Текст книги "От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке"

Е.Д. Пырлин. Это до предела упрощает проблему. Дело не в том, что кто-то хотел подорвать разрядку: до самого последнего времени наше руководство выступало против войны и было какое-то единство мнений.

Автор. Хотя учили египтян форсировать канал, поставляли им понтонные мосты.

Е.Д. Пырлин. На первой же беседе с Косыгиным после смерти Насера Садат говорил: «А где понтонные мосты?» Косыгин разбудил ныне покойного Василия Васильевича Кузнецова, который заснул на переговорах: «Где понтонные мосты?» «Поставили понтонные мосты», – ответил тот. «Проследите, чтобы их не украли, как тот радар», – сказал Косыгин. Но дело не в этом: готовиться к войне и начинать войну – разные вещи. Примерно в июне 1973 года в нашем руководстве поняли, что терпение у арабов лопнуло. Если мы будем и дальше призывать к сдержанности, это может выйти нам боком.

Автор. Хотя никто не знал, что боком уже вышло. Садат уже тогда начал договариваться с американцами.

Е.Д. Пырлин. Но в это не хотели верить. Поэтому решили примерно так: как хотите, ребята, ввязывайтесь в войну, смотрите сами, что у вас получится.

Автор. В их успех не верили?

Е.Д. Пырлин. Очень сомневались.

А вот интерпретация событий, которую дал тогдашний посол в Египте В.М. Виноградов¹⁴³.

Автор. Вы знали о готовящейся войне?

В.М. Виноградов. Я получил указание из Москвы сообщить президенту Садату, что в связи с напряженной ситуацией советское руководство приняло решение эвакуировать женщин и детей. Мы вывозили их ночью. Некоторых отправили теплоходом «Тарас Шевченко». Я не думаю, чтобы эти действия могли остаться незамеченными израильской разведкой. 6-го утром президент Садат пригласил меня к себе и сказал: «События развиваются напряженно. Израиль наглеет. Я хотел бы, чтобы вы находились все время рядом со мною. Всегда будьте там, где бы я мог с вами связаться по телефону». Едва я приехал в посольство, как Садат вызвал меня по городскому телефону: «Мы на восточном берегу Суэцкого канала». Затем со мной говорил военный министр.

Автор. Действительно ли Садат боялся наступать дальше, когда египтяне были на восточном берегу канала? Действительно ли ему достаточно было сделать жест – заявить, что это победа, и сказать американцам: «Давайте действуйте, развязывайте узел»?

В.М. Виноградов. Садат не ожидал, что египетские войска смогут форсировать канал за три часа, а не за трое суток, как планировалось. Потери при форсировании таких крупных водных преград должны были, по расчетам, составить много тысяч человек, до 30 % атакующих. Все оказалось гораздо проще и успешнее, с гораздо меньшими потерями. Армия оказалась подготовленной с помощью Советского Союза. Оружие было отличным. Египетская армия действительно совершила героический прыжок во имя благородных целей. Тут спору нет. Но некоторые считают, что все это было разыграно. Нельзя объяснить многих событий. Когда 2-я и 3-я армии высадились на восточном берегу канала, между ними оставались несомкнутые фланги. Почему? Азбука военных действий требует внимания к стыкам войск. Остался один израильский пост на восточном берегу, именно на том месте, где затем израильские танки переправились через Суэцкий канал в районе Горьких озер. Основные израильские силы были сосредоточены на севере против Сирии. Садат не пошевелил пальцем, чтобы провести дальнейшее наступление. Он дождался, пока Сирия была обессилена. Но после этого никто не мешал израильтянам двинуть войска на юг. Король Иордании Хусейн предлагал Садату и Асаду свою помощь. Асад согласился. Садат был против. Израильтяне сильно подорвали престиж американской техники. Египтяне воевали достаточно серьезно. Уничтожили целую бронетанковую бригаду.

Автор. Был ли сговор Садата с американцами и израильтянами?

В.М. Виноградов. Это – гипотеза, правильность которой может подтвердить только раскрытие секретных документов. Политические цели президента Садата – сотрудничество с американцами. Нужно было, чтобы американцы появились в какой-то благородной роли. Небольшое контролируемое поражение израильской армии и победа египетской армии обеспечили бы появление американцев в роли миротворцев. Когда после резолюции Совета Безопасности от 22 октября о прекращении огня продолжалось израильское наступление и израильтяне все больше и больше расширяли плацдарм на западном берегу, Садат звонил мне по телефону каждые два часа: «Американцы – обманщики. Они меня надули». В чем они обманщики? В Каире началась паника. Садат был в очень унизительном положении. Он обратился за помощью к Советскому Союзу и США, чтобы они прислали воинские контингенты – совместно или раздельно, если какая-то из держав откажется, – для того чтобы остановить наступление израильтян. Советское правительство предложило американцам послать воинские контингенты – и советский и американский, чтобы прекратить нарушение резолюции Совета Безопасности. Было сказано, что, если американцы откажутся, мы будем действовать сами. И вот тут-то израильтяне остановились, очевидно по сигналу из Вашингтона.

Автор. Это когда в СССР была объявлена тревога в воздушно-десантных войсках?

В.М. Виноградов. Я тогда об этом не знал.

Мнение В.М. Виноградова не особенно расходилось с оценками военных.

Автор. Было ли какое-то решение позволить арабам начать войну? Давало ли советское руководство арабам карт-бланш или это было без нашего позволения?

Работник ГРУ. Без нашего одобрения. Это я твердо могу сказать. Нам докладывали, что идет подготовка. Но мы не собирались ударять кулаком по столу. Мол, решайте сами – это ваше дело. Но мы не просчитали правильно итоги обеих войн. В 1967 году для нас неожиданным было поражение, а в 1973 году так же неожиданными были довольно успешные действия арабских армий на первом этапе. Предполагалось, что арабов быстро побьют. Мы заранее дистанцировались от них.

Автор. Почему?

Работник ГРУ. Впечатление 1967 года и несколько позорных неудач египтян во время «войны на истощение».

Автор. Мне рассказывали наши военные о реакции на потопление израильтянами советского судна в Латакии. Дело якобы обстояло так: когда Л.И. Брежневу доложили, он сказал: «Принять меры!» Какие меры – спросить не решались. Спустили команду по цепочке, в том числе командующему Средиземноморской эскадрой: «Принять меры!» Тот спустил ту же самую «команду» на боевые корабли. И какой-то командир эсминца, почесав в затылке, отдал приказ: «Орудия к бою!» Так же поступили и другие. Приняли ответственность на себя. Израильские летчики стали держаться подальше от советских военных кораблей и транспортных судов. Но если бы что-то случилось, те, которые приняли на себя решение, отвечали бы головой. Так было?

Работник ГРУ. Так могло быть. Это очень похоже на правду. Брежнев и его окружение просто боялись принимать решения, хотели, чтобы все делалось само собой.

В ответ на тот же вопрос Е.Д. Пырлин ответил: «Брежнев мог еще сказать: «Принять необходимые меры».

Автор. Считаете ли вы, что был сговор египтян с американцами?

Работник ГРУ. Был сговор. Разведка в одной из стран докладывала, что Киссинджер и Садат договорились о развязывании регулируемой небольшой операции.

Автор. Вы считаете, что Киссинджер договорился с Садатом о рамках ведения войны?

Работник ГРУ. Он дал понять, чего он ожидает. Единственное, что не могу пока точно сказать: кто из израильского руководства знал о такой договоренности, о таком варианте войны. У них была сложная расстановка сил в руководстве. Но вот факт: у израильтян были проведены трубопроводы, чтобы в случае начала военных действий залить весь Суэцкий канал нефтью и поджечь. Стена огня, не переправишься. И эта система не сработала.

Автор. Может быть, случайность или упредительный удар египтян? Я читал о действиях египетских коммандос.

Работник ГРУ. Слишком много случайностей. Израильтяне знали по крайней мере за сутки, что завтра – война. Скрыть приготовления к войне было невозможно.

Автор. Уже наши люди эвакуировались.

Работник ГРУ. Ну да, когда наши самолеты стали летать, теплоход подошел. Премьер-министр Израиля Голда Меир объявила мобилизацию. Но американцы сказали: «Ни в коем случае первыми не начинайте».

Автор. Вы считаете, что это не ошибка в оценке египетских и сирийских намерений, а просто распределение ролей?

Работник ГРУ. Я считаю, что было распределение ролей.

Автор. А смысл?

Работник ГРУ. Садат получал внутри Египта имидж победителя. Приглашал американцев для урегулирования, окончательно вытеснял русских. Американцы давали гарантии и Тель-Авиву, и Каиру. Вторая цель – свергнуть баасистское правительство в Дамаске. Ведь Садат сразу остановил наступление, когда израильтяне стали бить сирийцев. Но израильтяне не успели.

Автор. Я был там, в Дамаске, и видел, что успели подойти иракские бронетанковые части, а советские специалисты развернули новую систему ПВО. Сирийская отборная бронетанковая бригада, которой командовал брат Асада, так и не была брошена в бой – охраняла президента. Режим держался.

Работник ГРУ. А дальше война развивалась по своим законам. Израильтянам не нужно было перемирия, пока они не нанесут удара по египтянам.

Автор. Каково было отношение к войне советского руководства?

Работник ГРУ. Нам война была не нужна, ее боялись. Ситуация «ни мира, ни войны» нас устраивала. Мы не хотели сталкиваться с американцами. Но мы не могли, естественно, удержать арабов. Когда война началась, она вышла из-под контроля – и из-под нашего, и американского.

Автор. Советское руководство категорически было против уничтожения Израиля. М.В. Зимянин, главный редактор «Правды», а затем секретарь ЦК КПСС, сказал мне в 1973 году, когда я прилетел из Сирии: «Если бы была угроза существованию Израиля, то вместе с американскими «зелеными беретами» там оказались бы и наши парашютисты».

Работник ГРУ. Эта фраза точно отражала настроения нашего руководства.

1973 год, казалось бы, означал успех советской политики на Ближнем Востоке. Арабо-израильская война кончилась вничью. В тех специфических условиях, которые сложились в регионе, для Израиля отсутствие победы означало поражение от арабских армий, снабженных советским оружием и обученных советскими инструкторами. Советский Союз продемонстрировал – в отличие от кризисов 1956 и 1967 годов – возросшие возможности проецировать свою военную мощь: сосредоточивать военно-морские силы в Восточном Средиземноморье, обеспечивать как морские коммуникации в Сирию и Египет, так и контрбаланс вероятному американскому вмешательству в конфликт. Одновременно стали зримыми возможности советской военно-транспортной авиации при организации воздушных мостов в Египет и Сирию. Наконец, были проявлены политическая воля и готовность идти на риск, чтобы не допустить поражения Египта и Сирии, в то время как США опять проявили себя произраильской и антиарабской силой. Нефтяное эмбарго больно ударило по западному миру, а возросшие цены на нефть создали кризисные явления в западной экономике, но принесли ощутимые прибыли СССР. (Впрочем, результаты повышения цен были в конечном счете благотворными для ускорения структурной перестройки западной экономики, уменьшения потребления энергии и сырья на единицу валового внутреннего продукта, но это другой вопрос.)

Казалось бы, и актеры на ближневосточной сцене, и их роли были такими же, как в 1967 году, и они должны были разыгрывать действо по прежнему сценарию, но развитие событий пошло в другом направлении. В чем же дело? Конечно, не просто в личности Садата.

Советский Союз действительно стал ближневосточной державой и получил военно-политические позиции в Египте «по приглашению» потому, что его политика в 50–60-х годах соответствовала общему направлению политического процесса в регионе. Но само противостояние «арабы против Запада» стало приобретать другое содержание. Речь уже не шла о стремлении обретших политическую независимость государств максимально – и чрезмерно – отстраниться политически от прежних метрополий и всего Запада, олицетворяемого теперь его лидером и покровителем Израиля – США. Местные политические элиты, как им казалось, получили возможность самим определять свою судьбу внутри арабских стран. Развитие внутренней социально-политической ситуации шло не в том направлении, что в 50–60-х годах.

В этом смысле Египет опять был пионером, обозначая тенденцию развития в арабском мире. Садат лишь наложил на объективный процесс отпечаток своей личности. Его действиям способствовал режим сильной президентской власти, унаследованной от Насера.

Несмотря на решительное ограничение крупного помещичьего землевладения, деятельности иностранного капитала, значительной части крупной и средней местной буржуазии, в Египте проявились естественные для режима тенденции, так сказать, к обуржуазиванию верхушки государственного, административного и военного аппарата. Серьезных преград этому процессу, кроме личной позиции президента Насера, не существовало. Рядом с египетской бюрократией и внутри ее росла на подрядах, спекуляции, просто на воровстве и взяточничестве «паразитическая» буржуазия. В деревне окреп слой богатых фермеров. Они превратились в доминирующую силу за пределами крупных городов, и объективные интересы этого класса, не совпадавшие с курсом на углубление радикальных преобразований и реформ, давили на верхи даже в последние годы правления Насера. «Национальная» египетская буржуазия оказывала все большее сопротивление мерам, которые заставляли ее жертвовать личными и классовыми интересами во имя туманных общенациональных целей.

Египетский правящий класс – сложный конгломерат, состоящий из верхушки административного и военного аппарата, «паразитической» буржуазии и «национальной» буржуазии, опирающейся на фермеров, городских торговцев и ремесленников, стремился освободиться от пут, мешавших его развитию. Верхние слои египетского общества, напуганные радикальными преобразованиями, были готовы на сделку с кем угодно, лишь бы помешать их углублению. Они не хотели идти на уступки низам и стремились использовать государственный сектор в своих собственных, а не в общенациональных интересах. Появился еще один важный фактор ближневосточной жизни – финансовое и политическое могущество нефтяных монархий Аравии, которые поощряли капиталистические тенденции внутри египетского общества.

Можно сказать, что в Египте к началу 70-х годов созрели возможности для бескровной смены курса. Такова была тенденция, и речь идет именно о ней, а не о тех, кто ее конкретно олицетворял.

Для поднявшихся или поднимавшихся представителей новых сил – буржуазии, городской или сельской, родившейся демократическим путем снизу (фермеры, торговцы, предприниматели) или сверху (бюрократическая, спекулятивная, подрядная буржуазия), как и для интеллектуальной элиты с ее либерально-демократическими или религиозными традициями, было естественным держаться на расстоянии от чуждого им по идеологии, по политическим и социальным структурам Советского Союза и стремиться к сотрудничеству с Западом.

Элементы модели, скопированной с советского образца, оказались неэффективными для социально-экономического развития, а военное противостояние Израилю истощало ресурсы Египта. Когда открылась возможность избавиться и от войны (пусть дорогой ценой), и от прежнего социально-политического устройства, и от прежних полусоюзнических отношений с СССР, это было решительно и быстро сделано переродившейся египетской политической элитой.

Как сейчас представляется, поворот Садата от революционного авторитаризма к рыночной экономике, то есть к капитализму, через установление либерально-авторитарного режима был исторически оправдан. Но если бы на его месте был лидер более крупного калибра, например сам Насер, то он бы мог все это сделать и продолжая получать помощь от СССР, и больше получив от США.

Е.Д. Пырлин¹⁴⁴. Первые симптомы того, что Насер мог пойти по садатовскому пути, были.

Автор. Но был ли он как личность приемлем для американцев? Слишком много он нанес им политического, и не только политического, ущерба.

Е.Д. Пырлин. Египет важнее отношения к личности.

Против этой тенденции и как будто бы на интересы СССР работало сотрудничество США и Израиля – отождествление интересов Запада с «сионистскими замыслами». Но ведь было ясно, что «израильская экспансия», «сионизм», «палестинская проблема» давно стали политической риторикой, разменной монетой для большинства арабских руководителей. Клятвы верности палестинскому делу, освобождению Восточного Иерусалима с его мусульманскими святынями стали средством дополнительной националистической и религиозной легитимизации арабских политических элит, находившихся у власти. Антиизраильские заявления принципиально не затрагивали отношений большинства арабских правительств с главным покровителем Израиля – США. А раз так – они не играли существенной роли для СССР. Правда, исключение составляли до поры до времени страны, находившиеся в состоянии прямой конфронтации с Израилем, – Сирия и Египет, но, как показала политика Садата, опора на СССР тоже не была принципиально важной.

Конечно, не везде векторы политического процесса были направлены в одну сторону. В нескольких арабских странах развитие еще несколько лет шло влево (Южный Йемен, Алжир, Ливия, в какой-то степени Сирия), что позволяло режимам, существовавшим там, находить точки соприкосновения с СССР на прежней «антиимпериалистической» основе с широким набором антиизраильских высказываний.

Оговоримся, что неудача революционно-авторитарных режимов отнюдь не означала, что эта модель везде стала непривлекательной: в различных районах мира часы показывали разное историческое время. Поэтому эксперименты такого рода, вызванные противоречиями периферийного капитализма, продолжались или развивались. От Южного Йемена до Анголы, от Эфиопии до Мозамбика, от Конго до Афганистана многие элементы советской модели социально-политического устройства еще находили поклонников и в 80-х годах.

Но главное, что воздействовало на советскую политику на Ближнем и Среднем Востоке, – внутренняя обстановка в СССР и других социалистических странах. На пике военного могущества сама административно-командная система, созданная в Советском Союзе и навязанная десятку других стран, сталкивалась со все большими трудностями. Экстенсивное развитие за счет низко оплачиваемого труда многих десятков миллионов человек и богатейших природных ресурсов шестой части планеты выдохлось. Советский Союз и другие социалистические страны оказались не в состоянии вступить в новую эру. Сам характер общества и системы тормозил рост и инновации, качественное развитие. Нарастали кризисы – индустриальный, сельскохозяйственный, сырьевой, экологический, социальный, интеллектуальный, национальный, нравственный.

Единственное, что пока развивалось ценой бесчисленных жертв, перекоса всей социально-экономической структуры советского общества, – это производство орудий смерти, военной техники. И по этому критерию – то есть по способности многократно уничтожить все человечество – СССР был сверхдержавой.

Поражение США во Вьетнаме и достижение примерного военно-стратегического паритета между СССР и США, казалось бы, делало бессмысленным дальнейшее повышение ставок, давало возможность открыть эпоху разрядки. В Европе, как показывал Хельсинкский процесс, для нее были реальные перспективы. Но советское руководство не было готово к подлинной разрядке за пределами каких-то чисто военных договоренностей. Видимо, опыт и «оттепели» 1953–1956 годов, и Пражской весны 1968 года слишком хорошо напоминал, что ослабление авторитарного режима, почти любые щели в человеческих и деловых контактах с Западом немедленно становятся угрозой для системы, так как ставят под вопрос ее право на существование в глазах собственного населения и ее устойчивость. «Империалисты» просто должны «угрожать» социализму, чтобы он продолжал существовать. К разрядке не был готов и Запад. Правительства Запада достаточно последовательно проводили политику конфронтации, начиная с послания Г. Трумэна конгрессу США в марте 1947 года и кончая заявлениями Рейгана о советской «империи зла». Победа неоконсерваторов в ведущих странах Запада в конце 70-х – начале 80-х годов ужесточила их подход к отношениям с СССР.

Война 1973 года с полупобедой-полупоражением Израиля вновь настроила против СССР значительную часть влиятельной еврейской общины на Западе и способствовала срыву разрядки, хотя и не была, как представляется автору, решающим фактором этого процесса. Антисионистская кампания в СССР, одобренная сверху, была направлена против Израиля и влиятельных еврейских сил на Западе, но на деле приняла скрытый, и порой не очень скрытый, антисемитский оттенок. Это затруднило диалог и с евреями, и с либералами на Западе. А в самом советском обществе все более значительная часть евреев чувствовала себя отчужденной, и это было дополнительным элементом кризиса системы.

В «третьем мире» Москва и Вашингтон решительно не понимали друг друга и руководствовались разной логикой. Для США разрядка в Европе означала сохранение в «третьем мире» статус-кво. Но в Африке и кое-где в Азии Запад замешкался в 70-х годах с уходом, как Англия и Франция на Ближнем и Среднем Востоке в 50-х годах. В результате на смену колониальным властям в одних странах и феодальным монархиям – в других пришли революционно-авторитарные режимы, настроенные резко антизападно. Они стали получать военно-политическую и кое-какую экономическую поддержку СССР. Враждебная реакция на это США, конечно, была чрезмерной, но в любом случае конфронтация во всем мире усилилась. Для руководства СССР временные успехи новых друзей как бы подтверждали правоту прежних постулатов в советской политике и все больше отдаляли ее от действительности. Разве Вьетнам не показал, что в «третьем мире» США («империализм») могут отступить?

Отработанный пар прежних мессианских лозунгов принимался за свежий импульс распространения социалистических идей.

Инерция и ошибки Запада лили воду на мельницу иллюзий в Москве. И некоторые события в Азии, Африке и Латинской Америке, казалось, подтверждали правильность стратегии ослабления позиций Запада за счет периферии – «третьего мира».

Слишком долгое сопротивление ходу истории в португальской колониальной империи привело к радикализации руководства национально-освободительных движений, и они оказались восприимчивы к набору советских лозунгов и к копированию советских политических структур. В еще большей степени это оказалось действенным в Эфиопии, где императорский феодальный режим задержался с уходом с исторической арены, и его столкнули в пропасть засуха, голод и офицерство, все больше крутившее руль влево.

В Латинской Америке радовали кремлевских долгожителей молодые революционеры из Никарагуа, словно сошедшие с плакатных романов-идеологем вроде «Как закалялась сталь» Н. Островского. В Южном Йемене Национальный фронт всерьез преобразовывался в коммунистическую партию, хотя слово «коммунизм» там избегали употреблять.

Сигналы, приходившие из стран «социалистической ориентации», в Москве расшифровывать не хотели. И если раньше политические союзники СССР выступали как революционеры, партизаны, борцы и ценой небольших советских вложений наносили большой ущерб «проимпериалистическим» режимам, то теперь все обстояло иначе. С конца 70-х годов просоветские режимы вели войны против «контрреволюционеров», «бандформирований», «контрас», «реакционеров», «наймитов империализма» (Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Никарагуа, Камбоджа), что влетало СССР в копеечку.

Трагический шаг в отношениях с Афганистаном уже был запрограммирован. Но принимать желаемое за действительное – обычная практика высшей советской иерархии, и от кремлевских геронтократов вряд ли можно было ожидать чего-либо другого. За противодействие ходу исторического развития приходилось расплачиваться и политически, и морально, и материально, а в Афганистане – и жизнью советских граждан.

Чем больше углублялся кризис социалистической системы, чем яснее были неудачи тех режимов, которые восприняли некоторые элементы советской модели, тем громче в Москве звучали голоса защитников теории «социалистической ориентации», тем упрямее на практике и в начале 80-х годов продолжалось сотрудничество с «революционными демократами». Хотя международные реалии подталкивали советское руководство на расширение связей с умеренными (будь то Марокко или Турция), иметь дело с лидерами, не скупившимися на клятвы в приверженности дружбе с Советским Союзом и «социализму», было проще и приятнее.

Советское руководство, в отличие от американского, по-прежнему считало, что разрядка – это для Европы и, может быть, Дальнего Востока, а в «третьем мире» надо поддерживать «революционный процесс», то есть ослаблять и подрывать позиции «противника». Единство мира игнорировалось. При этом все больше утрачивалось чувство меры и возможностей.

Правда, необходимость взаимопонимания и сотрудничества чувствовалась обеими сторонами. Обе державы находили области прагматического взаимодействия, параллельных курсов или в ряде случаев стремились хотя бы не углублять своих противоречий. Так они действовали и в ирано-иракском конфликте, и на Африканском Роге. Но это были исключения.

Второстепенным, но достаточно важным фактором, определявшим политическое поведение СССР на Ближнем и Среднем Востоке, стал Китай. Разрыв союза с Китаем и превращение в тот период тесного сотрудничества во враждебные отношения были самым крупным дипломатическим поражением СССР с начала холодной войны.

(Это большая и сложная тема. Разрыв был скорее закономерностью, а не результатом тех или иных выходок Хрущева и ошибок дипломатии. Двум медведям было тесно в «коммунистической избушке», да и у США никогда не было территориальных проблем с Китаем. Тайвань – особый разговор, но они договорились или просто поняли друг друга.)

Конфликты вплоть до вооруженных, на колоссальной по протяженности границе, раскол международного коммунистического движения, сближение Китая с США – все это создавало новые условия в мировой политике. На Ближнем и Среднем Востоке Китай в те годы не мог быть конкурентом Советского Союза ни в плане военном, ни в экономическом, ни в политическом. Однако Пекин почти всегда говорил «нет», если Москва говорила «да», и наоборот; ухаживал за палестинцами, всеми левыми и коммунистами в регионе, настраивая их против СССР. Это заставляло Москву «доказывать» свои «антиимпериализм» и «революционность», что усиливало догматически-мессианский настрой в политике и затрудняло прагматические шаги.

Однако главным и определяющим во всем «третьем мире» для СССР оставалось соперничество с США. Оно охватывало политическую, военную, экономическую области. Но именно в экономике СССР ничего серьезного не мог противопоставить Западу. Даже конкурентоспособность на уровне 60-х годов ушла в прошлое, и оторванному от экономических реалий советскому руководству все с большим трудом удавалось изыскивать средства для подведения хоть какой-то экономической базы под политику в «третьем мире», в том числе и на Ближнем и Среднем Востоке.

Отметим, что нет критериев для того, чтобы определить, выгодным или убыточным для СССР было экономическое сотрудничество со странами Ближнего и Среднего Востока. Дело не только в отрыве цен советских товаров от их действительной общественной стоимости. Дело и в отдаче средств, вложенных внутри СССР и за границей.

Советские расходы на строительство высотной Асуанской плотины были формально полностью покрыты египтянами. Весь долг выплачен. Является ли это выгодным экономическим вложением капитала для Советского Союза, учитывая, что СССР брал всего лишь 2,5 % годовых, а затраты на строительство плотины (по политическим соображениям, видимо) превышали первоначальные наметки? Не исключено, что это было сотрудничество себе в убыток. Но можно ли было заранее знать, что равные вложения в подобные же формы хозяйственной деятельности в Советском Союзе, например в Средней Азии или Закавказье, принесли бы такую же отдачу для Советского Союза, как высотная Асуанская плотина с ее электростанцией? Может быть, наоборот, они бы привели к усилению отравления и засоления почв, ускорили бы негативные экологические последствия, например усыхание Аральского моря.

С конца 60-х годов стал проявляться и усиливаться новый феномен в советской внешней политике – поворот от экономической помощи к военной. В хрущевский период экономическая помощь слегка превышала военную¹⁴⁵. Но уже к концу 60-х годов в результате увеличения поставок вооружений Северному Вьетнаму, Египту и Сирии военная помощь стала преобладающей: к началу 80-х годов она соотносилась с экономической как 3:1 или 4:1, если пользоваться подсчетами западных экспертов¹⁴⁶.

Во что обошлись военные поставки Советского Союза в страны Ближнего и Среднего Востока, также остается неясным. Нет даже несовершенной официальной статистики. Мы не знаем ни истинных сумм кредитов, ни стоимости оружия, ни того, что передавалось бесплатно, ни того, какие военные долги списывались. Мало того: любая попытка сопоставить цену на оружие с ее общественной стоимостью обречена на неудачу из-за совершенно нереалистичного соотношения цен, сложившихся в межотраслевых и внутриотраслевых поставках.

В военные отрасли советской экономики направлялось больше вложений и ресурсов, квалифицированной рабочей силы. Были выше качество материалов, надежнее сроки поставок, выше технология. Так как все это делалось за счет гражданской (прежде всего легкой) промышленности, за счет уровня жизни населения, то отвлечение капиталов и фондов от легкой промышленности и сельского хозяйства также нужно было бы учитывать при определении стоимости продукции тяжелой и военной промышленности.

Естественно, что любые цифры при этом выглядят сомнительными. Контроль за ними был полностью утерян. Поэтому оценить убыточность или прибыльность военных поставок ближневосточным странам для советской экономики очень трудно, хотя можно предположить, что торговля оружием была все-таки выгодной.

За редким исключением СССР поставлял не самые последние модели военной техники. На складах хранились большие запасы всех видов оружия на случай большой войны. Они морально устаревали и нуждались в регулярном сбросе. Но и новейшие образцы было выгодно продавать, так как их производство означало более полную загрузку оборонных предприятий. Наконец, решения о поставках вооружений выполнялись легче, в частности, потому, что в условиях нарастающего паралича советской системы управления военная промышленность действовала более эффективно, чем другие.