Текст книги "Книга судеб"

– Ну, дозналась, душа моя?

– Да как же, муж мой, мне и не дознаться? – графиня взяла мужа под руку и потянула к дверям. – Перси врать никогда не умел. Представь себе, служанкой эта прелюбодейка ему назвалась. Служанкой, Боже святый! А он медальон свой ей отдал. Так я взяла медальон у нее, пока она спала, и ему сейчас вернула. Выговаривать я ей на стану. Пусть они, как решили утром, закладывают карету и отбывают к себе. Нам какое дело до их разладов? У нас дочь невинная на выданье и гостей почтенных полный дом.

– Карету их уже закладывают, – его милость вздохнул. – Иди к себе, приляг. Ты три ночи не спала толком. Не однажды о том уже я думал, что ты, любовь моя, всякий пустяк к сердцу берешь. Я сам их провожу, не тревожь себя. И о Персифале не думай дурно. Знаешь же, каков он, из него любой может веревки вить. Джонсон его любит, как сына, да и я к нему привязался, он юноша не пустой и усердный. Простим ему согрешение, как велел Господь, во спасение душ наших.

– Простим, ей Богу простим, – графиня кивнула.

Двери распахнулись, четвертый граф Оксфорд и Мортимер с ее милостью графиней вошли в дом.

Глава 4

«Норфолк-хаус»

Норфолк-Хаус – городской дом девятого герцога Норфолка, находился на Сент-Джеймс-сквер в Лондоне. Построенный по проекту Мэтью Бреттингема-старшего с 1748 по 1752 годы, этот величественный особняк в стиле палладио имел более ста футов в длину и семьдесят футов в ширину. Материалом для постройки служил белый кирпич, дом был облицован камнем и возвышался на три этажа – первый, главный и камерный. Девять больших окон в ряд на каждом из этажей фасада выходили на запад. Помещения первого этажа состояли из двух секций. Главный вход вел в холл, слева от холла находился рабочий кабинет герцога, справа утренняя комната. Это была первая секция. Из холла через арку открывался проход к лестнице на главный этаж. Прихожую с лестницей окружали по часовой стрелке библиотека, гардеробная, спальня, служебная лестница и столовая. Это была вторая секция. Из столовой можно было пройти в утреннюю комнату первой секции, а из библиотеки – в кабинет герцога. Главный этаж включал в себя музыкальную комнату и две гостиные на стороне фасада, бальный зал над столовой первого этажа, главную спальню и гардеробную на стороне, противоположной фасаду. Снаружи, вдоль фасада, проходила балюстрада из балясин с талией, окна были украшены лепным архитравами, фризами и фронтонами.

Вестибюль первого этажа был спроектирован в палладианском стиле, пол уложен мраморными черными и белыми плитами, в шахматном порядке. Стены покрыты мрамором, с эмблемами Норфолка: белым львом, белой лошадью и собакой Тэлбота. Камин в вестибюле был отделан черным мрамором, его простой архитрав пролегал между узкими пилястрами с ракушками и гирляндами, масками сатиров.

Столовая первого этажа имела два окна на торцевой стене. Белый мраморный камин столовой украшали женские маски, гирлянды и картуш на карнизе.

В феврале 1756 года дом был открыт для проживания хозяев и посещений, по случаю этого состоялся торжественный бал. Гости на балу были потрясены роскошью интерьеров, богатством и великолепием бальной залы, новым стилем музыкальной комнаты и гостиных. Спустя пятнадцать лет Норфолк-Хаус уже не производил такого ошеломляющего впечатления, но, как и прежде, был одним из главных особняков столицы.

Чарльз Говард-младший, наследник девятого герцога Норфолка, жил в Норфолк-Хаусе вместе с женой, леди Фрэнсис Говард пять-шесть месяцев в году. Они занимали спальню и гардеробную первого этажа, расположенные за главной лестницей. Когда герцог Норфолк находился в Лондоне или останавливался в Норфолк-Хаусе проездом, лорд Говард старался не попадаться ему на глаза. Отношения между герцогом и внучатым племянником нельзя было назвать сердечными.

10 апреля 1772 года старый герцог еще не приехал в Лондон из имения, но Чарльз чувствовал себя как на иголках из-за дурных новостей. Плотно позавтракав, он уединился в кабинете и еще раз прочел полученное вчера из Брэмптон Брайан Холла письмо, попытался составить план действий, осмыслить произошедшее, понять, сколько у него есть времени, а затем пошел в столовую, где встретил свою жену.

Супруга лорда Говарда, которую он про себя вот уже два месяца называл «плаксой Фрэнсис», сидела в кресле у окна и задумчиво смотрела на улицу. Когда он остановился в дверях, ведущих в столовую, жена бросила на него взгляд и с фальшивой улыбкой произнесла:

– Чарльз, вы меня вчера спросили о здоровье отца моего, а о подруге моей, написавшей мне накануне, я вам рассказать забыла.

– О подруге? – Чарльз Говард-младший плюхнулся в кресло напротив леди Фрэнсис и пробормотал. – Я, сударыня, не знаком с подругами вашими и не знаю, хочу ли слышать о них.

– Это Элизабет, она мне и подруга, и дальняя родня. Пишет из Шотландии, приглашает нас быть у нее на Пасху. Я намерена ехать к ней сей же день или завтра – леди Фрэнсис посмотрела мужу прямо в глаза. – Вы изволите сопровождать меня, муж мой? Я намереваюсь пожить там, в доме подруги моей, по меньшей мере полгода, а то и до зимы.

– На Пасху? – Чарльз Говард был поражен до глубины души. – Так Пасха через девять дней, а подруга твоя в Шотландии, Фрэнсис. Ты хоть знаешь, сколько до Шотландии миль пути?

– Так изволите ехать со мной, или мне одной отправляться? – Фрэнсис отвела глаза.

– Не изволю, и вам воспрещаю, – герцог поднялся из кресла и уставился на супругу, как на какое-то диковинное насекомое. – Я, сударыня, сам буду решать, где нам праздновать Пасху. В Лондоне будет герцог и мой отец. И думать забудьте о Шотландии.

Леди Франсис встала. Она была очень бледна. Посмотрев по сторонам, женщина сначала прошла к камину, постояла в задумчивости, потом вернулась к окну, остановилась рядом с мужем и едва слышно произнесла:

– Сообщаю вам, супруг, что я жду ребенка и на третьем месяце уже.

– Ребенка? – Чарльз Говард-младший чувствовал себя раздавленным, как будто его переехала карета или Генри Смит ударил ему своим огромным кулаком промеж глаз. Он дотронулся до кармана камзола, в котором лежало письмо леди Сьюзен Харли, и закричал. – Что вы такое говорите, сударыня? Слуг развлекаете, заявляя такое? В кабинете, живо!

Он потащил ее через холл, к двери библиотеки, открыл дверь, втолкнул жену внутрь. Она вбежала, сдавленно плача, стала качать головой, словно в припадке. Лорд Говард закрыл обе двери, подвинул на середину кабинета стул и одним движением усадил ее на него:

– Ребенка, сударыня? Дозвольте мне, матушка, спросить, какого ребенка вы ждете три месяца, если я не был в вашей спальне полгода? Вы спятили? Это ваша меланхолия так пагубно на вас влияет?

– Прекратите, сударь! – она и сжала ладонями голову. – Прекратите тиранить меня! Вы убиваете меня жестокостью своею! Убиваете! Я была у доктора, я не безумна! Он говорит, я во всем здорова. Я ношу ребенка, он уверил меня в положении моем!

– Ребенок не мой! Это ясно и дураку. Вы изменили мне? Я не богохульник, сударыня, чтобы признать вас за непорочно зачавшую! – лорд Говард схватил жену за плечи и встряхнул. – В глаза мне смотреть! В Глаза смотреть, женщина! Чей ребенок, от кого он?

– Не буду сказывать, ничего от меня не узнаете! – Фрэнсис даже не рыдала, а ревела, как раненый зверь.

– Не будете сказывать? – лорд Говард оттолкнул ее так, что она откинулась на спинку стула. Он метался между камином и столом, размахивая руками. – А в суде за разврат и прелюбодеяние тоже не будете сказывать? Зная дела матушки вашей, кто же удивится, что у нее такая дочь! Меня и без суда с вами разведут, сударыня, как глупца, связавшегося со шлюхой!

– Господи Боже, помилуй! – Фрэнсис упала со стулаа на колени и на четвереньках поползла к мужу, обхватила его ноги руками, подняла лицо и сдавленно вымолвила. – Прощения вашего прошу, Чарльз! Я признаюсь вам, во всем признаюсь! Только прощение дайте.

Чарльз Говард-младший схватил ее за руку, рывком поднял на ноги и зашипел прямо в лицо:

– Не плакать! Убрать слезы! Дышать! И сказывать мне все, если хотите остаться моей женой хотя бы еще день. Чей ребенок? От кого вы понесли, сударыня?

– От Перси, – она продолжала обнимать руками его ноги и рыдать. – Мой ребенок от Перси. Это юноша в Брэмптон Брайан Холле. Помощник управляющего графа.

– Как вы сделали мне измену? Вы лежали там в меланхолии и при вас была Марта, сударыня, – Чарльз Говард-младший был потрясен. – Помощник управляющего! Даже не сам управляющий, а мальчик на побегушках! Вы умом повредились, сударыня? Как вы смогли сделать измену в чужом доме, полном людей?

– Не знаю, – взгляд леди Фрэнсис застыл, она не могла даже пошевелиться. – В комнате была духота. Я не имела сил там больше быть. Я пошла на улицу и встретила его. У него свое жилье, не в доме.

– Духота, – повторил за ней Чарльз в полном изумлении. – Воля ваша, сударыня, пусть будет духота. Послушайте меня теперь и не думайте, что я вас простил и смирился. Вы скажете Генри, где живет ваш доктор, и Генри приведет его сюда для свидетельства вашего положения и убеждения сохранить его в тайне. Соберите свои вещи для поездки. Возьмите все свои деньги. На рассвете вы, сударыня, а также я, Генри Смит, Марта и мой поверенный убываем в Брэмптон Брайан Холл для выяснения всего этого дела и принятия мер, чтобы никто ничего не узнал. Я не жестокий тиран и не буду вас бить, хоть и следовало бы начать воспитание ваше с битья, но не мне, а вашему отцу. Вы исповедаетесь мне в грехе вашем, и тогда я решу, как наказать вас. Вам так понятно, сударыня?

Она отпустила его ноги, подняла глаза и кивнула. Чарльз увидел, что губы ее искусаны до крови, глаза красные от слез и бессонницы, кожа бледная, как у покойницы.

– Будьте тут. Я найду Генри, – лорд Говард открыл дверь и вышел из кабинета.

* * *

Опять тошнота, а за ней рвота. Сьюзен Харли боялась, что ее вырвет прямо за столом во время завтрака. В обед, обычно, ее уже не тошнило, но ей стало трудно переносить некоторые запахи пищи, изменился вкус. Предугадать, что сегодня вызовет тошноту, было трудно. Когда при подъеме по лестнице у нее впервые закружилась голова, она испугалась и подумала, что заболела инфлюэнцей или горячкой. Легла на кровать, зажмурилась, попыталась дышать глубже и вспомнить, не кашляла ли ночью. Она уже хотела пойти к матери и рассказать ей о своей болезни, но вдруг появилась какая-то мысль, предчувствие, и внутренний голос сказал одно слово – «нельзя». Она закрыла глаза и как бы перенеслась на много лет назад, оказалась в гостиной Брэмптон Брайан Холла и услышала голос тети Энн, жены дяди Томаса, которая сидела на диване с огромным животом и рассказывала о тошноте, рвоте по утрам, недомогании, головокружении. Через два месяца родилась ее кузина. Мысль стала сильной, превратилась в уверенность, а потом исчезла, и остался ужас. «Сколько у нее уже не было женских недомоганий? Что теперь делать?»

Когда отец и мать заявили ей, что едут в Лондон на две недели по делам отца в Парламенте и вернутся перед Пасхой, она отказалась отправиться с ними, сославшись на скуку в Лондоне ранней весной и плохую для конца марта погоду. Проводив родителей, Сьюзен тем же вечером открылась своей камеристке и наперснице, Луизе Тарле. Тридцатилетняя француженка поцокала языком, расспросила девушкуо ее недомогании и на другой день предложила съездить за двадцать миль к одному доктору, который хранил тайны своих пациенток от отцов и мужей, оказывал им помощь в деликатных вопросах.

От доктора Сьюзен Харли вернулась в отчаянии. Сомнения развеялись, она носила ребенка Чарли. Луиза Тарле понимала, что огласка положения хозяйки может стоить ей места, и стала строить планы. В первую очередь, следовало написать Чарли и потребовать его помощи. Богатые мужчины улаживают такие дела лучше молодых, зависимых от родителей женщин. Нужно было незаметно расшить платья, раздобыть денег, подготовить какое то уединенное место, куда можно было бы скрыться. Высыпав шкатулку с драгоценностями на кровать, леди Сьюзен и Луиза отобрали то, что можно было бы тайно продать. Далее обшарили кабинет отца и получили из ящиков его стола десять фунтов. Взяли не все, только четвертую часть карманных денег графа, лежащих тут и там. К тому моменту письмо к Чарли уже было пять дней в пути. Его писала Сьюзен, но подписывала и отправляла Луиза. В нем было всего несколько строчек: «Я ношу вашего ребенка. Приезжайте немедленно. Родители в Лондоне. Времени очень мало. Ваша С.»

* * *

Чарльз Говард-младший сидел в кабинете герцога Норфолка и смотрел на письмо Сьюзен. Весь его привычный, спокойный мир рухнул, жизнь превратилась в штормовое море. Нужно было действовать, но он даже не понимал, с чего начать. Сьюзен носит его ребенка. Если станет известно, что он обрюхатил невинную девушку, дочь графа, будучи женатым, его пригвоздят к позорному столбу. Нет, все еще хуже. Четвертый граф Оксфорд и Мортимер вызовет его на дуэль, а за ним в очередь встанет вся семейка Харли. А может быть они признают его недостойным дуэли и наймут головорезов, чтобы укокошить обидчика в темном переулке. Отец будет в бешенстве. Тесть, полковник Фицрой-Скудамор, член палаты Общин, потребует объяснений. Герцог Норфолк сделает все, чтобы он был наказан, сократит содержание, уменьшит наследство до наименее возможного. И скажет, с удовлетворением, что всегда чувствовал подвох, видя внучатого племянника и говоря с ним.

И как будто этого мало… Беременность «плаксы Фрэнсис», не выглядела более простым делом, чем беременность Сьюзен. Две беременные женщины одновременно. Любовница носит его ребенка. Жена носит чужого. Две угрозы, как две пули, летящие к нему на встречных курсах. Чарльз Говард-младший не знал, с кем можно посоветоваться о таком. Друзья ненадежны. Родственники исключены. Случайные собутыльники не годятся для серьезного разговора, даже если спрашивать от третьего лица. Нужно что-то сказать Генри, раз уж он поедет с ними в Брэмптон Брайан Холл. Но только то, что нельзя не сказать. Придется вводить в курс дела поверенного. Адамс тот еще мошенник, но на него хоть можно положиться в юридических делах и документах, он умеет отрабатывать плату. И эта чертовка, соня Марта. Сестра его кормилицы, которой он доверил надзор за Фрэнсис. Хорошо же она надзирала, дрянь! Может быть, ему застрелиться? Нет, это не выход. Нужно много денег под рукой, советы Адамса, преданность Генри и немного удачи. Скандал со Сьюзен можно будет как-то замять только в том случае, если она выйдет замуж. А выйти замуж быстро можно по разрешению епископа… Биши Шелли! У него много денег, влияния, связи в церкви. Немедленно идти к нему! Ничего не объяснять, просто попросить вернуть долг. Уговорить ее скрыться от родителей. Но на ком женить Сьюзен? Робин? Старина Дик? Тот вечно пьяный кузен с ветром в карманах? Его и не найдешь. Стать мужем чужой любовницы на сносях… Кто согласится на такое и сколько это будет стоить?

Лорд Говард задумался. Любовник Фрэнсис. Кто он? Перси Чарльтон. Не родня ли четвертого баронета Чарльтона? Если его запугать? Угрожать? Напустить на него Генри? Он живет в Брэмптон Брайан Холл, знает Сьюзен, зависит от ее семьи. Может быть «немного удачи», это и есть любовник супруги? Можно давить на него через жену и с помощью Генри одновременно. И не нужно терять время, сводя людей из разных мест, не знающих друг друга. Брэмптон Брайан Холл. Сьюзен там. Чарльтон там. Нельзя быть уверенным, что Сьюзен не закатит сцену и не сорвет его планы, а Чарльтон окажется на месте и будет сговорчивым. Но попробовать необходимо, другого пути нет. Чтобы успеть встретиться со Сьюзен, пока ее родители в Лондоне, нужно ехать завтра утром. Сто шестьдесят пять миль. Время поджимает. Беременность не скроешь долго. Ни у любовницы, ни у жены. Что делать с женой, можно решить потом. Заточить на полгода в глуши, а когда родит, отдать ребенка на усыновление. С замужеством Сьюзен так не получится, ее отец перевернет вверх дном всю Англию, чтобы найти дочь.

Он сумеет выкрутиться, надо в себя верить. Если выскочить из этой двойной петли и не наделать ошибок, ему можно будет ставить памятник на Сент-Джеймс-сквер.

Лорд Говард позвал Генри. Слуга ждал в библиотеке. Вещи, в том числе жены, были собраны под надзором Генри час назад. Марта ушла за Адамсом по поручению Чарльза. Смит вошел в кабинет и привалился плечом к дверному косяку:

– Я здесь, лорд Говард.

– Помнишь, Генри, как в поместье Скудамора ты сказал мне «сохрани меня от того, Боже, чтобы я когда-нибудь и сам на такой женщине жениться надумал, разве что людей других уже на свете не будет?» – Чарльз вертел в руках письмо Сьюзен.

– Помню, и нынче сказал бы также, – Генри Смит скрестил руки на груди. – Что за дела у нас в Брэмптон Брайан Холл, милорд?

– Срочные дела и неприятные, – лорд Говард вздохнул. – Ты случайно не встречал среди дворовых графа Харли некоего Перси Чарльтона?

– Встречал, – слуга смотрел равнодушно, стараясь скрыть любопытство. – Щуплый такой малый, лет двадцати. Обретается в домике на заднем дворе имения. Ходит с управляющим, работает в плотницкой мастерской и каретном сарае. Ставил нашу карету. Молчаливый, одет плохо. Дворецкий говорил, что он дальняя родня графу.

– Дальняя родня… Стало быть, и в самом деле внук баронета Чарльтона. Первого баронета, полагаю, – лорд Говард встал из-за стола, поднес письмо Сьюзен к пламени свечи, сжег его и вытер о платок сажу с пальцев. – Нам всем молиться надо, чтобы Перси Чарльтон был в имении графа. Как прибудем, первым делом выведай у слуг, отыщи его, и глаз с него не спускай, пока я буду жену в доме устраивать и с леди Сьюзен одно дело улаживать. И готов будь поколотить этого пройдоху.

– Всего то? – Смит засмеялся. – Сдается мне, хозяин, и с жены вашей глаз не нужно спускать, она с обеда так слезы льет, не наложила бы руки на себя.

– Пригляди за ней, – герцог надел камзол. – Я иду к Биши Шелли. Ты тут за главного остаешься, Генри. Приду, промочим горло и покушаем.

Глава 5

«Жертва обстоятельств»

Перси Чарльтон не мог забыть леди Фрэнсис Говард. И как забудешь, если входя в дом, он видел свои вещи на тех местах, которые им определила Фрэнсис в те три ночи, что они провели вместе. Точнее, это было второе свидание. Она тогда сначала покинула постель и села внизу у камина, потом сложила его одежду, осмотрелась и сказала, что хочет сделать ему приятное, расставить вещи в таком порядке, который бы легко было поддерживать. Он почти дремал и, улыбнувшись, разрешил ей делать со своим скарбом что угодно. Как оказалось, Фрэнсис могла привести его дом в надлежащее состояние лучше, чем он и сделала это меньше чем за одну ночь. В память о ней он оставил вещи на новых местах.

Завтра нужно будет проверить состояние мостов и мостиков поместья после зимы. Изучать опоры, настилы, сваи, лесенки. Пересадка деревьев со старым садовником. Граф уехал, на конюшне есть свободные рабочие руки. Если считать его, Перси, будет четыре человека. Можно управиться за день или два.

Вернувшись мыслями к леди Фрэнсис, Перси испытал привычную беспомощность. Она отчаянно боролась с тоской, и пока не уехала из Брэмптон Брайан Холла, он не понимал причин этой тоски, которую ощущал в каждом ее слове, взгляде, ласке. После разговора с ее милостью графиней, Перси стал догадываться, в чем причина. Он наблюдал из-за угла дома, как супруги Говард и их слуги садились в карету. Двадцать шагов, которые она прошла с лордом Говардом под руку к карете, с полными безысходной тоски глазами и застывшим лицом, были, пожалуй, яснее, чем правда на исповеди у священника. Этот человек отравлял ей жизнь как медленный яд. Она была как хрупкий цветок, как годовалая яблоня на ветру в открытом поле, как ребенок, идущий по тонкому льду. Существует ли на свете человек, способный не ранить ее каждый день и хоть как то облегчать эту черную тоску Фрэнсис? Если такой человек и существовал, это был не лорд Говард. Лорд Говард был для нее слишком груб, бесцеремонен, навязчиво активен. Понаблюдав за ним пять минут, пока от прощался с хозяевами, послушав его речь и смех, Перси сразу это понял.

Если бы два года назад он пошел во флот, сейчас бы, наверное, уже побывал на Востоке или в Вест-Индии. Встречал бы апрель при другой погоде. Узнал бы новых людей.

Перси прислушался. К парадному крыльцу дома подъезжал экипаж. Мимо его окон прошел конюх. Кто то приехал. Граф вернулся?

Перси посмотрел на сундук, в котором лежал медальон, подаренный Фрэнсис, и испытал неловкость. Зачем графиня забрала у нее его подарок? Может быть, Фрэнсис сразу забыла, что лишилась его, а может быть огорчилась, хотела вернуть. Ее длинные, худые руки с тонкими пальцами. Он прикладывал ее ладонь к своей ладони и сравнивал. Ладонь Фрэнсис была более узкая, бледная-бледная. Она смеялась всего несколько раз. Когда дразнила его или щекотала. Однажды она сказала, что у седла пара стремян. И спросила, что бы он подумал о людях, у которых на гербе три стремени? Кому нужно третье, не парное стремя? Безумцам? Перси ответил, что на гербе три угла и, наверное, нужно было нарисовать по одному стремени в каждом углу, чтобы было красиво. Она потрепала его по волосам и строго произнесла: «Не оправдывай их. Ты всех оправдываешь. Они безумны, признай это».

Перси услышал шаги нескольких людей. Шаги все громче. Пройдут мимо? Дверь толкнули, затем постучали. Перси встал и пошел открывать. Едва он отодвинул засов, дверь с грохотом распахнулась и ударила его в лицо, грудь, ноги. Из глаз посыпались «искры». Он отлетел назад, опрокинул стул. Через мгновение большая сильная рука схватила его за шиворот и подняла на ноги, другая рука с огромным кулаком дважды ударила в живот и по лицу. Перси пытался освободиться, махал руками, пока не встретился со знакомой парой глаз. На него, ухмыляясь, смотрел кучер лорда Говарда.

– Попался, голубчик, – здоровенный детина с рыжими волосами и мощной, как у быка шеей, удерживал его как цыпленка, без всяких усилий. – Куда его, милорд?

Перси почувствовал вкус крови. Губы были разбиты, нос кровоточил. Он провел языком по зубам. Зубы, вроде бы, целы, язык тоже. Внутренняя поверхность левой щеки ушиблена.

– Усади на стул и свяжи, – за спиной кучера стоял лорд Говард. В дорожном плаще, шляпе и перчатках. – Руки и ноги. Николас, Майкл, помогите Генри.

Два крепких слуги в одежде грумов, которых Перси никогда не видел, стояли у двери. У одного из них на плече висела сумка, из сумки торчали рукоятки пистолетов.

«Фрэнсис. Они здесь из-за Фрэнсис. У них пистолеты,» – подумал Перси. «Он знает. Кто-то сказал ему».

– Не дергайся, щенок, – кучер Генри с силой толкнул его на стул, подставленный грумом. – Руки убери за спину и возьмись за ножки стула. Не смей отводить взгляд. Делай, как говорю.

Когда его связали, Перси с осторожностью взглянул на лорда Говарда. Тот же смотрел на него, как на червяка, с отвращением. Подмышкой у мужа Фрэнсис была черная трость с позолоченным круглым набалдашником.

– Ты Персифаль Чарльтон, правнук баронета Чарльтона, сын Мэри Чарльтон из Бишопс Касл в Шропшире? Помощник управляющего Эдварда Харли? – Чарльз Говард-младший приблизился. Перси молчал.

– Отвечай! – лорд Говард ударил Перси тростью по голени.

– Это я, – Перси сжался от боли.

– Он надежно связан, Генри? – лорд Говард взял стул и уселся напротив пленника.

– Еще как надежно, милорд, – Смит еще раз проверил узлы на веревке, обошел Перси со всех сторон. – Нам подождать на улице?

– Да, останься поблизости, Майкл пусть проверит, что с каретой и лошадьми. И брата пусть возьмет с собой, – Чарльз крутил трость в руках.

Генри Смит и оба грума вышли за дверь. Шаги братьев Леннокс стали удаляться в сторону конюшни. Откуда-то справа раздался голос Генри: – Если что-то нужно, я тут, милорд.

Чарльз Говард-младший еще раз оглядел Чарльтона и его убогое жилище. Боже мой, сюда его жена приходила январскими морозными ночами, чтобы предаваться греху с этим тощим ребенком. Он же хуже слуги, судя по его одежде, слуги лучше одеты. Насколько должна была обезуметь Фрэнсис, чтобы соблазнить это нищее ничтожество в человеческом обличье.

– Я служу графу Оксфорду и Мортимеру, милорд, – пленник вдруг заговорил. – Его милость будет недоволен вторжением в свое поместье и насилием над его слугой.

– А насилием своего слуги над женой благородного господина, лорда, наследника герцога его милость будет доволен? – зло спросил Чарльз. – Плодом этого греха, преступления, незаконным ребенком, зачатым в его поместье, его милость будет доволен?

Перси побледнел и умолк. Чарльз Говард-младший встал и, наклонившись над Чарльтоном, угрожающим голосом произнес. – Ты, жалкий болван, знаешь хотя бы, чью жену ты обесчестил? Я наследник девятого герцога Норфолка, двадцать седьмого графа Арундела, седьмого граф Суррея, четвертого графа Нориджа, и так далее. Моя семья самая могущественная в стране, после королевской. Мне по силам превратить твою жизнь в ад, в сплошной кошмар, я могу добиться для тебя виселицы и каторги по приговору суда, пустить всех твоих родных по миру. Могу приказать своим слугам переломать тебе ноги, просто пристрелить и выбросить в реку. Скажи, что понял меня.

– Я понял вас, милорд, – Перси била мелкая дрожь.

– Говори, как ты совратил мою жену, леди Фрэнсис Говард. И не смей мне врать, недоносок, – Чарльз Говард-младший снова сел, покрутил трость в руках.

– Это было в январе, когда вы гостили тут, – Перси запинался. – Я… Она заблудилась, я позвал ее сюда. Мы были одни, это ночью случилось. Она смотрела, как я работаю, у меня камзол испачкался в стружке. Она стряхивала ее с меня, нескромно прикоснулась ко мне, я не удержался и обнял ее, поцеловал.

– Поцеловал, – Чарльз стиснул зубы. – И от твоих поцелуев она понесла ребенка. Через шесть месяцев ей рожать. Я никогда не смогу принять этого ребенка и не могу огласить ее положение. Не могу развестись с ней, не покрыв позором свой и ее род. Чем ты думал, негодяй, когда возлежал в этой грязной норе с благородной женщиной?

– Я во всем виноват, милорд. Это все моя вина, – Перси опустил голову.

– Вот в этом я с тобой согласен, – лорд Говард встал, взял пленника за подбородок и заставил смотрел ему в глаза. – Сейчас я пойду в дом, говорить с моей женой. Мы примем решение. А ты примешь наше решение и свое наказание без обсуждений. Это ясно?

– Ясно, милорд. Я готов понести любую кару, – Перси не пытался отвести взгляд.

– С тобой останутся мои слуги. Не вздумай кричать, звать на помощь, пытаться освободиться и убежать. Они убьют тебя без жалости сразу же, как только попытаешься, – Чарльз открыл дверь и жестом позвал Генри.

Смит вошел в комнату и. ухмыляясь, стал рядом с Чарльтоном.

– Генри, тебе не трудно переломать ноги этому подонку, чтобы он никогда уже не смог ходить? – спросил лорд Говард слугу, не сводя глаз с Перси.

– Мне прямо сейчас это сделать? – слуга взял от камина толстое полено.

– Подожди пока, – Чарльз подмигнул Смиту. – Если я буду зол, когда вернусь, сделаешь это.