Текст книги "Жизнь ни за что. Книга вторая"

Лена металась. Театр уезжал на гастроли в Феодосию. Её вместе с администратором отправляли вперёд всего коллектива для подготовки приезда труппы. Несколько дней до отъезда, а Сугробина не было. Она уже почти забыла, почему его нет вместе с ней. И на все звонки отвечала, что «свадебное путешествие» прошло блестяще. А на предложение Поломкина встретиться, чтобы не позабыть, ответила, что сексуально переполнена. Гоша был ей нужен, как умный советник, и она не отталкивала его, как других настойчивых. Бесновался милый друг детства Коля, который был у неё первый после гибели мужа. Ему она сказала уверенно, что любовь закончилась, и она выходит замуж. А Георгию рассказала ситуацию, и спросила совета, как её повернуть. «Не бросишь меня насовсем, подскажу», – засмеялся Гоша. «Разберёмся с тобой, – ответила Лена. – Ты сейчас скажи, что мне делать». «Скажи ему, что не ты, а твоя неразумная подкорка сопротивлялась потере независимости. А за то, что получилось оскорбительно, извинись. Встань на колени. И главное, затащи его снова в постель», – посоветовал умный Гоша. Слова «потеря независимости» кольнули Лену, охваченную одним желанием вернуть Сугробина, выйти за него замуж, и избавиться от звания «вдова». Независимость!? Она привыкла к независимости, и как будет отвыкать, не задумывалась. Будучи свободной и сексуально активной, она не влюблялась до страданий. И спокойно оставив друга в Нижнем Новгороде, так же радостно встречалась на другой день с другом в Ленинграде, куда ездила на сессии во время заочной учёбы в институте кинематографии. Она и в Сугробина не влюбилась до боли. Ей хотелось, чтобы у неё был муж, а она бы была женой. И попросту не задумывалась, какой она будет женой. Как и о том, что быть женой в любом возрасте – это обязанность и самоограничение. А становиться женой в годы уходящей молодости после десятилетия самостоятельности можно было после выстраданного. твёрдого решения. Такого решения у Лены не было. Она предполагала, что её судьба навсегда оставаться одной. «Всех близких друзей ласково оставлю, и буду только с Сугробиным», – сказала она себе, и снова принялась набирать телефоны Леонида. Она не знала ритма его работы и сложности «царевой» службы, связанной с командировками.

– Дружочек милый, ты почему не звонишь своей милочке. Она соскучилась, – обиженно говорила Лена, откликнувшемуся, наконец, на звонок Сугробину. – Я уезжаю скоро и очень хочу тебя видеть. Приезжай вечером обязательно.

Сугробин молчал. Он не ожидал услышать Лену. Встретившись с юностью и молодостью, Леонид спокойно просмотрел события последних пяти – шести недель, и понял, что в жизни потеряно мало. Он прожил яркие, искрящиеся любовью и страстью дни и радовался, что такие дни состоялись. И возвращаясь, уже в самолёте думал больше о предстоящей работе, и предстоящей поездке на Камчатку, чем об упорхнувшей от него женщине, которую он самым серьёзным образом собирался взять в жёны по закону.

– Почему молчишь? Я люблю тебя. Очень люблю. А всё, что я выкинула, это неосознанное из подкорки выплеснулось. Я совершенно так не думала, и не собиралась поступать, а оно, неосознанное, само выперло. Я думаю, что оно защищало мою независимость, которая мне совершенно не нужна. И всю мою независимость я передаю тебе, не задумываясь. Приезжай. Поговорим, держа друг друга за руки.

«Похоже, Всевышний думает не по моему, раз женщина возвращается. Я обещался не противиться, – подумал Леонид и сказал – Хорошо, Леночка, я приеду».

– Знаешь что, Леночка, – говорил Сугробин обнимая усевшуюся к нему на колени женщину, – тебе совершенно незачем выходить замуж. Ты провела со мной блестящий отпуск, и можешь провести ещё немало времени. И тебе не надо будет придумывать скандалы, чтобы защитить свою независимость. Ты независима и свободна. Можешь быть со мной, можешь не быть. За удовольствия мужчины платят. Ты ведь не всерьёз говорила, что будешь рассчитываться за путешествие. И я не смогу предъявить тебе никаких претензий. А будешь женой… У нас с тобой всё было необыкновенно, и я предполагал, что мы можем создать необыкновенный союз. Нам оставалось только и всего-то забыть о прошлой жизни, большой или малой любви, случившейся до нашей встречи. И поверить друг другу. Но всё оборвалось так невозвратимо. И наш союз уже не сможет быть необыкновенным, и будет, как у всех. Одни обязательства и претензии с обеих сторон. «Где зарплата? Где премия? Почему поздно пришла?» И к тому же ты прожила свободной немало дней и не в монастыре. А французское отделение агенства ОБС сообщало неоднократно, что «можно найти немало женщин, которые не изменяли своему мужу. Но невозможно найти хотя бы одну, которая изменяла один раз». И тебе будет непросто быть женой, и быть одинокой в постели, когда муж в командировках.

– Я никогда не была содержанкой, и не хочу быть. Я хочу быть твоей женой и мне наплевать, что говорят француженки. Я уезжаю и хочу, чтоб ты был со мной здесь сейчас, и был со мной в моей разлуке.

– Хорошо, милая. Я тоже уезжаю после твоего отъезда далеко и надолго. И согласен быть с тобой, пусть и понимаю что не всё просто. Ты мне нравишься, и тебе нужна помощь, которую я могу оказать. Но дело будет за тобою. В жизни одинокий человек держит оборону со всех четырёх сторон. Создав семью, человек не заботится о спине, которую защищает его половинка. И я откажусь от твоих обязательств по защите моей спины, если ты снова захочешь быть свободной женщиной. О своём возвращении буду подавать телеграммы, чтобы не было случайностей. У нас с тобой почти два месяца на проверку решений. Феодосия – непростое место для сохранения намерений. Там военно – морская база подводных лодок Черноморского флота.. А это значит, что вокруг будут «кортики, медали, ордена».5353
  Строчка из фольклорной песни «Офицеров знала ты немало…»


[Закрыть]

– Пусть это тебя не волнует, – обворожительно улыбнулась Лена.

Камчатский меридиан

Рустайлин, Суматохин, Жарков и Сугробин сидели в кабинете Рустайлина и обсуждали вопросы решения новых задач, полученных Рустайлиным.

– Ввожу в курс дела, – сказал Емельяныч. Наш ВМФ держит на Камчатке соединение из шести кораблей, предназначенных фактически исключительно для организации морского полигона в акватории Тихого океана для приёма баллистических ракет при отработке их траекторий. Несут они и другую службу, в частности обеспечивают запасной район посадки космонавтов в аварийном случае и пр., но основная задача флотилии обеспечение наших работ. Леониду Ивановичу надо будет разработать проект оснащения кораблей нашим комплексом. И вертолётов Ка—25 тоже. – Добавил он на незаданный вопрос. – К сожалению, эта флотилия была собрана с миру по нитке и все шесть кораблей разные. Никто дополнительных специальных помещений строить не будет и нам придётся разместиться там, где стоит действующая аппаратура. Василию Васильевичу надо определиться с совместимостью нашей системы с остальными корабельными системами, максимальной длиной кабелей и прочим, отсюда невидимым и не слышимым. Перестройка кораблей и дооборудование будет выполняться во Владивостоке на «Дальзаводе» Сроки на переоснащение поставлены жёсткие. Обычный порядок с выдачей заданий Приморскому ЦКБ и вертолётному КБ Камова не проходит, так как работа растянется на несколько лет. Леониду Ивановичу придётся освоить «разработку кораблей и вертолётов». Разработать документацию, согласовать её и передать морскому и авиационному предприятиям на доработку кораблей и вертолётов. И сделать такое КД, чтобы можно было осуществить доработку кораблей силами рабочей бригады нашего института. Так что выписывайте господа Сугробин и Суматохин командировки в дальние края, сгоняйте на денёк в Арзамас (Саров), возьмите там все исходные данные о морском соединении, имена командиров, точную дорогу и перечень необходимых документов. Вы будете первыми представителями нашего института на камчатском меридиане.

Вечером у себя дома Сугробин открыл новый блокнот, разгладил листы и записал.: «Настоящими записками начинается описание путешествия в края «восходящего солнца» над моей страной, ибо в тех краях на нашу землю приходят первые минуты и часы нового дня.

Путешествие будет совершено сотрудниками НИИ Василием Васильевичем Суматохиным и Леонидом Ивановичем Сугробиным в порядке служебной командировки и открыло путь нашему институту к освоению новых территорий. Я бы не сказал, что это путешествие. Обыкновенная служебная командировка, даже не длительная, просто дальняя, если сравнить с европейскими масштабами. В теперешнем ХХ1 веке большие расстояния не являются диковинкой. И нынешние глобальные политики за неделю успевают пересечь планету вдоль и поперёк. Но тогда это всё только начиналось. Единая государственная компания «Аэрофлот» только, только начала беспосадочные рейсы до Хабаровска, забираясь в арктические широты, и этим сокращая воздушный путь от Москвы, проходивший ранее над транссибирской железнодорожной магистралью. И было в диковинку за несколько часов комфортного полёта сменить московскую европейскую обстановку и время на необычные меридианы Дальнего востока и Камчатки. Но суть путешествия состоит в том, что путник, меняя одно географическое название на другое, познаёт что-то новое для себя, и если удаётся, то открывает новое и для других. Я не думаю, что открою новое для других в этой поездке и потому, оттолкнувшись от первого предположения, в географическом смысле я путешествую для себя и исполняю заданную работу для общества. А теперь всё по порядку листков календаря».

13 сентября.

В 15 часов я встретился с Василием Суматохиным в горьковском аэропорту Стригино и совместно с ним предъявил билет для регистрации по маршруту: Горький – Москва-Хабаровск – Петропавловск-Камчатский. После регистрации я посчитал, что уже вылетел. И дал об этом сообщение Елене телеграммой в Феодосию, где её театр гастролировал с конца августа. В 17 часов самолёт был в Москве. А перед этим мы с Василием вдвоём съездили в Саров, где встретились с создателями измерительной системы первого поколения. От них мы получили полную информацию по всем заданным вопросам. Потом в Нижнем посетили четвёртый отдел МВД и получили пропуска на посещение закрытых районов страны, к которым относились Камчатка и Владивосток. И по этим пропускам в «Аэрофлоте» получили билеты.

Из Москвы самолёт должен был вылететь в 0 часов 40 минут. А у Василия в руках был фанерный ящик с ручкой, в каких наши северяне тащат с юга, возвращаясь из отпуска, немного фруктов в качестве гостинца родным и близким. Василий же собирался заполнить ящик помидорами в качестве презента для аборигенов – вулканологов, которых мы не знали, но получили их адрес и предполагали, что познакомимся. Пренебрегая призывными кликами таксомоторщиков у выходных дверей аэровокзала, мы сели в электричку и направились в центр. С электрички на Павелецком вокзале нырнули в метро и материализовались на площади Свердлова. И также сразу продвинулись в Столешников переулок к магазину «Вино». Вина было много и разного. Можно было купить и то, и то, и это. «Давай поступим по иезуитски, – сказал Василий. – «Купим и то. И то. И это». Так и сделали. На углу Столешникова переулка и ул. Пушкина над подвалом мерцал призывной огонь, и густо пахло отработанным пивом. Мы посмотрели друг на друга, мысленно сказали себе, что на Востоке пива даже в банках не бывает, и нырнули в подвал. Мне приходилось бывать в этом закутке с Саней Ширяевым. Тогда было достаточно прилично, стояли столы и можно было пировать сидя. Тогда нам подали отличные лангусты. Сейчас в подвале был смрад, дым, грязь и пиво через автоматы. Обещанные рекламой на листке бумаги, прикреплённой кнопками к дверям, креветки почему-то успели съесть до нас, но пиво оказалось хорошим.

– Надо бы помидоры купить, – проталкивал Роман свою генеральную линию. Вышли к Моссовету и зашли в «Елисеевский». Магазин был заполнен виноградом, а помидор не было. Купили виноград и две банки прекрасного растворимого советского кофе. Тогда импортных банок с кофе не было и правильно, что не было. До сего времени советский кофе растворимый тех лет считаю лучшим. Прошли через Тверской бульвар, поприветствовали Александра Сергеевича. Хотелось сделать что-то ещё, но время для Москвы заканчивалось. В 23 часа мы были в аэропорту «Домодедово».

14 сентября.

Регистрацию объявили во-время. «Не к добру!» – засмеялся Василий. Действительно, на «Аэрофлот» это не похоже. За день вторая посадка в назначенный срок. Самолёт сегодня у нас большой. Самый большой в Аэрофлоте ИЛ—62. Расстояние в 6300 километров без посадки должен покрыть за 7,5 часов. Это кратчайшее расстояние до Хабаровска самолёт пролетает по северным широтам. От Хабаровска до Петропавловска-Камчатского ещё два с половиной часа лёту. Прямая трасса без посадки будет освоена через год и будет занимать время 8 часов. Я же уже оговаривал, что дальние полёты только начинались. Стюардесса в полёте рассказала немного об этом и сказала, что самолёт ведёт первооткрыватель этой воздушной трассы. Мы с Василием, естественно, возгордились. Из Москвы самолёт сразу и круто забирал к Северу чуть не до устья Лены и затем поворачивал к Хабаровску. И вот мы сидим в первом салоне в четвёртом ряду согласно купленным билетам. Мы с Василием немало летали, никогда не падали, и уверенности у нас было, хоть отбавляй. Запасы Столешникова переулка лежали у нас под креслами, как и ящик с виноградом. А не успели мы набрать высоту, как раздалась команда «Приготовить столики». Что мы и сделали. А потом и то, и то, и это. Двигатели у самолёта были в хвосте, звук турбин в первом салоне был не слышен, и только вентилятор над головой гудел негромко, но назойливо, за что и был вырублен. Высота полета 10000 метров, скорость около 1000 км/час (275 м/сек). Далеко внизу проплывали немногочисленные электрические огни. «Спят, а электричество не выключают», – сказал я Василию. «Нельзя выключать, – ответил он, – шарить будут».

За Уралом внизу стало темно. Светить было некому. Блестели озёра под луной, реки сверкали змейками, а огней не было. Самолёт шёл над Ханты-мансийским краем, потом параллельно берегу ледовитого океана, оставляя далеко к югу и Якутск и Байкал и, пересекая Становой хребет, повернул на Хабаровск. В первых лучах восходящего солнца увидали, что вершины гор были посыпаны лёгким свежим снегом. (В пургу летим…) А на равнинной тайге бушевала осень. И золото лиственных дубрав прерывалось только извилистыми руслами рек и речек, и причудливыми пятнами болот. А каких—нибудь следов житья – бытья внизу не было. В половине восьмого зажглось табло «Не курить! Пристегнуть ремни!» И самолёт пошёл на снижение.

Земля под Хабаровском красная, рыжая и жёлтая. Сверху смотреть – зрелище не передаваемое. К тому же долина Амура изрезана речками, протоками, старицами и озёрами в неисчислимом количестве, создавая немыслимый абстрактный рисунок из голубого, зелёного, жёлтого и красного. Можно делать снимки и копировать с них модели для ковров. Будет и необыкновенно, и красиво.

Посадку в Хабаровске первооткрыватель трассы совершил отменно. Но ИЛ-62 дальше не летит. Пассажиры должны будут пересесть на два самолёта ИЛ-18 местного отделения Аэрофлота, и уже на них достичь желанной Камчатки. Всё шло по графику. Через три часа мы сидели в самолёте и ждали приказа «Пристегнуть ремни!» Прошёл час в отсидке. К самолёту снова подали трап, но уже не для экипажа, а для выгрузки сидевших в самолёте пассажиров. Петропавловск не принимает по метеоусловиям. ЭХ, АЭРОФЛОТ!

Мы все понимаем, что погоду не делают и для нашей же безопасности задерживают рейс. Но спасённые предупредительной остановкой, пассажиры многими часами и сутками живут в аэропортах как брошенные собаки: без конуры, без клочка сена под боком и, в основном, стоя, так как сидячие места моментально занимаются навсегда. За сотни совершённых полётов я пришёл к абсолютному убеждению, что «Аэрофлот» – самая непутёвая организация по охране прав человека даже в Советском Союзе, в котором, благодаря стараниям руководителей – индюков, о правах человека вспоминают, когда составляют очередные конституции. Человек для Аэрофлота никто и ничто. Его можно заставить часами выстаивать в очередях перед единственным окошечком кассы или справочного бюро. Его не принимает начальство аэропортов, скрываясь за закрытыми бронированными дверями, его не приглашают отдохнуть (боже упаси – в гостиницу) при длительной задержке рейса, не дают кресел в залах ожидания. А вместо того, чтобы объявить, что самолёт задерживается на двое суток (прекрасно об этом зная), пассажиру регулярно сообщают в течении этих двух суток, что рейс откладывается на два часа. И если посмотреть на авиапассажиров столичного или крупного провинциального аэропорта, то видишь огромную толпу измученных, небритых, немытых, дурно пахнущих людей, включая детей всех возрастов. Спать негде, есть негде, сесть негде. И Хабаровский аэропорт, возможно, похуже других, так как переваливает людей от Владивостока до Чукотки, где неустойчивая погода и задержки рейсов часты и обоснованы. Пустой корпус «Интуриста» (кого интересует неизвестность нашего востока), пустой депутатский зал и, забитый как территория толкучки в базарный день, корпус вокзала. «Зима прошла – настало лето, спасибо партии за это».5454
  Народная прибаутка.


[Закрыть]

В Хабаровском аэропорту я, вместе с Рустайлиным, провёл самые жестокие в моей жизни авиапассажира двое суток в ожидании вылета. Случились эти двое суток ожидания с двадцать восьмого по тридцатое декабря. «Чумикан» пришёл из океана после натурных госиспытаний комплекса во Владивосток и встал в Дальзавод на профилактику. Комиссионеры выбрали авиарейсы по усмотрению. И кроме меня с Емельянычем, полетели по домам через Свердловск.5555
  Ныне город Екатеринбург, вернувший себе историческое название.


[Закрыть] А мы полетели через Москву. Емельяныч вальяжно запланировал подписать по пути бумаги. Самолёт на Свердловск ушел, минуя Хабаровск. Мы полетели вслед за ним и через час вышли в Хабаровске, предвкушая скорую посадку, аэрофлотовский ужин и встречу с первопрестольной. И боже мой! В аэровокзале стояли люди плечом к плечу. Встали и пассажиры нашего рейса, уплотнив толпу. Слушаем информацию. «Совершил посадку самолёт из Магадана. Совершил просадку самолёт из Южно – Сахалинска, Совершил посадку самолет из Москвы. Рейс номер… до Москвы задерживается ввиду отсутствия керосина…! Оп! Мы посмотрели друг на друга. Температура за дверями минус тридцать пять по Цельсию. «Давно стоишь?» – спросил я моряка, стоявшего впереди по направлению к лестнице на второй этаж, где виднелся буфет. «Сутки будут через полтора часа, – ответил моряк и грустно улыбнулся. – Когда прилетел, по залу можно было пройти. Но не один самолёт не улетает, а прибывают по расписанию». Как мы выдержали сорок три часа – не знаю. В буфет стояли три часа. Там варёная курица, хлеб и какая-то вода. Догадались купить впрок две курицы, чтобы больше не стоять. В зале прелый воздух создавал атмосферу не убираемого свинарника. В полушубках и ватниках, без кислорода, народ потел и вонял. И среди толкучки грудные дети, беременные женщины. И через три дня Новый год. На улице мороз. Пока выкуриваешь сигарету, мороз пробирается под одежду и высушивает пропотевшее тело. Втискиваешься обратно. На площади перед вокзалом подземный туалет. Летом он выступал на метр над поверхностью и имел две широкие лестницы. Отсутствие керосина на порядок в туалете, конечно, не должно влиять. Но туалет не работал, так как обе лестницы были заполнены какашками на тот самый метр выше площади, на который туалет выступал из земли. И высота продолжала расти. Мы с Емельяновичем долго пытались показать себя воспитанными людьми, но с компанией моряков расширили площадь туалета. На вторую ночь Емельяныч решил позвонить любимой женщине. Как очень, очень многие, он пережил развод, и имел намерение создать семью с другой женщиной. Женщины, несмотря на предупреждение агенства ОБС,5656
  Агенство ОБС предупреждает о том, что каждый новый муж хуже предыдущего


[Закрыть] продолжают стремиться вновь выйти замуж. Звонить так звонить. Прошло полгода, без малого, как мы оставили родные места. И нас наши женщины ждали, чтобы хоть в лицо высказать своё нежелание продолжать такую жизнь. А может, и наоборот. Причитающаяся нам зарплата и премии переданы жёнам и агенство ОБС не раз передавало, что «лучший муж – это глухой капитан дальнего плавания». Емельяныч заказал разговор, и мы с ним встали у стенки перед тремя кабинами. Ни стульев, ни скамеечек в переговорном пункте не было. Зато было не тесно и тепло. Из кабинки вышел человек. Я заметил, что он, перед тем как выйти, приподнялся. В кабине была скамеечка. «Пойду, посижу», – сказал я Емельянычу и зашёл в кабинку. Я присел первый раз за тридцать часов и мгновенно заснул. В дверь постучали. Стоял клиент. Я вышел. Рустайлина не было. Посмотрел по кабинкам. В двух вёлся разговор, в третьей спал Рустайлин. На переговорном пункте мы отдыхали таким путём два часа, пока нас не погнали операторы. Мы покинули Хабаровск тридцатого в полдень, проведя на ногах сорок три часа.5757
  Как показал на практике авиаперевозок пришедший капитализм, о правах человека в нём вообще совсем не знают. Авиакомпании прогорают, не могут оплатить за топливо, за всё другое и пассажиров просто выкидывают из аэропортов вместе с купленными билетами (Прим. автора)


[Закрыть]

14 сентября. Продолжение.

Нас с Василием Васильевичем вместе с другими пассажирами вынули из самолёта, попросив не расходиться. Но через два часа объявили отсрочку до утра без каких либо предложений о ночлеге. По местному времени было около семи вечера (разница с Москвой 7 часов) Поскольку мы мало и плохо спали в самолёте, то очень хотелось спать, а оттого, что мало ели – хотелось есть. Часа через два, покрутившись у лётной гостиницы (для сотрудников аэрофлота) и предъявив по очереди справки, что мы летим в интересах аэрофлота, мы проникли на законных основаниях за плату в 1 рубль и 50 копеек в ночь в большую комнату, заставленную двумя десятками кроватей одна к одной, но с чистым влажным бельём. (трёхзвёздочная гостиница по коммунистически). Устроившись с поджатыми ногами на кроватях, мы со спокойной совестью допили столичные запасы спиртного, и пошли в ресторан кормиться. Кроме картофельной похлёбки, тухлых котлет и водки в ресторане ничего не было. К счастью в буфете оказалась курица. Курица нас согрела. Мы спрятались в холодные постели, нагревая воздух своим дыханием. Сон наступил мгновенно.

15 сентября.

К 9-ти утра мы появились на вокзале. Рейс на Петропавловск ещё на табло не означился. Но через полчаса дали инфомацию о вылете в 14—30. Сомневаясь и в этом, решили посмотреть на город Хабаровск. Маршрутка за двухгривенный довезла минут за десять до железнодорожного вокзала. Напротив вокзала стоял памятник Ерофею Хабарову. В кафтане стрелецком, заломленной шапке на сером граните стоял открыватель – завоеватель этого огромного края. За памятником, спустившись на трамвае, обнаружили улицы Карла Маркса и Ленина, которые образуют центр города. Времени у нас было мало, мы не хотели подвергать себя излишнему риску. Вышли на красивую площадь Ленина, большую, ухоженную, с фонтаном и цветником. Посмотрели книжный магазин где, несмотря на имеющееся краевое издательство, местных изданий фактически не было. Остановились в маленьком кафе и за стоячими столиками выпили по чашечке кофе со сливками. Кофе было не хуже, чем в кондитерских магазинах Киева. Добрались до Амура, буйно – могучего. Город стоит на левом невысоком берегу. Правый берег напротив города высотой также не отличался. Ерофей Хабаров выбрал место для городка на достаточно резком повороте реки влево. Опёршись на могучую скалу, река поворачивала прямо у современного прибрежного сквера или парка отдыха. Река огибала скалу, и пласты воды, рассечённые скалой, бурлили и завихрялись под неукротимым напором быстрого течения. Рыбаки кидали в стремнину блёсны. Полюбовавшись на стихию, пересадочные пассажиры сели в автобус и к назначенному времени прибыли в Аэропорт.

– А ваш рейс уже летит!

– Как!?

– А так. Где вы были?

Но мы не опоздали. Мы были в числе задержавшихся. Бегом в гостиницу за вещами, и спецавтобус подвёз задержавшихся к самолёту ИЛ—18. «Хоть у трапа не дерутся, как вчера дрались», – грустно пошутили мы с Василием. Да, действительно, шутка грустная. И во всём виноват Аэрофлот, а может беда в чём-то более серьёзном. У людей нет уверенности в том, что они улетят даже имея на руках все необходимые документы. Волнуются примерно также как люди, получившие ордер на вселение в квартиру после двадцати лет ожидания, но ещё не вселившиеся. И потому у трапа происходят события достаточно непристойные, смотреть на которые больно и неприятно, а приходиться поступать также. Давят друг друга перед трапом, отталкивают детей, ругаются. Вчера при посадке подрались мичман и капитан 1 ранга. Мичман защищал сына лет семи, которого капитан оттолкнул на первой ступеньке трапа, а мичман оттащил капитана за воротник. И это тоже Аэрофлот. Как и плакат на подъезде к аэропорту: «СССР – величайшая авиационная держава».

Но как бы-то ни было, летим. Погода ясная. Под крылом самолёта отлично виден Николаевск на Амуре, устье Амура, лента Татарского пролива и северная оконечность острова Сахалин. Дальше летим над Охотским морем и полтора часа ничего не видим кроме водной глади. 2,5 часа всего. ИЛ-18 интересный самолёт. Концы крыльев у него подрагивают, и мне кажется, что ешё немного и для поддержки самолёт будет крыльями махать. Но ничего этого не происходит – крылья подрагивают, но не машут, а самолёт летит.

– Слушай, Василь, говорю я задремавшему коллеге. – А почему нет спасательных жилетов на полках? Вдруг присядем на воду.

– Не мути природу, накаркаешь. Если сядем на воду, самолёт продержится две минуты, за которые никто не успеет выйти. И лучше утонуть сразу, чем мучится в холодной воде часами. Парашютов ведь тоже на борту нет. И я хочу сон досмотреть. Не мешай.

На Камчатке разница во времени уже 9 часов, Самолёт придёт к вечеру. Успеем ли застать людей на службе – вот вопрос!? Летим. Пустое море сверху не интересно. Мотор гудит, Василий спит, есть не дают. А хочется.

Камчатка открылась издалека. Появились горные цепи, в дальней дымке показалась на минутку Ключевская сопка белым конусом, Самолёт пошёл на снижение и вышел на Авачинскую бухту. Бухта с высоты необыкновенна, и захватывающе красива, так как огромна, и имеет в себе многочисленные бухты и бухточки, острова и полуострова, речки, стекающие с гор. И с двух сторон конусы засыпанных вечными снегами вулканов. Вулканы, конечно, чудо природы. И хотя приходилось видеть фильмы и фотографии, всё равно удивляешься их правильным конусам, идущим по правильной кривой и заканчивающейся острым пиком или срезанной верхушкой действующего вулкана. Пишут, отыскивая красивые сравнения, журналисты, что в Авачинской бухте можно разместить все флоты мира. А мне показалось, что не только разместить, а и спрятать…

Самолёт пробежался по бетонной полосе мимо холмов – ангаров с истребителями-перехватчиками и остановился у небольшого невзрачного здания, на котором читались неяркие буквы: «ПЕТРОПАВЛОВСК – КАМЧАТСКИЙ». В салон вошли пограничники и проверили верительные документы: паспорта, пропуска, командировки. И вот мы уже стоим с Василием на твёрдой земле. Светит тёплое солнце, нет и следа непогоды вчерашней, разве что лужи в ямках на бетоне. Я потрогал пульс. Нормальный. Посмотрел на Авачинскую сопку – красиво и тоже спокойно. Наверное, я не осознал, что пролетел 10000 километров и стою на берегу самого великого океана, при упоминании о котором у школьника Лёни сладко сжималось сердце в восторге от мечты. И вот мечта сбылась. Немного поздновато, конечно, и не в той форме. Но пусть сердце бьётся ровно, я всё равно радостно приветствую в мыслях этот экзотический край, где дальше на восток – уже Америка. А здесь вулканы, гейзеры, олени и лососи, И камчатские медведи, родственники Аляскинским медведям гризли. Ключевская огнедышащая сопка в пять километров высотой и всё кипит или дрожит.5858
  И вот я здесь, как грань привета. Как гвоздь в обычной суете. Одной ногой топчу край света. Другой болтаю в пустоте. (стихи автора)


[Закрыть] А если не смотреть на неповторимые конусы вулканов, то земля снаружи вокруг такая же, люди такие же – все наши, родные, российские. Только если в Москве очень много полковников, то здесь в таком же количестве – подполковники. И разница между ними в том, что «в Москве находчивые, а здесь весёлые». Так военные раньше сами объясняли причину отсутствия в вооружённых силах команды КВН. Осмотревшись, мы нашли службу военного коменданта, гле по телефону доложили в часть о своём прибытии.

Пять часов спустя. Корабли стояли в глубинном конце бухты Авача, которая имела в себе малые бухты со своими названиями и городками на берегах. Наши корабли стояли в бухте Крашенинникова, на берегу которой разместился г. Приморск (теперь Вилючинск), чисто военный и военно-морской. На западе от города громадится застывший вулкан Вилючинский, грозно нависая над всей западной частью Авачинской бухты. Застроен город, в основном, пятиэтажными домами по единому проекту социализма. Такими домами застроена вся страна от Балтики до Аляски невзирая на различия климата. От морского вокзала в Петропавловске до причала в Приморске по воде было километров тридцать. Но до морвокзала от аэропорта тоже было столько же. От аэропорта до Приморска без заезда в Петропавловск – около пятидесяти. До ужина времени оставалось немного. Автобусы ходили по расписанию, и первый же подошедший усадил всех желающих, и нас тоже. Когда все желающие уселись, водитель дал ход и автобус пересёк г. Елизово и двинулся по шоссе вдоль реки Паратунка, под которой в подземных глубинах бурлили горячие источники. Скрывавшееся на западе солнце контрастно обрисовывало Корякскую и Авачинскую сопки, которые сверкали своими вечными снегами на фоне пронзительной синевы камчатского неба. Шоссе шло до общедоступных горячих естественных бассейнов на Паратунке и военного санатория там же. Горячие воды Паратунки содержали лечебную дозу радона и оказывали целительное действие, а купание в натуральных гoрячих радоновых водах – наслаждение. Эти наслаждения я получил сполна в другой экспедиции при оснащении кораблей аппаратурой. Тогда нашей команде был предоставлен бесплатный доступ на базу отдыха ремонтного завода ВМФ. База «Зарница» была лучшая из всех на Камчатке. Десятка три шестиместных просторных домика типа «Вигвам». Прекрасный бассейн с родоновой водой из подземных горячих источников. Подземная река течёт не глубоко и вода добывается через пробурённую скважину. Сама река Паратунка, бурливая красавица наполненная рыбой и грибными угодьями по берегам, давала отдых от промышленного угара завода. Благоустроенные кострища для приготовления ухи в котлах или шашлыков, дополняли пейзаж многоуровневой поверхности базы Мы могли появляться там в любое, удобное для нас время. А та экспедиция длилась пять месяцев.