Текст книги "Забытые войны России"

Любопытно, что иностранные наёмники на командных должностях использовались не только в регулярных частях, но и на окраинах страны. Так, по документам 1639 года среди «начальных людей» (так тогда в России именовали офицеров) в крепостях на южной границе со степью числилось 428 русских и 316 «немцев».

«Служилых немцев» в допетровской России делили на «кормовых», служивших за плату, и «поместных», служивших за полученные поместья с крепостными. Также они подразделялись на «иноземцев старого выезду», давно живших в России и обзаведшихся здесь семьями, и «нового выезду», недавно завербовавшихся на русскую службу. «Немцы», принявшие православие и тем самым ставшие подданными царя всея Руси, в понимании русских тех лет переставали быть собственно «немцами» и становились почти русскими – таких именовали «новокрещёнами».

Наёмники от Петра I до Екатерины II

Общеизвестно, что император Пётр широко использовал иностранных офицеров и специалистов для создания и обучения регулярной армии. Куда меньше знают, что первый русский император стал и первым в деле «вычищения» иностранцев с русской службы.

Накануне Северной войны со Швецией из 10 находившихся на русской службе генералов русскими по национальности были лишь трое. Правда из семи генералов-западноевропейцев двое родились в России – генерал Адам Вейде был сыном немецкого офицера из «полков иноземного строя», а генерал Юрий фон Менгден был внуком ливонского рыцаря, перешедшего на русскую службу ещё при Иване Грозном.

В восьми имевшихся на тот момент регулярных пехотных полках русской армии из положенных по штату 264 средних офицеров имелось только 78, из которых 33 были наёмными европейцами. Через год в полевой армии служило уже 1137 офицеров, почти треть из них были иностранцы, нанятые в Европе.

Дважды, в 1702 и 1704 годах, русское правительство объявляло «вызов», то есть массовый приём европейцев на русскую службу. 23 ноября 1703 года император принял специальный указ, регламентирующий порядок приёма иностранцев на офицерские должности – принимали только тех, кто имел достаточный военный опыт на командных должностях в армиях Западной Европы.

Однако Пётр I, по мере подготовки офицеров из русских, стремился замещать ими командные должности – император учитывал как сильные, так и слабые стороны использования иностранцев на командирских должностях. К тому же использование иностранца как главнокомандующего армией привело к неудаче в самом начале войны со шведами. Назначенный командовать русскими войсками австрийский фельдмаршал и голландский герцог Карл де Круа с треском проиграл сражение Карлу XII.

В 1711 году Пётр I предпринял первое сокращение иностранцев на русской службе, уволив часть европейских офицеров среднего уровня и заменив их русскими. Однако рост регулярной армии опережал подготовку собственных офицерских кадров. На ограниченности резерва командиров российского происхождения негативно сказывался и невысокий уровень грамотности в стране. Поэтому выходцы с запада Европы на протяжении всего XVIII столетия составляли заметный процент офицеров русской армии.

К концу правления Петра I треть генералов в России были иностранцами. В годы царствования Анны Иоанновны доминирование при дворе «немецкой партии» фаворита Бирона привело и к увеличению доли иностранцев на военных должностях. В 30-х годах XVIII века из 79 генералов 33 были иностранцами, из 62 командиров регулярных полков иностранцами были 34. Даже в провинциальных гарнизонах почти 10 % офицеров являлись иностранными наёмниками. Как правило, это были немцы из различных германских государств и княжеств, реже – скандинавы и французы. Во флоте служили в основном датчане, голландцы, англичане и шотландцы.

С 1732 по 1741 год «президентом Военной коллегии», то есть главнокомандующим русской армии был немецкий граф Бурхард Миних, получивший чин фельдмаршала. Но этот родившийся у голландско-германской границы немецкий аристократ, до службы в России ставший полковником в Австрии и генералом в Саксонии, был квалифицированным военным инженером и оказался честным служакой, немало сделавшим для укрепления мощи русской армии.

В 1734 году высшее в России воинское звание генерал-фельдмаршала получил ирландец Пирс Эдмон де Ласси. В 1700 году он в возрасте 22 лет перешел на службу к царю Петру I, провоевал всю Северную войну и до конца жизни с успехом сражался за Россию – в разные годы ирландец Ласси, ставший на русской службе «Петром Петровичем», захватывал Ригу, Краков и Хельсинки (тогда Гельсингфорс), впервые в русской истории с боем через Сиваш входил в Крымское ханство.

Но к середине XVIII века русское дворянство стало уже достаточно образованным и опытным в военном деле, оно всё более тяготилось засильем иностранцев у трона и на командных должностях в армии. Поэтому годы правления императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II станут временем постепенного уменьшения числа иностранцев на русской военной службе.

Однако процесс этот будет постепенным и небыстрым. В разгар Семилетней войны с Пруссией в 1758–1759 годах русской армией, захватившей Кёнигсберг и всю Восточную Пруссию, командовал шотландец Виллим Фермор. Правда он был уже не вполне иностранцем – его отца принял полковником на русскую службу еще Петр I, и Виллим Фермор вырос в России и всю жизнь служил исключительно в русской армии. Дежурным офицером при Ферморе начинал свою военную карьеру будущий генералиссимус Александр Суворов.

Рождённая в Германии императрица Екатерина II, стремясь быть более русской, чем местные уроженцы, в 1788 году приняла указ о приёме офицеров-иностранцев в русскую армию с понижением на один чин. То есть, например, полковник французской армии, при переходе на службу в Россию, получал чин не выше подполковника. Такая практика поднимала престиж службы в русской армии прежде всего в глазах российского дворянства.

Российская империя в то время вела очередную войну с Турцией, и в том же 1788 году в европейских странах Средиземноморья работала миссия генерала Ивана Заборовского, которому было поручено среди итальянцев, балканских славян, албанцев и корсиканцев набирать «волонтёров» (как в ту эпоху именовали добровольцев-«контрактников») для войны с турками. Среди иных добровольцев к генералу Заборовскому явился корсиканец в чине поручика французской артиллерии. Русский генерал объяснил корсиканцу, что, согласно новому указу императрицы, его примут на русскую службу только с понижением в чине. Корсиканец становиться вновь подпоручиком не пожелал и ушёл с возмущенным криком: «Мне король Пруссии даст чин капитана!» – этого неудачливого кандидата в русские офицеры звали Наполеон Бонапарт…

Во второй половине XVIII века среди офицеров русской кавалерии и пехоты количество иностранных наёмников неуклонно сокращалось. Однако во флоте, артиллерии и инженерных частях квалифицированных русских дворян всё ещё не хватало, и доля иностранцев оставалась весомой.

Так, в Чесменской битве 1770 года, когда русские разгромили турецкий средиземноморский флот, одной из трёх эскадр Средиземноморского флота России командовал англичанин Джон Эльфинстон, а капитанами флагманских кораблей всех трёх русских эскадр были европейские наёмники – Круз, Барш и Грейг. Шотландец Сэмюэль Грейг в ходе русско-шведской войны 1788–1790 годов командовал нашим Балтийским флотом и разгромил шведскую эскадру при Гогланде.

В 1788 году днепровской флотилией в войсках князя Потёмкина командовали два иностранца – первый был шотландским крестьянином, второй германским князем. Шотландец Джон Пол Джонс на русской службе воевал под именем контр-адмирала «Павла Джонеса», ранее он был активным участником войны за независимость США и ныне считается первым героем в истории американского флота. Второй иностранец, командовавший русскими моряками в Днепровском лимане, Шарль Анри Нассау-Зиген был внебрачным сыном германского князя и французской маркизы, до русской службы он успел поучаствовать в первой кругосветной экспедиции французского флота. Успешные действия флотилий Поля Джонса и Шарля Нассау в 1788 году помогли генералу Суворову захватить турецкую крепость Очаков.

В следующем 1789 году князь Нассау командовал русским галерным флотом на Балтике и в сражении у финского порта Котка разгромил шведов. Однако через год галерный флот немецкого князя и русского адмирала потерпел поражение от шведов. Наёмник имел свои твёрдые представления об аристократической чести – назвав себя главным виновником поражения, он сдал все свои ордена. Однако императрица Екатерина II отказалась их принять со следующими словами: «Одна неудача не может истребить из моей памяти, что вы семь раз были победителем моих врагов на юге и на севере».

Когда в том же 1790 году Суворов штурмовал крепость Измаил, то главный удар наносил десантный отряд под командованием испанца Хосе де Рибаса. На русской службе испанец Хосе стал «Осипом Михайловичем» и дослужился до чина адмирала. Через три года после штурма Измаила он вместе с голландским инженером Францем де Волланом, служившим в чине русского подполковника, основал порт и город Одессу.

Последние иностранцы русской армии

Французская революция 1789 года подарила русской армии целую плеяду французских аристократов-роялистов, ставших русскими генералами. Самым заметным из них был герцог Арман Эммануэль Ришелье, потомок знаменитого кардинала. Придворный французского короля, после революции он покинул Францию и уже в 1790 году участвовал в штурме Измаила в качестве «волонтёра» русской армии. Бывший камергер французского короля вместе с русскими солдатами под вражеским огнём лез на стены крепости и дрался в рукопашных схватках.

По итогам взятия Измаила герцог Ришелье был награждён георгиевским крестом и зачислен на русскую военную службу в чине полковника – то есть, как и прочие иностранцы, на чин ниже, ведь во Франции герцог Ришелье был полковником гвардии, что приравнивалось к генералу армии. В 1793 году этот французский герцог и русский полковник представил императрице Екатерине II проект создания в причерноморских степях Новороссии военного поселения французских эмигрантов по аналогу с уже существовавшими здесь военными поселениями эмигрантов из Сербии.

Этот любопытный проект не состоялся, так как глава всех французских эмигрантов-роялистов принц Конде всё еще надеялся на скорое восстановление династии Бурбонов на французском троне. Граф Ришелье же и далее оставался на русской военной службе – при Павле I он командовал гвардейским полком кирасиров, а при Александре I стал губернатором Одессы, превратив этот город в крупный торговый порт.

В 1790 году на русскую службу поступил еще один французский аристократ – полковник королевской гвардии граф Луи Ланжерон. Граф будет воевать за Россию со шведами и турками, примет в 1799 году русское подданство и станет «Александром Фёдоровичем». В 1812 году французский граф и русский генерал-лейтенант Ланжерон командовал корпусом в битве на Березине, где были окончательно добиты отступавшие войска Наполеона.

Однако среди десятков французских аристократов, служивших в русской армии из ненависти к революционной Франции, оказался и один убежденный революционер. Сторонник якобинцев граф Огюст Монтагю в 1793 году поступил на русский Черноморский флот. В реальности он был агентом французской разведки – через полтора года капитана Монтагю разоблачили и сослали на каторгу в Сибирь, где он и умер в разгар наполеоновских войн.

В героическом 1812 году главным врачом русской армии был шотландец Джеймс Виллие, поступивший на русскую службу еще в 1790 году и начинавший военную карьеру полевым лекарем Елецкого пехотного полка. В Бородинской битве среди прочих генералов русской армии участвовали и генералы-иностранцы, начинавшие военную службу вне России: немцы Христиан Трусссон, Август фон Беннигсен, Карл Левенштерн и Георг Ферстер, француз Эммануил де Сен-При, итальянец Иеремия Савоини.

С 1810 по 1813 год в составе русской армии действовал самый настоящий иностранный легион, который так и назывался – «Русско-Германский легион». В нём служили добровольцы из Германии и перебежчики из наполеоновских войск немецкой национальности. К весне 1813 года в состав легиона входили 8 батальонов пехоты, 2 гусарских полка и 2 артиллерийские роты – всего 4244 человека. К концу года численность легиона выросла до 8 тысяч бойцов. Командовал этим «иностранным легионом» перешедший на русскую службу австрийский генерал-лейтенант Людвиг Вальмоден-Гимборн.

Однако к тому времени среди офицерского состава остальных частей русской армии подавляющее большинство составляли уроженцы России, число иностранцев было весьма невелико. Так, во время заграничных походов 1813–1814 годов среди 1254 офицеров русской регулярной кавалерии насчитывался всего 51 офицер-иностранец – в основном это были германцы и несколько эмигрантов-французов (правда, в это число не входят 47 «остзейских немцев» и 171 поляк, которые тогда уже считались не иностранцами, а российскими подданными).

К моменту взятия Парижа весной 1814 года на русской военной службе в генеральских чинах числилось 15 французов. Высоты Монмартра русские солдаты штурмовали под командованием генерала-француза на русской службе Луи Ланжерона. Другой французский генерал, перешедший на русскую службу, Антуан-Анри Жомини впоследствии преподавал военную науку наследнику российского престола, будущему императору Александру II.

После победы над Наполеоном русская армия по праву считалась сильнейшей в Европе. Российское дворянство уже обладало достаточным образованием и огромным военным опытом, чтобы заполнить все командирские вакансии в армии мирного времени. Поэтому с 1815 года императорский указ жёстко ограничил приём иностранцев на русскую военную службу. С этого времени такие случаи стали крайне немногочисленными.

Прекращению приёма иностранных подданных в русскую армию способствовало и то, что к XIX веку в Европе вместо феодальных монархий окончательно сложились национальные государства, и психология кондотьера, аристократа-наёмника, «честно» меняющего одного сюзерена на другого, ушла в прошлое. В 1890 году все законоположения о возможности приёма на русскую службу офицеров иностранных армий были окончательно отменены.

Последним иностранцем, принятым в России на военную службу по традициям уходящего Средневековья, стал внучатый племянник Наполеона Бонапарта. В ноябре 1889 года, буквально за несколько месяцев до полной отмены этой традиции, в русскую армию был зачислен 25-летний Луи Наполеон Жозеф Жером Бонапарт, как его официально именовали – «принц Луи Наполеон».

Французский парламент, стремясь окончательно установить республику, тогда издал закон, изгоняющий из страны всех потенциальных претендентов на трон. И царь Александр III приютил «принца Наполеона» в России, назначив его подполковником в 44-й драгунский полк. Чтобы не ссориться с Францией, которая тогда уже была для России важным союзником против усиливающейся Германии, гипотетического наследника династии Бонапартов зачислили не в петербургскую гвардию, а в полк, квартировавший в провинциальном Нижнем Новгороде.

Последний русский царь Николай II благоволил наследнику Бонапарта и назначил «принца Луи» в чине генерал-майора командовать гвардейским уланским полком. И здесь претенденту на трон Франции пришлось на военном параде дисциплинированно приветствовать президента Французской Республики, прибывшего с официальным визитом в Петербург.

В начале XX столетия этот французский «принц» командовал Кавказской кавалерийской дивизией. Повоевать в боях за Россию ему не пришлось – единственной заслугой Бонапарта на русской службе стало подавление волнений в городе Кутаиси во время революции 1905 года.

Этим, прямо скажем, не самым героическим эпизодом и завершилась многовековая история иностранных наёмников из Европы на службе русских царей.

Глава 5. Военкомы царя Петра I

Как призывали в русскую армию в эпоху петровских реформ

Все интересующиеся историей России знают, что со времён Петра I и до эпохи массовых призывных армий вооруженные силы нашей страны комплектовались не наёмными солдатами, как в странах Европы, а путём рекрутских наборов. Но как в реальности была организована и как действовала рекрутская повинность, обычно ведомо лишь узким специалистам-историкам.

Попробуем рассказать о том, что представляла собой эта система, созданная Петром I и позволившая не только победить шведов в Северной войне, но и сделать русскую армию одной из сильнейших в Европе.

Из ямщиков в матросы…

До конца XVII века основу русского войска составляли дворянское ополчение и стрельцы. Но для войны с регулярными армиями Европы дворяне-ополченцы уже не годились, а московские стрельцы после череды бунтов были частично распущены, частично переведены в отдалённые гарнизоны.

Первоначально молодой царь Пётр попытался набрать новые полки для регулярной армии, как в Западной Европе – обычным наймом добровольцев. Именно так комплектовались первые «потешные полки», из которых позднее возникла русская гвардия. Но для создания таким путём большой профессиональной армии у России того времени банально не хватало ни денег, ни людей.

В начале петровских реформ наша страна ещё не обладала развитой мануфактурной промышленностью и была отрезана от наиболее удобных торговых путей – поэтому в казне просто не было денег для найма ста тысяч профессиональных бойцов. Для сравнения – в начале правления Петра I государственный бюджет России был в 14 раз меньше госбюджета Франции.

К началу XVIII столетия Россия всё ещё оставалась и страной с немногочисленным населением – на всех территориях, подвластных Москве, тогда проживало не более 13 миллионов человек. Для сравнения, в той же Франции в те годы насчитывалось свыше 21 миллиона подданных. Всего же население Западной Европы тогда превышало население России в 8 раз.

Поэтому обычный европейский способ комплектования армии наймом солдат был не для России. И царь Пётр стал искать другие решения.

Основу российской экономики тогда составляли крестьяне-хлебопашцы, непосредственно работавшие на земле. Но во владениях светских и церковных феодалов находилось немало слуг, «дворни» и «челяди», не занятой на пашне. Именно эти люди и стали первыми рекрутами Петра I по указу о наборе «даточных людей» от 16 ноября 1699 года.

Формально указ был обоснован продолжающейся войной с Турцией, в реальности – уже оформился замысел войны со Швецией за выходы к Балтике, для чего стране требовалось регулярное войско. Царский указ предусматривал сложную систему набора в армию – дворяне, находящиеся на государственной или военной службе, «выставляли» 1 человека с каждых 50 крестьянских дворов своего поместья, не занятые на службе дворяне давали 1 человека с 30 дворов, а церковь и монастыри давали 1 человека с 25 дворов. При этом указ прямо запрещал записывать в солдаты крестьян «с пашни» – в армию, чтобы не затронуть основы экономики, пока набирали лишь слуг, ремесленников и прочих крепостных работников несельскохозяйственного сектора.

По всей России по этому указу набрали в армию 31 692 человека. И первые пять лет начавшейся войны со Швецией, даже несмотря на поражение под Нарвой, царь обходился этими солдатами. Лишь в 1704 году для вновь созданного флота объявили набор среди ямщиков – по одному рекруту «с двух жилых ямщицких дворов». Фактически царь тогда отправил в матросы половину молодёжи из этого сословия (ямщики, много ездившие по России, считались более развитыми и толковыми, чем обычные крестьяне и даже горожане).

К 1705 году затянувшаяся и тяжёлая борьба с Карлом XII, то есть с одной из лучших в Европе регулярных армий, потребовала экстраординарных мер. И царским указом от 20 февраля 1705 года был объявлен первый всеобщий призыв в армию. Тогда же впервые на Руси появился и европейский термин «рекрут» (от французского recruter – вербовать, набирать), пришедший из армии французского короля Людовика XIV, самой многочисленной тогда в Европе.

Указ Петра «о наборе рекрут с 20 дворов по человеку» распространялся на все категории платящего налоги населения и забирал в армию юношей 15–20 лет пожизненно, на срок «доколе силы и здоровье позволят». Единственное исключение было сделано для женатых – они от набора освобождались.

Большие масштабы этого набора произвели столь сильное впечатление на население России, что именно с этого момента начался отсчёт всех рекрутских наборов в стране, который вёлся вплоть до отмены «рекрутчины» в 1874 году. Вскоре во всех официальных документах такие крупные рекрутские наборы стали называться по этим номерам, начиная с первого набора 1705 года – первый набор, второй набор и т. д.

Начиная с 1705 года шесть первых «номерных» и несколько чрезвычайных наборов рекрутов за пять лет дали в войска около 160 тысяч рядовых солдат. С них-то и началась история регулярной русской армии, именно они разгромили шведов под Полтавой.

«Канцелярия счётная у рекрутных дел»

После «Полтавской виктории» 1709 года и окончательного занятия Прибалтики необходимость такого большого выкачивания из населения солдат отпала. И после 1710 года столь тяжёлая норма – 1 рекрут с 20 крестьянских дворов – более при Петре I не применялась. Рекрутский набор стал чуть легче – в разные годы набирали одного человека с 25 дворов, с 40 или 50 дворов или даже с 75. В 1711–1718 годах забрали в армию около 100 тысяч рекрутов, с 1719 и до смерти Петра I набрано в рекруты около 70 тысяч. То есть за 15 последующих лет забрали в армию столько же, сколько за первые четыре года существования рекрутской повинности.

Работой по армейскому призыву тогда занимался созданный царём Петром первый в русской истории «военкомат» – «думный дьяк» Автоном Иванов, 5 дьяков и 74 подьячих. По тем временам сотня чиновников – это огромная бюрократическая машина.

Когда дьяк Автоном Иванов, этот первый петровский «военком», умер в 1709 году, оказалось, что заменить его некем – всей рекрутской бухгалтерией в полном объёме владел только покойник. Растерянный Пётр некоторое время даже пытался поручить центральное руководство набором рекрутов своему сыну, царевичу Алексею.

Наследник царя подвёл, с поручением не справился, и с 1711 года задачу по набору рекрутов поручили губернаторам вновь образованных губерний, а для центрального руководства создали специальную Канцелярию рекрутского учёта, или, как тогда говорили, «Канцелярию рекрутного счёта». Официально полностью она именовалась так: «Канцелярия счётная у рекрутных дел и у доимки даточных».

С недобором рекрутов Пётр I справился изящным ходом – царь лично штрафовал губернаторов в размере одного рубля за каждого не сданного по плану «призывника».

Согласно царским указам при отдаче в солдаты рекрут должен быть снабжён его владельцем-помещиком или крестьянской общиной, от имени которых он «выставлялся», верхней одеждой – сермяжным кафтаном на один год и шубой на два года. На шапку, рукавицы, рубахи и обувь («черики», как сказано в петровском указе, то есть примитивные башмаки из необработанной кожи) для рекрута следовало сдавать в казну деньги – по одному рублю в год. Впоследствии денежные средства на рекрутов в размере одного рубля в год стали называть «рекрутными деньгами». Они составили один из важнейших общегосударственных налогов.

Сначала все набранные рекруты доставлялись наборщиками с помощью прикомандированных к ним солдат в Москву, где они помещались на «рекрутные станции» – сборные пункты, огороженные частоколом казармы. К началу 1710 года в Московской губернии было уже 15 таких «рекрутных станций».

Кандалы для призывников

Рекруту полагалось жалованье на пропитание, 45 копеек в месяц (уже служащему солдату полагалось 60 копеек в месяц). На «рекрутной станции» новобранцы проходили первоначальное воинское обучение. Затем по заявкам армейских частей и гарнизонов формировались «команды» во главе с офицером – «приводцем», которые под конвоем доставляли рекрутов в полки. Порой такие «команды» достигали численности в несколько сотен или даже несколько тысяч человек. Например, в марте 1711 года для переброски 2588 рекрутов из Москвы в Ригу было выделено 208 солдат московского гарнизона, то есть примерно по одному конвойному на 12–13 новобранцев.

Это был именно конвой – из-за опасения побегов рекрутов привели на службу в только что завоёванную Ригу закованными в кандалы. Зрелище почти трёх тысяч солдат в кандалах произвело такое сильное впечатление на западноевропейских купцов, которых много было в Риге, что «губернатор Лифляндии и Эстляндии» Александр Меншиков, человек совсем не склонный к гуманизму, даже написал письмо в Сенат с просьбой обращаться с рекрутами лучше, чтобы не позорить страну перед иностранцами.

Сенат, опасаясь побегов, всё равно распорядился «ковать рекрут в кандалы», правда, отныне только на ночёвках, а с 1712 года, чтобы затруднить побеги новобранцев, специальным указом предписали метить рекрутов татуировками – «на левой руке накалывать иглою кресты и натирать порохом».

Первоначально земли Урала и Сибири были освобождены от набора рекрутов. Связано это было как с малочисленностью русского населения, так и с огромными расстояниями. Достаточно сказать, что доставка рекрута на подводах из Иркутского уезда, центра Восточной Сибири, в Москву занимала больше года, а если бы рекрута не везли на подводах, а вели бы пешком, то такая доставка затянулась бы ещё дольше.

Архивы сохранили для истории имя первого рекрута из сибирского города Кузнецка (ныне Новокузнецк Кемеровской области) – Прокопий Никифорович Красулин, или, как тогда писалось по правилам, принятым в отношении низших слоёв, «пашенный крестьянин Прокопий Никифоров Красулин». Попал он в рекруты по 12-му набору 1715 года, на тот год в Кузнецком остроге числилось всего 53 крестьянских и посадских двора.

Царский указ требовал давать рекруту 1 рубль 60 копеек денег на проезд, но добраться до губернского центра Тобольска (около 1000 км по прямой) этого бы не хватило, поэтому «на прогоны» (то есть на транспорт и питание в дороге) для рекрута по всему городу собрали 8 рублей 30 копеек. Также ему выдали лошадь с санями и двух конвоиров до Тобольска, «кузнецких служилых людей» Ивана Оксёнова и Родиона Веригина.

В петровские времена обычно от болезней и побегов терялось до 10 % рекрутов. Однако периодически происходили чудовищные случаи, задевавшие даже далёкого от гуманизма Петра I. Весной 1719 года из посланных с московских «рекрутных станций» в Санкт-Петербург 2008 рекрутов, предназначавшихся для воюющей в Финляндии армии, по пути умерло 499 человек, каждый четвёртый. Большая часть умерших приходилась на «команду» прапорщика Зверева.

Царь Пётр рассматривал такие случаи как преступную небрежность в обращении с дефицитным и нужным материалом. Начатое следствие выявило картину вопиющей коррупции – треть полученного на команду рекрутов продовольствия прапорщик Зверев продал еще в Москве через посредничество дьяков и подьячих Московской губернской канцелярии, которые и устроили эту коррупционную схему за процент от продажи.

Жалованье, полагавшееся рекрутам в дороге, прапорщик тоже выдавал не полностью. Украденные таким образом деньги, по его показаниям следствию, он попросту пропил. Переход рекрутов в новую столицу происходил в весеннюю распутицу и поэтому сильно затянулся, значительно превысив обычный в то время трёхнедельный срок перемещения из Москвы в Санкт-Петербург.

Даже если бы прапорщик не украл такую значительную долю продовольствия для рекрутов, то при сильно затянувшемся пути его всё равно не хватило бы для нормального питания в дороге. Опасаясь возможных побегов голодающих новобранцев, прапорщик и конвой даже на стоянках не выпускали их со «струга», речной баржи, на которой «рекрутная команда» плыла от Новгорода до Санкт-Петербурга.

В результате из всей команды в 400 человек умер 121 рекрут и бежало 26. Многие дошедшие до Петербурга были сильно истощены и умерли уже в новой столице, потому что прапорщик Зверев, пытаясь придумать оправдание перед начальством, некоторое время не представлял рекрутов Военной коллегии и тем самым не ставил их на довольствие в гарнизоне. Кстати, Зверев, как и все солдаты и рекруты его злосчастной «команды», судя по материалам следствия, читать и писать не умел, был абсолютно неграмотным.

Император Пётр I приговорил командира конвоя и его наиболее свирепого к рекрутам унтер-офицера Киндякова к смертной казни – их «колесовали», то есть расчленили прямо перед Московской губернской канцелярией в назидание её коррумпированным чиновникам.

«Наёмщики» и инородцы

Не удивительно, что при таких нравах тяжкая рекрутская повинность воспринималась хуже каторги, а крестьяне всячески пытались уклониться от неё. В годы царствования Петра возник даже своеобразный бизнес по уклонению от «рекрутчины». Во-первых, нередко вместо своих сыновей и родственников за деньги нанимали добровольцев в рекруты. При Петре цена такого «заместителя» колебалась от 10 до 30 рублей, архивы сохранили даже несколько договоров о таких сделках между крестьянами и наёмными рекрутами.

Во-вторых, быстро сложились целые шайки таких профессиональных «заместителей», которые, получив от крестьян деньги, записывались в число рекрутов, но при помощи сообщников быстро бежали по пути на «рекрутный двор» и снова, благодаря отсутствию в те времена системы личных документов, шли наниматься в такие лжезаместители.

Поэтому уже в 1715 году выставление в рекруты заместителя («наёмщика» по лексике того времени) было запрещено именным указом Петра. Хитрые крестьяне из поместий Троице-Сергиева монастыря после этого указа попытались нелегально сдать в качестве рекрутов таких «наёмщиков», назвав их своими именами и выдав за местных селян. Когда уловка вскрылась, с виновных взяли по 20 рублей за не поставленного рекрута и ещё по 20 рублей штрафа (огромные по тем временам деньги для сельских жителей). После этого случая царь велел впредь при вскрытии подобных фактов наказывать взысканием трёхлетнего солдатского жалованья, а при рецидиве – пороть кнутом и ссылать на каторгу.

За побеги от призыва по указу от 27 сентября 1700 года велено было пойманных беглых рекрутов вешать. Но добровольно явившиеся из побега рекруты от наказания освобождались. В январе 1705 года, накануне всеобщих рекрутских наборов, царь несколько «смягчил» наказание – вешать теперь полагалось только каждого третьего пойманного беглого рекрута по жребию, а прочих бить кнутом и ссылать на вечную каторгу.