Текст книги "Рокот полуяви: Великое делание"

Змеище

Проходя сквозь стылую черноту, Глеб непроизвольно привлекал внимание местных обитателей, обладающих малоприятной наружностью. Когда он только шёл в поисках Потомка богов, то не наблюдал всей жути потому, что не мог ничего разобрать в кромешной тьме. Теперь же он сам излучал свечение, которое, как выяснилось, дарило не одну лишь радость, но и раскрывало весь потаённый ужас. Так зима маскирует сугробами грязь, а пришедшая следом весна безжалостно обнажает неприглядную реальность. Мечущиеся души, никак не способные избыть собственный морок, толпами слонялись в Тени, что-то отыскивая на ощупь, будто слепцы ночью на безлюдном тракте. «За мной!» – надрывно провозглашал один безглазый калека, и толпы увлекались за ним в глубочайшую пропасть. Лишь единицы, отвергшие внутренний трепет за своё существование, шаг за шагом продвигались в сторону светлой нави – они с трудом преодолевали расстояние, которое Глеб отмеривал чётко, быстро и бесстрашно.

Будучи живым маяком, он против воли манил за собой сонмы утративших покой и безмятежность, словно вечерний фонарь рой кровососущих насекомых. Внять увещеваниям Алхимика и не поворачиваться на зов со стенаниями, с мольбами оказалось гораздо труднее, чем предполагалось изначально. Скрежещущим вихрем преградил дорогу вырвавшийся вперёд ожесточённый дух (здесь стоило бы применить слово «душа», но это было бы более непривычно и чуждо для современного восприятия). Сверкая красными глазищами, что напоминали тлеющие угли, и, стукая железными зубами, встречник загрохотал грубым голосом:

– Где выход отсюда, человече? Говори! Не то раздеру тебя на части клычищами!

– Себя раздери, – буркнул Глеб. – По тропинке, не сворачивая, там и дознаешься.

Встречник завыл, взметнулись вверх смоляные пакли на башке.

– Гляди, человече! Солгал коли – нагоню, где бы ты ни был, да в клочья, в ошмёточки, в дребезги разобью, раздеру, разметаю!

– Ага-ага, – помахал ему Глеб. – Дорога пухом.

Юноша пошёл дальше, стараясь игнорировать навязчивые обращения, всхлипы, окрики. «Нельзя, – твердил он себе, – иначе загублен поход мой… и Веденею, милую Веденею, не увидеть больше никогда. Только вперёд!». Однако пренебречь восклицанием, заставшим врасплох, Глеб не сумел. Голос просящего почудился очень знакомым. Он обернулся и различил поодаль Игната. Сосед одиноко брёл в нескончаемом пространстве Тени, дичась неприкаянных, от которых сам, к слову, мало чем отличался.

– Глебушка! Будь добр, спаси меня! Пусть плох я, пусть нечестен, но если и суждено мне когда-нибудь попасть в это чистилище, то не сейчас. Пусть я свою жизнь доживу, как полагается, а уже потом…

Игнат протянул руки. Здесь, в темноте, не казалось, что он будто облит чернилами. Хотя стоило ему подойти к Глебу, как в сиянии вновь проявилась истинная сущность.

– Даже если я тебя выведу, – задумался Глеб, – то вряд ли ты сможешь не растаять на светлой стороне.

– Да кто знает? – скуксился Игнат. – Это всё обман с наслоением! Может, оно на свету, как под душем, смоется?

– Ладно, иди за мной.

Вместе они почти добрались до разделяющего рубежа, чем-то напоминающего пропаханную межу, – отсюда удавалось рассмотреть остов мироздания. Нельзя было не взглянуть на Пресущную гору, не одарить её взором, полным восхищения и священного трепета. Но в Тени вместо великолепия явился кошмар. Нечистая сила в невообразимом количестве стаями копошилась подле вершины Пресущной горы, подле кроны Мирового дерева. Глядишь туда – туман, и чем выше, тем гуще; а за ним синеватое зарево, затем бледный мертвенный проблеск. И всё заполнено мелькающими безобразными силуэтами, а отчётливее других виден дряблый лик, огромный, как пустой прозрачный сосуд, возле него же малые лики, дряхлые, измождённые вечностью горестей, скорбей и страданий, порождаемых собственным потоком неуёмных страстей.

Тихо заплакав после увиденного, Игнат припал к твёрдой поверхности, напоминавшей окаменевшую землю под слоем пепла. Глеб и сам испытал шок от такого зрелища, но, похоже, свет, пробуждённый Алхимиком, смягчил, упростил восприятие, чем снизил последствия пережитого испуга. От соприкосновения одним только взглядом с Нечистой силой Глеб едва не потух, как свеча под порывом ветра, однако собрался с силами и запретил себе бояться. Он постарался поднять за плечо соседа, но тот лишь глухо скулил и отказывался подчиняться.

На Игната было больно смотреть – оплывший, словно огарок, фактически утративший прежний образ (то есть безобразный), с потным лицом, перемазанным в пыли и в саже. С трудом Глеб поставил его на ноги.

– Надо идти!

Но на эти слова Игнат с прорывающимися рыданиями попятился назад, во мрак. Глеб успел схватить его за рукав и, безвольного и обмякшего, потащил за собой.

– Что же мне тебя, как мешок, волоком? – запыхавшись, вымолвил юноша. – Иди-ка сюда!

Он повернул соседа спиной, схватил под локти и взвалил на себя, точно большой тюк с поклажей. До рубежа оставалось совсем немного, а таким способом преодолеть ненавистную Тень было проще. С каждым шагом по мере приближения к светлой нави чувствовалось, как Игнат оживал и приходил в нормальное состояние.

– Ну! То-то же! – улыбался Глеб, не осознавая в полной мере того, что он сам, своим же свечением, лечил искалеченную душу соседа.

Когда до разграничительной черты оставалось всего-то метров двадцать – двадцать пять, со свистом и улюлюканьем сзади помчался им наперерез кружащийся вихрь. Глеб тотчас припомнил встречника, который спрашивал, как выбраться из тёмной нави. Видимо, злой дух достиг рубежа, но не смог преодолеть его, ибо не избыл до конца отмеренное ему наказание. Теперь же он, разгневанный, искал на ком выместить злость и отчаяние из-за неудавшегося «побега».

– Стой, человече! – выл встречник, лязгая железными зубищами. – Стой, кому говорю! Ты почто наврал мне, негодный? Ты почто перехитрить меня вздумал?

– Отвяжись, ветродуй! – в том же стиле парировал Глеб. – Если мозгов нету, свои же я тебе не вставлю!

– Вон как разглагольствуешь! – взбесился встречник и прибавил в скорости. Он почти настиг их и уже разверз широкую пасть, чтобы вцепиться в ногу Игната…

Но Игнат тоже оказался не промах: вытащив из внутреннего кармана маузер, врученный Гасителем звёзд, он не прицеливаясь выстрелил в центр надвигающегося вихря. Дурным голосом завопил встречник, затрясся на месте, крутанулся против оси, да и распался тремя горстями пережжённого праха.

Весь в мыле, Глеб буквально перепрыгнул через границу и упал на траву. Рядом покатился Игнат, с которого, в самом деле, точно высохшая под солнцем краска, начала слазить чернильная плёнка. Она растрескалась и облупилась довольно быстро, так что естественный вид вернулся за считанные минуты.

Соседи немного постояли возле межи, словно оценивая, каково это – побывать по обе стороны такого странного и неповторимого пространства. Потом у каждого мысли понеслись вразнобой. И трудно сказать наверняка, о чём размышлял Игнат. А вот Глеб никак не мог выкинуть из памяти встречника – его интонации, общую сущность. Глебу казалось, что очень давно, возможно, в прошлой жизни, когда он ещё не являлся человеком, а был крохотным, никому неизвестным существом, этот злой дух уже встречался ему, но тоже в ином обличии. И уже тогда они враждовали, и злодей – проиграл. Хотя, может быть, все мысли по данному поводу всего-то самообман, иллюзии, на которые богата Тень Мирового древа?

– Глеб! – от дум отвлекла подошедшая Веденея. – Ты справился!

Нескрываемое восхищение в её голосе и необычный блеск в глазах заставили выпрямиться, расправить плечи. Хотелось воскликнуть в ответ: «Да! Получилось! Я молодец! Но без тебя ничего не вышло бы!». Внезапно наверху что-то разломилось с оглушительным хрустом. Все трое разом припали к тверди. На огненной колеснице мелькнул неясный силуэт, увитый молниями, чья ослепительность сокрыла образ. «Перун!» – со священным трепетом шепнула Веденея. Над головою разломились небеса, смятые могучей тройкой и полыхающими колёсами, а из проёма, когда обворожительный небожитель скрылся где-то вовне, вырвалась лунная стезя.

– Скорее! – распорядилась Веденея. – Не отставай!

Стрелою Глеб метнулся за ней. Луч испарялся слишком быстро – должно быть, из-за того, что он находился теперь совсем близко к первоначальной точке отправления. Рывками, прыжками, две светлых сущности забрались как можно выше, но тут же содрогнулись, потому что сзади опять раздался грохот, словно уронили старый металлический ящик.

– Да отцепись уже! – закричал Глеб вспрыгнувшему на луч Игнату. – Идиот! Ты – тёмный! Ты там помрёшь!

Он попытался ногою сбить соседа.

– Плевать! – Игнат наотмашь смачно ударил, так, что Глеб сделал несколько шагов вперёд по инерции.

– Идём-идём! – Веденея поддержала за плечо, не придавая значения присутствию прислужника Гасителя звёзд. – Крепко сомкни веки! Крепко сомкни!

Глеб сильно-сильно зажмурился. Чувства подсказывали, что что-то изменилось. Привычные на Земле понятия холода и жара, ветра и безветрия, сухости и влажности, воздуха, кислорода и углекислого газа – здесь оказались неприменимы. Казалось, на шестом небе, на одном из высших уровней бытия, просто вакуум, отсутствие всего. Однако это было бы в корне неверным описанием. Необъяснимое ощущение наполненности повергало в ужас и сладостный экстаз, а вместе с тем изнутри разливалось благоговение.

– Можно?

– Дозволяю! – мурлыкнула довольная Веденея.

Глеб разлепил смеженные вежды и не поверил очам. Вокруг царила темень. Вверху, под ногами, слева и справа – тьма. Однако она качественно отличалась от черноты, которая была в Тени Мирового древа. Здешняя непроглядность не содержала вязкости, притягательности, не стремилась пожрать живое существо. Напротив – она была похожа на изнанку всего того, что случалось видеть раньше. В этой темени как будто обрывались ниточки с былым – все чувства отмирали, как ненужные связи с нижними измерениями, и уступали место переживанию, то есть каждое маленькое движение совершалось настолько глубоко и отчётливо, что показалось бы целым событием обыкновенному человеку.

Такая невероятная яркость и плотность для создания, пришедшего из Яви без подготовки, стала бы невыносимой: узкое сознание рвалось бы на части, ища возможности вместить большой объём сведений, ибо переживание – чистое знание, закодированное и сжатое. Здесь этот шифр раскрывался во всей полноте, даря несметные потоки насыщенной информации, ведь не напрасно же слово «переживание» люди награждают эпитетами «глубокое» и «тяжёлое».

– Под нами пустота? – Глеб звучно сглотнул. – Я побаиваюсь высоты… и бездонной глубины тоже…

– О чём ты? – звонко засмеялась Веденея. – Разве ты не зришь всю красоту, открывшуюся взору? Какие чудесные цветы и травы! Как дышит сырой бор!

Он принялся натужно всматриваться в пространство. Из тьмы прорисовались только забавные деревья – их толстый ствол разделялся на две ветви, которые были чуть тоньше, и остроконечную вершину, – которые кутались в белёсую пышную листву. Однако ничего другого не открылось.

– У-у-у, – провыл сзади Игнат, как волк, попавшийся в капкан. – Какая боль!

Скрипя зубами, он стиснул лоб ладонями. На раскрасневшемся лице, на шее взбугрились вены. Стук сердца, отзывавшийся гулким эхом, напоминал толчки при землетрясении. И после каждого толчка существо Игната покрывалось новыми трещинами, осыпаясь, словно сухая штукатурка.

– Ну, что теперь с тобой делать? – едва не заплакал Глеб.

– Нужно под сень дерев! – сказала Веденея. – В бору ему полегчает, там свет целительный!

– Давай сюда! – с этими словами Глеб снова взвалил соседа на спину и понёс, кряхтя, в лесной чертог.

Белизна, проистекающая от коры и листьев, помогла различить траву, столь же светлую, немного золотящуюся. Веденея смело вела за собой, не раздумывая о том, какое лучше выбрать направление.

– Нужна поляна! – молвила она, словно заранее догадалась о непроизнесённом вопросе: «Куда мы идём?».

И вот поляна отыскалась – идеально круглая, как бабушкино блюдо, которым Глеб часто любовался в детстве, укрытая растениями, припавшими в почтительном поклоне. Тут же горел большущий костёр, чьё пламя воистину взметнулось выше крон самых высоких древ. Возле костра сидели молодцы – невольно в памяти всплыла сказка о двенадцати месяцах, тем более что количество совпадало. Они не обратили никакого внимания на прибывшую троицу.

– Поближе к дереву клади, – посоветовала Веденея. – Его силы будет подпитывать ствол. По стволу течёт живительная сила.

Глеб выполнил указания, уложил, как следует, Игната, чей разум помрачился, и не смог сдержать себя, чтобы не подойти к звезде. Она стояла чуть вдалеке, смотрела на пламя и спины молчаливых мужчин, среди которых всякий имел густую бороду и был одет в меховую шапку, шубу, рукавицы и сапоги, а один из них сжимал в руках увесистый посох с тяжёлым круглым набалдашником.

– Веда, – тихонько обратился Глеб, и в то же мгновение почудилось, будто в горле застрял ком.

Звёздочка полуобернулось.

– Кто эти люди?

Она догадалась, поняла, что это совсем не то, о чём он страстно хотел спросить, но вымолвила, снова отвернувшись:

– На Звёздном небе, где мы расположились ныне, нет людей. – Помолчав пять-шесть секунд, заметила: – Ты что-то желаешь узнать, Глеб…

Томление – превращалось в невыносимую муку. Глеб подошёл ближе и тронул Веденею за плечико. Тот факт, что сейчас она его впервые за всё время путешествия назвала по имени, пьянил и обжигал. Он сделал глубокий вдох – она была идеальна, слишком идеальна, что не могло не пугать. Но стоит ли бояться, зайдя столь далеко от дома, минуя тысячи миров сквозь удивительные измерения и, в том числе, минуя черноту, то есть само чистилище?

– Веда, – проговорил он, содрогаясь от собственной беспомощности, что порождала несвойственную наглость. – Ты – путеводная звезда. Твой свет олицетворяет для меня надежду. Ты прекрасна! Недаром же лишь я один сумел разглядеть твоё падение на берег, твой хрупкий стан в той мутной луже? Недаром же, неправда ли? Благодаря тебе, и лишь тебе, я смог прозреть и очароваться Вселенной… Вселенной, которую пронзил волшебный луч. Ты – чудо, Веденея! Ты – божество!

И он, припавши на колени, примкнул губами к тоненькой ладошке и целовал, словно преданный рыцарь. По её безмолвному жесту поднялся, однако не осмелился дотронуться ни до щеки, ни до изящных уст, так и продолжил крепко сжимать ладонь.

– Ах, Веденея… – обессилено выдохнул Глеб.

Звезда еле заметно отстранилась, хотя при этом смотрела прямо в глаза, не моргая, широко распахнув ресницы. Сказала мягко и настойчиво:

– Послушай. Ты всё ещё пока что человек, хотя и светлым стал при помощи Алхимика. Но ни Потомок богов, ни бог не в состоянии вытравить из тебя нынешнюю основу твоего существования. А я не человек! И не была им ни в тот момент, когда упала вниз, на Землю, не рассчитав полёта, ни в тот момент, когда ты обнаружил меня. Я – дитя шестого неба, я не могу стать человеком, как ты не способен в этой жизни стать звездой.

– А как же… поход?

Ненадолго задумавшись, Веденея ответила:

– Признаюсь, в начале и помыслить не осмелилась, что ты взберёшься настолько высоко. Рвение твоё заслуживает похвалы, ибо оно помогло тебе превысить все мыслимые пределы человеческих возможностей. Ты должен вернуться в свой мир, как я теперь вернулась в свой. И вся твоя любовь ко мне – одна лишь мнимость, хотя чиста и бессознательна. Ты тянешься ко мне от того, что во мне в первой обрёл поддержку и защиту в час духовного прозрения. А теперь боишься отказаться от покровительства, но ты должен, иначе нельзя…

Глеб выпустил её ладонь и нахмурился:

– О чём ты говоришь? Зачем сюда приплетаешь покровительство и прочее? Ты не права!

– Не гневайся, не то погасишь светоч внутри себя и сгинешь, – спокойно, с неким торжеством, словно в подтверждение своих речей, сказала Веденея.

Он отвернулся, с трудом проглатывая обиду отвержения. «Нет, – подумал Глеб, – не достойно! Я как мальчишка, расстроившийся из-за неполученной игрушки! Так нельзя! Неправильно…». Хотел что-то произнести вслух, однако не потребовалось. Не потребовалось потому, что на поляну наполз непроглядный мрак. И только костёр не позволял чудовищу пройти дальше. Глеб застыл на месте, живо припомнив черноту тёмной нави. Но как Тень Мирового древа очутилась здесь?

Между тем, мрак расползался неисчислимым количеством отростков-щупалец, которые всё больше и больше напоминали плоские змеиные головы. Двенадцать богатырей поднялись, выхватили по горящей ветке и принялись прижигать многоликую гадину.

– Тьмуглавый змеище, – пробасил самый старый из двенадцати и воздел посох.

Мрак издал неприятное шипение, на мгновение отступил. Тогда же, воспользовавшись ситуацией, богатыри стали кучнее и неожиданно разом прыгнули в пламя костра. Глеб едва не вскрикнул от увиденного. Из огня же вышел настоящий исполин – высоченный, сильный, с ясным пронзительным взором, с вьющимися кудрями, с русой бородой. Человек ему ростом доставал бы до колена. Посох тоже «переплавился» – напоминал теперь одновременно и увесистую палицу, и острое копьё.

Змеище встрепенулся, гневливо шикнул и ринулся в новую атаку. Исполин, со всех сторон окружённый чудищем, отбивался с холодной уверенностью, рассчитывая каждое действие. Двигался он неуловимо быстро, даже, наверное, бессознательно, выполняя давно отточенные приёмы. Отрубленные, проткнутые и раздробленные головы падали на траву, в ту же секунду испарялись, не оставляя следа. Через некоторое время змей оттянулся назад, за пределы серебряного леса и там, собравшись с силами, встал в полный рост, взметнувшись выше крон. Веденея и Глеб непроизвольно задрали головы, но не увидели ничего, кроме туши и тысячи гибких вытянутых шей. Океан мрака застыл над ними… а затем обрушился смертельной лавиной или цунами…

Богатырь выставил своё оружие острым концом и упёрся ногами в землю, точно его сейчас будут стараться завалить. Глеб зажмурился, до боли стиснув челюсти. Невозможно было смотреть на происходящее без примитивного животного ужаса, без судорог от перенапряжения, без спазмов… Веденея оглушительно хохотала, могло показаться, что её голос заполнил собою поляну. Глеб открыл глаза – повсюду летали рваные ошмётки мрака, источающие ледяной холод; устоявший исполин отряхивался, Игнат по-прежнему неподвижно лежал, звезда – ликовала.

– Отец Месяц! – поклоном в пояс приветствовала Веденея могучего богатыря. Тот ответил коротким кивком и встал, опершись о посох.

– Откуда ты прибыла, ясносветлая? – спросил исполин.

– Из сумерек Яви! Матерь-луна протянула мне бережно луч, приведший сюда.

– Добро! Воротись на луга, гуляй и радуйся, пой, пляши! Ты достаточно сделала.

Исполин развернулся и побрёл сквозь чащобу. Люди, явившиеся вослед за звездой, его не волновали. Костёр же продолжал ровно гореть и потрескивать.

– Почему ты кручинишься? – задала вопрос Веденея.

Глеб смотрел вокруг каким-то потерянным, разочарованным взглядом.

– Отправляясь сюда, я желал только одного – обрести гармонию, чтобы моё тело вернулось к моему духу. Но я не нашёл ничего… Напрасный поход.

– Я предупреждала, – с лёгким укором заметила Веденея. – Дух – вне времени и пространства. А вся Вселенная состоит из времени и пространства. Ты – человек, хотя бы и просвещённый. Человек не может вот так вот взять и порвать связь с материальным миром – для этого требуется закалка, для этого разработаны различные техники самосовершенствования. Люди тратят годы, чаще всего несколько жизней, чтобы в один прекрасный миг ощутить безграничную свободу. Свободу, простирающуюся Вовне.

– Что такое Вовне? – Глеб уцепился за новый термин.

– Вовне, иначе ещё называют Косм Ось.

– Космос?

– Нет. Косм Ось. Космами называются бесплотные энергии, неподверженные ни времени, ни веществу.

– Мне надо туда! – оживился Глеб, вызвав улыбку Веденеи.

– Это за пределами седьмого, Солнечного, неба!

– И что?

– А то, что на седьмое небо даже я никогда не поднималась. Там светит Истинное солнце, единственное и неповторимое, а все остальные солнца лишь его невзрачные копии. Сияние его лучей притягательно, но оно губит неподготовленных точно так же, как дарит живительную силу всему мирозданию. Если я взойду на седьмое небо прежде, чем от меня это потребуется, то – погибну, растворюсь в лучах Истинного солнца. Что уж говорить о тебе?

– Ты уже предостерегала меня, – Глеб оставался непоколебим в принятом решении. – Укажи лучше дорогу!

– Нет! – в глазах и в голосе Веденеи отразился страх.

– Скажи! – потребовал он, прихватив звезду за локоть.

«Что, собственно, я теряю? – вдруг рассудила Веденея. – Сгинет этот тщеславный человек – ничего особенного не случится. Всяк во Вселенной умирает и перерождается. Бытие подобно колесу, которое бесконечно вращается. Он жаждет за пределы колеса? Пусть попробует и узнает бессмысленность собственной затеи».

– Хорошо, – сказала она. – Ступай по солнечному лучу, так будет надёжней. Взойди на холм да посмотри наверх – дождись утренней зари, Дивы, и в час, когда она расстелет красный шёлк, хватайся за бахрому.

– А что с Игнатом?

– Как только он придёт в себя, я отыщу способ вернуть его обратно.

– Благодарю!

Глаза Глеба увлажнились, он поцеловал её пальцы, сжатые в кулачок, и без каких-либо сомнений зашагал на указанный взгорок, который вздыбился посреди серебряного леса. Холм утопал в маленькой кучерявой траве, отливающей молочной белизной, отчего напоминал верблюжий горб, покрытый шерстью.

Глеб, ни разу не обернувшись, встал на вершине и полностью превратился в само ожидание.