Текст книги "Жизнь ни за что. Книга вторая"

– Спасибо.

С прибытием массового пополнения, в посёлке вновь появилось местное руководство. Конторский дом раздувался от начальников и немыслимой путаницы в попытках организации этой массы спасателей на действительно полезные дела. Был уже полдень, а никто никуда не ехал и ничего не тушил. Не уехал и наш первичный коллектив на свои обжитые места. Жаркий спор стоял между начальниками. И никто толком не знал, что надо делать. Куда послать людей, танки. Какие районы отсекать от огня, где тушить в первую очередь. Лесника Капитоныча на совещание не приглашали. Мелковат он для начальнической мудрости. И даже единоличного командира штаб не выдвинул. Местный второй секретарь авторитетом для горожан не явился. И непонятно куда, непонятно зачем к вечеру народ был развезён по лесу. Мчатся машины километров двадцать. Бригадир кричит: «Стой! Приехали!» А огня никакого нет. Едут туда, где огонь, а там уже отряд работает. Помотаются по лесу машины с людьми, сожгут бензин и в Дорогучу. Бригада Анатолия Капитоныча больше не видела. В Дорогуче качественно работали только повара на походных кухнях. Варили добротно и кормили всех, денег не спрашивая. Приходил бригадир с вёдрами, отмечался у старшего повара и получал еду. Получив матрас и одеяло, залечил синяки на затылке Сугробин. Смирившись с не поступлением на юрфак в этом году, он слушал известия с олимпиады. Там террористы захватили еврейскую спортивную делегацию. Этого следовало ожидать. Кормчий знал, для чего он поддержал идею создания государства Израиль.

Дни шли, пожары продолжались, и заграждения огню более чем тысячная армия спасателей не поставила. Просто отряды не знали, что делать. Каждый час ползли и менялись слухи: там горит, там сгорело, огнём дорога к Волге отрезана, и огонь к Дорогуче подходит. И подойди огонь к Дорогуче на самом деле, сгорела бы Дорогуча как коробка спичек на ветру вместе со всей многочисленной ратью спасателей и тремя танками. В массах спасателей назревало возмущение всем и главным – бестолковостью руководства. Индюки – они и в Дорогуче индюки. Громкие возгласы «Да пропади всё пропадом!» были одни из самых мягких. А в ответ на одёргивания осторожных, слышалось убийственное: «Дальше шахты не пошлёшь, меньше кирки не дашь!» Сугробин ничем не возмущался. Но предполагал в раздумьях от ничего не деланья, что вместо всей этой толпы начальников, надо было прислать одного боевого полковника, который в один день сформировал бы из этой орды стройную боевую часть, каждое подразделение которой знало бы свою задачу и район действий.

Прохаживаясь в босоножках по перекрёстку лесных дорог, Леонид встретил остановившийся УАЗ, из которого выбрались четверо начальников. Раскрыв планшет с картой, один из них стал что-то объяснять остальным. В человеке с планшетом Сугробин с удивлением узнал Гришу Шляпкина, лейтенанта из его роты.

– Григорий, ты! – подошёл он к группе товарищей. Григорий уже свёртывал карту.

– Леонид Иванович, – узнал его Григорий и обнял Сугробина. – Вот это встреча. Да так и должно быть. Мы с тобой штатные спасатели. Тогда хлеб спасали, сейчас лес спасаем. Не может страна без нас.

– Но как запрограммировано. И там, и здесь бардак с общим знаменателем.

– Не переживай. В Сибири и Дальнем востоке совсем с огнём не борются.

– Люблю я тебя, Гришенька, за твой оптимизм. Давай командуй. Тебе я доверяю. Они ещё раз обнялись и начальники уехали. Леонид вспомнил, что Григорий работал в областном управлении по лесу.

Между тем временем командовал сентябрь. Погода начинала улучшаться. На небе, мешаясь с дымом, стали появляться серые облака. Иногда падали редкие капли дождя. Не один бы спасатель поставил свечку всевышнему, моля о дожде. Но в безбожном государстве свечами не торговали, и приходилось только шептать молитвы. И Бог смилостивился. К десятому сентября в ночь подул ветер, загремел гром. Мужики поднялись с постелей, собрались на крыльце. Шумели сосны. Редкие капли падали медленно и казалось, что ветер разнесёт тучи, когда упал ливень. Дождь шёл сплошной стеной и продолжался более часа. Радостные разговоры продолжались до утра. Это был наилучший и наисчастливейший выход из тупиковой ситуации в этой пожарной истории.

Утром совет командиров решил, что держать возле себя возбуждённую, ругающуюся и способную на неадекватные поступки толпу опасно. И дал команду на демобилизацию. Самые организованные быстро погрузились и уехали не пообедав. Бригада Анатолия пообедала, погрузилась в выделенный «УРАЛ». С ними устроился Макс. Анатолий скомандовал из кабины «Вперёд!». Прогремел деревянный мостик над речкой под колёсами, и через минуту Дорогуча скрылась за зелёными соснами. За Волгой, в Воротынце, Леонид с Максом купили бутылку коньяка и, выпив по стаканчику, решили про пожар не вспоминать, как о времени ненужных потерь.

Об этом лесном пожаре Леонид Иванович вспомнил в 2010 году, при капитализме, когда снова занялись огнём леса, уже по всем краям обрезанной России, и оказалось, что капитализм вообще ничего не может сделать для борьбы с огнём. Даже людей собрать с предприятий и офисов! И что главная цель рыночной экономики – так вырубить российские леса, чтобы и гореть было нечему.

В середине октября в гараже частного дома Бориса Шуранова Леонид Сугробин вместе с сыном Бориса молодым инженером Пашей закручивал последние гайки на колёсах УАЗика, который ремонтировался с весны и, наконец, принимал рабочее состояние. Капитально был отремонтирован двигатель, поставлены новые подвеска и коробка передач. Брезент на жёсткий кузов решили заменить на следующий год. Паша был крупнее Леонида на две весовых категории и ворочал массивными баллонами, как лёгкими колёсами от «Жигулей». Погода была золотая. И гончая Бориса, очень ласковая с людьми и неутомимо злая на охоте, вертелась и повизгивала в предчувствии скорого свидания с лесом и зайцами. Паша на охоту в этот раз не собирался. Он рано женился, и его подпирали малые дети.

– Вот и всё, – сделав последнюю затяжку, – сказал Паша. – Сейчас батины военпреды с Сормова приедут, и батя подойдёт. Можно укладываться. Ружьё у тебя здесь? А то моё возьми.

– Всё у меня здесь. Даже фляжка наполнена.

– Тогда собран полностью.

Заскрипела тяжёлая калитка, и вошли два капитана второго ранга, не в форме моряка, конечно. Но мы знали, что они капитаны. Оба в сапогах, плащах – накидках и с рюкзаками, из которых торчали ружейные чехлы.

– Грузиться можно? – закричал черноволосый Никола.

– Едва доволок, – сказал его коллега Аркаша, сбрасывая рюкзак в машину. – Этот чёрт кричит без остановки, «грузи, грузи». А я уже на плечо поднять не могу.

– А ты как думаешь три ночи на улице прожить? – сказал Николай.

– Костёр разведём, – сказал Аркадий. – А Борис где?

– Борис на месте, – сказал Борис из раскрытой калитки. – Время в обрез. Через пять минут выезжаем. Пань, открывай ворота и выгоняй. Водку все запасли? Кто не запас, наливать не будем.

– По дороге магазинов…, – протянул Аркадий. – Доберем всего, о чём позабыли.

– В дороге и проверим у кого что. Последняя остановка в Ковернино.3535
  Ковернино – районный центр на севере области. За ним Костромские леса.


[Закрыть] Там должны быть в четыре вечера, – сказал Борис, усаживаясь на место водителя.

Ласковая собачка Лада забралась в машину, не дожидаясь приглашения. Собака Лада была из хорошей собачьей семьи. Её мать была известна широкому кругу охотников и сгинула в лесу. И как размышлял Борис над её пропажей, что увлеклась собачка, и забежала в волчьи урочища.

С семьёй охотников Сугробин познакомился через Воскобойникова, который в день Красной армии припёрся к нему домой вместе с Пашей. И восторженно поддатый, восхищался мощью приятеля, который как бульдозер, продвинул автобусную беспорядочную толпу, и они протиснулись в переполненный автобус. Потом Леонид по случаю зашёл в Пашкин дедовский дом, стоявший на берегу отрога Ковалихинского оврага. Разговорились и незаметно подружились в общих работах по восстановления редкой тогда машины – вездехода, оказавшейся в частных руках. «Хорошие люди должны держаться кучкой», – не раз приговаривал Суматохин по случаю и без случая. Они и держались, совершенно не думая, что они хорошие. Держались и выживали в нередкие полосы черноты, когда казалось, что всё кончено. Они не ставили перед собой задач исправления официальной линии властей, не воевали на партийных и профсоюзных форумах. Но не поддавались и пропаганде, широко внедрявшей в общество давно уже не соответствующие научному социализму догмы и обязаловки.

Николай сидел рядом с Борисом, Аркадий, Леонид и собака сзади.

– На выезде из Сормова нас на мотоцикле ещё один поджидает, – сказал Николай. – Наш человек, с завода. И собака с ним.

Мотоцикл с коляской стоял на условленном месте. Высокий, лет сорока, мужик попросил взять в машину собаку.

– Ладно, – сказал Борис. – И пёс пробрался назад. Сразу стало тесновато. А кобель, унюхав сучку, полез к ней по своим кобелиным делам. Лада рыкнула и куснула кобеля за морду. Тот отодвинулся, но не обиделся и снова полез.

– Вот ведь, – засмеялся Никола. – Его кусают, а он внимания не обращает. Вот поэтому собачьи кобели и добиваются успеха. А человеческих кобелей куснут игриво, а они сразу в бега. Так и остаются с носом.

– Давно это понял? – спросил Борис.

– Как только моряком стал. Моряки не отступают.

Машина бежала резво. Время ещё резвее. В Ковернино остановились возле чайной. Никола предложил остограмиться перед въездом в лес. Водители отказались, чтобы не рисковать перед местным ГАИ. На троих взяли бутылку и по толстой котлете с жареным картофелем. Полдня в хлопотах по подготовке машины и неблизкий путь притомили. Леонид выпил водку, съел вкусную котлету и ему стало хорошо. Захотелось прилечь, подремать.

– Здесь должен быть дом крестьянина, – сказал он. – Может, в лес не поедем, заночуем. Кормят вкусно.

– Не баламуть, – одёрнул его Николай. – Моряки не отступают. Сказано в лес, значит в лес. Проедем километров двадцать и в кусты. Палатку поставим. Охотниками на привале будем, как в кино.

Двадцать километров по спидометру прошли в темноте по совершенно раздолбанной колее. На двадцать первом километре фары высветили просеку. Борис свернул, проехал ещё пять километров, уперся в завал, остановился и выключил мотор.

– Всё! Встали. Утром разбираться будем.

Утро было похмельное. «Особенности национальной охоты» снятые на киноплёнку спустя четверть века, снимались не с чистого листа. Когда собирались на охоту на два выходных дня, Сугробин от такой охоты отказывался. Охоты не получалось. Приезжали на место, выпивали. Утром опохмелялись, стреляли по бутылкам и возвращались. «Пять полных дней, и точка, – говорил он. – Первый день пьём. Второй день возвращаем себя к жизни. Третий и четвёртый день охотимся и на пятый возвращаемся здоровые, отдохнувшие, с добычей».

Место стоянки, которое выбрал случай, оказалось со всех сторон удобное. Небольшая поляна, окружённая вековыми соснами, за стволами которых белели многочисленные молодые берёзы. Бурелом на дороге, обеспечил добротное сухое топливо. Под свет фар охотники поставили две палатки. Под дно палаток положили плотный слой пихтового лапника.

– Не жалейте лапник, – сказал Борис. – Земля холодная

От аккумулятора провели в палатки провода и организовали освещение. Время было тёмное, но раннее. На костре в котлах быстро закипела похлёбка с тушёнкой и чай. На плотной фанере, выполнявшей в машине ровный пол, организовался жёсткий стол. И в неторопливой беседе охотники засиделись заполночь. И не каждый утром вспомнил, как укладывался спать.

Капитаны, друзья Бориса Шуранова, дослуживали последний год в должности военпредов на Сормовском заводе. Нахватали за время службы немало рентгенов, и подолгу лечились в военном госпитале. После ухода на пенсию Николай на следующий год заступил егерем на охотничей заимке от Сормовского завода, на берегу Керженца3636
  Керженец – историческая река в Нижегородской губернии, приток Волги. От её имени в России появились кержаки. Вблизи её среднего течения находится озеро Светлояр, в котором утонул град Китеж.


[Закрыть]. Аркадий отсиживался дома. Николай всё время задирал Аркадия, подшучивал. Тот также обижался шутливо ненадолго. С ними было просто и весело. К сожалению, прожили оба капитана на пенсии недолго.

Собаки, не дождавшись подъёма охотников, долизали вечернюю еду и скрылись в лесу. Когда Леонид вылез из спального мешка, с трудом разминая затёкшие мышцы, вдалеке послышались звуки собачьего гона. «Ав, ав, ав», – глухо и редко подавал голос кобель. «У… у… у..,» – не выговаривая, визжала самочка. Собаки приближались к стоянке. Но заяц круто повернул в сторону, и лай удалился за ним.

– Надо выйти на тропу, стрельнуть. А то измочалятся впустую наши гончары, – сказал сормович-мотоциклист. – Пойду, встречу.

– Я не могу, – хрипнул Николай, выползая на четвереньках из палатки. Осмотрелся, увидел Леонида. – А ты, боженька, уже гуляешь. Достань пузырёк, и омой мою душу. Ничего не вижу, ничего не слышу.

– Думаешь, душа твоя примет, – усомнился Сугробин, которого Николай окрестил «боженькой» в день их знакомства в усадьбе на берегу Ковалихинского оврага. Но пошёл к машине. На волю вышли из палатки Борис и Аркадий. Сормович вскинул на плечо ружьё и ушёл спасать собак, которые, задыхаясь, пошли за зайцем по второму кругу. Борис присел у костра, ещё дымившегося с ночи тонкой струйкой и начал раздувать пламя.

– За смертью тебя только посылать, боженька, – ворчал Никола, усевшись возле костра на обрубок сосны. – Наливай. Всем наливай и себя не забудь. – Взял налитый стакан. Подумал и спросил, – Душа, примешь? Не сердись, душенька. Лучше отодвинься, а то обрызгаю. – И проглотил, сморщившись, одним духом.

Охотники выпили, – закусывая лещём в томатном соусе. Вдалеке послышался выстрел, затем второй.

– Настоящий охотник уже с добычей, а вы, командиры – алкаши, ружьё в руки взять неспособны, – высказался Борис. Подумал и добавил, – надо повторить по стопочке, не прожигает что-то.

Повторили. На стоянку прибежали собаки. Усталые и довольные. За ними появился охотник с убитым зайцем в руках. Собаки подбежали к нему.

– Сейчас, сейчас, – успокаивал он собак. – Нож не взял, – пояснил он, отрезая по лапе собакам. Получив заслуженную добычу, собаки довольные улеглись и грызли хрящи вместе с пухом.

– С полем! – поприветствовал его Борис. – Держи стакан. Надо отметить такое дело.

К полудню пробилось солнце и осветило поляну. Допив припасы и пообедав вновь сваренным густым макаронным супом, охотники сладко спали. Борис сидел в машине, упав головой на руль, Аркадий лежал в палатке, а Николай с Леонидом, расстелив спальники на полянке, лежали рядком, поворачиваясь захолодевшими боками к солнцу. Вечером пили крепкий чай и рассказывали байки.

С утра, едва забрезжил рассвет, началась охота. Леонид считал псовую охоту на зайцев по чернотропу лучшей из охот. Лучшей, когда собак не менее двух. В заячьем лесу собаки быстро находят и поднимают зайца, и начинается. Лада лаяла непрерывным звонким голосом. Кобель трубил густым басом. Остывшие за ночь деревья резонировали. Берёзки трепыхали оставшимися листочками, и в воздухе стоял звон. Когда охотников много, заяц попадает под выстрел быстро. И собаки, обглодав положенную по охотничьим законам, лапу, снова срывались на поиск, и снова раздавался азартный лай собак. К середине дня все притомились. Охота была удачна. Каждый нёс привязанного на спине зайца, а сормович и Борис по два. На опушке поля, где когда-то стояла немаленькая деревня, с берёзы сорвался тетерев. Николай и сормович выстрелили одновременно, и расспорились о том, кто попал. Аркадий вынул монету и предложил жребий. На том и порешили. По лесу на просеках метров через триста на всём обозримом пространстве и дальше большими кучами лежали гранулы поваренной соли, диаметром миллиметров семьдесят. Работали геологи, определяя площади и толщину залегаемых пластов. Под землёй лежали неисчислимые миллионы тонн поваренной соли. И сейчас лежат, составляя крупнейшее месторождение России для потомков. Потом Леонид прочёл в местной прессе, что существует проект по доставке соли главному потребителю в город химиков Дзержинск. Предполагалось соль разжижать и гнать рассол по трубам. И это будет дешевле, чем доставлять соль с озёр Эльтон и Баскунчак. Но дело не дошло до реализации, и месторождение осталось для будущего. Для подтверждения факта Леонид положил парочку гранул в рюкзак.

Усталые собаки дружно легли отдыхать. Николай с Аркадием занялись варкой супа из тетерева.

– Мне домой ничего не надо, – сказал Леонид. – Поэтому я приготовлю своего зайца на вертеле. Мне русачок весьма крупный попался Перец, лук и уксус у меня есть. Немного подмаринуется до вечера и закусим, как белые люди. Никто не против? Все были не против.

– Шкурку я заберу, – сказал сормович. – Но за это сам её и сниму.

– Нет вопросов у матросов, – сказал Сугробин, закуривая. – А у наших капитанов всегда два иль три вопроса.

– И откуда ты, боженька, всё это знаешь? – лениво поинтересовался Николай.

На следующий год охотничей экспедиции было посвящено три недели летнего отпуска. Борис и Павел Шурановы, жена Бориса и Пашкина мама Ирина Шуранова; друг Паши и, внук народного комиссара в Туркестане Розанова, Николай и Леонид Сугробин составили боевой коллектив. В машине заменили брезент на жесткий кузов, для чего сделали лёгкий каркас из деревянных планок, обтянули стеклотканью и пропитали её эпоксидной смолой. После зачистки и окраски всё выглядело снаружи очень солидно, по заводскому. Внутри кузов утеплили пенопластом. Задняя дверь обеспечивала удобство загрузки и посадки. Рундуки с двух сторон позволяли спрятать мелкий груз, были одновременно сиденьями для четырёх человек и спальными местами для двоих. Поставленный дополнительный топливный бак и трёхходовой кран увеличивали пробег автомобиля без заправки до семисот километров. Пять человек и собака Лада – полный состав экспедиции, легко разместились в автомобиле. На раньше уместилась на крыше трёхместная резиновая лодка. Ещё большие возможности для экспедиций мог бы создать прицеп. Но прицепы тогда можно было увидеть только в кино. Была ещё только середина семидесятых. И такой агрегат и без прицепа вызывал жгучую зависть у любителей таёжных путешествий с удобствами.

В знакомом Сугробину Воротынце переправились на другой берег Волги и по неведомым дорожкам отправились по левому берегу, приглядывая красивые и удобные места для длительной рыбалки, охоты и всестороннего отдыха. До неведомого ещё места стоянки при форсировании, как показалось, обыкновенной большой лужи, круто сели. Борис, сидевший за рулём, включил второй ведущий мост. Никаких сдвигов. Колёса сначала крутились, а затем погрузившись глубже, заклинили и мотор заглох.

– Доставай, Пань, основную верёвку, лопату, топор, – обратился Борис к сыну. – И все выползайте. Будем аварийный рывок делать.

То, что они тогда сделали, Сугробин никогда не видел и не слышал. В двадцати метрах от машины стояла сосна. Борис накинул петлю на крюк переднего бампера, кинул второй конец на сухое место всем троим мужикам, стоявшим и смотревшим.

– Обвёртывайте верёвку вокруг ствола на высоте груди и натягивайте как струну. А теперь вставайте с одной стороны каната и все вместе со всей силой ударяйте грудью по канату. Пошли.

От первого удара было видно, как машина дёрнулась. Ещё рывок, ещё! Верёвка ослабла на полметра.

– Перевязывайте снова в струну, – крикнул Борис из кабины. – Пошла милая.

Ещё две перевязки и передние колёса оказались на твёрдом сухом грунте. Мотор со всеми своими лошадиными силами рявкнул, и машина выбралась из засосавшей лужи. Потребовалось всего тридцать минут.

– Это давно известный способ. Но им редко пользуются. Обычно идут за трактором, – пояснил Борис своим коллегам, задумчиво смолящим сигареты.

– Не знаю, буду ли пользоваться, но обучился очень для себя новому и поучительному, – сказал Сугробин. – За науку с меня причитается.

– Согласен, – сказал Борис. – Очень жаль, что мало людей понимают, что за науку надо платить.

Остановились километрах в десяти от устья реки Суры. Сура впадала в Волгу с другой стороны. Высокие правые берега Суры и Волги образовали гору. И городок Васильсурск, разместившийся на ней, высвечивался в лучах заходящего солнца неприступной крепостью. Место напоминало соединение Волги и Оки в Нижнем Новгороде. Только кремля не было. Левый берег Волги был низким, заливным на многие километры, заросший смешанными лесами, скрывавшими бесчисленными озёра и ещё более бесчисленные болота. Базовый лагерь организовался между длинным заливным озером до сотни метров шириной и бывшим островом на Волге. Остров стал полуостровом, так как протоку в нескольких километрах выше по течению замусорило, заилило и застило прибрежным ивняком. За бывшим островом текла Волга в километре от лагеря. И плыли по ней белые теплоходы. С теплоходов звучала музыка и в бинокль было хорошо видно счастливых путешественников без забот.

Прекрасна река Волга. Нижегородцы отдыхали на Волге от Чкаловска до Васильсурска. Отдыхали, когда не было баз отдыха. Отдыхали, когда баз было мало. Отдыхали и тогда, когда баз стало достаточно. Всё было просто. Выбирала компания или группа или пара место, ставила палатку, забрасывала удочки и кайфовала. Бандитов и всякой мрази почему-то не было. И можно было без боязни жить вдвоём или с детьми, наслаждаясь свободой, гордясь добычей, чувствуя себя добытчиком, защитником и вообще мужчиной.

Всё стало уходить с начала непонятной перестройки. И окончательно ушло после падения Советского Союза. Появляться на реке без подготовленной защиты стало не позволительно. Пропадёшь, и искать никто не будет. Берега всё больше и больше становятся собственностью и огораживаются. И скоро в лес за грибами будет выехать невозможно. Частная собственность наложит лапу на всё и оставит остальным свободу не быть нигде, не быть никем, не быть ничем. Даже уход из этого мира стал таким накладным, что беднякам, а их как-никак девяносто процентов, приходится с рождения откладывать деньги на мало-мальски приличные похороны без попа и оркестра. А у капитализма кризисы, дефолты в арсенале средств на облапошивание непонятно зачем размножающегося и живущего контингента тружеников, обрабатывающих и обслуживающих хапуг и государственный аппарат. И пропали все накопления на чёрный день! И снова приходится труженикам терпеть. Но как только общество подойдёт к границе, за которой цена терпения и жизни сравняется, снова настанет время, когда люди скажут, что терять им нечего, кроме своих цепей. И понеслось… Как это регулярно повторяется в мире и ничему никого не учит..

Почему хапужные люди этого не понимают? Заблуждение простаков, что не понимают. Для Сугробина всё было ясно с первых размышлений об устройстве мира, и выявления первых непонятностей строящегося социализма. Он знал, что хапужные люди не глупы и всё понимают. Но они знают, что жизнь коротка и надеются, что в срок их жизни месть униженных их не коснётся. И ещё хапуги, завоеватели, властители мира уверены, что земное существование и есть вся жизнь. И если земное наказание их не коснётся, то и беспокоится не о чем. И хапают, и хамят, и надругаются хапуги во всём мире. И законы всех государств, кроме социалистических, потворствуют им в этих безбожных делах.

Но как они плачут и каются, когда начинается народная война против них. Когда рушатся государства, горят нажитые неправедно поместья и дворцы, а самих властителей вешают на фонарях, расстреливают без суда и следствия, бросают живыми в шахты, топят и подрывают. Как хапуги начинают громко кричать тогда, что они не понимали, что творили и начинают вспоминать Бога и божеские заветы. И призывать восставших униженных к милости. Но пусть не смягчаются сердца мстителей, потому что отпущенный милосердным, хапуга вернётся и вырежет с твоей спины кожу на ремни для спутывания твоих рук. Не верьте хапугам, народы!

Новый российский порядок исторически определяет события в России в октябре 1917 года как насильственный захват власти, переворот, совершённый большевиками из Российской социал-демократической рабочей партии. (Меньшевики также состояли в РСДРП) И всё это правильно даже без упоминания о том, кем, на какие деньги, и для каких целей была создана эта партия тайными вождями правителей мира. (Экспроприатор Камо и жалкие рабочие ячейки с грошовыми зарплатами не могли собрать то количество средств, которые были нужны для организации партии, содержания руководства за рубежом, созыва и проведения съездов, выпуска газеты и создания тех же рабочих групп и содержания партийных нелегалов) Неправильно только одно. Россию сломали не только большевики, и направившие их сионистко – масонские организации из тайного мирового правительства. Россию сломала сама Россия.

С 1895 по 1917 год Россия находилась под абсолютной властью самого бездарного монарха из династии Романовых. Николай П настолько был непопулярен в народе, что в обычных разговорах назывался просто Николашкой, а после расстрела рабочих на Дворцовой площади ещё и Николаем кровавым. Поддерживала правителя разжиревшая церковь и глупая буржуазия с купечеством, состоящие из одних хапуг. И ещё более глупая интеллигенция, так и не определившаяся до сего времени и не знающая, что ей надо и в каком общественном устройстве она желает быть. А по всей территории империи безземельное крестьянство и замордованный пролетариат. И неспокойные окраины. На западе Финляндия, Прибалтика и Польша, желающие освободится от бездарного царизма, на юге разрастался самостийный украинский национализм, на Кавказе всегда было непросто. Возможно, что Средней Азии было безразлично. Её тысячалетиями завоёвывали то одни правители мира, то другие. Вот что собой представляла Российская империя при вступлении в ХХ век. И как следствие главенствования в государстве хапуг, сокрушительное поражение в войне с Японией, мятежное противостояние народа правительству в течении трёх лет после позорного мира с Японией. И неподготовленное вступление государства в первую мировую войну по глупым обязательствам, заключённым правительством тех же хапуг. Россия сломала сама себя, и боевым масонам – революционерам, организованным, талантливым и решительным была представлена уникальная возможность подобрать брошенную всеми власть. Их повелителям и не снилась такая удача.

Прошло семьдесят лет. И снова хапуги у власти и крестятся на виду у всех перед телекамерами, причисляют покрытых позором правителей к лику святых и разглагольствуют о падении нравственности. Ничему история хапуг не учит. И не надо верить их сладким речам, не надо допускать их до власти. И пусть хапуги думают и следят за хронометром. Время в ХХ1 веке периоды сокращает до минимума. Оружие становится портативным и способным к глобальному поражению.

 
«Я был богатым, как раджа.
А я был беден.
И на тот свет без багажа
Мы вместе едем!» (Редьярд Киплинг)
 

Плыли по реке Волга белые теплоходы. Тогда на реках и в лесах было всё для всех. Охотничий билет давал право охотиться и рыбачить на всей территории Советского Союза. И, прибывшая на Волгу, экспедиция поставила две палатки, надула резиновую лодку, построила очаг и приготовила праздничный вечер под названием «Вечер с приездом». Охотники рыбачили на озере и на реке. На охоту выезжали в лес и на болота за десять – пятнадцать километров. На столе всегда была дичь и рыба. По вечерам собирались у костра, слушали музыку, новости мировые и местные, делились своими мыслями, рассказывали о прошлом. Николай, внук народного комиссара, рассказывал о служебной поездке в Индию. Индия в России была интересна со времени путешествия туда Афанасия Никитина. И все внимательно слушали Николая не один вечер. Рассказывал Николай и про своего деда.

Его дед Розанов, отличился тем, что будучи студентом варшавского университета, прилюдно посикал на памятник императора. Его сослали в Ташкент. Там обиженный дворянин состыковался с местной ячейкой социал – демократов. В это же время подобрал заблудшую европейскую девчонку и женился на ней. Девчонка оказалась дочерью придворного парикмахера Николая П, повздорившая в пятнадцать лет с семьёй. И назло всем стихиям добралась до Ташкента, где вела бродячую жизнь и жестоко бедствовала. У них появилась дочь, а спустя десятилетия и внук комиссара. Как высокообразованного человека, большевики ввели Розанова в состав совета комиссаров и он как-то и чем-то руководил в Туркестанской республике. Судьба у комиссаров в период гражданской войны была завидной и опасной. Но его гибель способствовала внуку. Сугробин наяву убедился, что социалистическая страна своих героев не бросает. Николай закончил архитектурный факультет и, как внук народного комиссара, мог выбрать любое место работы. Он выбрал ленинградское предприятие и получил в Ленинграде квартиру. Сугробин постеснялся спросить Николая о пенсии, которую он или его мать могли получать. Его совершенно не волновали бюджетные деньги, но интересовало время и поколения, которым будут приплачивать.3737
  В эти годы трудностей в обычном снабжении стали появлятся различные магазины «Берёзка», «Торгмортранс» и др. для участников войны, работников тыла, чиновников и пр. Байка. Малоимущий гражданин обнаружил спецмагазин зашёл и пинтересовался – кому, что, и за какие деньги всё это продаётся.. «Всё, что угодно. Но только для участников Куликовской битвы.» «А что есть ещё живые?» «Не знаю, но приходят с удостоверениями, заверенными гербовой печатью».


[Закрыть]

Забот у Сугробина в это время не было. Перед женщинами отчитываться не требовалось. Он был здоров, и ещё молод. От непрерывного трёхнедельного общения с природой в кругу приятных ему людей, Сугробину было без скромности радостно. Ночной порой он смотрел на звёздное небо и сознавал, что это великолепие бесконечности создано творцом для взора его духа, такого же бесконечного во времени. И его краткий путь на земле, подверженный земными испытаниями, не должен быть отмечен обидами на творца за не свершившиеся земные мечты. Чем были наполнены его прошедшие годы? Он не чувствовал, что сделал какое—нибудь зло. Он не стремился стать властью. Ему нравилась его работа. Он любил женщин и хотел иметь детей. Не получилось! Ещё не вечер. И он полностью согласился с английским поэтом, стихотворение которого переписал в свою записную книжку давно, и уже ссылался на него, когда уезжал в дальние страны, но ещё не во всём с ним тогда соглашался. Вечером, когда все уже спали по палаткам, он сидел у костра и негромко декламировал —

 
Когда тебя женщина бросит, забудь,
Что верил её постоянству.
В другую влюбись. Или трогайся в путь.
Котомку на плечи. И странствуй.
 
 
Вздыхая, дойдёшь до синеющих гор.
Когда же достигнешь вершины.
Ты вздрогнешь, глазами окинув простор
И клёкот услышав орлиный.
 
 
Ты станешь свободен, как эти орлы.
И жизнь, начиная сначала.
Увидишь с большой и высокой скалы,
Что в жизни потеряно мало…
 

При чтении последних строчек из палатки вышел Борис. За ним вышла собака Лада.

– Что, Леонид, под звёздами снова новую жизнь начинаешь?

– Так, понимаешь, чистота такая на душе, что постоянно петь хочется. И как сказал поэт: «Счастлив тем, что целовал я женщин. Мял цветы, валялся на траве. Но вот звёрьё (Сугробин потрепал за голову подошедшую к нему собаку Ладу) как братьев наших меньших, я никогда не бил по голове».