Текст книги "Подросток в семье и Церкви. Преодоление зон недоверия"

Конфликт поколений

Нужны ли детям запреты?

Педагогика – это в том числе и система определенных, правильно выстроенных запретов, хорошо сформулированных понятий «можно», «нельзя». Но здесь есть важный нюанс. Одна женщина, зайдя на сайт нашей гимназии и прочитав ее устав, сказала мне с ужасом: «У вас так все жестко! Ничего нельзя». Я говорю: «Гораздо проще понижать высокую планку, чем все время завышать низкую». То есть дети знают, какие в школе правила, а мы имеем право требовать соблюдения этих правил. Но чаще всего мы идем на уступки, и дети это понимают. Педагогика – это понижение очень высокой планки, чтобы детям было куда расти. Это выставление параметров, к которым должен тянуться ребенок. Мы можем в каких-то случаях пойти навстречу, понизить планку, но она все равно останется высокой. А у родителей, наоборот, планка низкая. Они ее все время повышают, а дети за ней не поспевают.

Впрочем, есть запреты, которые не работают вообще или работают с отрицательным результатом. Скажем, если вам не нравится кто-то из друзей вашего подростка, вы ничего не добьетесь, запретив это общение. Намного разумнее будет почаще приглашать этого друга на свою территорию. Дайте понять своему ребенку, что вы будете рады, если его друзья придут к вам. Тогда человек, который вам не нравится, будет в зоне вашего влияния.

Не дайте себе и детям превратиться в цифру!

Современный мир стремительно меняется. Дети сейчас играют совсем в другие игры, по-другому общаются между собой. Игра «Казаки-разбойники» – это уже что-то из области русских народных сказок. Сейчас дети играют в компьютерные игры, где не нужен собеседник, не нужен второй игрок. Общение подростков сведено к социальным сетям. Дети перестают читать, им гораздо проще смотреть видео. Все это в комплексе колоссально влияет на развитие внутреннего мира ребенка. Мне кажется, сейчас очень важно приучать ребенка к творчеству. Во многих школах это есть: школьный театр, школьные кружки, школьный литературный журнал, школьная киностудия, школьная рок-группа – должно быть что-то, восполняющее этот потерянный мир общения, потерянный мир творчества, потерянный мир хорошего доброго соревнования в том числе. Нельзя оставлять ребенка наедине с цифровым миром. Знаете, есть мир физики и мир математики. Мир физики – это теплое и холодное, темное и светлое, это живое. А мир цифры – это где все просчитано. Этот мир цифры сейчас везде – в гаджетах, в фотоаппаратах, в музыке. И человек не замечает, как сам внутренне цифруется, как все его отношения, в том числе с людьми, тоже подлежат цифровой энтропии.

У моего друга был певчий кенар, он его очень любил. А потом кенара кошка съела. Он переживал, как ребенок, и мы с женой на Пасху купили ему нового кенара. В зоомагазине сказали, что кенар певчий, что он пять колен берет. Через какое-то время приходим в гости, я спрашиваю: «Ну что, поет кенар?» – «Нет, не поет». – «А ты ему музыку ставил?» – «Ну конечно, ставил. Не поет». Ну, мы, конечно, расстроились. А перед трапезой стали петь «Христос воскресе из мертвых» – и кенар запел! Вместе с нами, значит, пропел «Христос воскресе из мертвых». Я спрашиваю друга: «А ты ему какую музыку-то ставил?» Он мне показывает флешку. Я говорю: «Они цифру не слышат! Он будет петь, если ты будешь петь вместе с ним». Дети подобны птицам – они перестают слышать настоящую красоту, настоящую музыку, настоящие звуки природы, настоящий звук любви и так далее. Цифра – это имитация, очень красивая, с почти стопроцентной точностью, но имитация. Наши дети остаются без настоящей природы. Вот этот дефицит природности, дефицит физики надо обязательно восполнять.

О детской вере: от ребенка к подростку

Детская вера и родительские иллюзии

«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Эти слова из Евангелия от Матфея хорошо известны христианам. Нам адресован призыв к детскому доверию, к детской вере по отношению к нашему Богу Отцу. Но мне кажется, что это слова не о детской вере, а о каком-то ином состоянии человека. На самом деле детская вера – это чаще всего придуманная родителями иллюзия. Мы все время говорим и думаем, что у детей, может быть, какая-то особо сильная молитва к Богу. Потому что дети – они ангелы, они безгрешны, у них должна быть «особая» молитва. Или, например, считаем, что у детей какая-то особая вера или особое чувство Живого Бога. Почему-то мы уверены, что дети как-то особенно умеют быть на исповеди искренними. То есть мы придаем им те свойства веры, которые хотели бы в них видеть.

На самом деле вера в детях формируется, в общем, как все остальные человеческие составляющие, как формируется характер человека, личность человека, его ум, его таланты. Это процесс очень постепенный и очень-очень таинственный. Никакой такой «особой» детской духовности нет. Это родительская иллюзия. И эта иллюзия иногда приводит к плачевным результатам.

Родители считают нередко, что дети особенно святы. Эту веру подогревают жития святых, в которых рассказывается про детство святых. О настоящем детстве святых нам почти неизвестно, но вот некая формула предполагаемого детства переходит из одного жития в другое. Мы, например, знаем, что преподобный Сергий Радонежский в детстве не вкушал грудного молока в среду и в пятницу. Но существует та же самая история и в житии, гораздо более древнем, святого чудотворца Николая. В одном из древних монастырей на севере Италии есть даже такие фрески, где изображен спеленатый младенец – святитель Николай, гневно отворачивающийся в руках матери от материнской груди. Поэтому бытует такое представление, что в детстве с ребенком бывает что-то такое, чего уже не будет потом никогда, и вот эта детская вера – она особенная.

Нет никакой особенной детской веры. А детское поведение в храме, которым так часто умиляются родители, которое вызывает их родительскую гордость, тешит их амбиции – это реакция ребенка на ожидания родителей. И в этом нет ничего удивительного. Дети с готовностью исполняют то, что нравится родителям, потому что хотят заслужить родительское одобрение. Детям нужно родительское внимание, детям нужна родительская похвала. Дети видят, что они нравятся своим родителям, и они готовы всячески это подтверждать любыми действиями. Они хорошие там, где надо быть хорошими.

Но если семья живет живой верой, если в ней присутствуют понятия чести, верности, любви, если в семье сбываются слова: «…где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них», тогда и детская вера формируется правильным образом.

Ребенок в неверующей семье

Возможна ли встреча ребенка с Богом помимо семьи? Мне такие случаи практически неизвестны. Но ребенок в неверующей семье не может не задавать себе вопросов о вере. Все дети, так или иначе, для себя их решают, но самостоятельным, детским образом.

Я помню, как это случалось в моей собственной жизни. У меня родители были настоящими советскими людьми, ни о какой вере в Бога речь не шла. Но с нами жила бабушка – крестная моего папы. И она была очень верующая, «богомольная», как ее все называли. Она ходила по воскресеньям в церковь, приходила с просфорочками, вся была счастливая и румяная, у себя в комнатке все время молилась. Мне это было совершенно непонятно. Я как маленький, просвещенный, все знающий человечек, в свои пять лет прибегал к ней в комнату и говорил: «Бог дурак». Так я надеялся объяснить «темной старушке», что Бога нет. Но она на это реагировала как-то мягко, с улыбкой, ни разу меня за это не отругала, никакого оскорбления «чувства верующих» у нее это не вызывало. Но я все-таки подумывал: здесь что-то не так! И решил сам проверить, есть ли Бог на свете. Я заперся в чуланчик и стал говорить так: «Бог! Если ты есть, то пусть у меня в кармане сейчас будет шоколадка». Никакой шоколадки, естественно, я не обнаружил. И я после этого жил спокойно: доказательная база была четко подведена, я понял, что никакого Бога нет, успокоился и до поры до времени – до своего студенчества – я к этому вопросу больше не возвращался.

А бывает и наоборот – ребенок находит какое-то подтверждение своей вере. Но это подтверждение почти языческое. Представление о Боге, о душе у ребенка складывается как у маленького, живого, настоящего чистого язычника. И тогда и вера получается вот такая. Нельзя в этом случае говорить о вере христианской, но эта вера может быть очень искренней, чистой, ребенок может по-настоящему находить для Бога какие-то слова и с Ним приходить в общение. Но это очень не похоже на то, чего родители-христиане ждут от своих детей. Эта вера потом может уйти, она может совершенно забыться ребенком, когда он будет взрослеть. А потом вера может быть найдена по-настоящему, глубоко.

Нахождение взрослыми веры – это очень сложный и далеко не завершенный в жизни человека процесс. Когда меняются условия жизни человека, когда рушатся какие-то формы жизни, знакомые формы государственности, знакомые формы человеческих отношений, социума, человек находится в странном для себя, неуютном и неуверенном состоянии. Собственно, это иногда подталкивает искать какие-то другие основания для своей жизни. И многие находят их в вере.

По-разному люди находят веру. Кто-то – через настоящий, глубокий духовный поиск как ответ на самые главные вопросы бытия: почему я живу, что такое жизнь, что такое смерть, почему существует зло, что такое любовь. Ответы на эти вопросы, если человек мучается ими, подталкивают его к тому, чтобы искать Бога. Потому что ответов на эти вопросы нет в плоскости земного бытия. По крайней мере, конечных ответов. И у Бога человек их до конца найти не может. Но может почувствовать, что если сейчас их там не нашел, то, в конце концов, эти ответы там все-таки есть.

Обрести веру еще не значит обрести Бога

Человек вместе с верой не всегда обретает Бога. Об этом мало кто задумывается. Обрести веру – значит начать свой путь к обретению Бога. А людям кажется, если они обрели веру, то вместе с этим уже обрели Бога. А это не так. Здесь происходит подмена. Эта подмена слишком очевидна уже в таких устоявшихся, традиционных религиях, как иудаизм или разные формы христианства, потому что они предполагают хорошо выстроенную ритуальную схему. Человек, обретая веру, сразу входит в уже выстроенную систему, к которой он не имеет никакого отношения: ни исторически, ни традиционно. Он в ней, в этой вере, не рос, не воспитывался, он ее даже и знать не знает. Потому что, скажем, Православие как выстроенная богослужебная система, как выстроенная уставная система постов, молитв, заповедей, правил, канонов – это очень сложное, очень малопонятное для стороннего человека явление.

Когда мы обретаем веру, по-разному ее обретаем, мы входим в церковную структуру. Не в Церковь как в еще непонятный нам живой организм, где человек и Бог имеют единую жизнь. Это не сразу становится понятным. А сразу становится понятным, «что можно, что нельзя», как «правильно» передавать свечку. Я, конечно, утрирую. И вот тогда у человека появляется иллюзия, что он уже внутри веры, потому что он все делает «правильно»: он знает, что в воскресенье надо идти в храм, что в храме надо время от времени исповедоваться, причащаться, что надо молиться за своих ближних, надо читать утренние и вечерние молитвы, что в пост надо поститься и ходить в первую неделю на Великий канон. Он знает, как правильно надо праздновать Пасху, как правильно разговляться, что такое крестный ход, какая икона от чего помогает и так далее. Но оказывается, что в центре всего этого нет Самого Христа. Он как бы присутствует в жизни человека, но опосредованно, не в центре. Так же как и Евангелие – не в центре. Но у человека складывается впечатление, что он нашел Бога, что у него все в порядке, потому что он все делает «правильно». И когда встает вопрос о воспитании ребенка в вере, у взрослого возникает желание этой вере научить. То есть научить правильно поступать, но не научить встрече с Богом.

Как не навредить детской вере?

Если для родителей вера – это набор правил, они не смогут понять, что происходит в душе ребенка. Потому что в душе ребенка эта встреча с Богом может произойти, но он этого не сможет для себя сформулировать и осознать, потому что он еще мал и очень впечатлителен. Ему нравится быть в церкви, очень нравится причащаться. Он любит, когда горят свечи. Ему нравится необыкновенное, сказочное пространство храма. У меня есть прихожане, которые по работе живут за границей, в храме они там бывают крайне редко. Но когда приезжают в Москву, всей семьей сразу идут на службу. Младший ребенок увидел меня после богослужения, уже разоблаченным: «Ты король? Ты ведь король?» Он представил, что побывал в прекрасном сказочном замке и увидел человека, одетого в прекрасные одежды, у которого на голове было что-то, похожее на корону, и он в руках держал золотую чашу. И этот человек, конечно, для него – король из его сказок, из его мультфильмов. Он был очень счастлив, что познакомился с королем! Вот это – тоже настоящая детская вера. Ее же нельзя разрушить. Я же не мог сказать: «Я не король». Я, конечно же, король. Мы – царственное священство. Все священники – цари, Церковь – народ Божий, дети царя. Конечно! Как же можно этому ребенку все разрушить или не дать ему возможность войти в этот мир. Его надо там сохранить. А родители, прежде всего, учат правильно поступать. И вот это «правильно поступать» без внутреннего содержания, без понимания работает только пока ребенок маленький.

Дети, приходя в церковь, видят там отчасти какую-то сказку. Поддерживать или специально создавать ее нельзя. Но и разрушать ее не надо. Просто из этого состояния надо переводить ребенка в реальность, в реальный опыт встречи человека и Бога. Но это может сделать только тот родитель, у которого реальная встреча с Богом произошла, который внутренне глубоко знает, что такое вера, в чем эта вера, что такое Евангелие.

У Лескова в одном из рассказов есть история о человеке, который был обычным государственным чиновником. А потом прочел Евангелие – и что-то с ним произошло. Он стал совсем другим человеком, таким чудаком, и все о нем говорили, покручивая пальчиком у лба: да, дочитался до Христа. Так вот, мне кажется, что всем надо бы «дочитаться до Христа», когда мы читаем Евангелие или приходим в Церковь.

Родителям надо самим взрослеть и понимать жизнь детей. Понимать, например, на что ребенок способен. Понимать, для чего существуют посты для взрослых и нужно ли в той же мере пост переносить на ребенка, или лучше выбрать разумную форму поста, которая чему-то ребенка учила бы, что-то ему объясняла. А не просто в пост формально не давать ему чего-то съесть. То же самое и молитва. Ребенок любит молиться вместе со взрослыми. Но ведь молитва ребенка – это тоже какой-то особенный мир. И этот мир надо созидать вместе с ним. Молитва для ребенка должна быть осознанной, а не просто весело спетой песенкой вместе с папой и мамой утром или вечером. Наши православные дети, взрослея, не все знают, что такое молитва, и узнавать не собираются по большей части. Что-то там успокоительно-красивое поется, что-то там колыхается, ты очень хорошо в это вливаешься, и тебя так и укачивает, убаюкивает. А потом ты, успокоенный, возвращаешься домой… Вот и все, что они знают о вере, в которой воспитаны.

О детской мере терпения

Если мы хотим, чтобы детская вера развилась в нечто большее, нежели сказочные фантазии, важно понимать, на что ребенок способен. Способен ли он, например, выстоять в храме, не двигаясь, больше десяти минут? Да он и трех минут не может выстоять! Но почему-то считается, что дети должны стоять как свечки. Потому что ведь смотрят другие! И надо всем показать, какой у меня благочестивый ребенок.

Дети, когда приходят в храм, что видят? Они видят только наши ноги. Маленькие дети приходят в храм, а там везде стоят взрослые. Мужчины у нас считают себя обычно главными в храме, они проходят вперед, становятся стеной перед иконостасом, никого не пустят: «Вы что, не знаете, где женщины должны находиться в храме? Это наше место!» А дети между этими мужскими ногами пытаются пройти, на них все цыкают, они всем мешают. Что они при этом могут понять?

Если ты с ребенком пришел в храм, ему надо видеть красоту храма, видеть иконостас, видеть священника как царя, как короля, видеть всю красоту вокруг. Это все для него. Он этим воспитывается. Значит, надо искать такой храм, где взрослые более тактичны, уступают место женщинам с детьми и инвалидам, дают возможность детям пройти вперед. Кроме того, родители должны понимать, что дети не могут выстоять всю службу. Поэтому не надо приходить с детьми на всю литургию. Или, например, в те храмы, где принято долго читать записки на ектенье – минут по двадцать, громким голосом. А потом начнется проповедь батюшки минут на сорок. Все это вредно для детей, это все детскую веру убивает, высушивает. Поэтому детей в эти моменты надо из храма выводить. И если есть рядом с храмом детская площадка, то дети могут в это время в песочнице поиграть, на качелях покачаться, зимой вместе с родителями снеговика полепить. Им нужно немного отдохнуть от духоты, а потом уже прийти в храм к моменту Евхаристического канона. С малышами можно вернуться на службу к молитве «Отче наш», которая поется всем храмом. Дети из верующих семей обычно знают «Отче наш» и могут петь вместе со всеми. Это тот самый момент, когда дети искренне, по-настоящему участвуют в богослужении. Им это нравится.

И нет ничего страшного, если родители будут присутствовать на службе только в эти моменты, а остальное время – гулять с ребенком за стенами храма. Если у вас дети дошкольного возраста, это совершенно нормально.

Родители, не ссорьтесь перед службой!

Родители должны помнить: если они хотят, чтобы у детей была радость от посещения храма, им нельзя ругаться между собой, когда они идут в храм вместе с ребенком. Что у нас бывает чаще всего? Нервные родители, у которых, допустим, несколько детей, опаздывают в храм. А батюшки у нас бывают очень строгими: если ты на исповедь не пришел вовремя, они тебя до причастия не допустят. Так вы не ходите, дорогие родители, в такие храмы! Потому что это вредно для вас и для ваших детей. Вредно ходить в такие храмы, где вас с вашими детьми отказываются исповедовать и причащать потому, что вы пришли не вовремя. Родители с несколькими детьми или даже с одним маленьким ребенком, который, может быть, не выспался, должны прийти в храм, где им будет хорошо и удобно. И чтобы ребенок не чувствовал никакого напряжения вокруг себя.

А что бывает на самом деле? Родители, наконец-то, собрались в храм, все дети здоровы, никто не болеет. Но кто-то замедлился, что-то там не получается. И они уже опаздывают, они начинают нервничать и ругаться между собой. Дети это видят, дети тоже нервничают, все вспотели, они летят, прибегают в храм все нервные, взбудораженные, тут на детей начинают цыкать. И в таком нервном состоянии дети причащаются. Какое впечатление остается у ребенка после такого посещения храма, после такого причастия?

Так же бывает с маленькими детьми, которых бабушки выкрадывают у своих неверующих детей с тем, чтобы причастить любой ценой. И ребенок в совершенной жути орет, вырывается, его сковывают, двое мужчин руки-ноги держат, третий открывает ему рот, чтобы священник в этот рот все-таки вложил Святое Причастие. Зачем? Для чего? Чтобы у ребенка навсегда, на всю жизнь осталось впечатление ужаса от того, что с ним что-то сделали, чего он вообще не понимает.

Причастие – это праздник для всей семьи

Родители почему-то думают, что просто часто причащать детей – это хорошо. Поэтому они приезжают, причащают детей, а сами не причащаются. Какое впечатление остается у ребенка, которого все время так причащают? Родителям удобно причащать ребенка отдельно, а потом самим отдельно как-нибудь всю службу выстоять, чтобы благочестиво причаститься самим. И вот они говорят детям, что самое главное в жизни – это Причастие, это великое таинство. Дети это слышат, но при этом видят, что сами-то родители не причащаются.

Ребенок не понимает глубины таинства Причастия. Осмыслить этого он не может и не должен. Он видит, что родители называют ценным то, что на самом деле для них ценным не является. Они же сами не идут к Причастию! Ребенок начинает рассуждать: значит, что-то здесь не так, значит, мне дают что-то такое, что взрослым не нужно.

Об этом вообще никто не задумывается, потому что считается, что Причастие должно как-то действовать само по себе. Но ничто не действует само по себе. Это не магический обряд. Здесь срабатывает простая педагогическая схема: то, что ценно для родителей, будет ценно и для ребенка. А не наоборот. И поэтому родители обязательно должны причащаться вместе с ребенком. Чтобы дети видели, как взрослым радостно и хорошо. Только так можно научить детей любить храм и Причастие.

Родители ни в коем случае не имеют права ругать ребенка, даже если он в воскресный день на литургии как-то плохо себя повел: с детьми поссорился, подсвечник уронил, предположим, когда бегал по храму. Наказывать его в воскресный день, если он причащался, они не имеют никакого права. Хотя им очень хочется научить ребенка «правильно» себя вести в храме. Но не это правильное поведение в храме. Радость – вот правильное поведение в храме. Ощущение счастья после посещения храма – вот это правильное поведение. Поэтому родителям после посещения храма стоило бы, может быть, подумать, как им приготовить праздничный воскресный обед, на котором они посидели бы вместе с детьми, порадовались бы, съели бы тортик. Или сходили с детьми в кафе, как-то с ними провели этот день. Потому что воскресный день – это праздник. Мы об этом забываем, потому что к этому уже привыкли. Но этот праздник должен существовать в душе ребенка. Дети очень реагируют на праздники. Что мы помним из своего детства? Праздники!

И с грудными детьми тоже надо быть очень внимательными. Не надо причащать насильно! Если ребенок только что переболел и ему в ротик давали какое-то невкусное лекарство через ложечку, он это запоминает, а когда его причащают, он инстинктивно начинает защищать себя от нового лекарства. Здесь надо выдержать паузу. Такой период пройдет, у ребенка исчезнет эта ассоциация. Мать и отец должны быть абсолютно спокойными. Если ребенок нервничает, как-то агрессивно и испуганно себя ведет, не надо его причащать в этот момент. Ничего страшного не случится. Походите, успокойте его. Если он успокоится – подойдите попозже. Попросите священника не потреблять Святые Дары, а когда служба закончится и все уйдут – причастите его отдельно. Для этого, конечно, нужно, чтобы родители принадлежали к какому-то приходу, общине, чтобы их там знали и они знали священника, чтобы внутри общины люди понимали друг друга и относились друг к другу доброжелательно. В этом случае причастить ребенка отдельно не трудно. А когда родители не являются членами прихода, а приходят куда-то, где поудобнее, поближе, побыстрее, как-то случайно – то, конечно, неизбежны какие-то несовпадения.