Текст книги "Жизнь ни за что. Книга вторая"

Где-то на неприметном участке шоссе автобус вильнул на боковое ответвление и через сотню метров встал на КПП. Мичман со старшиной проверили документы и подняли шлагбаум. Ещё пятнадцать минут езды по извилистой шоссейке среди удивительного берёзового леса. Я поначалу и не подумал, что это берёзы.

– Какие удивительные сказочные деревья растут на Камчатке, – сказал я Василию. – Посмотри. Вокруг одного единственного дерева можно снимать все сказочные фильмы с лешими, русалками и бабами-ягами. Каждый сучок на полуметре длины изгибается в разные стороны пять раз.

– Никаких сказок. Всё в натуре, – сказал Вася. – Это ветра, дожди и снега до верхушек превращают обыкновенные берёзы в эту невероятность. Мне рассказывали, что такие рощи завораживают, и бывает, невозможно оторваться от удивительного зрелища. И новичков приходится уводить из такого леса за руки.

Роща промелькнула, и наш разговор прервался, потому что автобус выскочил на простор к широкой воде и г. Приморску. Наша эскадра исключительно плавающая, и штаб находился на одном из кораблей. Малые корабли водоизмещением в шесть тысяч тонн имеют пирс и стоят у берега. Чажма и Чумикан из-за малой глубины у пирса стоят на рейде на якорях.

Пирс расположен вдали от жилых кварталов на самом краю берега, с которого начинается сама бухта Крашенинникова. К нему по краю берега идёт шоссейка, над которой нависает скальный гребень. Поросший густым кустарником, гребень, поначалу высотой метров триста, к выходу на воду снижается до полусотни метров и упирается в воду голой скалой. 3а пирсом наших кораблей стоит глубоководный пирс для швартовки подводных лодок из мощнейшего камчатского соединения атомных субмарин. Его обозначает портальный кран. Здесь производится загрузка и выгрузка боевых ракет. И когда эти работы происходят, то на повороте шоссе к пирсу, и вдоль всего шоссе выставляется охрана. Тяжёлые грузовики тянут ракеты со складов для загрузки, и отвозят выгруженные не использованные за время боевых дежурств в акватории Тихого океана. Наши лодки в то время регулярно дежурили у берегов США с ядерными ракетами на борту. У каждой такой лодки два экипажа, которые посменно по полгода находятся на лодке, а другие полгода – офицеры в отпусках, рядовые на переподготовке. База лодок и жилой городок в глубине бухты с другой стороны. Невооружённым глазом видны белеющие многоэтажки и черные пятна субмарин.

Сейчас уже полночь. Мы улеглись в постели в отведённой нам каюте на корабле. Тихий океан, представленный бухтой Крашенинникова, мёртвой зыбью равномерно покачивает наше судно. Оно стоит кормой к причалу. Рядом с ним ещё два таких же. Тихоокеанская военно-морская океанографическая экспедиция. Всего в ОГЭ шесть судов, напичканных всевозможной радиоэлектронной аппаратурой.

Здесь нам придётся завтра начинать нашу работу. Всё для нас пока достаточно удачно. От коменданта в аэропорту прозвонились в часть, потом час езды на цивильном автобусе до бухты Крашенинникова и военного городка Приморска. Километр пешком по безлюдному шоссе вдоль берега, и нас встречает дежурный по соединению капитан второго ранга. «Молодцы!» – сказал дежурный по кораблю «Чукотка», куда нас расквартировали, весёлый капитан – лейтенант.– «Даже на вечерний чай успели». И пригласил нас в кают-компанию. Чай есть чай. Хлеб с маслом и бутылка молока. И хотя желание поесть после чая осталось, но в животе не урчит. После вечерней поверки нам предложили посмотреть фильм, прокручивавшийся узкоплёночным киноаппаратом в той же кают-компании, но мы, сославшись на трудную дорогу, убрались в каюту. Голос жизни требовал глубокого сна…

16 сентября.

Утром меня разбудила трель боцманской дудки, исполненная по громкому радио. По тому же радио голос вахтенного начальника объявил» « Команде подъём! Койки убрать! На зарядку. Форма одежды – брюки рабочие и тельняшки».

Я повернулся на другой бок и снова уснул. Но тот же голос вахтенного: «Команде на завтрак», поднял меня мгновенно. Вечернее желание поесть проснулось с удвоенной силой, да и опаздывать было неприлично. Вместе с последним пиканьем часов по радио, в кают – компанию входил командир и говорил: «Прошу к столу!» Все проходили и садились. Задерживающиеся офицеры спрашивали у капитана разрешения на вход. Тот снисходительно кивал. А вдруг не кивнёт? Василий также не терял времени и уже завязывал шнурки на ботинках, пока я ещё натягивал штаны. Небольшая мойка, и мы уже в коллективе ожидающих офицеров.

Работа началась встречей с командованием соединения на штабном корабле. Нас приняли начальник штаба Константин Трунин и зам. командира соединения по измерениям Владимир Литвинов. Оба капитаны первого ранга. Они были предупреждены из Москвы о создании нового поколения аппаратуры спецконтроля баллистических ракет, и о нашем прибытии. И предоставили нам всё, что могли представить. Только работайте.

К вечеру с гор подул шквальный ветер. В бухте побежали белые гребешки, корабли раскачивало бортовой качкой. Перегородки скрипели, высокие мачты кланялись друг другу, а ветер ревел в снастях не хуже, чем в кино. Вымпелы трепало с такой силой, что поступила команда их снять. И это в самой защищённой бухте. Такой ветер в открытом море кидал бы наш корабль как щепочку. К ночи появились серые низкие облака и заморосил дождь. Налюбовавшись непогодой на пирсе, мы с Василием вернулись на корабль, и молча курили в каюте.

«Кончать приборку!», – раздалась команда. В день на корабле три приборки: малая, большая и средняя; вечером корабль красят. И всё световое время матросы что-то делают. Наверное, так надо. Корабль через несколько дней уходит в дальний поход. А может всё проще. Моряк на корабле должен быть всё время занат.

«Команде руки мыть!». Это без пяти семь. «Пора и нам», – сказали мы друг другу, и пошли в кают-компанию. Сегодня со снабжением у нас стало лучше. Купили у зам. командира блок болгарских сигарет и сладко курим. А так сидели без ничего. Город Петропавловск мы объехали стороной, так как времени не хватало. Даже фрукты оставили в аэропорту. Гниют, наверное. Масса работы, и назначенное скорое отплытие эскадры в океан не давали нам расслабиться на внепланоый отдых, и расширение познания.

На кораблях мне всё нравилось. Как нравилось раньше и всегда. Вызывают приятную ностальгию названия. Каюта, рубка, трап, бак, ют, киль, клотик. А туалет надписью на медной табличке даже подтверждается, что он – гальюн. Очень много меди, и всё регулярно начищается, потому что матрос не должен быть без работы, а где её найти в ограниченной частичке материального мира.

Вечером пили кофе. Первый раз за путешествие, потому что напряжение в каютах «безопасное». Но голь на выдумку хитра. И потому кофе пьём, крепкий, свежий без сахара. Восхитительно.

– Хорошо бы коньяку, – сказал я мечтательно.

– Да, – сказал Василий, – полстакана и совершенно отдельно от кофе.

А Тихий океан тихонько шумит. На сороковых широтах начались шторма, как нам любезно разъяснили работающие с нами офицеры, интересуясь, пойдём ли мы с ними в поход. И сожалели, если нет, т.к. проектировщики по их мнению, обязательно должны познакомиться с условиями на деле, когда корабли не раскачивает тихая зыбь, а кидает так, что на ногах не стоишь, и волны перекатываются через верхнюю палубу. То, что должны мы знать, мы знали. Но выход в океан планировался у нас после установки нашей аппаратуры. А пока мы должны были оценить возможности, и наладить прямые связи с моряками и кораблестроителями. Открытый океан был для нас впереди. А как кидает во время шторма, мне было известно не по книгам.

17 сентября

«Приступить к устранению недостатков!» – приказал голос по радио. У нас недостаток есть. Не спим ночами. Да и как спать, если в два часа ночи по камчатскому времени в нашем Нижнем Новгороде только пять часов вечера. Наши коллеги только ещё закрывают рабочие кабинеты, выходят за проходные и раздумывают о кружечке прохладного пива с пивзавода «Волга». А мы должны спать. Наши организмы этого не понимают и не спят. Пьём кофе, чай и пытаемся в бесконечных спорах как-то разрешить миллион возникающих вопросов. Поговорить есть о чём. Иногда мы говорим по полчаса не останавливаясь, иногда замолкаем надолго. А потом то у одного, то у другого раздаётся возглас: «А если?»

18 сентября.

Какое-то ощущение потери времени. Кажется, что мы здесь очень давно, и где-то этот Горький.

«Очередной смене заступить на вахту!» И где-то по узким переходам и крутым трапам спешат матросы к своим постам, выходит из каюты очередной вахтенный начальник.

Погода сегодня серая. Залив и сопки в тумане. Чуть заметна тяжёлая туша субмарины, стоящей у соседнего пирса метрах в пятидесяти от нас на выгрузке боевых ракет после длительного дежурства в чужих водах. Сейчас в тумане она похожа на доисторическое морское чудище. Моросит мелкий дождь.

У нас сегодня дела в стольном городе Петропавловске. Все формальности на выезд и въезд на базу устроены, и мы выбираемся в городок к автобусу, идущему в аэропорт. Из нашего городка (а он весьма приличный) в Петропавловск можно попасть двумя дорогами: морем до морвокзала полтора часа или через Елизово, в котором аэропорт и наши испортившиеся фрукты. Мы поехали в аэропорт за фруктами. Перед цивильным шоссе стоит военное КПП, где документы проверяются в оба направления. А по шоссе путь или в Елизово, или на горячие озёра Паратунки.

Виноград подгнил только чуток, и потому мы везём его в институт вулканологии к вулканологу Валере, адресок которого получили при отъезде. Находим его дом, знакомимся с ним и его женой Надей. Передаём привет от его друзей, дарим виноград. Нас угощают чаем и бутербродами с красной икрой, и приглашают пойти на вулкан, где у них стационарный пункт наблюдения. Для этого надо несколько дней. Мы прикидываем, что можно выкроить, и договариваемся, что если сможем, то свяжемся и договоримся окончательно.

Город Петропавловск начинается, собственно, при выезде из Елизово и являет одну улицу, идущую до морского порта. На улице остановки: 40-й километр, тридцатый, двадцатый. И только километра за три до порта он разбегается несколькими кварталами и микрорайонами. А от морвокзала вдоль берега кварталы и шоссе уходят к рыбному порту и базе сторожевых кораблей, и дальше на открытый океан. (Для справки: бухта Авача настолько велика, а вход в неё настолько сравнительно мал, что приливы – отливы на открытом берегу Камчатки достигающие 10—12 метров, в бухте Крашенинникова едва достигают одного метра) Так что из Елизова мы едем, не высаживаясь, до морвокзала. Здесь центр. Здесь обком, почтамт, театр, универмаг, небольшой памятник Лаперузу и памятник обороне 1854 года.

Первый кол в землю будущего города был вбит русскими мореходами в 1740 году. Кол вбит там, где стоит морвокзал на берегу глубокой, уютной и тихой бухты, похожей на затон на большой реке. Высокая сопка, полуостровом, образующая своими склонами этот залив, защищала поселение от западных ветров. К 1854 году, когда в Авачинскую бухту прибыла искать военного счастья англо – французская эскадра, население местечка едва составляло пятьсот человек. Несколько десятков казаков для охраны государевых владений, охотники, промысловики. К непредвиденным обстоятельствам для врага оказалось военное русское судно, шлюп «Диана», который бросил якорь незадолго до появления вражеской эскадры. На судне была команда из восьмисот человек и пушки. Вражеские корабли не могли из-за этого войти в бухту и в упор расстреливать защитников и палили с рейда. Командир «Дианы» заполнил водой часть трюмов, наклонил корабль, и приподнятым бортом палил по кораблям противника через сопку. Французы и англичане делали несколько попыток высадить десант, но были отбиты казаками, моряками и добровольцами. История умалчивает, почему превосходящие во много раз англо – французские силы прекратили атаки. И, похоронив погибших на другом берегу Авачинской бухты, интервенты покинули Камчатку. После победы в Крыму, Англия и Франция могли отнять Камчатку, но всё продумав, отказались от лакомого куска, который не могли проглотить. И героизм её защитников вошёл в российскую историю.

В нашей социалистической школе и учебники географии, и истории неоднократно с большой обидой укоряли царизм за копеечную (14 миллионов рублей золотом) продажу Аляски США. Я никогда не рассматривал самодержавие, как что– то стоящее. Византийская роскошь и благополучие русских царей всегда строилось на крови русского народа. Российской империи никто не мешал осваивать восточные территории. И территории осваивались бывалыми людьми, купцами, беглыми крепостными. Государство не имело сил и средств на колонизацию востока в ХУШ веке. Фактически несколько сотен, никем не считанных и неизвестных правительству людей, осваивали Дальний восток, Камчатку, Чукотку и Америку на свой риск и страх. Они не могли противостоять освободившейся от колониальной зависимости Америки от Англии, ринувшейся захватывать территории от Атлантики до Тихого океана. Хищные янки просто отняли бы эту Аляску де – факто, как отняли огромные территории Техаса, Калифорнии и другие у Испании и Мексики. И никто бы в России и не пикнул. И правители оказались мудры, передав Америке права на Аляску. И избавили Россию от ненужной вражды и военных конфликтов на столетия.

Военный флот России пришёл на Тихий океан только в семидесятых годах Х1Х века, когда была подчинена Средняя Азия, и в головах императоров Александров зрела мысль о строительстве железной дороги до Тихого океана. В 1905 году на Камчатке проживало около тысячи человек. Россия не смогла отстоять свои владения в военном столкновении с Японией. И половина Сахалина со всей Курильской грядой отошли Японии. В 1917 в Петропавловске было пять тысяч населения. Как они могли защитить огромные территории? И надо отдать должное кормчему за надёжное закрепление этих земель за СССР и массовое заселение востока и севера. В 1945 Советский Союз после разгрома фашистской Японии вернул потерянные территории в 1905 году.

После переворота 1991 года новая власть сделала всё, чтобы уже ставшее коренным, население нашего востока стало покидать его. И становится непонятным, как в ХХ1 веке проданная ньюпатриотами Россия, будет защищать свои земли на востоке. Американцы дали 14 миллионов золотых рублей за Аляску. Сколько дадут нынешнему правительству китайцы за территорию от Байкала до Чукотки? И будет ли у китайцев желание чего-то давать, если можно будет просто взять?

А мне и Василию всё было и знакомо, и в диковинку. Всё окружающее нас на Камчатке было знакомо по книгам и учебникам географии. И восхитительно наяву, как сбывшаяся мечта. Вулканы Авача и Коряк в Елизове, Вилючинский в Приморске. Авачинская бухта как море и необычные корабли, увешанные антеннами различных видов как новогодняя ёлка игрушками. И военно-морской флаг на мачте. Корабельная жизнь по командам громкого радио. По бухте плавают тюлени и подводные ядерные лодки.

Приморск5959
  Сейчвас г. Вилючинск.


[Закрыть]городок достаточный. Есть даже дом офицеров и гражданская власть. В магазине Приморска я купил замечательный чисто шерстяной спортивный костюм синего цвета. Кофта была с воротничком, украшенным белой полоской и красными звёздами на плечах по белому фону. Брюки были украшены красно – белыми лампасами. Этот костюм был со мной во всех морских экспедициях, и я очень смотрелся в нём при пробежках по шкафуту.

Стольный град Петропавловск в его центральной части мы обошли весь пешком. К сожалению, планировка и архитектура города примитивна и не компактна. Город, фактически являясь городом одной улицы с малообустроенными ответлениями, не смотрится, как единое целое. А архитектура как везде – те же панельные пятиэтажки, те же довоенные трущобы в припортовых посёлках и закутках. От морвокзала повыше в гору в направлении Елизова центральная гостиница, кинотеатр. Морвокзал – большой неуклюжий серый короб, очень неуютный и неприветливый. У пирса при нашем посещении города стоял лайнер «Советский Союз», ходивший регулярно по экспрессной линии Петропавловск– Камчатский – Владивосток. «Неплохо бы прокатиться до Владивостока. Пусть это займёт пять суток, но намного лучше, чем самолёт с пересадкой в Хабаровске», – сказал я, но поддержки у Василия не получил

В порту сухие доки и на сопке телецентр с мачтой. Не в пример белым южным приморским городам здесь преобладает серый, даже грязно серый цвет бетона. Восприятию серости способствовал и дождь. Не смотрелся город, построенный кое-как без плана рабочими, рыбаками и военными. И с моря город не смотрится: всё неуклюже, и как бы временно. Только ночью со стороны бухты Крашенинникова Петропавловск своими огнями, рассыпанными гирляндами улиц на разной высоте, привлекает нестройной необычностью. Население здесь всегда чувствовало себя временным. Это наложило вековой отпечаток. А в остальном, всё как везде (не считая рыбных магазинов). И если бы не знать где ты, то по товарам в универмаге определить было бы невозможно, в какой части Советского Союза ты находишься. Как и везде, одни и те же товары: брюки из Ленинграда, пальто из Москвы, безделушки из Вологды. Обувь всероссийская, и люди европейские. И лишь в магазине «Океан» можно было бы спросить, а что это за город, потому что прилавки были заполнены рыбой во всех её проявлениях. Рыба свежая, соленая, вяленая, копчёная, жареная и тушёная. Полуфабрикаты из рыбы и морепродуктов, крабы отварные мороженые, кета и чавыча, миноги и креветки, гребешки и мидии. Не было только икры в развес, но нам сказали, что бывает в путину. Всё это было так невероятно – непривычно для жителей центральной России, оставленной плановым хозяйством без всякой рыбы. Вся центральная Россия, Урал и Сибирь до Байкала уже давно не знала, что такое горбуша, кета, кальмары и прочие рыбные обыкновенности. И сознание наше подверглось шоку.

В городе первым делом мы позавтракали в буфете первого попавшегося гастронома красной рыбой в кляре и жареными кальмарами, А затем набили свои походные сумки всем ассортиментом вяленой, жареной, солёной, копчёной и прочей рыбы хоть понемногу, но во всех вариантах. И как говорится, «на все деньги». К рыбе добавили, что полагается, и вернулись на корабль с тёплыми впечатлениями от города. Обратно возвратились на катере, пройдя половину Авачинской бухты за полтора часа. Скучный вид стольного города не опечалил. Устроится в ХХ1 веке, решили мы. Край этот необычен, богат. Население земли растёт в геометрической прогрессии, и ни одного клочка суши не останется без внимания.

На корабле был банный день. Флот есть флот и корабль – не армейская гостиница. Здесь с гостями делятся всем, что есть. А при наших покупках, банный день был не просто праздником с финской парной, а праздником с большой буквы. Компания у нас была дружная: ты да я, да мы с тобой. После бани и творческого ужина Вася лег в постель с книгой, а я достал блокнот и написал, гордый тем, что я на Камчатке:

 
Передо мной вулкан Авача
За мною Тихий океан
И я стою, смеясь, и плача
Не трезв. Но всё же и не пьян
 

19 сентября.

«Ютового на ют».

Сразу в голове застучали слова песни из детства. «…и вышли из кают, на палубу, на ют четырнадцать английских моряков… с какой-то „Жанетты“, которая поправляла такелаж в Кейптаунском». И я проснулся, Проснулся после банного вечера, и прекрасного дополнительного ужина под великолепную семи наименований рыбу. Василий ещё спал. Я открыл иллюминатор и оглядел видимые окрестности. Яркое солнце, лёгкие высокие облака. Так спокойно и ясно, как будто ещё вчера вечером ни тумана не было, ни дождя. Только вершины главного хребта сияли белизной свежевыпавшего снега, и этим напоминали о вчерашней непогоде.

Сегодня выходной день и у нас по плану Паратунка. Паратунка – это речка, которая впадает в Авачинскую бухту между Приморском и Петропавловском, и в долине которой бегут и кипят горячие источники и горячие озёра. На этих подземных источниках расположились базы отдыха. Оздоровительные источники переполнены родоном. Термальные воды выходят из пол земли и напоминают постоянно (вулканы изредка), что внутри камчатской земли котёл, а поверхность земли просто неплотно прикрытая крышка, за которой надо внимательно следить. Но люди безрассудны, и участь Помпеи совершенно не тревожит их. Термальные источники пробиваются открыто ещё в долине Гейзеров. Но она далеко, а Паратунка рядом. Мы не могли пропустить Паратунку. Озёра были всего в 30 километрах. Всего 30-ть, но однако… Камчатка вам не Европа, где 30 км просто тьфу! Автобус три раза в день. Длинные ожидания и сплошные колдобины попортили поездку. Да и ничем эта поездка не обогатила. Как и принято у нас, доступное озеро не устроено, вода не сливается, грязная и мы в неё после бани не полезли. А в чистое озеро, где военный санаторий, нас, как обычных смертных, не пустили. И правильно сделали: много нас таких, на всех чистоты и уюта не хватит, и задумываться властям не надо. На термальных водах хозяйственники построили парники. Знергия бесплатная, но огурцы сверхдорогие.

Офицеров в выходной день на корабле, кроме вахтенных, нет. Все в увольнении. В кают – компании накрыт только командирский стол и ещё один. Капитан 1 ранга, похожий на добродушного доктора из сельской больницы, с седенькой бородкой клинышком и бакенбардами, но только без пенсне, входит по последнему гудку радиочасов и говорит собравшимся, но не сидящим за столами офицерам: «Прошу к столу». Обеды проходят в тишине, если командир не задаёт вопросов.

Офицеры молчаливые, и вообще, куда-то сразу исчезают. Наверху никогда никого не видно. Даже вахтенные не показываются. На юте стоит вахтенный матрос перед трапом и всё! Может, им приказали с нами не общаться во избежание возможных недоразумений. В простое не любопытство не верится.

Я задумался о командире. Скучно ему одному, и поговорить не с кем. Один, всегда один. Друзья, конечно, есть, но где-то далеко. А здесь одни подчинённые. И говорю Василию: « А что, если подойти к командиру. Мы же самые подходящие люди, чтобы его развлечь. Откроет он свой сейф, достанет гостевой коньяк, и потечёт беседа до поздних петухов…» Но Василий второй день думает о четвёртой рабочей частоте, и его отвлекает только вяленый морской окунь. «Не можно, – бурчит он и добавляет, – там у нас в шкапчике есть, давай плесни по маленькой».

20 сентября

«Общий сбор! Корабль к бою!»

Такая команда была дана сразу после обеда. А в разгар поедания очень вкусных тефтелей прилетели вертолёты. Василий ринулся наверх, не прожевав тефтель, на вертолётную палубу. Я тефтель прожевал и запил компотом. Вертолёты мы ждали три дня. Они не прилетали, время уходило И мы уже намеревались посетить вертолётную часть на флотском автомобиле. Но вертолёты, наконец, пришли, и торопиться было не к чему. Когда я вышел на палубу, механики крепили машины штормовыми тросами, и чехлили винты. Роман успел набить шишку о редуктор, но выглядывал из кабины счастливый, крича: «А места здесь, Лёня, места навалом». Нас круто беспокоило пространство в вертолете КА-25, потому что руководители мечтали принимать информацию сразу по четырём частотам, а наша «микроэлектронная» аппаратура на четыре частоты весила тонну и занимала объём в два кубометра. Аппаратура приёмная на четыре частоты в вертолёте разместилась, но четыре передатчика на ракеты так никогда и не поставились. И вертолёты несли только половинный объём аппаратуры.

Вчера вечером я вынул карты и научил Василия раскладывать «бабушкин» пасьянс, единственный, который умел раскладывать сам. Увлёкшись, хохотали от души и перезагадывали на корабль, на вертолёт, на вулкан и Владивосток, на брюнеток, шатенок, блондинок. Почему-то пропустили рыжих. Ко мне блондинки отнеслись приветливо, шатенки улыбнулись, а брюнетки отвернулись.

– У тебя девушка какого цвета, – спросил Вася.– Я запомнил, что она красивая, а какого цвета – не рассмотрел.

– Девушки нынче бывают любого цвета, – ответил я. – Мы предполагаем соединиться через ЗАГС. Вот тогда и разберусь, что в ней настоящее.

Пришёл уборщик, увидел карты на столе и сказал: «Ну и ну! Даже удивительно – карты на военном корабле». Мы засмущались и карты убрали. Но это было вчера. А сегодня механики тщательно чехлили винтокрылые машины, водолазы осматривали винты у кораблей и мы, перебегая с корабля на корабль, торопливо снимали эскизы, и планировали в пространстве размещение аппаратуры. Приказ покинуть базу выполнялся. На пирсе кучкой стояли командиры кораблей вместе с командиром соединения адмиралом Энгельсом Красновым и начальником штаба Константином Труниным. Мы подошли поздороваться.

– Не хотите с нами поплавать в южных морях. Мы ненадолго, месяца на два, – сказал адмирал.

– Вместо курорта, – засмеялся начальник штаба. – Бассейны, как видели, на всех кораблях. Загорите, окрепнете и всё заэскизируете до последнего сантиметра.

– Очень было бы замечательно. Но мы не предполагали такую возможность.

На кораблях снимались швартовочные тросы и выбирались якоря. И они один за другим выходили на рейд. С рейда при прозрачной солнечной осенней погоде наконец-то открылась во всей красе знаменитая бухта. Далеко на горизонте виднелись «Три брата»6060
  Три брата, три скалы – примечательность Авчинской бухты, как по заказу поставлены природой посредине пролива, соединяющего океан с бухтой


[Закрыть], за ними туманился Тихий океан. Открытый океан без всяких берегов до самой Америки и Северной и Южной. Слева зеленели и желтели сопки, едва различимые кварталы города сбегали с холмов к морю, а за ними, наполовину покрытые снегом сияли первозданной чистотой величественные Авача и Коряк, упирая свои островерхие головы в бесконечную голубизну неба. А над кораблями кружились чайки. Когда стемнело, громады вулканов продолжали грозно блестеть в ночи и на шеях у них золотыми гирляндами висел город.

21 сентября.

«По местам стоять! С якорей сниматься!»

Меняем рейд. Вечер. Мы, пожалуй, выяснили всё, что можно было выяснить на базе. Завтра надо просить бот и обходить корабли для подписания отъездных документов. Стало скучно. Офицеры рванули по домам. Нам в посёлке делать нечего.