Текст книги "От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке"

Дело было в имманентной противоречивости советской позиции по отношению к арабо-израильскому конфликту.

Вооружая Египет и Сирию, Советский Союз не хотел и не планировал военного решения проблемы, решительного перевеса сил у арабов, изменения статус-кво.

С одной стороны, советские лидеры боялись нового поражения арабов. В этом случае для спасения своих друзей и своих вложений СССР вынужден был бы поднять уровень своей вовлеченности в конфликт. Такие его действия вызвали бы реакцию США и опасность прямой конфронтации. С другой стороны, урегулирование означало бы уменьшение зависимости арабских стран от советской поддержки.

Фактически СССР был заинтересован в сохранении состояния «ни мира, ни войны», хотя формально советская дипломатия не жалела усилий для урегулирования конфликта. Бывший заместитель министра иностранных дел СССР, затем посол в Египте В.М. Виноградов в беседе с автором категорически отверг мысль об этой заинтересованности⁹⁶. Он мог бы сослаться и на официальное заявление Брежнева: «Советский Союз был, есть и будет кровно заинтересован в быстрейшем, прочном и справедливом мирном урегулировании на Ближнем Востоке»⁹⁷. Арабские лидеры, выработав на Хартумском совещании 30 августа – 1 сентября 1967 года свои знаменитые «три «нет» («нет» – признанию Израиля, «нет» – миру, «нет» – прямым переговорам с Израилем), не были готовы к политическому урегулированию и компромиссам. Однако затяжка в решении конфликта расшатывала фундамент власти и египетского, и сирийского режимов и подталкивала их лидеров к военным акциям, которых советское руководство не желало.

Г.А. Насер постепенно восстанавливал контроль над страной, избавляясь от соперников из числа военных, в том числе от своего бывшего друга, тоже Героя Советского Союза, маршала Аб-дель Хакима Амера. Египетский лидер осторожно маневрировал между левыми, пользовавшимися советскими симпатиями, и правыми, склонявшимися к необходимости сотрудничества с Западом и отказа от социалистических экспериментов. Но свободу действий ограничивало клеймо национального унижения в июньской войне 1967 года и израильская оккупация Синая. Жесткое противостояние Израилю и Западу вынуждало Г.А. Насера идти на дальнейшее сближение с СССР. Для советского руководства сотрудничество с Египтом оставалось приоритетным в регионе. Боеспособность и вооружение египетской армии с помощью поставок советского оружия и направления советников быстро восстанавливались.

Состоялось несколько визитов высокопоставленных советских делегаций в Египет и египетских – в СССР. Сотрудничество Г.А. Насера с левыми и марксистами создавало в Москве иллюзию, что Египет движется в «правильном» направлении.

В качестве доказательства справедливости этой мысли привожу фрагмент моей беседы с Б.Н. Пономаревым.

Б.Н. Пономарев⁹⁸. Насер был прогрессивным человеком, другом СССР. Он хотел, чтобы Египет шел по пути социального прогресса.

Автор. Под социальным прогрессом вы понимаете постепенное приближение к советской модели?

Б.Н. Пономарев. Конечно, именно так. Помню, как Насер лечился у нас в Барвихе. Я поехал к нему беседовать. Мы разговорились, и он начал откровенно со мной говорить. Он сказал, что хочет развивать социализм, социальный прогресс, быть ближе к социализму. Было видно, что он развивается в положительном, с нашей точки зрения, направлении. И в смысле движения по пути сближения с СССР, и по пути борьбы с империализмом, за социализм. Я доложил об этом руководству.

Поток советского оружия шел и в Сирию, чтобы компенсировать военные потери. В марте 1968 года советский министр обороны маршал А.А. Гречко посетил Дамаск.

Одной из причин сирийского поражения был отвод ряда боеспособных подразделений с фронта, чтобы усилить охрану баасистской верхушки и внутреннюю безопасность. Сирийские лидеры больше боялись внутренних противников, чем Израиля. Их политика принесла плоды. Оппозиция была слабой, разрозненной. Правительство правило железной рукой. Сирийская армия стала выполнять часть функций политической полиции.

Параллельно с военным советско-сирийским сотрудничеством шло и «идеологическое». Делегация баасистов приехала в Москву для «идеологических дискуссий».

Гибким сирийцам было несложно находить приятные для уха Москвы лозунги и тем самым повышать свои шансы на получение помощи. Сирия нуждалась в защите, у нее было кое-что взамен – и в стратегических позициях, и в экономике. Но для СССР Сирия оставалась трудным союзником, действия которого не поддавались контролю, часто были непредсказуемыми и вызывали осложнения.

В СССР без энтузиазма воспринимали левацкие идеи, исходившие из Дамаска, типа «народной войны» против Израиля. Новый начальник сирийского Генерального штаба Мустафа Тлас был «теоретиком» партизанской войны и даже переводчиком Че Гевары, который не пользовался особой популярностью у советского руководства.

Для укрепления престижа внутри собственных стран и для оказания давления на Израиль египетские и сирийские лидеры должны были предпринять какие-то шаги против Израиля. Они решились на военные действия малой интенсивности. Стоит отметить, что к этому их подталкивали и выборочные военные акции Израиля против Египта, Сирии и Иордании.

В марте 1969 года египтяне начали «войну на истощение». Она включала артиллерийские перестрелки, воздушные бои, рейды коммандос через Суэцкий канал. Израильские войска, окопавшиеся на линии Бар-Лева на восточном берегу, несли потери.

В апреле 1969 года Египет официально заявил, что не считает себя более связанным обязательством о прекращении огня.

В Москве после колебаний не стали возражать против таких операций, хотя на берегу канала были жертвы и среди советских военнослужащих. Может быть, в те месяцы возникло на короткое время чувство «братства по оружию» между русскими и египтянами.

Египетские руководители не скупились на заявления угодные Москве⁹⁹. «Советская помощь вооруженным силам ОАР оружием, боеприпасами и специалистами за прошедший период трудно переоценить. Эта помощь имела и имеет огромное значение в оказании отпора Израилю, которому США поставляют современное оружие и боеприпасы», – говорил в октябре 1970 года тогдашний военный министр Египта М. Фавзи. «Благодаря советской помощи нам удалось полностью восстановить оборонную мощь ОАР, и мы теперь оказались в состоянии проводить в широких масштабах военные операции в ответ на израильские атаки», – заявил Г.А. Насер в апреле 1970 года¹⁰⁰.

Однако вскоре Израиль, опираясь на более высокую боеспособность своей армии и более совершенную военную организацию, а также на превосходство в авиации, перенес «войну на истощение» вглубь Египта. Совершались воздушные налеты на военные, экономические, гражданские объекты.

В декабре 1969 года действия израильской авиации против Египта достигли пика. Это настолько обострило политическую обстановку в стране и нанесло такой ущерб престижу президента Г.А. Насера, что он решился на беспрецедентный шаг – просьбу о посылке регулярных советских частей противовоздушной обороны и авиации в Египет. С этой целью он тайно прибыл в СССР 22 января 1970 года. Выполнение просьбы Насера настолько превосходило все прежние обязательства СССР, что решение о ее удовлетворении было принято на заседании политбюро ЦК КПСС вместе с командованием советских вооруженных сил¹⁰¹. Очевидно, не только стремление сохранить насеровский режим, но и военно-стратегические интересы самого Советского Союза определили решение советского руководства.

Непосредственно после Второй мировой войны стратегическая угроза СССР с южного направления определялась наличием там американских и английских военных баз. Однако с конца 50-х годов авианосцы 6-го флота США стали получать на вооружение реактивные самолеты, которые могли достигать южных районов СССР и территории его балканских союзников.

Глобальное стратегическое предназначение флота было ясно для советского военного командования еще в 30-х годах. Но географическое положение континентальной державы, слабость индустриальной базы и скромные военно-технические возможности накануне Второй мировой войны ограничили размеры советского военно-морского флота и предопределили его применение в качестве вспомогательной силы для поддержки наземных операций. Правда, уже в те годы была разработана программа строительства нескольких десятков линейных кораблей и тяжелых крейсеров, рассчитанная на пятнадцать – двадцать лет. Мировая война отодвинула эти планы, но не отменила их.

У автора нет документальных данных, которые бы определяли цифры и сроки программы развития ВМФ. Но на основе бесед с работниками Главного штаба ВМФ и данных из западных источников складывается следующая картина.

В начале 50-х годов на стапелях уже были заложены серии крупных военных кораблей. Ко времени смерти Сталина в 1953 году из запланированных 24 крейсеров класса «Свердлов» 6 были в строю и 14 строились¹⁰². Естественно, что их должны были спроектировать за несколько лет до этого, возможно накануне Второй мировой войны. В 50-х годах шло также проектирование океанских подводных лодок с атомными энергетическими установками. Утверждение, что обширные военно-морские программы СССР были начаты в середине 50-х годов, видимо, неточно. Середина 50-х годов как точка отсчета появилась потому, что в это время главкомом ВМФ стал С.Г. Горшков. Автор этих строк недостаточно компетентен и не обладает достоверным материалом, чтобы обсуждать достоинства или недостатки этого крупного военачальника. Известно, однако, что, когда Никита Хрущев в упоении от успехов советского ракетостроения отдал лихое распоряжение резать почти готовые крейсеры на стапелях как «ненужные», С.Г. Горшков не подал в отставку. Возможно, он поступил правильно, потому что затем смог убедить Хрущева и политическое руководство хотя бы в необходимости строительства океанского подводного флота (ядерного и обычного) и современных надводных кораблей различных классов, включая противолодочные¹⁰³.

Именно в 1955 году в США вступила в строй подлодка с ядерным двигателем, а затем авианосец «Форрестол», который мог нести на борту реактивные самолеты. Появление советских океанских подводных лодок (дизельных – в 50-х, атомных – в конце 50-х – начале 60-х годов) показывает, что программа их строительства была разработана в конце 40-х – начале 50-х годов.

Неудача на Кубе в 1962 году, видимо, была дополнительным стимулом к совершенствованию и развитию военно-морского флота с большим радиусом действия. Расширялись возможности и советской военно-морской авиации.

Однако к началу 60-х годов Черноморский флот был практически заперт в Черном море, выполняя сугубо оборонительные функции. К тому времени, когда Великобритания потеряла свои военно-воздушные базы в Египте, Ираке, Палестине, военная мощь США в регионе выросла. Угроза для СССР резко усилилась, когда США с 1963 года стали развертывать в Средиземноморье подводные лодки, вооруженные ракетами «Поларис» с дальностью примерно 2500 км. Ракеты стали существенным дополнением к оружию первого удара, уже имевшемуся на 6-м флоте в виде самолетов с ядерными бомбами.

В Москве было принято решение вывести советские корабли в Средиземное море. Быстрое развитие советского военно-морского флота позволяло решиться на этот шаг.

Если вспомнить историю, то окажется, что русский флот появлялся в Средиземном море еще в XVIII веке. Эскадры под командованием адмирала Г. Спиридова и контр-адмирала Д. Эльфинстона в феврале – мае 1770 года поддержали восставших против Турции греков, активно действуя против турецкого флота в Архипелаге. 24–26 июня (5–7 июля) 1770 года произошло победоносное для русского флота Чесменское сражение. Русские военные корабли находились в Средиземном море во времена Наполеоновских войн. Император Павел I стал даже гроссмейстером Мальтийского ордена. Но это не привело к военно-политическим результатам. Русские моряки под командованием вице-адмирала Д. Сенявина разгромили турецкий флот в бою у острова Лемнос, близ полуострова Афон (в Эгейском море) в 1807 году и участвовали в победоносном сражении против турок при Наварине в 1827 году в составе англо-франко-русской эскадры. Результаты Крымской войны 1853–1856 годов означали поражение и русского флота: накладывались ограничения на его размеры в Черном море и на возможности плавания в Средиземном. Но в конце XIX – начале XX века русские корабли вновь стали появляться в Восточном Средиземноморье и показывать флаг в Красном море, Персидском заливе, Индийском океане… чтобы исчезнуть с горизонта после Октябрьской революции. Но это лишь исторический экскурс.

В программной статье, опубликованной в июле 1963 года в «Коммунисте Вооруженных Сил», главнокомандующий советским ВМФ С.Г. Горшков писал: «Раньше наши военные корабли и морская авиация играли второстепенную роль, поддерживая сухопутные войска. Теперь… мы должны быть подготовлены к широким наступательным операциям, чтобы нанести сокрушительные удары по морским и наземным целям империалистов в любой точке Мирового океана и на прилегающих территориях»¹⁰⁴.

Через четыре года в статье по поводу Дня советского военно-морского флота Горшков отмечал, что «крупные империалистические державы уже потеряли господство на морях» и что рано или поздно «они должны будут понять, что у них нет господства совсем». «Советский морской флаг теперь гордо развевается на морях и океанах»¹⁰⁵, – добавлял он.

В 1963–1964 годах в Средиземноморье стали регулярно появляться советские военные корабли, превращенные в 1968 году в Средиземноморскую эскадру. Они не имели авианосцев и авиационного прикрытия и были слабее американского 6-го флота, хотя, по американским данным, имели развитую систему противовоздушной обороны и средства для действий против подводных лодок, включая вертолеты. В случае ядерной войны им, очевидно, отводилась роль обреченного на гибель передового отряда – успеть нанести удар, погибнуть, но ценой своей ги бели нейтрализовать или ослабить американский ядерный удар со средиземноморского направления. Но, по логике холодной войны, обреченная эскадра была неприкосновенной, как и, например, американские сухопутные войска в Западной Европе, явно уступавшие здесь вооруженным силам СССР. Нападение на те или другие означало бы начало глобального и безумного военного конфликта.

Не имея баз, военные корабли должны были ходить со «свитой» – судами с топливом, водой, ремонтными мастерскими, баржами с боеприпасами. Это было дорого и, безусловно, снижало боеспособность эскадры. Без отдыха на суше боевые дежурства были изнурительны для экипажей, особенно для команд подводных лодок.

Уязвимость и дороговизну содержания советской эскадры в Средиземноморье могли уменьшить только базы на суше. Наверное, такой логикой руководствовалось командование флотом. Только что Советский Союз потерял в результате политического разрыва с Албанией удобную базу для своих подводных лодок в албанском порту Флера, существовавшую с 1958 по 1961 год. Видимо, советская сторона не раз в осторожной форме зондировала почву в Египте, надеясь, что Каир предоставит советскому флоту какую-то возможность пользоваться египетскими базами¹⁰⁶.

Но получение баз на чужой территории – как бы они ни назывались: местами отдыха или ремонта, были ли они предоставлены в качестве льгот, под каким бы флагом ни существовали – в корне противоречило тем принципам советской внешней политики в регионе, которые столь эффективно привлекали друзей и вербовали союзников, а именно: ликвидации иностранного военного присутствия на Ближнем и Среднем Востоке. Ведь арабы добивались ликвидации английских и американских баз и не позволяли создавать новые, хотя им «объясняли», что это необходимо для их «защиты от коммунистической агрессии» и «советских экспансионистских замыслов». Тут же вставал вопрос о создании советских военных баз для «защиты от сионистской экспансии» и «происков империалистов».

Поражение Египта и Сирии в 1967 году заставило эти страны пойти навстречу пожеланиям СССР. Г.А. Насер в интервью с английским политиком Энтони Наттингом в ноябре 1968 года заявил: «Только русские помогли нам после Июньской войны срочной помощью от пшеницы до истребителей, в то время как американцы помогли нашим врагам. Русские ничего не попросили за это в обмен, за исключением льгот для военно-морского флота в Порт-Саиде и Александрии»¹⁰⁷. Были созданы склады для горючего и запасных частей в Александрии и Порт-Саиде, облегчена процедура захода советских кораблей.

Заинтересованность была обоюдной. Египет нуждался в присутствии советских военных кораблей, чтобы обезопасить себя от возможного израильского удара.

10 июля 1967 года восемь советских кораблей ошвартовались в Порт-Саиде: ракетный крейсер, эсминцы и десантные суда. Шесть других вошли в Александрийский порт¹⁰⁸. Советские корабли начали наносить визиты в сирийский порт Латакию.

Решение создать систему ПВО в Египте было, как представляется, политическим решением с целью спасти режим Г.А. Насера. Но нетрудно предположить, что были приняты во внимание и нужды советского ВМФ.

Советский боевой персонал начал прибывать в Дельту в феврале 1970 года. В Египте были развернуты 18 батарей ракет САМ-3, размещены 80 истребителей МиГ-21 и МиГ-23, а также несколько МиГ-25. Число советских военнослужащих, включая советников в египетских вооруженных силах, достигло примерно двадцати тысяч. Ряд аэродромов и ракетных комплексов был под полным советским контролем¹⁰⁹.

К середине 1970 года советский флот использовал гавани в Александрии, Порт-Саиде, Эс-Саллуме. Позднее к ним были добавлены Мерса-Матрух и Бернис¹¹⁰. Присутствие в Египте советских частей ПВО и авиации было, очевидно, каким-то подкреплением для советской эскадры в Средиземном море, не имевшей авианосцев.

Отмечу, что данные, приведенные здесь, почерпнуты из западных источников. Когда будут опубликованы советские документы, цифры могут быть уточнены.

Автор. Было ли у военного руководства СССР впечатление, что и Средиземноморская эскадра, и аэродромы, и базы военно-морских сил в Египте предназначены для глобального столкновения с США?

Работник ГРУ. Базы в Египте предназначались и для того, чтобы усиливать эскадру, продлевать ее жизнеспособность. Но для Ближнего Востока и Северной Африки роль эскадры была больше политической: показывать флаг, демонстрировать союзникам, что мы – под боком, и сковывать американские действия политически. Всерьез о большой войне не думали.

Автор. Вы не считаете, что наша политика в арабском мире была окрашена военно-стратегическими соображениями?

Работник ГРУ. Нет, она была больше окрашена политическими и стратегическими соображениями. Чисто военные задачи не стояли на первом месте. В том же русле мыслили и в МИДе, видимо по этому вопросу не имея разногласий с военными.

Автор. Какова роль Латакии для нашей эскадры? Ведь кроме заправки продовольствием и водой и отдыха для экипажей там ничего не было. Ну, может быть, госпиталь…

Работник ГРУ. Мне кажется, что в Латакии мы даже не реализовали всех договоренностей с сирийцами. Поэтому сейчас это просто суша, на которую может ступить нога измученного советского моряка… Американцам в этом отношении куда проще.

Автор. Сам наблюдал. Когда эти молодые люди приходят в Марсель, в борделях праздник, стены ходят ходуном. Кажется, что весь Марсель танцует и пляшет. Сколько они денег там оставляют!

В 1968 году началось постоянное советское военное присутствие в Индийском океане, куда стали заходить корабли советского Тихоокеанского флота. Они показывали флаг в Персидском заливе, Могадишо, Мадрасе, Бомбее. Эти демонстрации совпали по времени с английским уходом с позиций «к востоку от Суэца», а также с обострением советско-китайских разногласий. Освоение советским военно-морским флотом Мирового океана шло полным ходом. В Индийском океане для СССР появилась неизвестная ранее угроза – американские подводные лодки с баллистическими ракетами – сначала с «Поларисами», затем с «Посейдонами» с дальностью действия 5300 км, а в 80-х годах и с «Трайдентами I» (7 400 км) и уже в постсоветское время – «Трайдентами II» (11 300 км). Правда, некоторые американские авторы утверждают, что такие подводные лодки несли боевое дежурство в Атлантическом и Тихом океанах.

Продолжала закручиваться адская спираль гонки вооружений. Забегая вперед, отметим, что логичные военные требования получения баз в Индийском океане противоречили беспроигрышным политическим установкам прошлого: «Долой иностранные базы на чужих территориях!» У СССР появились базы («льготы») в Бербере (Сомали) и в Адене (Южный Йемен). После того как две державы «рокировались» союзниками (СССР «обменял» Сомали на Эфиопию, а США – наоборот), у СССР появилась база в Эфиопии, а США стали использовать Берберу.

Реакция США – ведущей военно-морской державы мира в ХХ веке – на развитие советского ВМФ была предсказуемой. К тому же она накладывалась на общее обострение международной обстановки, споров из-за развертывания ракет средней дальности в Европе, на действия советских войск в Афганистане. «Американское командование считало развитие военно-морского флота Советского Союза угрозой, – писал американский исследователь Э. Рубинштейн. – Оно считало, что это будет мешать перевозкам по морским коммуникациям, а наличие различных видов ядерных ракет у советского военно-морского флота угрожало Соединенным Штатам… Это было толчком к американской русофобии. Есть сходство с тем, как подобное соревнование способствовало англо-германскому антагонизму накануне Первой мировой войны»¹¹¹.

Важность военно-морского присутствия СССР в Восточном Средиземноморье и Индийском океане определялась и ростом значения водного пути из Черного моря через проливы, Суэцкий канал, Баб-эль-Мандебский пролив на Дальний Восток, вес которого в советской экономике увеличивался.

Но вернемся к Средиземноморью.

Еще в апреле 1967 года Леонид Брежнев предложил вывести американский 6-й флот из Средиземноморья¹¹². Тогда, как и потом, Вашингтон игнорировал этот призыв. Слишком велико было превосходство ВМФ США в этом регионе, чтобы от него отказываться.

Андрей Громыко заявил в мае 1968 года: «Будучи черноморской державой и вследствие этого средиземноморской державой, Советский Союз заинтересован в мире и безопасности в районе, который прямо прилегает к советским южным границам… Присутствие советских кораблей в Средиземном море является фактором, облегчающим сохранение безопасности всей средиземноморской зоны»¹¹³. Эту точку зрения разделяли Египет и Сирия, представители которых не раз заявляли, что они считают советский флот своим щитом против агрессивных намерений американского 6-го флота.

Франция, Италия, Испания выражали обеспокоенность тем, что в связи с появлением советской Средиземноморской эскадры американские позиции ослаблялись. У западных союзников в Восточном Средиземноморье – Греции, Турции, Израиля – опасений было больше. В 1968 году турецкое министерство иностранных дел опубликовало цифры, которые показали, что за 1967 год через проливы проследовало рекордное число советских кораблей, в том числе 107 – после начала арабо-израильской войны¹¹⁴.

У Израиля был свой резон беспокоиться. Египтяне, использовав советскую ракету, потопили в октябре 1967 года израильский эсминец «Эйлат». Возможные морские сражения приобретали новые качественные характеристики.

Однако каких-либо реальных сил для вмешательства на Ближнем и Среднем Востоке, даже не принимая во внимание Турцию и Иран, у СССР в те годы не было. Преобладающие позиции США и их союзников в этом регионе сохранялись.

Когда к началу 60-х годов рухнула американская доктрина «массированного воздействия» и опасность взаимного уничтожения становилась все более реальной, Москва и Вашингтон стали принимать предупредительные меры, чтобы избежать ядерной войны. В 1961 году в США родилась доктрина «ограниченной ядерной войны», которая подразумевала, что ядерное оружие может быть использовано не непосредственно против Советского Союза, а лишь на том театре военных действий, где создается угроза для интересов США и Запада в целом.

Между Кремлем и Белым домом была установлена «горячая линия». В 1963 году был заключен Договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах, в 1968-м – Договор о нераспространении ядерного оружия, а в 1972-м – Договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1).

Через систему договоров и соглашений две державы стремились снизить риск ядерной катастрофы. Процесс был трудным и неровным. Как сосуществовать в новом мире, не знали ни лидеры СССР, ни лидеры Запада. Они шли к договоренности методом проб и ошибок.

Но Ближний и Средний Восток оставался полем холодной войны. Взаимопонимание между Москвой и Вашингтоном не распространялось на этот регион.

Советское военное присутствие в Египте не обошлось без трагических потерь: израильтяне сбили несколько самолетов, пилотируемых советскими летчиками. Советские военные сначала недооценили электронную вооруженность израильской авиации и возможности наведения на цель, но потом приняли меры. Укрепление египетской ПВО и потери израильтян заставили их воздержаться от налетов. Патовая ситуация подтолкнула все стороны к принятию американского «плана Роджерса», выдвинутого в декабре 1969 года, и к прекращению огня 7 августа 1970 года.

Египтяне затем передвинули ракетные комплексы к западному берегу Суэцкого канала, восстановив всю систему противовоздушной обороны. В Израиле это сочли нарушением соглашения о прекращении огня, но ничего не решились предпринять в ответ. Возобновлять военные действия было в тот момент не в интересах Израиля.

К концу 60-х годов на Ближнем Востоке все громче заявляли о своих требованиях палестинцы. Дело уже не ограничивалось проблемой беженцев и защитой их прав. Палестинское движение превращалось в военно-политический фактор. Захват Израилем всей Палестины, создание израильских поселений в ее арабской части лишали палестинцев даже иллюзии существования у них национального очага, которым могли считаться не присоединенный к Египту сектор Газа и включенный в Иорданию Западный берег реки Иордан. Судьба изгнанников, лишенных родины, все больше создавала у палестинцев чувство единого народа с попранными правами. Возникли палестинские военно-политические организации, объединившиеся в 1964 году в Организацию освобождения Палестины. Правда, в конце 80-х годов новое поколение отчаявшихся и отчаянных молодых людей, выросших под израильской оккупацией, создаст властям Израиля проблему в виде невооруженного восстания – интифады. А пока что военно-политические организации палестинцев дестабилизировали не Израиль, а наиболее пострадавшую от войны страну – Иорданию. Ливан еще стоял на очереди.

В Иордании палестинские вооруженные формирования укрепились в лагерях беженцев и бросили вызов королевской власти, расшатанной поражением 1967 года. Громкую известность приобрели угоны самолетов международных авиакомпаний боевиками из левоэкстремистских палестинских организаций, базировавшихся в Иордании. В стране сложилось двоевластие. Для короля Хусейна встал вопрос о политическом выживании, и, опираясь на верные ему части, он начал боевые действия против вооруженных формирований палестинцев.

В августе – сентябре 1970 года в Аммане и других районах Иордании шли бои, в которых тысячи людей были убиты или ранены. Иорданская армия взяла верх, а после столкновений в июле 1971 года установила полный контроль над страной.

Ситуация в Иордании вызвала серьезнейшие международные осложнения и опасность новой вспышки конфликта на Ближнем Востоке. Палестинские военные формирования пользовались поддержкой прежде всего Сирии, которая была готова прийти к ним на помощь, а также Ирака. На Сирию было оказано колоссальное военно-политическое давление со стороны Израиля и США, сосредоточивших в разгар кризиса флот в Восточном Средиземноморье. Президент Никсон заявил, что либо США, либо Израиль должны будут осуществить военное вмешательство в Иордании, если Сирия или Ирак придут на помощь палестинским партизанам¹¹⁵.

Советский Союз не был готов к вмешательству в конфликт. Экстремизм палестинцев отталкивал советских руководителей. Поэтому и в Заявлении ТАСС от 20 сентября 1970 года¹¹⁶, Заявлении МИД от 24 сентября¹¹⁷ и в выступлении Леонида Брежнева в Баку 2 октября¹¹⁸ содержались обычные выпады против «происков империалистических и реакционных сил» и заверения в поддержке «справедливой борьбы арабских народов». На конкретные акции не было и намека, хотя советские органы массовой информации выражали симпатии к палестинцам.

Внимание советского руководства было занято гораздо более важным для него событием – смертью президента Насера.

Кончина тяжелобольного Насера 28 сентября 1970 года означала конец целой эпохи в советско-арабских отношениях. Когда в 50-х годах Насер пошел на исключительный по смелости шаг, начав закупать советское оружие и бросив вызов Западу, он не ожидал, что к концу жизни и само его политическое выживание, и судьба Египта окажутся теснейшим образом связаны с Москвой. Насер пользовался высокой репутацией и уважением советских лидеров, и это помогало ему вести египетско-советские отношения через пороги и подводные камни.

Приведу слова ныне покойного А.А. Громыко из его книги воспоминаний: «При всем риске впасть в крайность, подчеркивая роль субъективного фактора в конкретных условиях Ближнего Востока, беру на себя смелость сказать: «Проживи этот человек еще несколько лет, обстановка в районе могла бы сложиться и по-другому»¹¹⁹.

Вернемся к беседе с Е.Д. Пырлиным¹²⁰.

Е.Д. Пырлин. Из всех, с кем я общался, наибольшее впечатление оставил Насер, и я вовсе не оригинален в своих оценках. Насер – это личность. Эта личность на десять голов выше других деятелей Арабского Востока – и нынешнего, и прежнего поколений. Беседы с Насером запоминались его хваткой, то есть он мог с ходу ответить на трудный вопрос и схватывал проблему целиком. Садат в этом отношении был чем плох? Он мог ухватиться за какую-то деталь, раскручивать эту деталь в ущерб главному. Насер видел проблему всю сразу. Я участвовал в восьми-девяти беседах, и каждая беседа оставляла огромное впечатление, тем более они все продолжались по пять-шесть часов. Насер под конец уже был тяжелобольным человеком. У него было сужение сосудов… Он не мог сидеть в одной позе больше трех минут и все равно выдерживал эти утомительные беседы, утомительные переговоры.