Текст книги "Кошка с Собакой 2"

– Может, у него есть какие-то хобби? Увлекается же он чем-нибудь?

Я кивнул:

– Это есть. Рыбалка, бильярд…

– Ещё что-нибудь?

Мне стало неудобно. Вроде как Вовка мой лучший друг, а в душу я ему никогда не лез. Хотя может потому и дружим, что не лез? Странное это дело, мужская дружба… С женской понятно всё, а вот у нас…

– И всё? – вырвала меня из размышлений Татьяна.

– Вроде как всё.

– Не густо.

– Извините. Плохой я помощник. Женился он недавно… Года два как… Может, это поможет?

Мне вдруг захотелось выпить. Но не из-за Вовкиного подарка, а из-за того, что я стал краснеть, глядя на Татьяну. Это стало для меня полной неожиданностью. Зря я всё-таки ей позвонил… Не послушал умных людей!

– Он человек основательный?

– В полной мере. В армии служил…

– Люди основательные и подарки любят соответствующие… – Таня начала рассказ про психотипы людей, про статусность, ещё про что-то такое… В её речи мелькали названия дорогих брендов: патек филлип, хьюго босс… Таня говорила о них, как о мороженом за семь копеек. Про то, что трудно иногда понять, что на самом деле может заинтересовать человека, про неожиданные тайные желания…

А я смотрел на неё и понимал, что моё неожиданное тайное желание – это она. Сколько там длилась её лекция, не знаю. Отключился совсем. Потерял голову, а точнее добровольно склонил её на плаху. Руби – не хочу. Я понял, что надо бежать. И чем быстрее, тем лучше для меня. Да и Таня как раз закончила своё выступление.

– Наверное, Татьяна, зря я вас потревожил. Надо было мне подготовиться, неудобно вышло всё… Время только у вас украл.

– Что вы! Это же я у вас украла время!

– Когда? – не понял я.

– Я же в вас врезалась!

– А я и забыл уже…

– Давайте завтра опять встретимся? Вы подумаете хорошенько, и я уже что-то смогу вам предложить в качестве идей.

– Да, давайте встретимся завтра. Утро вечера мудренее, вечер-ночь, сутки прочь… – я забормотал какую-то ерунду, путаясь в словах и глядя в пол.

Кое-как помог Тане облачиться в пальто и чуть не споткнулся, пока провожал её до дверей.

Когда она ушла, сел в кресло и сидел так минут пятнадцать.

Что это такое было со мной? Как ошпарило кипятком. Понятно, что и выпить нельзя, но жжёт и не даёт покоя. Ох Вован, Вован… Втравил ты меня в историю с тремя неизвестными.

6

Смотреть на мир через призму собственного несовершенства рано или поздно становится утомительно. Перебираешь в голове свои взлёты и падения, удачи и провалы. Потом начинаешь винить всех вокруг и одновременно жалеть себя. Потом грозишь этому миру и посылаешь его ко всем чертям, а потом машешь на всё рукой и наливаешь рюмку.

Когда вот так накатывает – надо отвлечься. Я всегда или размышляю о том, о чём в обычной ситуации даже не подумаю, или завожу умный разговор, что тоже для меня редкость. Для размышлений нужны знания, а для разговора – собеседник. Знаний достаточно и отрывочных, а вот собеседник должен быть умным.

Как-то, на заре туманной юности, когда слово стройотряд не было пустым звуком, нас, молодых студентов, отправили на забытый Богом приток Ангары помогать «стройке коммунизма». Прибыв на место, нас определили в разбитый барак и старший, долговязый и тёмный от загара и свежего воздуха, субъект, махнув рукой вдаль сказал:

– Сейчас пиздуйте за матрасами и одеялами. Там, у реки, домик коменданта, у него получите. Скажете, что в бригаду к Татарченко.

И мы попиздовали… Три городских парня, для которых окружающая действительность настолько диссонировала с привычным нам доселе миром, что в пору было запить, чем мы, к слову сказать, впоследствии с выше упомянутым Татарченко и занимались до самого окончания нашего трудового десанта. Но перед тем как двинуть на поиски коменданта, мы предусмотрительно заглянули в барак и увидели унылые ряды панцирных кроватей. Руководствуясь принципом наименьшего зла, выбрали себе места. Металлическая проволока, из которой были сплетены лежаки, торчала во все стороны. Для приведения кровати в порядок был необходим какой-нибудь инструмент. Инструмента у нас, ясное дело, не было, и мы побрели по разъезженной песчаной дороге, по которой туда-сюда сновали Уралы и Магирусы, в надежде найти помимо одеял и матрасов хоть какие-нибудь плоскогубцы.

Зашли в первое строение, попавшееся на пути. Это оказалась курилка, в которой молча сидели как будто вырезанные из старого дерева, морщинистые мужики в засаленных ватниках и тряпичных подшлемниках. Жёлтые каски висели на гвоздях вдоль стены.

– Всем привет, – бодро поздоровался один из нас.

Остальные тоже забормотали приветственные слова.

– О, молодёжь… – отреагировал кто-то из клубов табачного дыма.

– Мужики, нет плоскогубцев? – спросил я.

Повисла долгая пауза. Я не знал, что делать – повторить вопрос или просто уходить не солоно хлебавши. Наконец, когда я уже похоронил надежду на ответ, вдруг из дыма раздался голос:

– Так это ж пассатижи…

И опять повисла тишина. Табачный дым висел плотным туманом, как на картине Моне «Мост Ватерлоо» в Эрмитаже. Глаза уже начали привыкать и стали различимы детали, набросанные лёгкими импрессионистскими мазками. Кто-то из работяг сидел, закинув ногу на ногу, оперев руку с папиросой локтём о колено и обречённо глядя в пол. Кто-то, откинув голову к стене, добирал остатки сна. Кто-то просто безучастно смотрел перед собой и беззвучно шевелил губами, иногда сплёвывая на пол. Идентифицировать автора ответов не представлялось возможным, и поэтому мне пришлось обратиться сразу ко всем:

– А пассатижи есть?

И опять в ответ эта тишина… Но мы уже поняли, что для ответа этим людям нужно время. И наше терпение было вознаграждено:

– Так пассатижи, они ж в инструменталке…

И на этот раз тишина повисла окончательная.

Этот пример я привёл как иллюстрацию к своей фразе, что знаний достаточно и отрывочных, а собеседник должен быть умный. Ну, бог с ними с воспоминаниями, продолжим жить в настоящем…

В чём проявляется несовершенство мира? В идее собственной исключительности и невыносимости личных страданий. К себе с пардоном, к другому с выебоном. Или наоборот? Как раз из-за этого мир и совершенствуется непрерывно? Эволюция, борьба за выживание, прочие научные объяснения эгоизма… Я, правда, помню только эти два, но наверняка тот, кто поумнее, наковыряет ещё с десяток. Главное не загоняться, не искать в себе то, что вокруг и так в избытке. Достаточно просто поднять голову и критически осмотреться. От увиденного без розовых очков, без вселенских идей человеколюбия и всепрощения, от правды, наконец, может стать легче. Или тяжелее… Но тут, повторюсь, главное не зарывать в себе проблемы мира, присущие всем вокруг. Не надо думать, что ты самый исключительный, самый ранимый и такой непонятый. Все вокруг такие. А ты – просто частный случай общего пиздеца и неумения выживать в ситуации, когда жизнь слегка прижмёт тебя к стенке и спросит по счетам. Важно остаться собой и не растерять в себе детство, которое для нормального человека всегда будет главным нравственным ориентиром. Все воспоминания о хорошем всегда уходят в те далёкие годы, когда родители казались богами, а единственные проблемы состояли в невыученных уроках и отсутствии яркой дорогой игрушки. Тут самое время опять пуститься по волнам памяти и вспомнить историю про коньки…

В детстве у меня была мечта – научиться кататься на коньках. Понятно, что лыжи я ненавидел, но коньки – это совсем другое. Это хоккейная романтика и шаговая доступность до дома, это радость от забитых шайб и огорчения от постоянных падений. Вот такая была мечта…Точнее мечта была не у меня, а у папы, он всегда неплохо играл в хоккей и, само собой, предполагал, что я тоже смогу. Я, естественно, очень хотел смочь. Но для этого нужен был минимум – лёд, а в идеале ещё и коньки. С коньками всё решилось просто. Мы пошли в комиссионный магазин, и папа выбрал мне вполне годные «канадки». Да, для тех, кто не в курсе, коньки тогда делились на «канадки» и «хоккейки». Как сейчас – не знаю. Покупать в комиссионке было выгодно, и к тому же, когда нога вырастала, коньки сдавались обратно и вместо них покупались следующие. Понятие «винтаж», тогда ещё отсутствовало, и я с завистью смотрел на обладателей модных «Сальво», но вида не подавал. Главное, чтобы заточка была «с канавкой»!

Катался я без энтузиазма, поскольку вначале несколько раз крепко шарнулся об лёд различными частями тела. Но кое-как освоил этот зимний вид спорта. И, разумеется, в хоккей поиграл. Напротив дома заливали «коробку», и отец мог наблюдать за моими «успехами» прямо из окна. Это не всегда было в тему, ибо, когда против нас выходили играть местные лбы, то они реально не давали спуску, постоянно давя на психику своими приблатнёными манерами. Осознавать, что отец наблюдает как тебя «возят», было неприятно, хотя придавало дополнительной наглости, из-за которой простой спорт периодически превращался в лёгкое выяснение отношений. Но поскольку в жизни заканчивается всё и даже она сама, наступил момент, когда я просто перестал кататься. Поспособствовало этому то, что из очередных коньков я вырос, а новые мне так и не купили.

История эта так бы и поросла мхом, если бы однажды я не познакомился с девушкой прекрасной, как сама любовь. Стройная и грациозная, она пробила моё сердце не то, что стрелой Амура, а самым настоящим гарпуном, которым китобои протыкают китов. Годов мне тогда было почитай как недотридцать, и был я вполне годен ко всяким нехорошим излишествам, возникающим после осознания факта, что ты, парень, попал. Кино и музеи пролетели мгновенно. Пил я тогда умеренно и отпугнуть даму алкогольной аурой не мог, поэтому среди разговоров, которые мы вели во время наших совместных прогулок по прекрасному городу Петербургу, всплыло, что моя избранница оказывается какой-то там не то кандидат, не то мастер рассекания по замёрзшей водной глади.

– А пошли на каток? – предложил я, вспомнив хорошим словом отцовскую крепкую руку, иногда направлявшую меня по данной стезе.

– Конечно! А ты хорошо катаешься?

Я усмехнулся, подёрнув для выразительности куцыми плечами:

– Да я с трёх лет все зимы на коньках проводил! – и опять дёрнулся как от паралича.

От избытка чувств она поцеловала меня (всё нормально, не в первый раз), и я засиял, как блин на сковородке из Виллабаджо.

В выходной день мы поехали на крытый каток, ибо было лето, а лёд летом в открытом доступе для народных забав отсутствует. Всему виной температура таяния и наклон земной оси.

Надо сказать, что коньки подверглись заметному техническому прогрессу с тех пор, как я примерял их последний раз… Я зашнуровался и, только встав на лезвия, понял, что что-то не так… Мало, видать, я в детстве шайбу гонял…

Но вполне сносно доковыляв до бортика я осторожно шагнул на искрящийся лёд.

И тут же звезданулся…

Звезданулся так, что заискрило почище, чем в распределительном щитке вагона метро, если в него метнуть топор канадского лесоруба, вымоченный перед этим в электролите. Подруга даже выйти на лёд не успела…

Разбив себе всю рожу в кровавый бифштекс, я кое-как сел на пятую точку и прямо на льду стал расшнуровывать эти чертовы коньки.

– Конёчки… – пузырил я кровавыми выбросами, как загарпуненный кит.

Из этой истории я вынес одно простое правило – если хочешь понтануться, сначала потренируйся в укромном месте.

Да, и ещё… Шрамы девушки любят…

– О чём задумался? – Собака незаметно подошла и села рядом.

– Да так… О жизни, о детстве…

– Ты чего это? Такие мысли опасны и ведут к кризису среднего возраста, или, если миновать его не получается, к прогрессирующему суицидальному синдрому.

– Так-то зачем? Я что, по-твоему, похож на этих, которые по малейшему поводу распускают нюни и жалуются на жизнь?

– То-то и оно, что нет, но это и опаснее всего! Ты подвластный эмоциям персонаж. Крайне подвластный! А значит, что под воздействие таких вот мыслей можешь принять решение мгновенно.

– Какое решение?

– Опасное для жизни, – уклончиво ответила Собака.

– То есть, думаешь, могу сигануть с моста?

– С моста вряд ли. Ты высоты боишься и плаваешь плохо.

– Я вообще никак не плаваю. Предпочитаю тонуть. Сама знаешь, что плавает…

– Не жонглируй словами, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Что у нас тут? – это уже Кошка подтянулась на жареное.

– Учат меня… – буркнул я.

– Чему?

– Да в основном прописным истинам, то бишь хуйне…

– Хуй-не… – медленно произнесла Кошка по складам и зевнула.

– Коньки! – вдруг осенило меня.

– Что, коньки? – Собака с Кошкой переглянулись. – Отбрасывать собрался?

– Я Вовану коньки подарю!

Я просиял. Эта идея показалась мне столь блестящей, что я даже не обратил внимания на шутки-прибаутки.

– Чтобы он отбросил? Нуты брат даёшь… – хохотнула Кошка.

Собака как всегда практично уточнила:

– А если у него есть?

– У него? Откуда? Он с роду не катался!

– То есть я правильно понимаю, что взрослому мужику, которому уже под полтос и у которого реакция Вассермана на коньки отрицательная, ты, хочешь эти самые коньки подарить, чтобы он, взрослый мужик, солидный, упакованный, как парашют, на глазах у всего честного люда бился как рыба об лёд…

– Возможно головой… – вставила Кошка.

– Причём твоей, – закончила Собака.

Я приуныл. Такая блестящая идея разбилась об их вечный четвероногий цинизм. Разбилась вдребезги, ибо они, к сожалению, были правы. Какой, в пизду, Вован – фигурист? Ещё и правду упадёт неловко, и буду я ему в больничку яблоки носить…

Я кивнул:

– Согласен… Плохая идея… И это значит… – я замолчал.

Значит это только то, что третьей встречи с Таней мне не избежать. А значит, опять придётся смотреть искоса и не допускать вольностей ни в мыслях, ни в действиях.

– Что не так? – Кошка навострила уши.

– Всё не так! – я встал, чтобы как-то выйти из этого словесного клинча.

И вовремя – телефон призывно запиликал. Я посмотрел на экран. Таня…

– Таня… Таня… Пизда тебе, Нафаня… – почему-то срифмовал я.

– Пойдёшь, значит? – спросила Собака.

– Пойду, – ответил я.

– Ради Вована? – подъебнула Кошка.

– Ради Вована…

– Дружба – страшная сила, ничего не скажешь… Когда договорились?

– Завтра поеду в её магазин, к семи.

– Будешь, тогда, ксемит.

– А если опоздаю?

– Будешь антиксемит.

– Попрошу без политики, или что это, не знаю, как назвать… Пришёл, увидел, подарил! Заеду, посмотрю и уеду. Просто заеду, посмотрю, что да как…

– А то ты, блядь, не знаешь, что да как?

Я помолчал, посмотрел в потолок, в окно:

– А вдруг обойдётся?

Ох уж это наше вечное «авось». Сколько раз уже обжигался, сколько давал себе клятв… Всё без толку. Всё, как вода в песок. Впрочем, не буду утомлять нытьём и докучими разговорами про особый путь интеллигентского меньшинства. Каждый из нас в этой жизни, положа руку на сердце, надеялся, что «пронесёт», что минует чаша сия.

Короче, загнался я на все извилины. Ночью снилась хуйня, как в «Большом Лебовском». Проснулся в пять и сижу, нихуя не понимаю.

– Ложись уже! – Марина пробубнила спросонья и сразу вырубилась спать дальше.

Нежно, как мякотка, я вылез из-под одеяла, чтобы не потревожить ангела.

Пошёл на кухню. Открыл-закрыл холодильник… Вот на кой хер я его открыл? Сразу перебудил всех, кто и так никогда не спит.

– Что ты ходишь как медведь-шатун?

– Не спится.

– Не еби мозги, доставай сосиски.

– Жопа не треснет? Жрали же давеча.

– Хуявеча. Нехуй было будить. Сосиски и ниебёт.

Дал им сосисок. Сам сел рядом смотреть, как они хомячат. Тоже жрать захотел, конечно же. Поставил чайник. Отрезал хлеба кусок, забацал бутер с холодной курицей – Марина вчера готовила. Пока туда-сюда шароёбился, чайник засвистел. Бросился к плите, чтобы Марину не разбудить. Естественно, ногой зацепил какой-то пакет, из него на кафель вывалились кастрюли. Сам же мудило, разбирал антресоли и сложил весь хлам, чтобы выкинуть к хуям собачим…

– Да ёб твою мать!

Чайник свистит, кастрюли с крышками катятся в светлое завтра, грохочут. Эти жрут, им всё до пизды.

– Что тут за Федорино горе?

– Я обернулся. Марина стояла и смотрела на меня с любовью и нежностью разбуженной женщины.

– Бессонница.

– А шумовые эффекты зачем?

– А это он внимание привлекает, – Кошка доела, зараза.

– Иди-ка ты спать… – Марина, конечно, лучшая на всей земле.

– Доем бутер, раз уж всё так не задалось…

– Доешь, раз голодный… – а может и во всей вселенной…

– Мариша, знаешь, мне что-то не по себе…

– Что-то случилось?

– Да нет…

– Случится?

Сонная, в белой ночнушке, она стояла в дверном проёме как ангел. А я, как представитель преисподней, сидел рядом с горящим огнём газовой плиты и пожирал куриную плоть. Аллегория получилась слишком прямая.

– Нет, я про то, что мне кажется, что всё не имеет смысла.

– Так это и есть жизнь…

Марина взяла меня под руку, отвела в комнату, усадила в кресло. Достала бутылку виски и налила стакан:

– Выпей и ни о чём не думай, а я буду собираться, раз уж всё равно разбудил…

Вот тоже вопрос – семейная жизнь, она из чего состоит? Всё ведь в мире из чего-то состоит. Молекулы из атомов, рот из зубов, бабы из хуйни… А семейная жизнь, она вообще материальна, или это иллюзия, которая только для двоих, как совместный сон у Кастанеды? Я вдруг похолодел от мысли, что кто-то из нас проснётся…

7

Утро на работе началось стандартно. Сижу, смотрю в комп. Почту прочитал, кому-то даже ответил. От всех ночных переживаний голова шла кругом. Зачем я вообще думал обо всём этом? Смысл какой? Или это мне моё подсознание семафорило, как перед крушением…

Секретарша заглянула:

– Чай?

Кивнул.

– Зелёный?

– Синий…

Секретарша, не реагируя:

– С жасмином?

Вздохнул:

– И аспирина принеси…

Дома меня первой встретила Кошка:

– Как на работе?

– На удивление хорошо. Я даже поспал. С утра-то, дома, хрен поспишь…

– И за это тебе платят деньги? Хорошо устроился! Что хоть приснилось?

– Не помню, что-то мягкое и большое. Возможно, гигантский белый кролик.

– Но поскольку ты за ним не пошёл, то выспался и одновременно денег заработал.

– Это был очень выгодный сон. Двухзаячный. Только я всё равно разобранный, как колбаса во времена советского дефицита, потому что уснул, сидя в кресле, что очень вредно для позвоночника.

– А утреннее виски вредно для всего тебя. Я бы не стала перетягивать одеяло на позвоночник. Он всё равно кость, ему ни жарко, ни холодно, а вот печень может обидеться. И она не кость…

На слово «кость» явилась Собака:

– Может, в качестве профилактики отказаться от виски?

– Я бы с радостью, но в детстве нас учили слушаться старших, а старшие учили меня пить компот в пионерском лагере. К старости я привычкам не изменил, а поскольку цвету напитков похож, то я всё время путаю.

– И запах путаешь?

– Запах не спутать, но меня это никогда не останавливало. Ещё с пионерского лагеря. Тем более, что пить я научился «до дна».

– Ты просто не можешь сказать себе «стоп», потому что ты – начинающий алкоголик.

– Ты можешь сказать «стоп» сосискам?

– А зачем мне говорить сосисками «стоп»? От них у меня ничего не болит, и я не засыпаю, повиснув лапой на водосточной трубе и роняя слюни! И уж тем более я не путаю их с чем-то там из пионерского лагеря.

– А ты попробуй есть их в полиэтиленовой упаковке.

– Блестящий пример логики человеков. Тут беда не в частном случае, я не вижу в тебе желания задуматься, понять ложность выбранного пути и так далее.

– Не видишь, потому что мысль нематериальна. Хотя на уровне биохимии это утверждение спорно.

– Всё твоё познание в биохимии ограничивается компотом. И тот ты путаешь.

– Я должен был хоть что-то сказать. Оставить за собой последнее слово. Для мужчин после 30 это очень важно.

– Последнее слово всегда за патологоанатомом.

– Ты-то откуда знаешь?

Но Собака решила, что отвечать не обязательно и стала деловито изучать кухню. Я тоже решил, что предмет разговора можно и поменять:

– Ну что сегодня в мире происходило значительного?

– Сняли мэра.

– Наденут нового…

– Я того же мнения. Главное – это стержень в виде вертикали. На хороший стержень можно любого мэра надеть. Даже совсем плохонького.

– Раз плохонького можно, что ж тогда старого сняли?

– Стержень подрос, и мэр стал рваться по швам, не смог приспособиться, негибкий оказался, неэластичный…

– Дело не в стержне, дело в подходе.

– Как раз подход – это дело второе. Тем более что под мэра нужно снизу заходить. Он пока сам сверху, думает, что может срать на всё, включая подходчика, а тут ему в самый неподходящий момент – бац, стержень!

– Наоборот! Бац, и нет стержня, а он без стержня уже не может…

– Срать не может?

– Давайте сменим тему, тем более на кухне сидим, а разговоры про говно, – это Кошка.

– Ещё чего было хорошего?

– Соседи ругались за стенкой.

Я кивнул с многозначительной миной, а Кошка принялась мыть кости соседям:

– Надо ей от него уходить. В последнее время скандалят каждый день.

– Зачем ей уходить? Пусть он сам проваливает. Он же мёртвого заебёт своим нездорово-здоровым образом жизни. К тому же не забывайте, что для бабы социальный уровень важнее, чем любые чувства, и куда она в платье на мороз? Да и квартиры, насколько я помню, у неё тут нет, приехала откуда-то из Трансильвании.

– Тогда, значит, надо ей его отравить к чёртовой матери.

Я, чтобы тоже поучаствовать в их диалоге, стал задавать уточняющие вопросы:

– Зачем травить сразу? Можно просто заебать мозги, как это обычно делается. И удовольствие и профит. При разводе всё напополам, если совместно приобреталось. Отработанная схема, так все бабы в Москве закрепляются.

– А она и без него развернётся. Типаж фактурный. Хоть и не девчонка давно… Ей уже лет как нашему… – Кошка покосилась на меня.

– Помоложе, – Собака тоже критически окинула мои замшелые телеса.

– Помоложе, но не на много. А спортсмен, он человек сложный. Я думаю, непросто у них под одеялом складывается… Да и на вид, вроде мышц дохуя, а харизмы ни на грош.

Кошка опять посмотрела в мою сторону:

– Не, наш сердцеед помачевитие будет.

– От слова мачо или моча?

– Есть сомненья?

Я хмыкнул для обозначения своего присутствия. Всё-таки в третьем лице о присутствующем лице, даже если о подлеце…

– Зато он мусор выносит каждый день… А она на кухне гремит посудой… Значит, навыки ведения хозяйства имеет. К тому же, вдруг она кубик Рубика языком может собрать?

Я продолжил вставлять компактные замечания:

– Я ей лампочку менял как-то.

Но меня игнорили:

– А у нас, если Марина в разъездах, мусор лежит до выходных.

– Так выносите! Я только рад буду! Живёте, как в отеле в Турции. У нас тут, между прочим, не курорт. У меня, по крайней мере, точно не курорт!

– Мусор-то твой! От нас отходов нет, мы безотходные.

– Ага, как Байкальский ЦБКа!

Я достал из холодильника сосиски:

– А это что? Не отходы? Не мусор?

– Да не тряси ты их, как будто они на тебя втихаря ипотеку оформили!

– Вы жрёте в день по кило сосисок на рыло, не считая прочего гарнира!

– Мы же не можем святым духом питаться, тем более что вся уборка на нас. Кто стирает? Кто подметает? Кто пылесосит? Кто гладит?

– А сосиски можно и без упаковки покупать. Отходов меньше…

– Какие есть, такие и покупаю…

– Ты в основном компот в стекле покупаешь.

И дальше опять началась эта карусель…

Время подошло к семи. К встрече подготовился стандартно – никак. Ходящие налево всегда палятся на мелочёвке. Начинают вдруг, после десяти лет совместной жизни, бриться, к парикмахеру частят, даже если всех волос на голове три пера, одеколоны меняют… Я разумеется такой хуйнёй не страдаю. Во-первых, ничего ещё не было. И во-вторых, не будет. У нас с Мариной совет да любовь. Меня всё устраивает, её, надеюсь, тоже… Надо, кстати, будет поинтересоваться при случае, всё ли хорошо, нет ли каких-нибудь желаний явных или тайных… Женщины – они ведь существа загадочные. Когда говорят «нет», то это значит, что ничего это не значит. Или, например, когда говорят «да», то вовсе не имеют ввиду, что они согласны. Без словаря сложно с ними…

Моя задача, как человека, как друга, предугадать и не допустить опасных натяжений.

Доехал быстро. Хули там ехать? Налево, направо, прямо… Зашёл… Какой-то хер выбирал вазы. Таня заметила меня, приветливо махнула рукой, продолжая что-то объяснять покупателю. Я вежливо показал, что не хочу мешать. Занялся разглядыванием барахла. Магазинчик был небольшой, квадратов сто. Полочки расставлены всякие…Ассортимент, как в китайском ресторане: много не пойми чего. Функциональность некоторых вещей мне была совершенно не ясна. Как применять в домашнем быту и народном хозяйстве какие-то светящиеся трубки или круглые предметы неясного назначения? Так я ходил и ломал мозги, пока неистовый ценитель ваз вынимал душу из Татьяны. Было слышно, как он бросал в воздух исторические справки про династию Мин. Шёл бы в музей экскурсоводом, там бы вдоволь наговорился на такие злободневные темы… Совершая свои движения по магазину, я ненароком приблизился к ним.

– Надо быть уверенным, что это точная копия!

– Сравним с каталогом… – Таня развернула к нему монитор, и вместе они принялись рассматривать цветные картинки.

Деятель просил то предыдущую фотографию, то следующую, то вдруг интересовался, нет ли снимка с другого ракурса.

Заебал он меня как носорог баобаб, одним словом.

– Как же получить полную уверенность… – он кусал губы в припадке вазолюбования.

Далее Татьяна опять принялась рассказывать про гарантии завода в точности копирования оригиналов, и снова они стали сравнивать фотографии и кусок запечённой глины, раскрашенной красками.

Может, Вовану подарить вазу и не ебать мозги? – пролетела у меня шальная мысль.

Наконец, покупатель решился и начался процесс бережной упаковки покупки. Бумаги они извели, я вам скажу, на газетный тираж ебланского «Гудка»… А этому всё мало было: «Вы тут заверните ещё, тут проложите побольше, здесь надо тоже прижать в несколько слоёв.

Сколько ж, блядь, эта ебанина стоит, что он так подссыкивает?

Если в день у Татьяны таких клиентов хотя бы пяток, то странно, что она не пьёт дома.

И вот случилось чудо – дверной колокольчик дзинькнул, возвещая, что счастливый покупатель вышел.

– Здравствуйте, – поздоровался я, мило улыбаясь.

– Вы извините, клиенты, они, бывает, как дети… – заулыбалась Таня в ответ.

– Этот прямо слишком ребёнок, за ним даже пуповина тянется.

– Ой, это вы под занавес пришли. Он два часа выбирал. А перед этим на неделе заходил каждый день. Юбилей у него с женой, а она помешана на китайском фарфоре.

– Но с таким терпением, как у вас, вы явно спасли его брак. Это что, такая уж китайская-китайская ваза?

– Из Вьетнама. Но ему это знать не обязательно.

– Так вы ещё и обманщица?

– Спасать и обманывать – моя работа! – Таня засмеялась.

– Я вас сразу расстрою, – начал я. – Ничего я не придумал и пока бродил и смотрел, тоже в голову ничего не пришло. Так что, Татьяна, спаси и обмани.

Опять звякнул колокольчик. Молодая пара весело и шумно принялась с порога рассматривать и обсуждать всё подряд. Ох уж эта молодёжь… Один ветер в голове. Никаких устоев и ориентиров. На завод, к станку часов на десять, а потом на собрание. Вот посмотрел бы я тогда на их смехуёчки с пиздохаханьками…

– Вы говорили, что он в армии был? – вспомнила Татьяна.

– Да, в десантуре. Это у него, кстати, веха жизненная. Может, тогда холодное оружие коллекционное? Есть у вас?

Эта внезапная идея мне понравилась, сразу легла на душу.

– Есть меч японский, – тихо сказала Таня.

– Из Вьетнама? – сразу пошутил я.

Таня улыбнулась:

– Нет, нормальный. Но он дорогой. Очень дорогой. И не продаётся.

– Дорогой, значит хороший. Вы ведь фирма? А фирма веников не вяжет. Покажите, пожалуйста.

– Да, гарантия стопроцентная.

– От чего гарантия? Что стопроцентно разрубит супостата от шеи до… Как сказать-то культурно… – я запнулся, так как хотел сказать «до яиц».

– До седла, – подсказала Таня. – У меня дедушка казак был.

Она пошла к витрине, мимо которой я прошёл, не особо всматриваясь, и осторожно извлекла меч на подставке. В чёрных лакированных ножнах отражался окружающий мир. Я бережно извлёк клинок. По лезвию змейкой бежал стальной узор. Хоть я и не был любителем такого рода вещей, но даже моё сердце забилось учащённо. Подарок что надо!

– Продайте, я прошу.

– Уверены?

Я кивнул.

– Тогда он ваш.

– Отлично! Меч принимается. Почём нынче японское качество?

– Сто пятьдесят тысяч. – Таня осторожно посмотрела на меня.

– Как нашёл! – Я достал кошелёк и протянул ей кредитку. – Не запаковывайте, просто заверните в бумагу. – Я вспомнил покупателя ваз. – Все эти ленточки-хуенточки не для нашего брата…

Кошка с Собакой охуеют, думаю…

Тут подвалила молодёжь. Выбрали себе какую-то свечку с запахом. Видимо, романтические отношения в разгаре… Было такое и у меня когда-то. Было и прошло.

– Я не тороплюсь, – сказал я Татьяне. – Отпустите детей.

Покопавшись в сумке, девчонка достала деньги, пока парень пялился на меч. Заплатила. И так же, с шутками и прибаутками они ушли.

Таня ещё раз посмотрела на меня:

– Точно хотите купить?

Я удивился, чего это она? На секунду сложилось ощущение, что отговаривает.

– Конечно, хочу. Это же идеальный подарок для Вована. Да я и сам очень проникся.

– Хорошо, – Таня кивнула, я даже не понял, мне или больше себе, и вставила карту в считыватель.

Я убрал кредитку в кошелёк и замер на секунду. Отложил его в сторону и ещё раз осторожно снял подарок с подставки. Не тяжёлый… Чертовски хороший презент! Я был очень доволен собой. С плеч как гора свалилась. Таня обернула подставку плёнкой с пузыриками, а меч осторожно завернула в коричневую бумагу. Перемахнула прозрачным скотчем, чтобы та не развернулась…

– Держите, – протянула мне два предмета.

Я взял покупки в обе руки:

– Татьяна, спасибо вам огромное!

С чувством выполненного долга я пошёл к машине. Покупки положил в багажник. Всё-таки если менты увидят, наверняка прогемороят с таким кладенцом.

Насвистывая что-то из старого, я повернул на проспект, притопил до мигающего зелёного и тут вспомнил, что кошелёк оставил на прилавке. Чтобы развернуться пришлось несколько кварталов проехать. Вернулся – у магазина запарковаться негде, люди приехали с работы. Ладно, думаю, встану вторым рядом на аварийке, как мудак, делов-то – забежал да выбежал.

Вбегаю. Кричу от дверей:

– Татьяна, забыл кошелёк. Вот голова – два уха! Не утащил никто?

Таня заглянула под бумажные листы. Достала мой лопатник, помахала им в воздухе.

– Отлично, а то мог так нелепо профукать…

Таня вышла навстречу, протянула забытый кошель:

– А я уже собралась закрываться. Машина в ремонте, так что езжу на общественном транспорте пока. Не хочу допоздна сидеть.

– Так я вас подвезу! Куда вам?

Она назвала адрес. Мне было по пути. Я убрал кошелёк в карман и повернулся к ней. Она оказалась прямо напротив. В следующую секунду мы уже целовались.