Текст книги "Гнев пустынной кобры"

– Богу нужны страдания! Боль – мать всех земных добродетелей! – услышал Челик голос по-над рекой.

– Это вы, Мария?

– Проходи в дом, путник!

– Вы подслушивали мои мысли? Я только что спрашивал себя: есть ли Аллах?

– Это несложно.

– Что несложно?

– Подслушивать чужие мысли. И в чужих снах путешествовать не трудно.

– Что трудно? – Капитан, согнувшись, прошел в дом.

– Невозможно изменить судьбу. Жизнь сломать легко – это всего лишь ветка на древе. Вот приготовлю приворот и сломаю. Судьбу нельзя.

– Для меня это непонятно. И в чем тут разница? Вы, говорят, жена Василеоса, того самого, что совершает налеты в горах? Почему вы не с ним? Живете отдельно?

– Разве легко жить с женой, которая знает все о твоих мыслях? – Мария перевела взгляд от окна. – Когда-то муж попросил меня сделать отворот на его брата. И Панделис женился на другой. И что теперь? Ни той ни другой – это и есть судьба! Зачем ты пришел?

– Что с ними?

– Вода сказала мне, что Василики умерла, а Панделис снова встретился с Аеллой. – Женщина коснулась кончиками пальцев воды в деревянной кадке. – Это и есть судьба. Но встреча уже других людей, не принадлежащих друг другу. Не верь, когда говорят: вилами на воде писано. Мы сами из воды, и она может говорить с нами. Зачем ты пришел?

– Вы вправду можете открыть любую дверь?

– Да.

– Как?

– Ключом. – Она указала на большой ржавый ключ на стене.

– Любую дверь одним ключом?

– Да.

– Бред какой-то! Сейчас не до розыгрышей. Вы знаете, что произошло в селе?

– Почему никто не заступился за армян? Ровно поэтому никто не заступится за греков! Никто не придет и не сделает за тебя то, что ты должен уметь сделать сам. Мы, греки, научились возделывать землю, торговать, откладывать и умножать состояние. Но почему-то решили, что этого достаточно. Сильный всегда может отобрать у слабого имущество, скот, даже жену. И поверь, я знаю женщин. Они оплачут своих мужей и пойдут за сильным. А через некоторое время и вовсе забудут, нарожав новых детей. И в том есть истина самой жизни. Ни Богу, ни земле не нужны слабые и теплокровные, трясущиеся над накопленным. Об этом пыталась говорить грекам я, говорил мой отец, а когда-то дед. Но греки не слушали, думая, что могут откупиться от войн или нанять иноплеменных воинов. Наконец меня услышал мой муж и с мотыгами начал воевать против настоящего оружия. Сегодня он смотрел с высоты своих гор, как глумятся над его селом. Но завтра он вернет нам поруганную честь, и тогда мы вновь возродимся. Но возрождение невозможно без чести. А честь нужно уметь защитить.

– Ты во всем решила обвинить свой народ?

– Ты еще хочешь убить двух босых турок и напоить греков водой? А может, они это сделают сами? Сорок здоровых мужчин!

– Как, если они без оружия?

– Но ты ведь пришел и попросил у меня ключ.

– Я, кажется, понимаю тебя! Значит, дело не в ключе, то есть не в ржавой железяке, но в желании. А ты отпираешь это желание своими словами.

– Вот ты незаметно перешел на «ты».

– Действительно. Прошу прощения. – Челик вытер внешней стороной кисти проступивший на лбу пот. – Жарко.

– Я уже три дня не топлю.

– Так ведь январь?

– Так ведь жарко! – Мария провела кончиками пальцев по воде.

– Значит, мне не стоит вмешиваться! Пусть так все остается! Пусть жгут, убивают, калечат! Так по-твоему?

– Если помощь, которую ты собираешься оказать нам, поучаствует в решении твоих душевных задач, то это во благо. Но не делай ничего только ради другого. Благими намерениями устлана дорога в ад. Вот ты ненавидишь и раздражаешься на подполковника. Но ты бы его ненавидел и без того, что он сделал с нами. Ведь так?

Вначале разберись, где коренятся причины твоей неприязни. И только потом используй случай и тех, кто тебе поможет в этом. Хуже, если ты прикроешься нами, оправдывая свой поступок. Нет. Ты должен сделать сознательный выбор холодной головой. Сказать себе: «Я иду на этот шаг потому, что душе моей тяжело. В первую очередь: моей. И если я так не поступлю, то до конца жизни буду презирать себя». Понимаешь? Если же ты скажешь: «Я поступил так, чтобы только спасти ради спасения», – то все обернется прахом. Ты же не спасаешь червяка, которым хочет пообедать птица. Но кошку от птицы можешь отогнать. Потому что птица понятнее тебе. А если собака растерзает котенка? Тебе будет его жаль, но недолго. Потому что где-то в глубине и твоего сознания существует иерархия. Котенку нужно научиться быстро бегать и забираться на деревья, тогда он вырастет сильным и даст хорошее потомство. Птице не зевать, а развивать реакцию. И так далее. В пустыне живет такая Черная кобра. Существо миролюбивое. Убивает столько, сколь может съесть, и всегда старается уйти от ненужной схватки. Но если ее довести, то одним укусом она может убить лошадь. В каждом народе должна жить Черная кобра пустыни. В каждом человеке. Иначе – прах, тлен и полное забвение.

– И все же. Почему тебя не тронули? – потрясенный от услышанного, Челик завороженно смотрел на Марию.

– Хм. Вот если я в одном углу положу слиток золота, а в другом свалю грязное тряпье, куда ты обратишь свой взор? Шахин настолько увлекся грабежом и переоформлением бумаг, что я вылетела у него из головы. Да и зачем я ему? Он своим звериным чутьем понимает, что через меня он не сможет воздействовать на Василеоса. А теперь прощай, юзбаши!

Но Челик не мог сдвинуться с места, он смотрел, как пальцы Марии ласкают воду. Особенно указательный палец привлек его внимание острее: на нем, словно малюсенькая соринка, трепетала коричневая родинка. Ему даже захотелось протянуть руку и стряхнуть ее.

– Сколько тебе лет? – неожиданно спросила Мария.

– Тридцать один! – Челик протянул руку к воде.

– Не нужно. – Мария бросила на него обжигающий взгляд. – Многие влюблялись в меня. Но я не могу принести счастья. Я слишком хорошо умею подслушивать чужие мысли. Возьми мой платок. Скинь его, когда будешь пролетать над горами. Муж поднимет и все поймет. Вода. Это ему подсказка. Иди с Богом, юзбаши!

Конь ждал капитана у входа, нетерпеливо пофыркивая в сторону реки, над которой поднимался розоватый туман. Он даже не удивился тому, что животное отыскало его. Вскочив в седло, он менее чем через час был уже в лагере. Взяв из прогоревшего кострища кусок угля, пошел к своему самолету.

«…Я иду на этот шаг потому, что моей душе тяжело!..» И нарисовал на борту черную, вскинувшуюся для смертельного броска кобру.

Глава 5

Подполковник Шахин вышел из своей палатки, как обычно, пощелкивая кончиком хлыста по краге. Не спеша раскурил сигару, сузившимися глазами посмотрел в сторону села. Над домами все еще висел огромным вороньим крылом дым остывающих пепелищ.

– Собрать всех командиров в моем шатре! – бросил адъютанту. И криво просияв съехавшей набок улыбкой, велел готовить кофе.

Через полчаса подполковник раскинул карту местности, поставив чашку с кофе в кружок на карте, где находился его лагерь.

– Итак, господа. Я решил продолжить операцию.

– У них больше ничего нет, – брякнул сержант Кучук.

– Сержант! – укоризненно одернул Шахин. – Прошу всех не перебивать. Я понимаю, что многие из вас и понятия не имеют о дисциплине. Но придется потерпеть. Где капитан Челик? Ага. Проходите, Ахмет. Тэк-с. Вот какими мыслями я хотел бы поделиться, уважаемые коллеги. Не пора ли нам выманить из своего логова этого Василь-агу? У меня в голове созрел план, ради которого я вас и собрал. Что если мы сделаем небольшой фейерверк? Просто подожжем церковь с греками.

Командир наемников Гюрхан Далма довольно осклабился.

– Очень неплохой план.

– А что это даст? Почему вы решили, что Василь выйдет спасать? Мы ведь казнили его отца – он не вышел. Грабили весь день – не вышел. Калечили детей – не вышел. Почему сейчас должен выйти? – задал длинный вопрос капрал Калыч.

– По нескольким причинам, эр-онбаши. Откуда ему было знать, что собираюсь казнить Зенона. Честно говоря, это была моя импровизация. По поводу всего остального: ответ тот же. Он рассчитывал, что мы, как обычно, наберем мобилизованных и поведем через горы, где он на нас и нападет. А село не тронем. Но мы его переиграли. А теперь нужно поджечь большой факел, который будет виден с высоких гор. Василеос не выдержит и кинется с мотыгами и несколькими ружьями навстречу своей судьбе. Тут-то капкан и захлопнется. Сержант Кучук Бурхан!

– Я, господин подполковник! – Кучук вытянулся по струнке.

– Вы со своими жандармами выдвинетесь к Халису и заляжете под берегом. Вам нужно пропустить отряда Анфопулоса и ударить потом в тыл. Гюрхану Далме с башибузуками необходимо выйти в село, обосноваться там и поджечь церковь. Я с пехотинцами останусь здесь, чтобы ударить с фланга. Они окажутся зажатыми со всех сторон. С левого фланга – река Халис, с тыла – жандармы, прямо – Далма и наемники, с правого фланга – я. А сверху, рукой Аллаха, ударит Ахмет Челик. Как вам такой план?

– План отличный! – по-змеиному прошипел командир наемников.

– Все согласны? – Шахин обвел взглядом штаб.

Командиры согласно закивали, поднимая большой палец.

– Тогда, господа, давайте приступим к подготовке. Завтра все должно свершиться. А пока все свободны. Сержант, что-то еще? – Подполковник удивленно посмотрел на замешкавшегося Кучука.

– Да, кюмакам! Простите, господин подполковник!

– Да валяйте уже.

– Я должен поставить вас в известность! – Сержант дождался, пока все командиры покинут шатер. – Сегодня ночью кто-то залез в складскую телегу.

– Воровство? Вы из-за этого решили меня подергать?

– Если бы дело ограничилось продуктами, то как можно. Но пропали десять револьверов, три винтовки и несколько пачек с патронами.

– У нас понемногу заводятся крысы. – Шахин почесал указательным пальцем под глазом. – И что, собственно? Устройте обыск. Накажите. Наверняка кто-то украл для последующей перепродажи.

– Обыскали. Мои жандармы клянутся в честности.

– Знаю я эти клятвы. Когда в глазах оживает алчный огонек, то удержать от соблазна ой как нелегко. Ну хорошо, что поставили меня в курс дела. Я прикажу провести обыск каждого пехотинца.

– А если это наемники?

– Тогда придется попрощаться. К ним я не полезу. А вы поставьте часового у склада.

– Слушаюсь, господин кюмакам.

– Да идите уже! – Шахин обреченно махнул рукой.

Сержант пригладил вспотевшие усы и попятился к выходу.

– Когда я родился, в небе сверкнула комета… – залепетал Кучук.

– Проваливайте к своей комете, сержант. Не мешайте сосредоточиться. Да, передайте капитану Челику, чтобы сделал наблюдательный облет предстоящего плацдарма. Мало ли чего.

«Фоккер Таубе» взмыл над лагерем и взял курс на горы. Заложив вираж, капитан начал снижаться. Он летел так низко, что видел бородатый мох на дубах, рваным саваном свисавший до припорошенной хлипким снегом земли. Он видел каждую тропинку, петлявшую между камней. Всматривался в каждый куст. Вихрем проносился возле пещер и гротов. Разрывал кипень облаков яростным винтом своего воздушного судна… Где ж вы? Где? Подайте хотя бы знак!..

Наконец среди скал дрогнули лапы сосен. Мелькнула фигура человека. Челик пролетел вперед на километр, развернулся и приготовил мешок. Опасно снизился, сбавил скорость до рискованной и сбросил посылку – брезентовый армейский мешок, перевязанный в горловине платком Марии. И снова взмыл. Разворот. Мешок висит на зеленых лапах ветвей. Человек внизу лезет на дерево и раскачивает ветки… Нашли. Все в порядке. Прочитайте внимательно письмо! Только прочитайте!..

Челик махнул рукой и вновь произнес про себя слова Марии. Они стали для него подлинным свидетельством мира и человека. Наставлением и молитвой. Между ребер медленно, но упорно зрело что-то, что было выше его самого…Мария…

Менее чем через двадцать минут воздушное судно капитана Ахмета Челика уже пролетало над пострадавшим греческим селом. Он внимательно смотрел вниз, отыскивая глазами знакомый дом. Нет, не ее. А того мальчика, до смерти забитого смоченной в соленой воде веревкой. Вон она – запекшейся раной светит из дорожной грязи. Значит, где-то дом того мальчика. Снизился. В опасной близости пролетел над черепичными крышами. Женщина несет воду из колодца. Та самая. Поднимается на крыльцо красивого дома с верандой. Капитан сбросил мешок, который ударился о крышу веранды и заскользил вниз, на землю. Упал за спиной женщины в нескольких метрах. Она оглянулась и удивленно подошла к мешку. Посмотрела вверх. Капитан махнул рукой, сделал еще разворот, на всякий случай. Мешка не было. Значит, забрала. Теперь все зависит только от них. Если захотят, то будут сопротивляться.

В двух километрах от села, над рекой Халис стоял дом Марии. Старая обветшалая лачуга, когда-то служившая убежищем для пастухов и рыболовов. С изъеденной временем крышей и темными, просевшими стенами. Вот почему вода сама наполняет кадку! Он вытащил из галифе маленький зеленый камешек, величиной с перепелиное яйцо, который он всегда брал из дома на удачу, прицелился, пролетая над уличным очагом. Бросок. Он не слышал звука удара, только видел, как снаряд ударился о кирпичную кладку очага и отскочил в снег.

Через два часа после вылета самолет Ахмета Челика приземлился в турецком лагере. Не успел капитан снять очки, как увидел грозного сержанта Кучука, торопливой походкой приближающегося вместе с двумя жандармами.

– Юзбаши Челик! – Сержант поднял правую руку, отдавая честь, вместе с тем показывая, что он при исполнении, а не лясы точить пришел.

– Чем обязан, кавус? – Капитан поднялся из кабины, ставя ногу на крыло.

– Служба, юзбаши! Нам нужно досмотреть ваш самолет и палатку, где вы живете. Приказ подполковника! Досматриваем всех без исключения.

– Даже башибузуков? – усмехнулся Челик.

– У них свои, хм-м, досмотрщики.

– Как вы сказали? – расхохотался капитан. – Валяйте. Только предупреждаю, если ваши толстоногие повредят самолет и он завтра не взлетит, то отвечать вам.

Кучук боязливо посмотрел на летательную машину и шевельнул мокрыми от пота усами:

– Мы не будем к ней прикасаться. Только оглядим со всех сторон. А вам требуется зайти к подполковнику.

– Чего он желает, не знаете? – Челик облегченно выдохнул.

– Ему нужен ваш доклад о пла… даме…

– О плацдарме?

– Да. Так точно.

– А что вообще стряслось?

– Пропали десять револьверов, три винтовки и несколько пачек с патронами, – выпалил Кучук, потея еще больше. Ему никогда не приходилось так долго общаться с человеком, летающим по воздуху подобно птице.

– Понятно. Идите в мою палатку и осматривайте, сколько влезет. Но чтобы ничего не пропало.

– Да что вы, господин капитан. Это я так, для острастки. Мы, не сомневайтесь, даже в голову не брали, что вы могли бы. Просто приказ есть приказ.

– Ну так и выполняйте, – еще тверже сказал Челик, уже понимая, что жандармы скорее сядут на гвоздь задницей, чем полезут к нему. – А я прослежу, с каким тщанием вы несете службу.

– Нет, нет, – замахал руками Кучук и неестественно засеменил прочь.

…Шахин намеревался раскурить новую сигару, но тут вошел капитан, резко отбросив полог шатра:

– Что вообще происходит, господин подполковник?

– Вы о чем?

– Меня собираются досматривать. Какие еще револьверы и винтовки?

– А-а, про вас я ничего не говорил сержанту. Это, так сказать, его личная инициатива, – соврал Шахин, пряча глаза за сигарным дымом. – Но нам надо обсудить завтрашний план. Присаживайтесь. А с Кучуком я предметно поговорю.

– К сожалению, господин подполковник, самолету нужен надлежащий уход. И мне бы лучше заняться им и подготовить к завтрашнему вылету.

– Понимаю. Тогда коротко. Без рассусоливаний. Ага. Вы уже знаете, что я намерен выманить Анфопулоса из его логова.

– Да. В целом я все слышал сегодня утром, – перебил Челик. – Можно непосредственно по моим действиям?

– Да, конечно. Как только башибузуки войдут в село и поджарят греков, вы взлетаете. Если банда партизан выходит из укрытия, то атакуете, но не раньше, чем им в спину ударят жандармы. Я не хочу, чтобы они выскочили из западни. Они будут разбегаться, как зайцы в разные стороны, и искать лазейки. Ваша задача – догонять, целиться и пиф-паф. На большие группы сбрасывайте гранаты. Не жалейте боеприпасов. И разрешаю вам, Челик, – подполковник понизил голос, – действовать без оглядки, не думая, что осколками можете зацепить своих. Мне плевать, сколько потеряем мы, важнее истребление противника и наша безопасность. Если пострадают башибузуки, то я лично не заплачу, ну если только на публике. Вот, собственно, и все.

По спине Челика пробежала волна крупной дрожи. Из военных учебников он помнил несколько эпизодов, когда военачальники убивали собственных бойцов, желая нанести поражение противнику, но никогда не думал, что подобное коснется его.

– Служу империи и Аллаху! – Капитан сделал быстрый кивок подбородком.

– Аллах акбар! – Шахин наполнил свою чашку кофе.

Когда Челик ушел, откуда-то из глубин шатра выпорхнула Аелла. Придержала выпавшую из-под платка прядь темно-льняных волос и осторожно посмотрела. Нежно сверкнули лиловатые белки глаз. У Шахина едва не оборвалось сердце. Он никак не мог поверить самому себе, что владеет этой женщиной. Или она им? Да какая разница. Не будь ее, мир бы просто сдулся, облез, точно растаявший снег, оставив серость камней.

– Аелла. Как жаль, что мы не где-то вдвоем! Я изнемогаю. Даже боюсь говорить, чего хочу. Но это настолько невероятно и развратно одновременно.

– Карадюмак, остановись. На входе стоит часовой. – Девушка кивнула на хлопающий на ветру полог.

Подполковник отпрянул. Аелла знала, куда бить. Он во всем трус: в войне, в любви, даже сейчас он боится слухов о себе, которые могут распространить его подчиненные. Труслив, а потому и жесток. Эти два качества идут рука об руку.

– Да-да. Сейчас ни к чему. Ты права, милая. Ну что ты скажешь на сей раз?

– Вот сейчас скажу, мне Челик очень нравится. Рассчитывай на него. Поначалу показался мелким, отлынивающим от войны. Желающим показать силу перед безоружными. Но нет. Он храбр и предан. Он точно не причастен к краже из оружейного запаса.

– А твое мнение: кто?

– Очень похоже, что кто-то из людей Гюрхана Далмы. Наемникам ведь всегда мало. К тому же револьверы. Этим оружием пользуются либо офицеры, либо башибузуки. Но солдата больше интересуют винтовки. Это по моим наблюдениям.

– Не факт, конечно. Три винтовки исчезли. Ну да ладно. Мне Челик все меньше нравится. Дерзок и не очень уважает субординацию.

– Он скорее невежлив с тобой. Но ты ведь проявишь храбрость и твердость. Тогда он поменяет свое мнение. – Аелла неприкрыто лукавила, зная, что Шахин ничего не заметит.

– Да, завтра я в твою честь спою песнь бога войны.

В восемь часов утра, как только солнце поднялось над морем и растопило островки ночного снега, отряд башибузуков лохматой толпой направился к греческому селу. Шли, громко хохоча, выкрикивая ругательства, кто-то раскачивал на штыке отрубленную голову одного из старост. Далма шел впереди, поигрывая арабским клинком работы мастера прошлого века.

Взвод жандармов уже притаился под крутым берегом Халиса. Всего тридцать два человека, не считая кавуса Бурхана Кучука. Сержант спрятался в яме на почтительном расстоянии от своей группы. Позади них плавно и тяжело несла свои зимние воды Красная река. На берегу застыли перевернутыми днищами рыбацкие лодки, с которых уже оползал подтаявший снег.

А в селе отец убитого мальчика, Димитрас Папандреу, смотрел на дуло взведенного револьвера, читая немыми губами молитву. Четверо мужчин ждали, прислонясь взмокшими от волнения спинами к стене дома. Сквозь окно блеснуло стальное лезвие солнечного луча. Мужчины двинулись, заложив за спину руки с оружием, глядя вперед немигающими глазами. Напряженная поступь расшвыривала снеговые заплатки. Турки. У костра трое. Двое на карауле у церкви. Столько же револьверов в руках у отчаявшихся греков. Раздались выстрелы. Греки стреляют, высаживая в противника по целой обойме. Минута – и все кончено. Два турецких пехотинца головой в костре. Огонь весело трещит, пожирая волосы и дедовские фески. Один с вывернутой шеей отлетел под распятого Зенона. Еще двое опрокинуты в забвение у церкви Святой Троицы. Димитрас стреляет по клыкам затвора. Тяжелое бревно падает. Открываются двери. Мобилизованные в амеле-тамбуру стоят, затаив дыхание. Никто не решается двинуться с места. Никто не понимает, что произошло. Папандреу стреляет вверх, призывая к вниманию.

– Греки! – Голос его слегка дрожит. – Сегодня мы либо умрем как люди, либо тупым скотом побредем в Пирк, где наверняка всех убьют. Где лучше умереть: дома или на скотобойне? За что почетнее отдать жизнь: за будущее детей или за сдобренную нашими гниющими телами чужую землю? Выбирайте. Мы свой выбор, – он кивнул на четверых товарищей, – сделали. Вон видите, это сюда идут башибузуки, чтобы продолжить кровавый пир сатаны за наш счет. Решайте.

Все сорок мужчин в церкви крикнули: да. Их поддержали те, кто пришел на площадь из своих домов.

– Тогда берите винтовки. Есть пять отбитых у врага. Это первый успех. За ним последует другой.

– Димитрас, где вы взяли револьверы? – крикнул кто-то из толпы.

– Мой сын стал ангелом. И они упали с неба, – глухо ответил отец мальчика. – У нас мало времени. Меньше чем через час наемники будут здесь. Мы должны устроить засаду.

Десять вооруженных греков засели в крайнем доме: одни расположились на чердаке, другие у окон. Еще столько же остались ждать своей очереди, присев на корточки. Башибузуки подходили расхлыстанной толпой, уверенные в своей силе и безнаказанности. Пятьдесят против десяти. Но у греков все же было ощутимое преимущество: неприятель ни о чем не догадывался и не был готов к боестолкновению.

Димитрас, понимая, что соплеменники далеки от военной практики, решил подпустить как можно ближе, чтобы нанести максимальный урон с первых выстрелов. Сто метров. Пятьдесят. Тридцать. Прицелился, уперев локти в подоконник. Выстрел. Шедший впереди наемник с отрубленной головой на штыке качнулся назад, выронил ружье и, пятясь, стал заваливаться спиной на своих. Пуля попала точно в горло, сломала основание черепа и вышла с другой стороны шеи. И тут же последовал разнобойный треск выстрелов из всех греческих стволов. В первую же минуту башибузуки потеряли еще семерых. Но, опытные воины, они мгновенно рассыпались горохом по зимней грязи и залегли. Открыли ответный огонь. Греки сразу же понесли потери. Но на место раненых и убитых тут же встали новые бойцы. Димитрас послал за подкреплением, видя, как легко редеет его отряд. Завязался бой без особых шансов для греков. Единственное, на что они рассчитывали, что шум боя услышат партизаны Василеоса и придут на помощь. Но ни Димитрас, ни башибузуки, никто, кроме одного человека, и знать не могли, что боевая группа партизан уже действовала.

Бесшумными змеями выползли они из-под перевернутых лодок и ударили в спину жандармам. Если бы все наоборот: под берегом залегли наемники, а пехота пошла бы в село, – то за греков ни один дэв не дал бы и понюшки табаку. Так и планировал поначалу Шахин, но ведь рядом с ним Аелла. И он в который раз послушал ее, боясь лишний раз испытать на себе ее равнодушный холодок.

Плохо обученные, недисциплинированные, не привыкшие к боевым ситуациям, жандармы умирали практически без сопротивления, словно беспомощные, растерявшиеся, запаниковавшие гуси. Жалобно крича и закрываясь от пуль руками. Имея тройной перевес и немецкие винтовки, они не смогли оказать сопротивление пяти револьверам и нескольким охотничьим ружьям. Целый взвод погиб менее чем за пятнадцать минут.

Василеос Анфопулос велел своим людям натянуть на себя простреленные шинели жандармов и турецкие фески. Собрав оружие, партизаны пошли на помощь отбивающимся селянам. Когда небольшой отряд вышел в тыл наемникам, то те поначалу подумали, что это сержант Кучук со своими жандармами, поэтому продолжали вести огонь против дома-крепости. Но когда поняли, что их атакуют сзади, было уже поздно. Урон от удара с тыла оказался велик. Гюрхан Далма стал отступать к лагерю. А греки почти висели на неприятеле, находясь в двух десятках шагов. Из пятидесяти наемников оставалось меньше половины, но они были воинами и большими мастерами своего дела. А греки вооружались на ходу, беря отбитое Василеосом у жандармов оружие. Несли большие потери, не умея укрываться и быстро перезаряжать. Лишь ярость внутри каждого превращалась в хаотичный безумный натиск и заставляла врага отступать.

А еще помощь с небес. Ахмет Челик вновь и вновь совершал вираж и заходил над полем сражения, стреляя из своего револьвера по наемникам. В пылу боя, а тем более из лагеря никто не заметит, на чьей стороне капитан. Он не мог атаковать гранатами – слишком близко друг от друга находились противоборствующие стороны. Это был его триумф. Две группы греков действовали сообща, не имея представления друг о друге, ни о чем заранее не договариваясь. Единственным центром управления был он.

Из лагеря за развернувшейся картиной наблюдал подполковник Шахин.

– Эр-онбаши Калыч! – рявкнул подполковник и отбросил далеко от себя хлыст.

– Да, господин!..

– Разворачивайте пулемет и открывайте огонь!

– Но там наши наемники?! – Калыч удивленно посмотрел на начальника.

– Но там и наши враги, которые на плечах наемников могут ворваться в лагерь!

– Слушаюсь! – Майор отдал честь и заспешил к пулеметному расчету.

Лагерь Шахина располагался у самого подножия гор чуть выше долины. К нему вела одна-единственная дорога, перегороженная на подступах несколькими телегами и мешками с песком. Сверху простреливалась каждая пядь. Но пулеметы не посылают пули по дуге, так же как и любое другое стрелковое оружие. Башибузуки оказались между атакующими греками и трясущимся от страха за собственную жизнь подполковником Шахином.

Раздался сухой треск пулеметной очереди. Подкошенные наемники покатились вниз, увлекая за собой живых. Одни успели упасть за камни, другие оказались под ногами преследующих партизан. Следующей очередью разметало греков. Они попятились. Затем ружейный залп – и вновь убитые падают снопами. Башибузуки и повстанцы смешались в одну кучу. А турки все стреляли и стреляли с высоты своих позиций, пока на дороге не осталось ни одного живого.