Текст книги "Мы с тобой одной крови. Лекции, беседы, проповеди"

За каждое праздное слово, говорит нам Евангелие, мы дадим ответ на Страшном суде, в нашей жизни не должно быть пустоты. Наша религиозная жизнь, наше Православие, к сожалению, часто строится на «можно-нельзя», но к жизни в Боге это никакого отношения не имеет, хотя часто становится доминантой жизни христианина. И представление о христианстве – что почти ничего нельзя – складывается у наших детей. Эта схема приходит вместо духовной жизни, вместо любви, вместо живого отношения человека и Бога. Главным вопросом поста становится вопрос, что постом можно, что постом нельзя.

Разве же в этом смысл поста?

Если мы зададимся этим вопросом, то отбросим раз и навсегда эту схему «можно-нельзя» и не будем мучить батюшку на исповеди: «Я в какой-то день был в гостях и съел кусочек рыбы», «Мне пришлось выпить глоточек вина», «Мне пришлось то сделать»… Какое это имеет отношение к посту? Пост – это не когда «можно-нельзя». Пост – это путь твоей борьбы с грехом, прежде всего путь преодоления себя, путь победы над самим собой. А все остальное – это средства, какими мы пользуемся. Сейчас удобнее этим средством воспользоваться, или другим, или тем, которое предлагает Церковь в своем Уставе. Но мы должны понять, что Устав – это тоже схема. Любая схема, не наполненная содержанием и смыслом, калечит человека, препятствует его духовному росту.

Даже молитвенное правило может человеку помогать, а может его калечить. Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что нельзя быть рабом молитвенного правила, потому что не человек для правила, а правило для человека, для помощи человеку.

Если мы загоняем духовную жизнь в схему, не осмысляя ее, это может сильно искалечить нашу душу. Ведь когда писался устав о посте в монастырях Феодора Студита, Саввы Освященного в Иерусалиме – 1000 лет назад или больше, – этот устав никак не мог учитывать, что в наше время будет телевизор, компьютер, информационные технологии, реклама, рок– и поп-музыка и так далее. Монахи составляли этот устав для себя, для жизни внутри монастыря, он не охватывает всех сфер нашей жизни. Было бы странно, исполняя устав, в среду и пятницу отказываться от растительного масла, но смотреть сериал «Моя какая-то няня» или что-то еще, потому что об этом не написано.

Когда мы начинаем воспитывать наших детей в Православии, мы опять ищем для себя удобные схемы. Что правильно? Что неправильно? Какую бы нам найти схему, чтобы заработало, чтобы стало все по-нашему, по-православному? Чтобы у нас было не просто воспитание, а православное воспитание, не просто образование, а православное образование. Где эта схема, дайте нам ее!

Конечно, жадно ищущий находит эти схемы, бывает, что и такие, которые способны вообще изуродовать человеческую жизнь.

Мы, родители, должны задуматься о том, что мы вкладываем в понятие православного воспитания. Не идем ли мы по легкому пути, не ищем ли схем, когда мечтаем создать некий образ мифологической православной семьи. Мы заставляем ребенка молиться, учим его молитвенному правилу, но он не понимает смысла молитвы «Отче наш», не знает, что такое «сущий на небесех», что значит «хлеб наш насущный даждь нам днесь»… А бывает хуже: ребенку с 7 или 10 лет прививается вычитка правила, утренних и вечерних молитв, без всякого понимания и даже сокращения. Когда он станет подростком, он все это – и церковь, и молитвы – отставит в сторону, потому что ребенок не может жить в непонимании и во лжи. Когда о вере ему говорят, что это ценно и нужно, не объясняя почему, он чувствует, что это подмена, ложь, раз в этом нет никакого смысла.

Часто случается, что ребенок все время в церковь ходит, причащается каждую неделю, и вдруг! Ему пятнадцать лет, и он этого больше не хочет. Но как же он захочет, если для него это было бессмысленным, он не понимал, зачем все это нужно. Это касается и детской молитвы, и детского поста…

А ведь ребенок сам может решить – конечно, не без помощи взрослых, – как ему молиться и в чем во время поста он может себе отказать.

Включим телевизор. Смотрит ребенок его или нет – там действительно идет массовая бессмыслица, хороших фильмов практически нет, идут сериалы – апофеоз бессмысленности, погружающий людей в пустоту как в некий наркотик, всем надо почему-то расслабиться, всем надо от чего-то уйти. Включаешь пустоту – и эта пустота заполняет твой ум, заполняет пространство твоей семьи, твоей квартиры. Пустота непрестанно идет из эфира. Ребенок, хочет он этого или нет, ощущает это вокруг себя и принимает. И начинает соответственно себя вести. В православной школе мы видим, что дети ведут себя так, как, очевидно, родители их не учили. Может быть, потому что телевизор включен и дети на уровне подсознания принимают в себя определенные манеры, выражения? «Ну, ты задолбал меня», – говорит второклассник, обращаясь к учителю. Дети не чувствуют, что это что-то неприличное, а воспринимают как норму.

Что можно этому противопоставить? Чем ребенка можно от всего этого оградить? Ну конечно, по возможности не включать телевизор. Если он все же включается, ребенок должен смотреть что-то осмысленное, правильное, серьезное – конечно, на своем уровне. И вообще мы должны к своей жизни относиться серьезнее – мы не должны ее обессмысливать, обесценивать. И нашу жизнь, и жизнь наших детей нужно наполнять содержанием – прежде всего через воспитание ребенка в настоящей классической культуре.

Одно время в конце 1980-х – начале 1990-х годов все светское, все нецерковное отвергалось и «сбрасывалось с церковного корабля» куда-нибудь подальше. И – только церковное. Детям сказок не читать, потому что там про волшебство и колдунов, про фей, а феи это почти экстрасенсы, и так далее. В одном православном журнале была статья, в которой одна мама рассказывала о дочери, которая за сочинение на тему «Что бы я сделал, если бы был волшебником?» получила двойку. Мама возмущалась, что школа безбожная, а ее дочь написала: «Я не хочу быть волшебником, все волшебники – колдуны, а колдуны все против Бога», и тому подобное. Что обычно дети пишут в таких сочинениях? «Если б я был волшебником, я бы сделал так, чтоб никогда не было войны… чтобы моя мама не болела… чтобы моя бабушка не умерла»… Вот чего дети хотят, когда они бывают волшебниками. Они хотят самого лучшего, они чуда хотят. А мы вот так приходим и – «нельзя!» И нет ничего.

Это симптоматика того времени, которая потом выродилась в определенные схемы. «У нас должна быть православная литература». Появилась! И покупают родители книги про православных белочек и православных жучочков… Так это же кошмар! Андерсена уже не читают, а читают эти современные «ужасы», абсолютно бездарные, низкосортные, лживые… Такие же книги читают и взрослые. Обычное фэнтези нельзя читать, а православное можно? Суть-то одна и та же.

Вместо того чтобы воспитывать ребенка на настоящей культуре, настоящей музыке, настоящей литературе, на хороших фильмах – «нам дайте наше, православное». Не надо такого «нашего» – это не православное, это псевдоправославное, больное, то, что выросло из схемы. Но захотели – получили. Это ответ на востребованность всего низкосортного. Но это не есть истина, это не культура, это не смыслы, о которых я говорил. И поэтому если мы хотим, чтобы наши дети не обращались так к учителю – «задолбал», – давайте перед сном им читать хорошую литературу, не подменять сказки житиями святых.

В противном случае они к житиям будут относиться как к сказкам… Конечно, житие – в определенном смысле «икона», которая отражает духовную реальность, хотя не является портретом и пользуется символичными изобразительными средствами; жития несут некие стилистические особенности. Но все-таки это не сказка, а душа ребенка в сказке очень нуждается. Она нуждается в символическом осмыслении добра и зла – через сказку, через притчу, через хороший рассказ, через хорошую, доступную ему литературу. Мы же все это сами читали – почему же мы не хотим дать этого нашим детям? Надо подбирать фильмотеки для детей, чтобы показывать им хорошие фильмы. Все надо делать со смыслом, тогда все станет на свои места.

Благополучная Церковь

Сегодня, как никогда раньше, Церковь переживает период вызовов со стороны общества. В обществе от Церкви ждут вразумительных ответов, ждут обращений. Миссия Церкви, собственно говоря, и заключается в том, чтобы найти язык для общения с нашим окружением. Очень много в последнее время сказано о том, что одной из форм миссии является общинная жизнь. Об общинной жизни много говорит Святейший Патриарх. Давно уже звучит призыв к каждому храму стать общиной. Но не очень понятно, в чем эта общинность может заключаться и как обычный приход в том историческом понимании, которое сложилось за последние пятьдесят лет, может превращаться в общину.

Часто думают, что общинность возникает, когда после литургии прихожане собираются попить чай, или собираются вместе в какую-то паломническую поездку, или на пикник, или на футбольный матч – одним словом, на какое-то совместное мероприятие. Тогда кажется, что сделать из прихода общину очень просто. Надо просто после литургии всех позвать попить чайку, спеть под гитару, и таким образом общинная жизнь сама собой устроится.

В этом есть определенное искушение. Конечно, недостаточность человечности в нашей церкви ощущается всеми и давно. Ее отсутствие заключается и в том, что никто ни с кем не разговаривает.

По-человечески никто никому в церкви особенно не нужен, потому что каждый приходит в храм за своим. Но когда появляется возможность после литургии пообщаться, что-то обсудить, чему-то вместе порадоваться, выясняется, что это огромное благо, что тоска по человеческому общению, тоска друг по другу в церкви достаточно сильна.

Надо сказать, что человечность в сегодняшней жизни нашего церковного общества – это востребованность и всего общества. Общество ждет сейчас от Церкви простых человеческих слов, простых человеческих отношений и человеческого взгляда на происходящее.

Это наша большая проблема – отсутствие человечности в богочеловечном организме. Но настоящая община подразумевает нечто большее, нежели просто посиделки после литургии и даже общие хорошие дела: организация праздника в приюте для престарелых или Доме ребенка. Это что-то иное, что в нашей Церкви до конца не родилось, или до конца не произошло, или было воспринято как второстепенное. Я бы назвал это жизнью по Евангелию.

За двадцать лет возрождения Церкви было сделано колоссально много для того, чтобы она стала мощным институтом в мощном организованном государстве.

Но стремление к внешнему благополучию церковной жизни – это одно из искушений. Насколько Церковь имеет право быть благополучной? Насколько стремление к благополучию онтологично тому, к чему призывает нас Христос? И может ли благополучная, уверенная в себе Церковь, быть миссионером? Будет ли услышана благополучная Церковь в современном, да и вообще в любом мире?

Надо сказать, что в жизни земной Церкви есть такие противоречия. С одной стороны, путь за Христом: «Аще кто хочет за Мной идти, да отвергнется от себя, возьмет крест и идет. Те, кто хочет душу спасти, потеряют ее, а кто потеряет ее с пользой для человека, тот приобретет весь мир»[6]6
  Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее (Мк. 8, 34–35).


[Закрыть], помните Евангелие? С другой стороны, – стремление земной Церкви, стремление Церкви как устроения, в том числе человеческого, осуществлять свою миссию, не просто взаимодействуя с государством, а заручившись уверенной поддержкой неких внешних структур.

Сегодня стремление Церкви к благополучию очевидно. У Церкви есть власть, сильное влияние, права, серьезные отношения с государством, дающие определенные гарантии…

Это позволяет Церкви все более и более укреплять свои позиции: требовать от государства преподавание религиозных дисциплин в школе, присутствие священства в армии и так далее. Для дальнейшего осуществления социальной деятельности Церковь должна постоянно чувствовать поддержку соответствующих структур. Не может Церковь социально служить в мире, если государство не даст ей возможность посещать заключенных в тюрьмах, организовывать приюты для сирот и престарелых, кормить бездомных. Для этого нужны налаженные отношения с государством. Понятно, что, когда Церковь пытается наладить эти взаимоотношения, она действует отчасти как структура государства, которой нужны те же самые знаки власти, влияния, уверенности в себе, благополучия, которые показали бы мощь этой организации, ее способность совершать служение в этом мире.

Не так давно от имени нашей Церкви было озвучено, что дорогие часы и автомобили представительского класса – это знаки нашей церковной значимости. Внимание общества к этим знакам, к сожалению, сегодня очень большое. Они воспринимаются нами как знаки нашей победы, нашего утверждения в этом мире, признания того, что Церковь является структурой, с которой необходимо считаться.

Одновременно с этим происходит обратный процесс. Церкви есть чего лишиться: что-то могут отнять, что-то могут не позволить, – и это уже колеблет то, что называется свободой. Богатый человек менее свободен, чем бедный. Ему есть что терять. И благополучная Церковь становится менее свободной, потому что ей есть что терять.

Очевидно, что сегодня знаки внимания к Церкви воспринимаются как плата за ее молчание по очень и очень важным вопросам, на которые ждет от нее ответа наше общество. Церкви возвращают ее имущество, Церкви разрешают преподавание ОПК[7]7
  ОПК – Основы православной культуры.


[Закрыть], Церковь пускают в армию, и в ответ Церковь всегда улыбается, всегда скромно молчит, даже когда общество ждет от нее слов – иногда жестких, иногда защищающих.

Миссия Церкви – являть миру правду Божию. Но насколько эта функция Церкви выполнима и реализуема? Как я сказал, за двадцать лет возрождения было сделано колоссально много, но не было уделено особого внимания главному – тому, что делает Церковь общиной, общностью, – жизни христианской по Евангелию.

Появилось множество трудов о Святой Руси, о Третьем Риме, о том, что Церковь и православная монархия едины, много всплыло идеологических воспоминаний, которые снова ожили как элементы религиозной жизни. В Церкви появилась своя идеология, свои формы самосознания, но они в большей степени связаны именно с исторической памятью и с желанием реконструировать эти воспоминания в современном обществе, а о жизни евангельской во Христе, об опыте жизни и проживания Евангелия, к сожалению, практически не упоминается.

Стоят храмы, открыты воскресные школы, внешне все происходит правильно, путь намечен, направление задано. Но суть происходящего, основа – в чем и почему мы христиане. Потому ли, что мы ходим в храм? Потому ли, что мы нашу церковную жизнь превратили в хождение по церковному кругу? Мы живем от Пасхи до Пасхи, от поста до поста, от исповеди до исповеди, от Причастия до Причастия. Церковный круг, в котором, в общем, нет вопросов, все решено, не о чем думать, потому что создается впечатление, что когда я иду по церковному кругу, я как раз и иду за Христом.

И тут возникает вопрос: является ли наше привычное хождение по церковному кругу, участие в Таинствах и литургии одной из форм нашей традиционной жизни, хождением за Христом, а не удобным, благополучным, уверенным хождением по отмеченному, многими пройденному маршруту, на котором не на чем споткнуться, не о чем спросить и незачем ставить вопрос: а, собственно говоря, кто мы в этом круге? Все вопросы уже заданы и все ответы уже получены.

Сегодняшняя форма катехизации предполагает разговор катехизатора или миссионера с человеком прежде всего о том, как ходить по церковному кругу. Новообращенному разъясняют, как читать утренние и вечерние молитвы, как и почему надо поститься, что происходит во время Таинства, как необходимо христианину ходить по воскресеньям на литургию и причащаться Святых Христовых Тайн, потому что здесь происходит благодатное общение с Богом.

Но о самом Боге и о встрече Христа с человеком в рамках катехизации вопрос не стоит.

В какую Церковь мы зовем человека и что мы ему предлагаем в ответ на его веру? Удобство, комфорт, благополучие под знаком Христа. Возможно ли это вообще – благополучие под знаком Христа, благополучное Евангелие, благополучная Церковь, благополучная жизнь христианина.

Когда мы встречаемся в Евангелии со Христом, мы слышим неудобные для нас призывы. Они звучат постоянно, некоторые особенно настойчиво, например: Господи, повели мне идти к Тебе по водам (см. Мф. 22–32). Какое отношение это имеет к хождению по церковному кругу? Никакого. Готовы ли мы так говорить со Христом, как говорит с Ним апостол Петр? Не готовы. Кого касаются эти слова? Это слова Петра на Генисаретском озере или это образ жизни во Христе?

Второй призыв: Кто хочет за Мной идти, пусть отвергнется себя. Возможно ли в таком благополучном хождении по церковному кругу отвергнуться себя?

Третий: Господи, куда нам идти? Ты имеешь глагол вечной жизни. Полное недоумение и незнание ответов. А у нас самая популярная книга – «1350 ответов священника на вопросы». У нас нет вопросов в христианстве, у нас все уже давно всеми решено, а если есть вопрос, то самое популярное – это позвонить на радиостанцию «Радонеж» и спросить: «Батюшка…», – и радио «Радонеж» ответит.

И еще одно, очень важное: Все Мое – Твое, а все Твое – Мое. Зачем мы приходим в Церковь? Мы приходим со словами, которые произнес младший сын своему отцу. «Дай мне мое, дай мне положенную часть». Дай мне мое, а все твое мне не нужно.

И вот мы уверенно разложили христианство по полочкам, можем выбирать, что нам взять у Бога, а что нам сегодня не очень нужно. Ходить по водам – нам не нужно, не знать ответа на вопрос – мы не можем, нам надо быть уверенными в себе. И получается, что не услышаны все эти слова, не воспринято Евангелие, потому что Евангелие стало частью молитвенного правила. Мы сочетаем утренние и вечерние молитвы, главу Евангелия и две главы Апостола. Христиане это делают ежедневно. Почему, зачем, для чего – вопрос не стоит. Так надо.

А что мы читаем, когда читаем Евангелие? Ничего, мы читаем текст. Но я не читаю письмо Бога мне, не читаю письмо Отца Своему сыну.

Поскольку все это сегодня до конца не воспринято и стоит на периферии сознания, а евангельские проповеди в храме не касаются сущности встречи человека и Бога, то их место заменяет некая идеологическая схема.

И тогда приходская жизнь может развиваться по-разному.

Могут появиться очень крепкие общины православных хоругвеносцев, православных юннатов, общины туристов, православных рок-музыкантов – кого угодно с названием «православные». Но центром этой общины не будет Христос. Никакой миссии здесь быть не может: людей приглашают в некие клубы по интересам. А миссия предполагает передачу своей встречи со Христом.

Миссия апостольская – это свидетельство встречи апостолов со Христом, и, собственно говоря, успех апостольской проповеди заключался только в этом: «Что видели наши глаза, что осязали наши руки, что слышали наши уши, то мы вам передаем». И настоящая община может строиться только на общности со Христом. Это не общность человеческая, которая обязательно возникает потом, прежде всего это общая жизнь человека и Бога.

И Церковь наша от начала ее рождения в день Святой Пятидесятницы существует только ради этой встречи. Церковь – это место, где человек и Бог, встретившись, начинают жить общей жизнью.

Когда в 17-й главе Евангелия от Иоанна Христос перед Своим страданием возносит с учениками молитву Богу Отцу, Он произносит слова: И все Мое Твое, и Твое Мое. Эти слова являются формулой жизни Церкви. Эти слова и рождают общину. Эти слова и являются центром встречи человека и Бога.

Бог говорит человеку: «Все Мое – твое». И человек может оказаться способным ответить на эти великие слова. Мы слышим эти слова, обращенные к человеку в 15-й главе от Луки, в притче о блудном сыне, когда старший сын говорит: «Ты козленка мне не дал, чтобы мне повеселиться с друзьями моими». И тогда отец ему говорит: «Сын, ведь все мое – твое».

Эти слова Бог обращает к человеку, к Церкви и ко всякому, в нее приходящему. Способность услышать, воспринять их, способность захотеть для себя этой божественной жизни и есть духовная жизнь. Человек слышит эти слова и хочет, чтобы он смог воспринять от Бога все. Но это возможно только при одном условии, когда человек способен Богу сказать в ответ: «А все мое – Твое».

И это самые страшные и самые трудные слова, которые ждет Бог от человека. Мы часто слышим: «Весь живот наш Христу Богу предадим». Так легко и обыденно: «Подай, Господи, Господи, помилуй», а потом: «Весь живот наш Христу Богу предадим». Что это значит? Это и значит: «Все мое – Твое». Это значит, что я могу так себя доверить Богу, так могу себя вручить в руки Божьи, чтобы ничего в этом мире не бояться, ни о чем не думать, не иметь никаких попечений и быть совершенно уверенным в Боге, – а в Нем быть уверенным нельзя никак.