе поднесла ко рту указательный палец:

– Тс-с-с! Выход недалече, услышать могут. Завтра придешь?

– Я вообще отсюда на свет могу не выбираться, тебя ожидаючи! Псом в калачик свернусь.

– Ты тогда голодный у меня ж будешь. Загрызешь еще свою Аленку ненароком. До завтра!

Девушка еще раз едва уловимо коснулась губ парня и неслышно отворила тяжелую дверь. Явно заранее смазанные жиром петли даже не скрипнули.

Под утро Иван приехал в родную деревню. Он решил обязательно показаться там во избежание возможных кривотолков и недоразумений. Выспался, наелся, потолковал о жизни с отцом и матерью, не упомянув лишь про гибель Петра. И в сумерках, несмотря на протест родных, опасавшихся многочисленных волчьих стай на дорогах, прихватив на всякий случай пару факелов и запас стрел, Иван вновь отправился к стольному городу.

Он прождал в уже знакомом туннеле всю ночь. Но Алена так и не появилась. Тщетны были и последующие два ожидания.

А Алена уже не могла прийти. Проснувшись после ночной встречи, чувствуя радость в душе, она решилась не откладывая поговорить с отцом о намечавшемся венчании. И после обеда, увидев, что Василий довольно шутит с женой и стоявшими на охране ратниками, взяла его под руку:

– Тятя не хочет поворковать со своей доченькой? У нее к нему будет очень большая просьба!

Бедная, бедная Алена! Если б только она могла предположить, что улыбка на устах отца была вызвана состоявшимся разговором с отъезжающим новгородским боярином, во время которого были оговорены сроки предстоящего таинства. Василий в уме уже мысленно подсчитывал все выгоды, которые он получал от такого союза. Онуфрий богат и за сыном отдавал неплохую вотчину. Через купца возникала реальная возможность приумножать семейное серебро, отдавая его в рост надежным и удачливым новогородцам. Да и сын его Семен глянулся на княжей охоте своей молодецкой удалью. И стрелы метал неплохо, и бурого на рогатину окоротил не забоясь. Такой и на рати не заробеет, и хозяин будет добрый. А что еще отцу желать, когда дочь на выданье?

Выслушав просьбу дочери, Василий сурово нахмурился. Внимательно оглядел свою старшую с ног до головы. И изрек:

– Ты что это, девка? Против воли отцовой пойти хочешь? Смотри: люблю-люблю, а и вожжами могу невзначай побаловать! Иль кого иного уже заприметила?

От опытного взора не укрылось легкое замешательство. Дочь хотела вновь чисто по-бабьи поластиться, но отец властно взял ее под руку и привлек к заиндевелому оконцу.

– О-па-па! А что это, доченька, губки у тебя такие припухшие? Ах ты, негодница, отца с матерью хочешь опозорить?! С кем целовалась, шельма? Ну?!!

Он не услышал правды, Алена начала лепетать про медную ручку, к которой невзначай припала губами на морозе. Но боярин был скор как на милость, так и на расправу.

Не став более ничего выпытывать, он несколько раз прошелся по горнице. А потом взял дочь за подбородок и вздел ее лицо вверх:

– Сегодня же домой вас с матерью отправлю! И накажу ей следить за тобой, чтоб со двора ни шагу! И запомни, доченька дорогая: через полтора месяца с Семеном под венец идешь! Слово даю!! Коль не возжелаешь – сей же час в монастырь отправлю!! Постриг тебя, такую буйную, вмиг и навек успокоит! Ясно ль баю, доченька?

Делано ласковое обращение никак не соответствовало внешнему виду отца. Алена вздрогнула. Она поняла, что за лучшее сейчас было отступить и смириться. Слова о постриге не были в устах отца лишь пустой угрозой. Но Василий на этом не закончил:

– Коли увижу, что после первой ночи свахи чистые простыни гостям на обозрение вывесят – запорю! Насмешек над собой не потерплю, слышишь?! Если есть какой грех – сразу покайся! И в черную рясу, немедля!!!

– Что ты, батюшка? Я честь блюду и свою, и вашу. И нет у меня никого, право слово! А только не люб мне сынок Онуфриев! Не люб, и все тут!!

Боярин слегка отмяк лицом. Подошел к стоявшей на столе шкатулке, достал богатое ожерелье из речного жемчуга:

– Ниче!! Стерпится – слюбится! Парень видный, обнюхаетесь. Держи, это Онуфрий велел тебе передать. Теперь ступай, собирайся. Про сегодня погорячился, а завтра с утра обозом и тронетесь. Да про слова мои помни, дочка! Два раза повторять не буду!!

В ту ночь Алена так и не смогла даже ненадолго освободиться от родительского догляда. А следующее утро она уже встретила в возке, влекущем ее от Твери.

Глава 14

Иван узнал об отъезде боярской дочери лишь на третий день, когда заехал к дружинникам. Он застал Ярослава и еще двоих товарищей дома, ратники захворали и отлеживались на полатях. Десятник все списал на недавнюю охоту.

– Простояли, как пни, без движения на ветерке и морозе, вот и протянуло. Тебе Евдокия позволила хоть стрелы побросать, а возле князя с секирой аль рогатиной не порезвишься. Дочка Васильева как-то чудно уехала, поспешно. Я-то думал, что новгородский боярчук специально остался, чтоб с ней маненько пообзнакомиться. Теперь ходит как неприкаянный, вроде и гость, да без почета особого. Днями боярин его домой снарядит, ей-ей! Некстати захворал я, надо б в Новом Городе до весны побывать, встретиться кое с кем. Не судьба, видать…

– Ничего, в баньке попаритесь, отпустит. Сильно ломает?

– Да не то что ломает лихоманка проклятая, а только слабость во всех членах да голова кружится. Ты нагулялся или опять отъедешь?

– Останусь. Скукота дома сиднем сидеть. А в лес белковать не тянет, отвык уже.

Иван встретился с кожемякой, но Никита ничем его порадовать не смог.

– Нету никого из Коршуновых в городе. Как самого Романец зарубил, так по норам они и разбежались. Баял я тут вчера с одним, обещался помочь за интерес. Загляни днями, может, что и выведаю.

Но повидаться вскоре так и не удалось. Ивана вызвал Василий и озабоченно приказал:

– Собирайся-ка ты, милый, в путь-дорогу неблизкую. Надо Семена до дома проводить да оттуда купца одного обратно провезти. Я говорил тебе уже о том. Пойдешь старшим десятка.

– Я? – оторопел от неожиданности Иван.

– Ты! – в упор глянул боярин, оставшийся в городе главным после отъезда великого князя во Владимир. – Из старших дать некого. Великий князь велел четыре сотни дозором по рубежу с Москвой расставить, Юрий воду мутит. А тут еще хворь эта Ярослава одолела, будь она неладна! Так что бери молодших и с Богом! У боярчука люди есть, вы добавитесь, доедете, чаю, спокойно. Не купцы, зорить вас резона нету. Хотя будь начеку, днями хлебный обоз из Костромы под Торжком пограбили. Ладно, хоть не поубивали никого.

– Когда отправляться?

– Должны быть готовы хоть завтра. Как Семен сам скажет, так и тронетесь! Пошли, представлю тебя ему.

Знакомство с будущим мужем Алены, понятно, большой радости молодому ратнику не доставило. Новгородец это явно почувствовал. Презрительно поджав губы, после нескольких дежурных фраз он вопросил:

– У тебя что ж, Василий, ратников путных не осталось, что со мной старшим безбородого посылаешь?

Хлесткая фраза предназначалась явно не только для боярских ушей.

– Молодой, но надежный… – после затянувшейся паузы ответил боярин. – Когда трогаться думаешь?

– Да хоть завтра. Скукота тут у вас!

Вечером, проверяя сумы у отобранных в путь воев, Иван мучительно пытался понять: ведомо ли что боярчуку о его отношениях с Аленой? Догадывался ли о чем? Либо за той фразой скрывалась просто говнистость характера, столь нередко встречавшаяся в те годы у вольных новгородцев по отношению не только к чужим холопам, но и к самому великому князю северной русской земли. Окончательного ответа он так и не нашел.

Выехали ранним морозным утром. Никольские морозы дали заметную слабину, и лошадиным ноздрям стало гораздо легче втягивать зимний воздух. Новгородцы тронулись в возках, тверичи шли о дву-конь.

Дорога по Тверце была накатана, лучшего пути, чем по реке, не могло и быть. В неспешном движении на второй день достигли Торжка, остановились на отдых. В этом городе, входящем уже в новгородские земли, между Семеном и Иваном произошла серьезная размолвка.

– Слышь, холоп княжий?! Можешь поворачивать своих назад. Дальше сам доберусь, здесь меня уже все знают. Коль с вашими смердами не зарубился, свои земляки не забидят!

Иван вновь почувствовал, как тихая ярость закипает в жилах. Сдерживаясь, он негромко ответил:

– Негоже ведешь себя, уважаемый, по отношению к слугам князя твоего великого, у коего ты гостил и который ни тебя, ни родных твоих ничем, кроме ласки, не наградил.

Эти слова, казалось, лишь добавили масла в огонь. Семен нервно передвинул туда-сюда ремень, на котором крепилась сабля.

– Ласки, говоришь? Это верно! Сначала спокойно дает другим поглодать, потом остатки мне, словно псу, предлагает! Ничего, я не гордый, погрызу, коль отец велит, да только кость та после моих зубов уж ни на что не гожа будет!!

Сравнение это для Ивана было настолько понятно, что дыхание невольно перехватилось. Боясь окончательно поверить услышанному, он с трудом сохранил на лице маску недоумения:

– О чем ты, боярин? Можно ли слова твои по возвращению князю моему передать?

– А ты и не знаешь, пес тверской?! Кто мою невесту будущую тайком охаживал? Кто подле нее, как ужака подколодный, крутился? Не ты?!! Я все знаю, мне все люди верные рассказать успели.

Еще немного, и дело могло б дойти до драки. Это бы означало лишь позор новоиспеченного десятника и его скорую смерть на княжьей плахе. Заметив дрожь, сотрясавшую тело Ивана, Семен усмехнулся:

– Молчишь, пес? Пшел вон, и чтоб духу твоего рядом боле не было!!

Молодой воин сделал полшага вперед. Выдавил сквозь зубы:

– Может, я и пес, но чужие куски никогда не воровал! А в Новгород все равно поеду, пусть и следом. Я обещал проводить – сделаю! Да и там другое дело ждет. Бог тебе судьей будет, боярин!!

Из Торжка выехали порознь. Семен со своими ранним утром, тверичи с восходом солнца. На молчаливые взгляды своих подчиненных Иван коротко пояснил:

– Едем в Новый Град, там обоз нас дожидается в Понизовье. Этих… проводим по следу. Взрячую не подходить. И быть наготове всем, братцы! Земля чужая, сами знаете, как Господин Великий Новгород Михайлу-князя привечает после тех утеснений, что он на вольности ихние наложил.

Он окинул взором насупившиеся лица молодших и улыбнулся:

– Мы княжьи верные псы, ребята! И за все, что есть и будет, я один перед хозяином отвечу! Айда потихоньку!

К вечеру встали на постой в деревушке, заплатив хозяину за ночлег и корма. Семен ночевал в трех дворах от них. Иван назначил часовых и велел спать не раздеваясь. Но ночь прошла спокойно.

А на следующий день, уже неподалеку от Вышнего Волочка, с людьми Семена случилось самое страшное…