Текст книги "Забытые войны России"

Глава 8. Пехота наступает через море

Самая удивительная операция русской армии

Московское царство и Российская империя одиннадцать раз воевали со Швецией. Наиболее известна своей длительностью и ожесточённостью Северная война, которую вёл Пётр I против Карла XII. Но и последнее русско-шведское вооруженное противостояние 1808–1809 годов отличалось напряженной борьбой, в ходе которой русские войска не только завоевали всю Финляндию, но и совершили уникальный в истории человечества боевой подвиг, никогда – ни до, ни после – не повторённый ни одной армией мира.

Расскажем об этом подвиге – 100-вёрстном переходе русской пехоты и кавалерии по замёрзшему Балтийскому морю к берегам враждебной Швеции.

Война с наследниками Карла XII

К началу XIX столетия Швеция оставалась сильнейшим государством на севере Западной Европы. Стокгольм тогда был главным центром европейской металлургии, обладал развитой промышленностью, на которую опиралась серьёзная армия. России же пришлось вести войну со Швецией сразу после неудачной войны с наполеоновской Францией, понимая, что решающее столкновение с Бонапартом не за горами.

На протяжении 1808 года русские войска с упорными боями заняли всю Финляндию. Здесь им пришлось столкнуться с ожесточённой партизанской войной, которую вели местные финны под командованием шведских офицеров. Этот опыт войны с партизанами вскоре очень пригодится нашим войскам, когда уже им придётся создавать партизанские отряды против превосходящих войск Наполеона.

Пока же, к декабрю 1808 года война со Швецией зашла в стратегический тупик – наши войска овладели всей Финляндией, захватили крупнейшую крепость Свеаборг (которая в будущем станет главной морской базой России на Балтике), но армия противника, отойдя на шведскую территорию, сохранила свои основные силы. Зимние шторма и лёд на Балтийском море не позволяли флоту до весны 1809 года вести боевые действия против Стокгольма. Таким образом, противник получал длительную передышку.

Было понятно, что к весне шведская армия, отдохнувшая и усиленная, попытается вернуться на территорию Финляндии, где её поддержат местные партизаны. Изрезанное заливами финское побережье протянулось почти на 1000 вёрст, поэтому его было невозможно полностью прикрыть от шведских десантов.

Русское командование и правительство Александра I прекрасно осознавали – если дать шведам эту зимнюю передышку, то, несмотря на все успехи в завоевании Финляндии, весной 1809 года война начнётся по сути заново. В условиях сомнительного мира с наполеоновской Францией, контролировавшей почти всю Европу, такая затяжная война могла стать серьёзной угрозой для России.

Эту войну со Швецией необходимо было заканчивать как можно быстрее, решительным ударом. И у русских военачальников созрел уникальный по дерзости и решительности замысел – пользуясь тем, что северная Балтика, огромный Ботнический залив между Швецией и Финляндией, изредка ненадолго покрывается коркой льда, перейти пехотой и кавалерией по морскому льду непосредственно в Швецию поближе к Стокгольму и принудить врага признать своё поражение.

Немецкая и русская храбрость

План был решительным и храбрым до безумия. Предстояло пройти пешком почти 100 вёрст по ненадёжному морскому льду навстречу главным силам противника. Автором этого отчаянного замысла, по-видимому, был 32-летний генерал Николай Михайлович Каменский, один из самых молодых и решительных военачальников русской армии, особо отличившейся успехами при завоевании Финляндии в 1808 году.

Каменского тогда по праву считали самым перспективным из русских военачальников, царь Александр I называл его «искуснейшим генералом», но ныне Николай Каменский совершенно неизвестен и забыт – потому что его не было среди героев 1812 года, он умер от «лихорадки», так и не установленной болезни, за год до вторжения Наполеона в Россию. К концу 1808 года Каменского уже поразила болезнь, и он был вынужден покинуть действующую армию, так и не совершив задуманный ледяной поход к Стокгольму.

Главнокомандующим русской армией в Финляндии тогда был Фридрих Вильгельм фон Буксгевден, остзейский барон из рода признавших российское владычество прибалтийских дворян, прямой потомок основателя Ордена меченосцев, некогда завоевавших Прибалтику и сражавшихся с князем Александром Невским. Как его называли по-русски, Фёдор Фёдорович Буксгевден был храбрым и опытным генералом, не раз успешно воевавшим под командованием легендарного Суворова.

Но немецкий барон так и не смог решиться на предприятие, которое невозможно было просчитать прежним военным опытом. «Батальоны не фрегаты, чтобы ходить по заливам…» – воскликнул он, узнав о подобном замысле.

Царь Александр I считается в нашей истории «мягким» императором, но в реальности он, при всей внешней вежливости и обходительности манер, был очень решительным и упорным человеком (иной и не выиграл бы страшную войну 1812 года). Распоряжением из Петербурга вместо Буксгевдена главнокомандующим русской «Финляндской армией» назначили другого многоопытного генерала – Готгарда Логана Кнорринга, тоже эстляндского, то есть прибалтийского барона.

Как и Буксгевден, генерал Кнорринг (по-русски его звали Богдан Фёдорович) имел за плечами большой военный опыт, успешно и храбро воевал под командованием братьев Орловых и самого Суворова. Но и Кнорринг, не став открыто возражать плану «ледяного похода», несколько месяцев не решался начать эту операцию под предлогом отсутствия достаточной подготовки и припасов.

Повторим – и Буксгевден и Кнорринг были храбрыми и опытными генералами Российской империи, но решиться ради победы на не просчитываемый риск они так и не смогли. Даже в наше время невозможно абсолютно точное предсказание погоды, тем более оно отсутствовало два века назад. На Балтике часты зимние шторма, которые легко могли взломать лёд во время перехода по нему русской армии и полностью погубить её.

Была ещё одна опасность – шторма могли взломать ненадёжный морской лёд уже после успешного перехода русской армии в Швецию, плавание кораблей среди льдин тогда было невозможно, и тем самым наши войска надолго были бы отрезаны от тыла и снабжения на вражеской территории перед лицом всей шведской силы. Просчитать все эти риски было невозможно – опытных генералов Буксгевдена и Кнорринга не страшил противник, но сил природы, не подвластных никому, кроме Бога, они испугались…

«Столкнуть армию на лёд…»

Главнокомандующий Кнорринг колебался всю зиму, не решаясь начать «ледяной поход». Наконец в феврале 1809 года он открыто признался, что не готов на столь рискованное предприятие, и попросился в отставку. Даже сдержанный и всегда подчёркнуто вежливый император Александр I не сдержался и назвал такое поведение командующего «бесстыдным».

Зима заканчивалась, что грозило затянуть войну еще на один год. И чтобы, как он выразился, столкнуть «армию на лёд», царь направил в Финляндию своего приближённого – военного министра Аракчеева. В либеральную версию русской истории Алексей Андреевич Аракчеев, сын обедневших новгородских дворян, вошёл как негативный и реакционный персонаж, любитель военной «муштры», тяжелая «дубинка» внешне милостивого царя Александра I. В реальности генерал Аракчеев был талантливым артиллеристом – именно ему обязана своим блестящим состоянием русская артиллерия, в 1812 году ничем не уступавшая французской.

Однако, человек решительный и жёсткий, Аракчеев, действительно, играл при Александре I роль царского приближённого, способного заставить подданных исполнить любую монаршую волю. Царь официально дал Аракчееву власть, «неограниченную во всей Финляндии». В конце февраля 1809 года царский уполномоченный прибыл в Або, ныне город Турку на юго-западном побережье Финляндии, где тогда располагалась ставка русской «Финляндской армии».

На военном совещании все военачальники высказывались о сложности и беспрецедентной рискованности задуманной операции. Лишь командующий одного из корпусов генерал Пётр Иванович Багратион решительно заявил привезшему царскую волю Аракчееву: «Что тут рассуждать, прикажете – пойдем!»

Аракчеев фактически заставил генералов пойти на лёд. Но, как профессионал войны, он проявил не только жесткую волю. Именно стараниями Аракчеева русские войска на западном побережье Финляндии получили все необходимые припасы, которые было очень непросто доставить из Петербурга через всю заснеженную и откровенно недружественную страну Суоми.

Помимо пороха и пуль войска получили ранее непредусмотренные униформой меховые шапки и полушубки, валенки и даже специальные овчинные безрукавки под шинели. На льду Балтики невозможно было разжечь костры и готовить пищу, поэтому солдатам выдали порции сала и фляги с водкой, чтобы согреться на ледяном ветру.

Тщательно перековали коней новыми зимними подковами. Артиллерию поставили на лыжные салазки, при этом на пушечных колесах сделали особые насечки, чтобы в случае стрельбы со льда орудия не сильно скользили.

В конце февраля 1809 года всё было готово к фантастическому походу через застывшее море. Оставалось лишь сделать первый шаг с берега и уйти за ледяной горизонт, чтобы дойти до вражеского берега или утонуть всем войском – если погода переменится и юго-западные ветра, взволновав воды южной Балтики, сломают льды Ботнического залива…

«На сей раз я желал бы быть не министром, а на Вашем месте…»

Ботнический залив, шириной от 100 до 200 км, протянулся почти на 700 вёрст с юга на север между побережьем Финляндии и Швеции. В южной части залива, там, где он впадает в Балтику, а финский берег поворачивает на восток, расположены Аландские острова – россыпь из почти семи тысяч небольших островков и скальных рифов посреди моря.

По замыслу русского командования корпус генерала Багратиона должен был пройти по морскому льду почти 90 вёрст до самого крупного острова архипелага, который так и назывался – Большой Аланд, захватить его и уже с этого острова пройти 40 вёрст по льду Балтики до собственно шведского берега, чтобы выйти на него в 70 верстах от Стокгольма.

В 300 километрах севернее действий Багратиона должен был оперировать корпус под командованием генерала Барклая-де-Толли. Он должен был пересечь так называемый Кваркен – участок, где Ботнический залив сужается до 90 вёрст. Если по пути следования корпуса Багратиона находили многочисленные островки, пусть и необитаемые, и у него была возможность дать отдых войскам на Большом Аланде, то корпусу Барклая требовалось преодолеть эти 90 вёрст исключительно по льду – то есть как минимум провести одну ночь посреди ледяной пустыни на замёрзшей морской воде.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли был потомком шотландских дворян, эмигрировавших в Прибалтику после английской революции в XVII веке. Пётр Иванович Багратион тоже имел далёкое от России происхождение, будучи потомком древней династии грузинских царей Багратиони. Но, в отличие от генералов Буксгевдена и Кнорринга, выросших в среде остзейских дворян с их немецкой культурой, Барклай и Багратион росли и воспитывались в русской среде. По сути, он были вполне русскими людьми с иностранными корнями.

Переход по льду почти в сотню вёрст не мог не пугать даже самого храброго военачальника. Суровый и жёсткий, подчас даже жестокий и грубый, военный министр Аракчеев нашел свой психологический подход к Михаилу Барклаю-де-Толли, когда тот заколебался перед страшным походом. «Насчет объяснения Вашего, что Вами очень мало получено наставлений от главнокомандующего, то генерал с Вашими достоинствами в оных и нужды не имеет, – так писал всесильный министр генералу. – На сей раз я желал бы быть не министром, а на Вашем месте, ибо министров много, а переход Кваркена Провидение предоставляет одному Барклаю-де-Толли».

После таких слов генерал уже не мог колебаться. Ледяное наступление началось.

«Море не страшно тому, кто уповает на Бога!»

Лёд Балтики не был привычной плоскостью замёрзших рек и озёр – морские штормы часто ломают созданный морозом солёный панцирь, перемешанные бушующими волнами ледяные осколки и целые ледяные горы смерзаются вновь самым причудливым образом, образуя почти непроходимые торосы. Очевидец так описывал ледяную корку Балтики: «Огромные полыньи и трещины во льду, прикрываемые наносным снегом, на каждом шагу угрожают сокрытыми безднами. Часто случается, что внезапные бури разрушают этот ненадежный помост суровой зимы и уносят его в море…»

Семнадцатитысячный корпус князя Багратиона двинулся в ледяное наступление 3 марта 1809 года. В авангарде шли казаки, гусары и егеря – фактически спецназ под командованием генерал-майора Якова Кульнева.

Аландские острова оборонял 10-тысячный шведский отряд. Чтобы затруднить русское наступление по морскому льду от острова к острову, шведы сожгли все деревни и посёлки на отдельных островках, сосредоточившись в хорошо укреплённом центре архипелага.

Однако ледяного наступления русских наследники Карла XII не выдержали – в марте они уже очень боялись, что начавшаяся весна взломает морской лёд между Аландским архипелагом и побережьем Швеции, оставив гарнизон островов один на один с русской армией. Под ударами русских шведы побежали, уже к 6 марта корпус князя Багратиона, потеряв всего несколько десятков убитых и раненых, захватил 2248 пленных и большое количество трофеев, в том числе множество зимовавших во льдах шведских кораблей.

После захвата Аландских островов русское войско от Швеции отделяло всего 40 вёрст замёрзшего моря. Выйти на вражеский берег предстояло отряду генерала Кульнева, который уже пять суток фактически не сходил со льда. Ученик Суворова, Яков Петрович Кульнев накануне последнего броска к шведскому берегу обратился к своим бойцам в стиле великого генералиссимуса: «Бог с нами! Я пред вами, князь Багратион за вами… Поход до шведских берегов венчает все труды наши. Сии волны истинная награда, честь и слава бессмертная! Иметь с собою по 2 чарки водки на человека, кусок мяса и хлеба и по два гарнца овса. Море не страшно тому, кто уповает на Бога!»

В 3 часа ночи 7 марта 1809 года казаки и гусары Кульнева покинули самый западный островок Аландского архипелага, за 8 часов преодолели ледяные торосы, атаковали береговые посты шведов и захватили городок Грисслегамн, расположенный всего в двух переходах от Стокгольма.

«Понесенные в сем переходе труды единственно русскому преодолеть можно…»

В 300 километрах севернее в это же время к побережью Швеции по льду Балтики двигался отряд генерала Барклая-де-Толли. На север Финляндии резервы подойти не успели, застряв на лесных заснеженных дорогах, и отряд Барклая насчитывал лишь 3200 человек. Ему предстояло пройти 90 километров пролива Кваркен между берегами Финляндии и Швеции, в том числе почти 60 километров исключительно по замерзшему нагромождению морского льда – именно здесь зимние шторма и морозы создали особенно большие торосы, настоящие ледяные горы и ущелья.

Наши войска вышли на лёд в 5 часов утра 8 марта 1809 года. Участники того героического похода оставили нам несколько фраз, ярко описывающих страшный путь через замёрзший пролив Кваркен: «С самых первых шагов по ледяному полю солдаты столкнулись с почти непреодолимыми трудностями. Несколько недель назад могучий ураган взорвал лед, нагромоздив целые горы из огромных глыб. Эти ледяные горы создавали впечатление морских волн, внезапно скованных морозом. Переход становился все тяжелее и тяжелее. Солдаты вынуждены были взбираться на ледяные глыбы, а иногда и убирать их с пути, борясь к тому же и со снежной бурей. Брови солдат побелели от инея. В это время поднялся сильный северный ветер, угрожая превратиться в ураган, способный сломать лед под ногами…»; «Пот лился с чела воинов от крайнего напряжения сил, и в то же время пронзительный и жгучий северный ветер стеснял дыхание, мертвил тело и душу, возбуждая опасение, чтоб, превратившись в ураган, не взорвал ледяной твердыни…»

Впереди пробивающихся сквозь ледяные торосы русских солдат шли полсотни донских казаков под командованием войскового старшины Дмитрия Киселёва. Дорогу приходилось фактически прорубать среди ледяных скал. В отличие от людей, лошади не выдержали этот путь, поэтому пушки и обоз с припасами и дровами для обогрева пришлось оставить, их невозможно было протащить через торосы.

После 12 часов изнурительного похода по морскому льду, в 6 вечера 8 марта 1809 года отряд Барклая остановился на отдых. Но разжечь костры среди ледяной пустыни было нечем, некоторое время от мороза спасали меховые тулупы, а также заранее приготовленные порции водки и сала. Несмотря на смертельную усталость солдат, генерал Барклай принял решение не ночевать на льду – такой привал многие могли не пережить, замёрзнув насмерть посреди Балтики. Ровно в полночь 9 марта, в полной темноте русский отряд вновь двинулся по морскому льду на запад.

Этот переход длился 18 часов почти без остановок, последние вёрсты у шведского берега пришлось идти по снежной целине выше пояса. Как позднее писал в донесении царю сам Барклай: «Понесенные в сем переходе труды единственно русскому преодолеть только можно».

На землю Швеции русские вышли в 8 вечера 9 марта 1809 года. Солдаты и казаки разобрали на дрова для костров два шведских судна, зимовавших у берега – благодаря этому отряд Барклая смог пережить ночь на 10 марта. Шведы заметили эти костры, но отреагировать на неожиданно появившихся из ледяной пустыни с востока русских они уже не успевали. Утром русские атаковали и быстро захватили город Умео, один из областных центров Швеции. Никто не ждал здесь атаки и не готовил обороны – даже замёрзший пролив Кваркен шведы считали непроходимым.

Итоги ледяного наступления

Появившиеся на берегах Швеции буквально изо льда солдаты Барклая и Багратиона страшно напугали наследников Карла XII. Стокгольм тут же запросил перемирия и заговорил о прекращении войны.

Однако и в Петербурге теперь уже боялись, только иного. Из-за нерешительности и долгих колебаний Буксгевдена и Кнорринга, командовавших русскими войсками в Финляндии, ледяной поход в Швецию начался слишком поздно – не в разгар зимы, а в марте. Правительство Александра I испугалось, что весеннее таяние льдов полностью отрежет передовые русские отряды в Швеции и оставит их один на один со всей враждебной страной.

Поэтому войскам Багратиона и Барклая-де-Толли приказали вернуться на финский берег. Но шведское общество было настолько потрясено ледяным наступлением русских через Балтику, что уже не хотело продолжать войну. В Стокгольме в марте 1809 года произошел государственный переворот, а в апреле, после нескольких стычек на сухопутной границе Швеции и Финляндии, боевые действия окончательно прекратились. Осенью того года был заключён мир – Россия получила всю страну Суоми, ставшую Великим княжеством Финляндским, и тем самым накануне грозных событий 1812 года обеспечила безопасность Петербурга с северо-запада.

Пётр Багратион и Михаил Барклай-де-Толли, командовавшие беспримерным в мировой истории походом по льду Балтийского моря, по праву стали считаться лучшими генералами Российской империи. Вскоре именно они возглавили две русские армии, достойно и храбро принявшие на себя первый, самый страшный удар Наполеона летом 1812 года.

В Швеции же навсегда запомнили ледяное наступление русских солдат и больше никогда не воевали с Россией.

Глава 9. Рекруты против Наполеона

Как комплектовалась солдатами русская армия в эпоху Суворова и 1812 года

Ранее, в главе четвертой, было рассказано, как царь Пётр I создавал систему рекрутской повинности, которая не только позволила выиграть войну со Швецией, но и сделала русскую армию одной из сильнейших в Европе. Теперь же расскажем, как обеспечивалась рядовыми солдатами наша армия в эпоху её самых славных побед – во времена генералиссимуса Суворова и 1812 года.

Рекруты наследников Петра

Смерть царя-реформатора несколько снизила военное напряжение империи. В 1728 году для облегчения положения крестьян впервые за четверть века не проводили рекрутский набор, а в следующем году впервые отпустили в отпуск на 12 месяцев треть солдат и офицеров армии.

В 1736 году провели несколько увеличенный набор рекрутов в связи с войной против Турции – брали по 1 человеку с 125 душ мужского пола, забрав в том году в армию около 45 тысяч (обычный же набор тогда давал от 20 до 30 тысяч в год). В 1737 году впервые набрали рекрутов из крестьян-мусульман.

С 1749 по 1754 год при императрице Елизавете Петровне целых пять лет рекрутских наборов не проводилось. И только в 1755 году в связи с надвигающейся войной против Пруссии провели усиленный набор по 1 человеку со 100 душ, который дал 61 509 новобранцев.

В 1757 году фельдмаршал Пётр Шувалов ввёл так называемое «Генеральное учреждение о ежегодном сборе рекрут», по которому все существовавшие тогда десять российских губерний разделили на пять рекрутских округов, чтобы брать с каждого округа рекрутов один раз в пять лет. При этом с Архангельской губернии рекрутов полагалось брать только на флот.

За всё время войны с Пруссией с 1756 по 1759 год забрали в армию 231 тысячу рекрутов, и с 1760 года рекрутские наборы в стране вновь не проводились. В 1766 году, уже при императрице Екатерине II, утвердили «Генеральное учреждение о сборе в государстве рекрутов и о порядках, какие при наборе исполнять должно». Этот документ более чем на полвека, вплоть до окончания наполеоновских войн, определил порядок рекрутской повинности.

К тому времени уже сложились традиции и обычаи «рекрутчины» – верховная власть спускала на места лишь общий план набора с количеством рекрутов, и далее крестьянские общины самостоятельно выбирали кандидатов на пожизненную службу в соответствии со своими представлениями о справедливости.

Перед каждым набором рекрутов приезжавшие в уездные города армейские офицеры образовывали «рекрутские участки», разбивая сельское население по 500 душ мужского пола, согласно предшествующим «ревизиям» (то есть переписям). Процесс этот всё следующее столетие именовался «рекрутской раскладкой». Далее крестьянские общины этих «участков» сами по жребию выбирали будущих рекрутов.

От такой жеребьёвки освобождались лишь отдельные категории, например семьи с единственным кормильцем. Семьи же, имевшие много взрослых сыновей, наоборот ставились первыми «на рекрутскую очередь», и именно из них жребием выбирали рекрута в случае обычных «номерных» рекрутских наборов. В случае внеочередных и чрезвычайных повышенных наборов «на рекрутскую очередь» и жеребьёвку ставились все.

Накануне русско-турецкой войны 1768–1774 годов провели три набора рекрутов, забрав в армию 74 тысячи человек, в том числе впервые стали брать в армию раскольников. Война с турками оказалась сложной и по усиленным военным наборам в 1770–1773 годах собрали 226 тысяч рекрутов. Зато из-за восстания Пугачёва и волнений крестьян в следующие два года набора рекрутов не проводили.

До начала очередной войны наборы проводили из расчета 1 рекрут с 500 душ. В 1788 году правительство из-за новой войны сразу с Турцией и Швецией приняло решение увеличить армию и стали брать по 5 человек с 500 крестьянских душ мужского пола, то есть увеличили норму рекрутского набора в пять раз. И за три последующих года забрали в армию 260 тысяч рекрутов.

В 1791–1792 годах наборы не проводили, а за последние 8 лет XVIII столетия в армию забрали 311 тысяч человек. Если в первую половину того века срок армейской службы был пожизненным, то с 1762 года его ограничили 25 годами. С учётом средней продолжительности жизни и почти постоянных войн этот срок также оставался пожизненным, но хотя бы теоретически позволял небольшому проценту наиболее удачливых солдат выйти в почётную отставку.

Именно здесь скрывался жестокий, но крайне успешный эффект «рекрутчины» – человек, на всю жизнь попавший в армейское сословие, неизбежно либо умирал, либо становился очень опытным солдатом. В эпоху доиндустриальной войны именно эти пожизненные многоопытные солдаты и составляли главную силу русской армии. Именно с ними «не числом, а умением» побеждал противника Суворов!

В общей сложности за XVIII столетие в армию забрали свыше двух миллионов человек – 2 231 000 рекрутов. На пожизненную службу попал каждый 15-й взрослый мужчина в стране.

«Рекрутский обряд»

За век существования рекрутской повинности она стала неотъемлемой частью жизни российской деревни. До середины XIX столетия в быту крестьян существовало три главных обряда – свадебный, похоронный и «рекрутский».

Этнографы конца XIX века ещё успели со слов стариков записать детали этого «рекрутского обряда». После того как крестьянский сын на сходке вытягивал жребий рекрута, в его доме собирались родственники и гости на то, что называлось крестьянами «печальный пир». По сути, это были своеобразные поминки по рекруту, которому уже было не суждено возвратиться в родную деревню.

На «печальном пиру» родственницы и приглашённые плакальщицы-«вопленницы» пели рекрутские «плачи», особые народные песни-«причитания». Такие «плачи» не столько пелись, скорее они декламировались нараспев с особым надрывом. Один из них записали в XIX веке на территории Новгородской губернии. Приведём короткий отрывок, сохранив орфографию оригинала:

 
И сочинилась грозна служба Государева,
И сволновался неприятель земли русской,
И присылать стали указы Государевы,
И собирать стали удалых добрых молодцев
Как на сходку ведь теперь да на обчественну!
И тут писать стали удалых добрых молодцев
Да на этот гербовой лист-бумаженьку
И призывать стали судьи неправосудныи
И всё ко этыим ко жребьям дубовыим!
И оны брали жеребия те дубовыи:
И пойти надо тут во службу Государеву!
 

После «печального пира» для будущего рекрута начинался «разгул» – несколько дней он пил, вволю гулял и катался в наряженной телеге с подружками и приятелями по деревне. Как писал этнограф позапрошлого столетия: «Напиваться при этом не только не считалось предосудительным, но даже как бы обязательным».

Далее начиналось прощание с родными – будущий рекрут ездил по всем близким и дальним родственникам, где для него и гостей обязательно выставлялось «посильное угощение». После чего в сопровождении всей деревни рекрут шёл в церковь на торжественный молебен, где ставились свечи за его удачу и здоровье. Отсюда рекрута провожали в уездный город, где и начинался его пожизненный солдатский путь.

В огромной стране с неразвитыми средствами коммуникаций солдат считался «казенным человеком», то есть совершенно пропавшим для прежнего крестьянского и мещанского мира. Существовал целый ряд поговорок, отражавших ситуацию, когда рекрут по сути навсегда исчезал из жизни родных и близких: «В рекрутчину – что в могилу», «Солдат – отрезанный ломоть» и другие.

Но отметим и другую социальную роль «рекрутчины». До середины XIX века только она давала крепостному крестьянину хотя бы теоретическую возможность резко повысить свой социальный статус: став из крепостного солдатом империи, он получал возможность дослужиться до офицерского чина и дворянского звания. Пусть такая удача улыбалась лишь единицам из многих десятков тысяч, но русская история знает примеры таких «карьер» – по статистике накануне 1812 года каждый сотый офицер русской армии был из выслужившихся рекрутов-крестьян.

До начала XIX века государство не вмешивалось в «практическую раскладку» рекрутской повинности, то есть в выборы крестьянской общиной кандидатов в рекруты. И крестьянство активно этим пользовалось, первым делом сдавая в рекруты нерадивых односельчан, отличавшихся «всяким буйством» и «непрочностью в хозяйстве». Только 28 апреля 1808 года был издан указ, регламентировавший отдачу «мирским обществом» в рекруты своих членов за «дурное поведение». Отныне «общественные приговоры» крестьян должны были проверяться и утверждаться в канцеляриях губернатора.

В самом конце XVIII столетия были введены постоянные «пятисотские участки», взамен прежних временных, образовывавшихся заново перед каждым новым набором рекрутов. Эти участки состояли из 500 «ревизских душ мужского пола», то есть пяти сотен крестьян, учтённых предыдущей «ревизией», переписью населения. В уездах были учреждены «рекрутские присутствия», по сути настоящие военкоматы.

Именно в этом состоянии рекрутская система русской армии встретила эпоху войны с Наполеоном.

Рекруты наполеоновских войн

Накануне наполеоновских войн от рекрутской повинности по тем или иным причинам законом было освобождено почти 20 % мужского населения России. Помимо дворянства, полностью освобождались от «рекрутчины» духовенство, купечество и ряд иных сословий и групп населения.

В 1800–1801 годах рекрутских наборов в стране не проводилось. В 1802 году первый в XIX столетии и 73-й по счёту очередной рекрутский набор проводился из «раскладки» 2 рекрута с 500 душ и дал 46 491 новобранца. Однако в 1805 году в связи с войной с Наполеоном в Центральной Европе набор рекрутов увеличили до 5 человек с 500 душ и собрали в том году 168 тысяч новобранцев.

В 1806–1807 годах продолжавшаяся война с Наполеоном и начавшаяся война с Турцией вынудила даже созвать ополчение в 612 тысяч ратников (хотя в реальности собрали всего 200 тысяч). Большую часть этих временных ополченцев – 177 тысяч, – несмотря на их сопротивление, оставили в армии, как рекрутов.

В 1809–1811 годах шли усиленные наборы из-за угрозы войны с Францией – собрали 314 тысяч рекрутов. В роковом 1812 году прошло аж три набора – 82-й, 83-й и 84-й. Первый набор в том году был объявлен императорским указом еще до начала войны, 23 марта, второй – 4 августа, и третий – 30 ноября. При этом чрезвычайные наборы рекрутов от августа и ноября шли по самой увеличенной норме – 8 рекрутов с 500 душ.

Тяжелая и кровопролитная война почти со всей мобилизованной наполеоновскими маршалами Европой требовала постоянных пополнений в армию. И наборы рекрутов в августе и ноябре 1812 года отличались резким снижением требований к новобранцам.

Ранее в соответствии с «Генеральным учреждением о сборе в государстве рекрут» от 1766 года в армию брали «здоровых, крепких и к военной службе годных, от 17 до 35 лет, ростом в 2 аршина 4 вершка» (то есть от 160 сантиметров). В 1812 году в рекруты стали принимать всех не старше 40 лет и не ниже 2 аршин 2 вершков (151 см). При этом разрешили брать людей с телесными недостатками, с которыми ранее в армию не принимали.

В разгар борьбы с Наполеоном Военное министерство разрешало допускать к рекрутским наборам: «Редковолосых, разноглазых и косых, ежели только зрение их позволяет прицеливаться ружьем; имеющих бельмы или пятна на левом глазе, лишь бы правый глаз был совершенно здоров; заик и косноязычных, могли бы сколько-нибудь объясняться; не имеющих до 6 зубов боковых, лишь бы только были в целости передние, для скусывания патронов необходимые; с недостатком одного пальца на ноге, лишь бы ходил свободно; имеющих на левой руке один какой-либо сведенный палец, не препятствующий заряжать и действовать ружьем…»