Текст книги "Забытые войны России"

За бегство рекрута также наказывались его родственники (отцы, братья, дядья) и свойственники (племянники, зятья, тести и т. п.), им полагалась ссылка вместе с их жёнами и детьми в новозавоёванные города. Однако даже такие драконовские меры лишь частично удерживали от дезертирства – в петровские времена бежало и уклонялось от службы не менее 10 % рекрутов.

Каждый тридцатый мужчина

До 1720 года тяжкая рекрутская повинность распространялась исключительно на православное русское население. Первыми же нерусскими рекрутами иного исповедания оказались, как ни удивительно, финны. Их было немало в шведских полках и русские по опыту войны считали уроженцев Финляндии хорошими солдатами. Поэтому в 1720 году царь Пётр распорядился провести рекрутский набор среди финских крестьян и горожан.

Финляндия тогда была страшно разорена русско-шведской войной, и, к удивлению русского командования, набор рекрутов в финских сёлах прошёл без затруднений. Уже к осени 1721 года план набора выполнили, забрав на вечную службу 2171 человека. При этом большую часть финских рекрутов отправили служить на другой конец империи, в Астрахань.

Сразу по окончании Северной войны царь Пётр задумал поход в Персию. Путь туда начинался с Волги, и царь обратил внимание, что многочисленные нерусские народы Поволжья до сих пор не обложены рекрутской повинностью. И указом от 19 января 1722 года Пётр I распорядился брать рекрутов с черемисов (марийцев) и мордвы на общих с русскими основаниях. Это объяснялось тем, что марийцы и мордва уже считались крещёными, тогда как на всё ещё остававшихся язычниками чувашей, удмуртов и исповедовавших ислам казанских татар рекрутская повинность при Петре не распространялась.

При всей тяжести «рекрутчины» именно она давала крестьянам и низшим сословиям единственный шанс подняться вверх по социальной лестнице. Солдаты, дослужившиеся в петровских полках до первого офицерского чина, получали дворянское звание. Как писал сам царь Пётр в одном из своих указов: «Все офицеры, которые произошли не из дворянства, и их дети, и их потомки, суть – дворяне, и надлежит им дать патенты на дворянство».

В конце царствования Петра I треть офицеров русской армии были бывшими рекрутами, заслужившими дворянство и командирские чины в боях и походах. Всего же за первую четверть XVIII века в Российской империи «призвали» в армию 284 тысячи рекрутов – примерно каждого тридцатого мужчину.

Глава 6. «Для инфлюенции в политических делах…»

Мягкая сила генералиссимуса Суворова

Обычно, вспоминая величайшего полководца России, описывают его многочисленные успехи на поле боя – но мы вспомним о забытых бескровных победах Суворова и его единственном личном поражении.

Александр Васильевич Суворов родился в пятницу тринадцатого – 24 ноября 1730 года, по старому юлианскому календарю это именно 13-е число. Сам гениальный полководец, искренне верующий православный, всякое «суеверство» не раз осуждал, но всё же порой, как человек опасной и нередко смертельной профессии, бывал мнителен. Нам неизвестно, что думал он о дате своего рождения, но судьба появившегося на свет в пятницу тринадцатого была нелёгкой от начала и до конца…

Гений с трудной карьерой

Болезненный мальчик – родители прочили ему незавидную в ту эпоху среди дворян гражданскую карьеру – всё же стал военным. Изначальную слабость организма всю жизнь преодолевал физическими упражнениями и совсем непоказным аскетизмом.

Притом военная карьера Александра Суворова, которого все мы априори знаем как лучшего полководца, отнюдь не была лёгкой и быстрой – армейскую лямку служилого дворянина он тянул упорно, честно и долго. Даже в эпоху многочисленных войн Екатерины II, участвуя в бесчисленных боях и походах, одерживая всё более громкие победы, Суворов отнюдь не порхал по лестнице чинов и званий. Многие его современники, ровесники и даже младшие коллеги получали повышения куда быстрее.

Например, забытый ныне фельдмаршал Михаил Каменский – вполне небесталанный полководец, участвовал во всех тех же войнах, что и Суворов. Более того, Каменский и Суворов в 1774 году вдвоём громили турецкие армии у болгарского городка Козлуджи. Но Каменский, будучи на восемь лет младше, стал генералом на год раньше Суворова, а высшего генеральского звания той эпохи, генерал-аншеф, удостоился на два года раньше.

Повторим, военная карьера Каменского была вполне честной, без придворных трамплинов. Эта судьба более младшего по возрасту (ревнивый и резкий Суворов в переписке и спорах порой называл коллегу «мальчик») лишь подчёркивает, что фортуна и жизнь отнюдь не баловали того, кто ныне по праву считается величайшим полководцем России. Только история позже всё расставит по своим местам – болгарский город Козлуджи, где Суворов при поддержке Каменского разгромил турок, ныне называется Суворово.

Сегодня фельдмаршала Каменского (а равно иных вполне заслуженных фельдмаршалов суворовской эпохи – Салтыкова, Чернышёва, Репнина, Эльмпта и пр.) вспомнят лишь академические историки или единичные лица, увлекающиеся военным прошлым конкретно этого периода. Зато имя Суворова помнят, без сомнения, все! Наверное, это справедливо – таково свойство исторической памяти любого общества: запоминать лишь самых первых, самых выдающихся.

Поэтому нет нужды повторять и расписывать общеизвестные победы генералиссимуса Суворова – в сущности единственного генералиссимуса в нашей истории, получившего это звание непосредственно за победы на поле боя, а не за государственную или политическую деятельность. Победы над многократно превосходящим противником в ходе турецких войн, героический штурм Измаила и не менее героический переход через Альпы – эти подвиги Суворова слишком хорошо известны! Попробуем рассказать о тех победах знаменитого полководца, которые известны куда меньше и которые он смог одержать без единого выстрела.

«Для инфлюенции в политических делах…»

На исходе 1776 года генерал-поручик Суворов командовал Московской дивизией и жил в «старой столице», в отцовском доме у Никитских ворот. За плечами были четверть века военной службы, четыре войны (с немцами, поляками, турками и мятежниками Пугачёва), вполне успешная, но ещё ничем не выдающаяся на фоне иных генералов карьера.

Приказ следовать в Крым настиг деятельного генерала в Коломне, где он занимался подготовкой одного из полков Московской дивизии. «Получа повеление, того ж часа я отправился в определенное мне место…» – писал вскоре Суворов светлейшему князю Потёмкину.

«Определённое место» было на тот момент, без сомнения, самым сложным: Крым ещё не стал российским, но уже не был турецким. Завершившаяся всего два года назад война с турками (в которой Суворов отметился рядом побед) прекратила многовековой вассалитет Крымского ханства в отношении османского султана.

Почти три столетия ханство, пользуясь защитой и поддержкой могучей Османской империи, безнаказанно грабило южные регионы России и Украины. Первая при царице Екатерине II русско-турецкая война серьёзно поколебала мощь и влияние турок на берегах Чёрного моря, но не смела его окончательно. Возникло странное и неустойчивое равновесие – подписав мирный договор, Россия и Турция тут же схлестнулись в политической борьбе за «независимый» Крым.

Вот этой борьбой и предстояло заняться Суворову. Притом татарское ханство в ту эпоху не ограничивалось лишь Крымом, а занимало все северные берега Чёрного моря, от Кубани до Приднестровья. Война формально прекратилась, но обстановка была более чем тревожной. «В ночи разъезд наш был атакован, и один казак убит…» – такими словами начиналось первое полученное Суворовым донесение об обстановке в доверенном ему крае.

И следующие три года станут настоящим подвигом и настоящим адом для полководца. На войне всё просто – вот враг, коли его, руби, стреляй. Но тут формально войны не было. Хотя в «независимом» Крымском ханстве продолжали постреливать, у его берегов почти непрерывно курсировали вооружённые до зубов турецкие эскадры, но формально был мир. И все годы этого странного мира Суворов был как на войне.

Сначала он участвует в выборах нового крымского хана – им, вопреки всем интригам турок, становится один из потомков Чингисхана, ориентированный на союз с Россией. Деловые документы Суворова того периода полны политическими, а то и почти агентурными вопросами. «Ныне же Алим-Гирей-султану для инфлюенции в политических делах пожалуйте прапорщичей чин…» – это из суворовского письма Потёмкину. Сегодня о таком говорят «мягкая сила», «гибридная война», «стратегия непрямых действий», «агенты влияния» и т. п., но у Суворова куда изящнее, в духе того куртуазного времени: «Для инфлюенции в политических делах…»

Показательно, что изначально Суворова отправили на земли Крымского ханства исключительно для руководства чисто армейскими вопросами. Но сохранилось письмо царицы Екатерины II, в котором она отмечает, что и «управление политических дел мне кажется сходственнее вверить Суворову…»

Царица не ошиблась. Боевой генерал оказался талантливым, даже изощрённым политиком, не растерявшимся в водовороте чисто восточных страстей татарского ханства. «Светлейший хан теперь упражняется в мелких интригах с правительством и здешними магометанами, и бывают некоторые помешательства… Усердному к российской стороне ханскому брату Казы-Гирей-султану вместо просимых им пятисот подарил я шестьсот рублей…» – ещё один характерный отрывок из секретных депеш Суворова тех лет.

«Соблюдать дружбу и утверждать обоюдное согласие…»

На фоне всех восточных интриг, более присущих профессиональному пиарщику и политологу, генерал Суворов ударно создаёт на землях «независимого» ханства посты и укрепления русских войск. Их строят его солдаты, как выражался сам Суворов, «работные армии». Некоторые плоды этих работ процветают в России и ныне – например, из укреплённого суворовского штаба на Таманском полуострове родится будущий город Славянск-на-Кубани.

Да и сам Севастополь, главная база нашего флота на Чёрном море, родится, в сущности, из укреплений Суворова. Город русской морской славы возникнет в ходе бескровного, но чрезвычайно напряжённого противостояния суворовской пехоты с турецким флотом.

Османские эскадры в те годы хрупкого мира самим фактом своего нахождения у берегов Тавриды оказывали совсем нежелательное для России воздействие на внутреннюю политику «независимого» Крымского ханства. Россия же в Черноморье на тот момент ещё не имела серьёзных морских сил, их лишь предстояло создать.

При этом в 1778–1779 годах Суворову, располагавшему лишь ограниченными силами пехоты и конницы, предстояло не просто помешать турецкому флоту, как говорил сам генерал, «втесниться в Крым», но и отогнать его подальше. И желательно – крайне желательно! – это было сделать без выстрелов, не втягивая Россию в очередную большую и изнурительную войну.

Суворов блестяще решил эту, казалось бы, неразрешимую военно-дипломатическую задачу. Под предлогом карантина от вспыхнувшей в Азии чумы он закрыл все крымские порты. Попытки же турок самочинно высадиться на берег Суворов останавливал стремительными манёврами своей немногочисленной артиллерии.

Так, в ночь на 15 июня 1778 года турецкая эскадра вошла в Ахтиарскую бухту. Но с утра, когда рассвело, турецкий адмирал Хаджи-Мегмет обнаружил на ещё вчера пустынных берегах (теперь на них и располагается город Севастополь) возведенные за считаные часы русские батареи. Как писал в рапорте Суворов: «По три батальона дружественно расположились с обеих сторон Ахтиарской гавани с приличной артиллерией…»

«Дружественно расположились…» – полководец обладал метким и едким чувством юмора. При этом всю переписку с турецким адмиралом Суворов вёл именно в «дружеском», самом любезном и дипломатичном стиле. Писал, что рад бы в условиях мира пустить турок на крымский берег набрать свежей воды и «прогуляться», но никак не может из-за карантина. В итоге турецкий флот, испытывая нехватку воды и наблюдая умело расставленные русские пушки, оставил попытки «втесниться в Крым», ушёл от его берегов, что немедленно сказалось на внутренней политике полуострова, заставив утихнуть всех мечтавших о реванше и антироссийском мятеже с турецкой помощью.

При этом и угроза чумы, умело использованная политиком Суворовым, не была в те дни иллюзорной. Великий полководец потому и стал великим, что умел вникать в самые мелочи жизни и быта. В Крыму солдаты Суворова чистили туалеты и конюшни, ремонтировали колодцы и бани – проводили все гигиенические мероприятия, которые были возможны в ту эпоху как профилактические меры от эпидемий.

В итоге от чумы спаслись, но местные христиане писали доносы на Суворова, что он «обасурманился» и ввёл регулярные омовения, подобные исламским. Местные же мусульмане жаловались, что русский полководец демонстративно поёт в церковном хоре и слишком часто звонит в колокола. Судьба непредвзятого политика всегда сопровождается такими уколами со всех сторон. При этом от крымской эпопеи великого полководца остались и его многочисленные приказы солдатам: «Соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие между россиян и разных званиев местных обывателей… Земские залоги (т. е. местные законы и обычаи. – Примеч. А. В.) свято почитать, равно российским».

Измена в семейном тылу

Как видно на примере Крыма, Суворов умел не только ходить в лобовые и фланговые атаки со штыком наперевес. Именно искусные действия великого полководца во многом подготовили присоединение полуострова и ханства к России без единого выстрела.

Впрочем, одно тяжёлое поражение в своей жизни военный гений потерпел как раз в годы бескровной борьбы за Тавриду. Супруга Суворова, княжна Варвара Ивановна – она была знатнее мужа, наследница князей Прозоровских и Голицыных! – пыталась разделять его тяготы, но Крым в ту эпоху был далеко не курортным. Проболев несколько месяцев, потеряв младенца, «Варюта», как в письмах Суворов называл любимую, удалилась в родительское имение под Полтавой.

Супруги не виделись зачастую по полгода. Суворов был занят тяжким трудом военного, сражающегося без атак и выстрелов. Для политических баталий во всё ещё «независимом» ханстве выдержки и мужества требовалось никак не меньше, чем в открытом бою. Летом 1779 года, ненадолго вырвавшись из Крыма, полководец помчался к супруге и… стал героем анекдотов самого пошлого стиля, когда муж неожиданно возвращается домой и застаёт в постели жены другого.

Для Суворова то был страшный удар, полководец разом потерял присущее ему в боях и политике хладнокровие. Он скандалил, жаловался, метался, официально подал на развод – в ту религиозную эпоху жест почти небывалый, а в глазах общества XVIII века скандальный даже более чем супружеский адюльтер. Неуживчивый герой сражений – его и так многие недолюбливали за прямоту и резкость – стал посмешищем в глазах любящего злословить «высшего света».

Спасать достоинство и честь полководца пришлось самой императрице. Екатерина II не только лично наградила его за политические успехи в Крыму (на аудиенции царица сняла со своего платья бриллиантовую звезду ордена Святого Александра Невского и приколола её на грудь Суворова), не только приняла участие в судьбе единственной дочери полководца («Суворочку» зачислили в Смольный, знаменитый институт благородных девиц), но и настояла на примирении супругов. Генерал жену простил, однако психика его надломилась. Именно с тех пор Суворов и стал эксцентричным шутником, порою почти юродивым, каким его и запомнили современники.

Ставшие легендарными чудачества отнюдь не мешали Суворову побеждать, лишь ярче оттеняя его полководческий талант, всё более расцветавший и поражавший не только Россию, но всю Европу и большую часть Азии. Гениальный чудак – то была приросшая к лицу защитная маска, спасавшая от нелюбимого им «высшего света».

Кажется, от поражения на личном фронте великий полководец не оправился до конца жизни. И лишь вне семейного очага, на поле брани до самого исхода земного бытия Суворов оставался непобедим.

Глава 7. Взятие русскими «Шведской крепости»

Психологическая война начала XIX века

Швеция владела многими землями Финляндии почти семь веков. После неудачной для Стокгольма Северной войны и множества поражений от Петра I короли Швеции озаботились укреплением своих финских владений. В 1748 году для защиты Гельсингфорса (ныне Хельсинки) на семи скалистых островах, так называемых «Волчьих шхерах», была построена мощная крепость, названная без затей Sveaborg – то есть «Шведская крепость». Её мощные каменные укрепления на скалах строились почти сорок лет.

Во время начавшейся в 1808 году русско-шведской войны крепость Свеаборг должна была сыграть стратегическую роль – по замыслу Стокгольма, шведские полки отступали на запад Финляндии, а мощная крепость Свеаборга должна была, оставшись в русском тылу, отвлекать наши силы и способствовать разворачиванию партизанской войны финнов против русских войск.

Наша армия осадила Свеаборг 14 марта 1808 года. «Шведская крепость» в Хельсинки, действительно, была крепким орешком – почти 8 тысяч человек гарнизона при 2 тысячах пушек на скалах и мощных бастионах. Осада такой крепости могла бы затянуться на много месяцев, а штурм стоить большой крови и значительных потерь. Казалось, что бастионы Свеаборга сыграют свою стратегическую роль в этой войне, согласно вполне разумному и эффективному замыслу шведских полководцев.

Но реальность оказалась иной. Менее чем через два месяца неприступная крепость капитулировала перед русскими фактически без боя. Из всего гарнизона Свеаборга в перестрелках с нашими войсками погибло лишь 6 шведов. Две тысячи шведских пушек сдались всего лишь 46 русским пушкам.

Оказалось, что русские солдаты и командиры способны не только ходить в героические атаки, но и умело вести психологическую войну. Наши войска для взятия Свеаборга использовали неуверенность и сомнения шведского гарнизона.

Вспыхнувшая в 1808 году русско-шведская война была уже четвертым столкновением России и Швеции со времен Петра I. К началу XIX столетия шведы уже растеряли боевой задор времён Карла XII, большинству из них война с огромной Россией представлялась занятием опасным, крайне тяжелым и, главное, бесперспективным.

Кроме того, наша страна тогда умело использовала раскол, возникший в финско-шведской элите, когда её часть решила отделиться от слабеющего Стокгольма. Неслучайно первым русским генерал-губернатором присоединенной к России Финляндии был назначен швед Георг Магнус Спренгтпортен, сын одного из близких сподвижников Карла XII и бывший полковник шведской армии, перешедший на русскую службу.

Поэтому все два месяца осады Свеаборга русские войска умело сочетали боевые действия с тем, что сегодня называют «психологическими спецоперациями», направленными на разложение вражеских войск.

Весь март и начало апреля 1808 года, каждую ночь небольшие отряды наших бойцов скрытно пробирались по льду к островам и бастионам Свеаборга, имитируя неожиданные атаки и заставляя весь шведский гарнизон вскакивать по тревоге. Когда шведы в полной темноте открывали огонь из всех ружей и пушек, наши солдаты прятались за скалистые утесы и камни изрезанных берегов и без потерь отходили от крепости. Особенно в таких «набегах», изматывавших вражеский гарнизон, отличились донские казаки – недавно созданный Лейб-гвардии казачий полк участвовал в осаде Свеаборга.

Одновременно с этими демонстративными «атаками» русские войска не препятствовали семьям осажденных уходить из крепости, а дезертировавших шведских солдат отпускали по домам, снабдив их деньгами. В итоге быстро началось моральное разложение гарнизона Свеаборга. Дошло до того, что жена шведского капитана Рейтершельда, коменданта одного из ключевых бастионов Свеаборга, неоднократно ходила из занятого русскими города в осажденную крепость и обратно, убеждая мужа и его офицеров в бессмысленности сопротивления.

Командовавший обороной «Шведской крепости» адмирал Кронштед не смог справиться с растущими пораженческими настроениями своего гарнизона. Засевшие за мощными бастионами Свеаборга шведы были измучены постоянными ночными тревогами, растеряны после отступления главных сил шведской армии далеко на запад и напуганы демонстративными приготовлениями русских к штурму. Они уже не верили, что можно выиграть войну против России. Гарнизон Свеаборга морально сломался…

Первым шагом к капитуляции стало решение Военного совета «Шведской крепости» пойти на перемирие с русскими. Подчиненные адмирала Кронштеда договорились сдать крепость, если в течение месяца к ним не прибудет по морю подкрепление из Стокгольма. К тому времени многие офицеры шведского гарнизона уже смирились с той мыслью, что Финляндия станет частью России, и даже подумывали о переходе на службу русскому царю.

Подкрепления в осажденный Свеаборг так и не попали, и с 4 мая началась сдача в русский плен гарнизонов на отдельных островах и бастионах «Шведской крепости». За несколько следующих суток русские войска постепенно и без боя заняли все острова и укрепления. В 11 часов 30 минут 8 мая (26 апреля по старому стилю) 1808 года над Свеаборгом был поднят русский флаг, о чем возвестил 121 пушечный выстрел.

Фактически без боя Россия одержала внушительную победу, заняв не только почти неприступную стратегическую крепость, но и получив огромные военные трофеи, в том числе 11 шведских знамен. В русский плен попали более 200 офицеров и 7300 «нижних чинов», солдат и матросов шведской армии. России досталось 2033 пушки, большой запас ядер, бомб и гранат, 8680 ружей и 119 военных и транспортных кораблей, ранее укрывавшихся в «Волчьих шхерах» Свеаборга.

Для России бескровное падение «Шведской крепости» продемонстрировало, что Финляндия теперь неизбежно войдет в состав империи русского царя. Для Швеции же падение Свеаборга фактически стало концом военной истории этой страны.

Показательно, что жена шведского капитана Рейтершельда, сыгравшая немалую роль в моральном разложении гарнизона Свеаборгской крепости, вскоре по окончании войны получила большую пенсию от царя Александра I. Шведские же власти объявили, что отдают коменданта Кронштеда и его офицеров под суд военного трибунала по обвинению в измене, поэтому и сам бывший шведский адмирал, и капитан Рейтершельд с женой, и многие их подчиненные предпочли остаться жить в отныне русской Финляндии. Родственникам Кронштеда, оставшимся в Швеции, пришлось изменить фамилию, чтобы укрыться от позора.

Россия же умелым и бескровным взятием Свеаборга, мощной «Шведской крепости», не только обеспечила присоединение Финляндии, но и доказала, что умеет брать вражеские твердыни не одной лишь силой, но и хитростью.