Текст книги "Благими намерениями"

На опушку леса мы вышли глубокой ночью. Впереди, за полями, где-то лаяла собака, светился одинокий огонек – кто-то не спал.

– Ян, до Коросятина отсюда сколько?

– Час идти, – ответил тот, почему-то перейдя на шепот.

– Тогда давай быстро туда. Передашь своим людям, что мы будем ждать их после полудня возле того перекрестка, через который недавно прошли. Запомнил? Передай: если согласятся, пусть скажут, что за дровами или еще за чем-то в лес идут. Все, давай.

Ян исчез в ночной темноте, а мы, распределив дежурства, легли спать. Мое время стоять на посту наступило перед самым рассветом. Антон растолкал меня и, когда я, позевывая, поднялся, лег на мое место. Завистливо поглядев на тут же захрапевшего товарища, я принялся, прогоняя сон, расхаживать из стороны в сторону. Прохладно, однако. Лето почти закончилось, и ночи становятся все холоднее. Кстати, о холодах. Зима этого года, насколько я знаю, будет суровой. Надо бы уже загодя приготовить сани, то бишь место для зимовки. Или на хуторе каком-то остановиться? Нет, хутор – не вариант. Даже сейчас нас слишком много – рано или поздно заметят. Значит, надо организовать лагерь в лесу. А что я знаю о подобных лагерях? Придется копать какие-нибудь землянки, или в чем там партизаны жили. Я продолжал расхаживать, отгоняя холод мыслями о зимних морозах и о том, как их пережить. Да, придется-таки рыть землянки. Заодно получим скрытое убежище на всякий случай. Вон бойцы УПА в своих «крыивках» аж до середины пятидесятых прятались, хотя искали их очень серьезно. Неплохо бы и нам что-то подобное сделать. Ладно, оставим этот вопрос на будущее. До зимы еще дожить надо.

Вернулся Ян, когда уже совсем рассвело. Увидев его еще издалека, я разбудил остальных.

– Ну как? – спросил я, когда Ян вошел в лес.

– Придут, – обрадовал нас известием Ян. – Я не говорил про партизан, да они сами догадались.

– Это как они догадались? – переспросил Антон.

– Так полицаи всем рассказали, шо меня ищут!

– Точно люди надежные? – забеспокоился я. – Полицаям не сдадут?

Ян только покачал головой – видимо, устал уже уверять меня в надежности своих знакомых.

– Ладно. Тогда идем к перекрестку.

У перекрестка я оставил только Казика, приказав тому залечь в кустах и не высовываться, пока не появятся те, кого пригласил Ян. Казик должен был, убедившись, что нет никакой опасности, проводить пришедших к остальным. Сами же мы отошли поглубже в лес. Ян улегся спать – отдохнуть ему этой ночью, в отличие от нас, так и не пришлось. А мы с Антоном уселись поудобнее и перекусили остатками еды, которую захватили с собой, когда бежали с хутора.

– Что дальше делать будем? – спросил Антон, медленно пережевывая остатки хлеба.

– Что делать? – не понял я. – Воевать будем.

– Я имею в виду, – Антон опрокинул в рот остатки крошек с ладони, – как воевать?

Да, действительно. Я только сейчас понял, что плана у меня, собственно, нет… Как-то не подумал я, чем именно мы займемся. Связи с большой землей у нас нет – значит, разведданные собирать пока нет смысла. Следовательно, основной упор придется делать на уничтожение противника. С этим тоже не все гладко. Взрывчатки у нас нет, и большие засады мы организовывать не сможем. Зато есть куча стрелкового оружия и немного гранат. Получается, что пока в наших силах лишь налеты на слабо охраняемые объекты, одинокие машины и небольшие группы полицаев и немцев. Сколько соберем в отряд людей – это и определит, насколько небольшие группы нам по силам. Что еще? Надо будет еще устроить всем экзамен по стрельбе – вдруг найдется кто-то достаточно меткий для снайперской работы. Тогда можно будет реализовать мои старые задумки по отстрелу офицеров. Еще надо будет выяснить у местных по поводу минных полей – там разживемся взрывчаткой и сможем развернуться уже более широко. Вплоть до диверсий на железной дороге. Дальше что? Ближайший крупный город – Ровно. Что там у немцев – хрен его знает. Мои знания из будущего по этой местности практически равны нулю. Не интересовался я Ровно! Надо будет кого-то послать в город и разузнать, что да как. Может, попытаться на подполье выйти? А есть ли в Ровно подполье? Тоже выясним…

– Как воевать, говоришь? – Все то время, пока я думал, Антон тоже молчал. – Для начала соберем отряд, а там – посмотрим. Пока с тем, что у нас есть, мы много не навоюем…

* * *

Полдень давно прошел, но гости все не появлялись. Настроение стремительно падало – я стал предполагать худшее. Может, они и не придут? Или что-то случилось? А вдруг кто-то оказался не настолько надежен, как предполагал Ян? Нет, в этом случае нас бы уже окружали. Почему же они не идут? Когда я уже совсем извелся, в сопровождении Казика появились двое. Один из пришедших, здоровенный крепкий мужик с широким, заросшим седой щетиной лицом, оглядел нашу компанию и, мне показалось, будто сразу как-то сник. Он глянул на второго, который был ростом пониже, но тоже внушительного вида, и снова посмотрел на нас. Навстречу им тут же поднялся Ян.

– А мы уже думали, не придете. – Он крепко пожал руки каждому и повернулся ко мне: – Наш командир – Алексей, а это – Антон. Славка и Казика вы знаете. А это – Тарас Бжынский и Костя Гарченко.

Мы с Антоном пожали руки Тарасу и Косте. Я чувствовал себя как-то неуютно – Тарас, который покрупнее, услышав, что я и есть командир отряда, не отрывал от меня взгляда, будто обмеривая и взвешивая. Что творилось у него в голове, не знаю, но, судя по выражению его лица, я не произвел впечатления.

– Вы, наверное, догадываетесь, зачем Ян вас сюда пригласил? – спросил я после того, как обмен приветствиями закончился.

– То вы и есть партизаны? – вопросом на вопрос ответил Тарас.

Я уперся взглядом ему в лицо. С этим товарищем, похоже, надо пожестче – не дать ему почувствовать слабину. Видно же, что как командира он меня не воспринимает ни в каком виде. Во как смотрит – твердо, изучающе, прямо в глаза. Еще чуть-чуть – и начнет кривиться, будто лимон жует.

– Да, мы – партизаны, – твердо сказал я, не отрывая взгляда от глаз Тараса. – Ян говорил, что каждому из вас есть за что не любить немцев. Это правда?

– Правда. – Тарас молчал и ответил за обоих Костя. – У меня два сына в Красной армии. Младшего, Андрюшку, убили подо Львовом, а старший, Сашка, вообще неизвестно где. Как немцы пришли – никаких вестей от него не получал.

– А ты? – Я кивнул Косте и обратился к Тарасу.

– Сына застрелили, – после паузы, во время которой продолжалась борьба взглядов, наконец-то ответил Тарас. – Я на заработках в Ровно был, а на поле винтовку подобрал и у сарае спрятал. А потом в полицая стрельнул.

– Да, мужики… – Я сел под деревом и жестом пригласил присаживаться остальных. – Любить немцев вам действительно не за что. Так вот, я собираю сейчас партизанский отряд, и мне нужны люди. Пойдете ко мне?

Гости тоже сели на землю. Костя задумался, поглядывая то на меня, то на Яна, а Тарас принялся скручивать самокрутку. При виде табака жутко захотелось курить и мне. Но просить угостить и меня табачком я не стал – что это за командир, который вербует бойцов и сам же у них попрошайничает?

– А хто ты такой, шоб мы шли под твою команду? – Тарас лишь на мгновение опередил с ответом Костю. Тот уже открыл было рот, чтобы ответить, но после вопроса Тараса промолчал и вопросительно уставился на меня.

– Я? – Судя по поведению Тараса, такого вопроса следовало ожидать, но он все же заставил меня растеряться. – Найденов Алексей. Боец Красной армии, который оказался в тылу противника. За последние полтора месяца воевал в двух партизанских отрядах. Командовал группой подрывников. Мост у Гощи, который взорвали, – моя работа.

Говорил я сухо, отрывистыми фразами, будто читал автобиографию на каком-то собрании. Каждое слово я старался вбить в собеседников. При этом не должно было казаться, что я хвастаю, – все должно выглядеть простым перечислением фактов. Я не набиваю себе цену, а просто излагаю факты из своей партизанской жизни.

– Мост, говоришь? – Тарас криво усмехнулся и покачал головой. – Так там поубивали всех, хто его взорвал…

– Не всех. – Это уже вклинился Ян. – Иисусом клянусь, сам там был. Алексей правду говорит – он взрывал.

Ян рассказал свою историю. Как пошел в лес и был схвачен партизанами, как мы ушли к мосту и вскоре тот взлетел на воздух, о том, как они с Антоном выловили меня из реки и спрятали в погребе у его брата – Ежи. И о том, как он убил полицая и сбежал вместе с нами в лес. Тарас и Костя внимательно слушали этот рассказ, а я все это время внимательно наблюдал за ними. Какое впечатление произведут слова Яна? Тарас, судя по всему, избытком доверия не страдает, и то, что рассказываю не я, а его знакомый – Ян, мне только на пользу. Мне он мог не поверить. Сомневаться же в словах Яна, которого, похоже, знал давно, у него не было причин. Когда рассказ о подрыве моста закончился, повисла тишина. Наши гости обдумывали сказанное, а мы ждали их реакции.

– Сколько вас? Пятеро? Один ранен, а двое – дети. Шо вы навоюете? – Тарас уже не смотрел на меня так недоверчиво, но скепсис по поводу моей персоны сменился скепсисом в отношении отряда в целом.

– Сейчас – да, – спокойно ответил я. – Поэтому мы и набираем людей. И с каждым новым человеком отряд будет становиться сильнее. Оружие у нас есть – нужны только надежные люди, которым это оружие можно дать.

– Даже если вас будет пятьсот, – снова вступил в разговор Костя, – что вы сделаете с такой ордой, как немецкая армия? Их тысячи и сотни тысяч! У них танки, самолеты…

– А твой сын, – перебил я его, – что делает? Воюет! И нас не пятеро. Нас миллионы – весь народ, за исключением горстки предателей! Поймите, мужики, сейчас всем вместе надо за немцев взяться. Вот твой, Костя, сын погиб, сражаясь против немцев. Второй сын и сейчас воюет. Каждый убитый нами немец – это минус один враг, с которым ему придется столкнуться на поле боя. Убивая врагов здесь, мы облегчаем работу ему. Понимаешь? И ты, Тарас, не хочешь отомстить за сына? И за своего, и за погибшего сына Кости, и за сотни других сыновей, погибших уже на войне?

Снова молчание. Тарас на этот раз молчит уже не недоверчиво, а сконфуженно. Костя тоже задумался. Глаза его повлажнели – видимо, вспоминает погибшего сына.

– Правильно говоришь, – в конце концов кивнул Тарас. – Но у меня еще три дочки дома. На кого я их оставлю? А сгину – как они будут? И у Кости еще двое малых. Случится с нами шо – с голоду ж помрут!

В этот момент я понял, что переговоры можно заканчивать. Тарас говорил с грустью в голосе, а на лице Кости отразилась мука – если до упоминания об оставшихся детях он склонялся на нашу сторону, то теперь его охватил страх подвергнуть их опасности. Но самое главное – я видел, что они нам не верят. Точнее, даже не так – они не верят в нас! Я будто снова услышал слова Тараса: «Пятеро! Один из вас ранен, а двое – дети…» И вторящий ему голос Кости: «Их тысячи и сотни тысяч! У них танки, самолеты…» Они сочувствуют нам, понял я, но считают нашу затею безнадежной. Как тысячи лет сочувствовали люди тем трем сотням спартанцев и восхищались их подвигом, но очень немногие захотели бы присоединиться к ним. Так и эти двое. Костя вроде бы и склонялся в мою сторону, но упоминание о детях заставило его по-новому взглянуть на ситуацию. Нет, он полностью поддерживает меня в том, что немцев надо бить, но семья перевешивает. Тарас же просто-напросто не верит в успех нашей затеи. Провал… Почему у меня нет никого, кто мог бы «глаголом жечь сердца людей»? Хоть бы какого-то политрука, специально обученного толкать речи и лозунги.

– Нет, Алексей, – покачал головой Костя, – не могу я в партизаны…

– Та и вы подумайте, – поддержал его Тарас, – может, схоронитесь где-то на хуторе…

– Ладно, – махнул я рукой, – в отряд к нам, как я понял, вы не пойдете?

Тарас и Костик почти синхронно кивнули.

– Тогда расскажите нам, что интересного вокруг есть? Где сколько немцев, полицаев, какие у них здесь предприятия есть поблизости?

Вот в этом они мне пошли навстречу с радостью. Костя, пристыженно было умолкнувший, воспрянул и с готовностью принялся пересказывать все окрестные слухи. Не отставал от него и Тарас, хоть и не веривший в нашу удачу, но тоже желающий хоть чем-то помочь. Оказалось, что взорванный мной мост все еще восстанавливают. Причем, судя по словам Тараса, работают там исключительно немцы – видимо, не надеясь на качество работы местных или военнопленных, это дело поручили немецким инженерным частям. Материалы для нового моста везут с ближайших лесопилок – об этом сказал уже Костя. С каких именно лесопилок, он точно не знал, но заметил, что последнюю неделю транспорт чуть ли не круглосуточно идет в сторону шоссе от лесопилки около Красноселья.

Что касается сил противника в этом районе, то о ситуации можно было судить только по косвенным намекам. Костя после начала войны практически не бывал нигде, кроме ближайших сел. Тарас, кроме тех же сел, был еще и в Гоще на заработках, но после того, как убили его сына, Коросятин почти не покидал. Если говорить в общих чертах, то немцы, как только оккупировали эту местность, поставили в каждом селе своего старосту и сформировали из местного отребья шуцполицию. И если староста был в каждом селе, то полицаи поначалу квартировали только в крупнейших селах, наведываясь в остальные, только когда того требовала служба. Сейчас же, после взрыва моста, шуцманы появились в каждом селе. В Коросятине, например, их было пятнадцать человек. Где стояли немцы, кроме Гощи, никто не знал. Не знаю, как кого, а меня это даже обрадовало – устраивать диверсии неподалеку от пусть тыловых, но все же регулярных частей вермахта или тем паче – охранных частей СС с нашими силами было бы самоубийством.

Еще одним моментом, который меня заинтересовал, был разговор между полицаями, подслушанный Тарасом. Этот разговор он услышал три дня назад, когда полицаи принялись в очередной раз реквизировать, а если попросту – отбирать у крестьян продовольствие для нужд немецкой армии. Так вот, Тарас краем уха услышал, как, идя по улице, один из полицаев жаловался другому, что до темноты они уже никак не успевают добраться до Антополя. По словам того полицая, если они вовремя не сдадут продовольствие, то какой-то комендант устроит им хорошую взбучку. Почему полицай так спешил именно туда? Я спросил у Яна, где находится Антополь, и тот ответил, что это небольшое село, расположенное на шоссе прямо посередине между Гощей и Ровно. Для себя я решил обязательно проверить этот Антополь. У меня возникли сильные подозрения, что именно там находится пункт, на который свозится награбленное со всех ближайших сел, а потом по шоссе отправляется в Ровно, откуда уже распределяется. Логично? Вроде бы да.

И напоследок, в качестве бонуса, мне удалось узнать, что западнее Коросятина находилось еще одно минное поле, поставленное Красной армией на перекрестке тракта Коросятин – Дроздово. Это могло помочь нам разрешить проблему со взрывчаткой, и я решил наведаться туда в первую очередь.

Был уже вечер, когда мы тепло распрощались с Костей и Тарасом. За время разговора вся напряженность, которая возникла после их отказа присоединиться к отряду, исчезла. Даже Тарас уже не пытался прожечь меня взглядом, а разговаривал как со старым знакомым. Ну что же, если не хотят воевать – не погонишь же их из-под палки. Они и так помогли, поведав много полезной информации и, сами не зная того, наметив мне фронт работ на ближайшее время. Мы договорились поддерживать связь и в дальнейшем – Тарас и Костя должны были держать ухо востро и передавать нам все слухи, которые могли бы нас заинтересовать, когда мы наведаемся. А мы пообещали мужикам предоставить убежище в нашем отряде, если такое потребуется в будущем. На этой ноте и расстались – Казик повел Тараса и Костю обратно к дороге, а мы стояли и смотрели им вслед.

Однако, когда я повернулся к Антону и Яну, заметил, что результаты переговоров понравились им гораздо меньше, чем мне. Ян стоял с понуро опущенной головой, а Антон, за все это время не сказавший ни слова, нервно сжимал и разжимал кулаки.

– Трусы! – вдруг прошипел он, а Ян, услышав это, еще сильнее вжал голову в плечи.

– Понимаешь, Антон, – я внимательно посмотрел ему в глаза, – они ведь правы. Нас всего пятеро. Вдобавок из этих пятерых двое – дети. Чтоб люди к нам потянулись, мы должны сначала показать, чего стоим. Они должны увидеть, что мы – это сила, к которой не страшно присоединиться. Не в трусости дело, а в том, что они просто не хотят погибать впустую.

Я замолчал, давая своим словам усвоиться в голове Антона и Яна. Увидев, что Антон собирается что-то сказать, я тут же продолжил:

– Спасибо, Ян. Хороших людей привел. – При этих словах Ян, не ожидавший похвалы, удивленно взглянул на меня и будто даже стал выше ростом. – Много интересного они рассказали. Вот увидите, когда провернем несколько дел, тогда люди сами пойдут к нам. Имя, мужики! Мы должны заработать себе имя!

Антон не был полностью со мной согласен, но понимал, что в моих словах что-то есть. Поэтому он промолчал и просто кивнул. Как раз появился Казик и доложил, что Тарас с Костей ушли в свое село. Я оглядел свой отряд.

– Ждем до ночи, а как стемнеет – проведаем-ка лесопилку у Красноселья.

* * *

Оставив позади служивший нам надежным укрытием лес, мы бодро бежали к Красноселью. Путь наш лежал параллельно небольшой грунтовке – мы двигались метров на двадцать слева от нее, а справа светились несколько огоньков в окнах Коросятина. Небо было затянуто облаками, и лишь редкий отблеск лунного света, пробивающийся в сквозь бреши в них, освещал нам дорогу, а заодно – и нас самих, если где-то поблизости найдется наблюдатель. Так мы пробежали около пяти километров и вышли к тракту. Слева и справа от нас темнели в слабом ночном свете два хутора, находившиеся на расстоянии около километра друг от друга. На одном из них – том, который справа, – залаяла собака. Через минуту к ней присоединилась другая – с левого хутора. Мы замедлили шаг и до самого тракта шли низко пригнувшись. Дорога оказалась пуста. Насколько мы могли видеть – ни одного огонька или тени, свидетельствующих о чьем-то приближении. Ни одного звука, кроме заливистого собачьего лая с хуторов. Пять теней быстро перебежали через дорогу и вскоре скрылись в лесу, находившемся в полукилометре от нее.

– Ян, идешь первым, – прошептал я. – Мы пойдем шагах в двадцати за тобой.

Ян осторожно, тщательно ощупывая ногой землю перед собой, пошел вперед. Откуда у него такие навыки бесшумной ходьбы по лесу? Охотой увлекался в мирное время? Или, если учесть, что в панской Польше все эти земли, скорее всего, кому-то принадлежали, браконьерничал? Я подождал, пока Ян отойдет на положенное расстояние, и дал знак остальным продолжать движение. Наверное, я в своем времени пересмотрел всяких боевиков. А мои спутники их не смотрели. А может быть, всему виной была темнота ночного леса… В общем, мой знак не произвел никакого впечатления. Или его никто не заметил, или попросту не понял.

– Блин, вперед! – прошептал я, злясь непонятно на кого. Скорее всего – на себя.

Лесопилку не пришлось искать долго. Во-первых, она находилась менее чем в километре от кромки леса, а во-вторых, к ней от тракта вела хорошо накатанная дорога, вдоль которой мы двигались. Поэтому вскоре мы уже лежали в кустах и наблюдали за своей целью. Лесопилка состояла из небольшого домика, в окне которого, расположенном слева от двери, горел свет и мелькали тени. Из этого домика до нас доносился смех и приглушенный гомон, разобрать который из-за расстояния не получилось. Рядом с домиком, метрах в десяти от него, стоял большой навес, под которым темнели силуэты оборудования – видимо, здесь и обрабатывали лес. Чуть в стороне, у самого въезда на лесопилку, стоял другой навес – побольше, чем первый. Под этим навесом я не заметил ничего и его предназначения не понял. Больше с нашей позиции ничего не было видно. Уже оценив умение Яна бесшумно передвигаться по лесу, я послал его обойти вокруг лесопилки.

– Посмотри, что с другой стороны, – прошептал я ему. – К дому не подходи. Просто обойди вокруг по лесу.

Ян тихо исчез в лесу, а я вернулся к наблюдению. Чувство было двоякое. С одной стороны, настораживало отсутствие охраны на таком важном объекте, особенно если действительно отсюда поставлялись материалы для ремонта моста. А с другой – свет и шум в домике наводил на мысли, что охрана есть, но в данный момент бурно пьянствует вместо того, чтобы выполнять свои непосредственные обязанности. Посмотрим еще раз. Домик – ничего не изменилось. Первый навес – кроме оборудования, ничего не заметно. Второй навес – вообще пусто. Стоп! А вот из домика кто-то вышел. В луче света, упавшем из открытой двери, покачиваясь, стоял крупный мужик. Сапоги, красноармейские штаны, какая-то черная куртка… Мужик отошел от двери и повернулся лицом к дому. Когда он уже выходил из освещенного пространства, я заметил, что на его левом рукаве, чуть выше локтя, что-то белеет. Нарукавная повязка? Стало быть, охраняют лесопилку полицаи. Потому и охраняют так… Никак не охраняют, в общем. Были бы немцы – была бы хоть какая-то охрана. Хотя немцы оказались тоже далеки от моих сформированных в будущем представлений об «орднунге». Те гансы, с которыми я уже имел дело, службу несли не слишком рьяно. Особенно если за ними не присматривал офицер. Ну а эта шантрапа полицайская вообще, похоже, забила на все. Тем лучше для нас.

Вернулся Ян, подойдя со стороны, обратной той, в которой исчез.

– За домом еще сарай есть, – шепотом доложил он, залегши рядом. – Там шуцман стоит. Знаю его – то Сенька Кырпатый из Красноселья. До войны – босяк босяком был, а как немцы пришли, сразу до них побежал. Еще я в хату глянул через окно – там восьмеро шуцманов и немец. Шуцманы пьют, а немец уже под столом.

– Я же просил только вокруг обойти! – так же шепотом ответил я. – Ладно, молодец. Только в следующий раз давай без самодеятельности.

Не дожидаясь ответа, я повернулся к остальным:

– Антон, ляжешь с пулеметом вот в тех кустах. – Я показал на густой куст, росший у самого края поляны, на которой находилась лесопилка. – Берешь на прицел дверь, и если нашумим – не давай никому выйти. Ян, с других сторон окна есть?

– На правой стене одно, – ответил тот. – Я через него в хату заглядывал.

– Славко, ты берешь на себя то окно. Если кто-то будет лезть через него – стреляй.

Пацан дернулся было в указанную им сторону, но я ухватил его за рукав.

– Если нашумишь раньше, – прошипел я, стараясь говорить как можно более грозно, – пристрелю собственными руками!

Отпустив Славко, я понаблюдал, как его силуэт растворяется в ночи, и повернулся к Казику:

– Свистеть громко умеешь?

– Умею! – кивнул он. – А зачем?

– Пойдешь обратно, как шли, и спрячешься. Следи за дорогой. Если увидишь, что кто-то едет в лес – ты понял? В лес сворачивает, а не мимо леса едет! – свисти так громко, как только сможешь, и беги. Если нас не найдешь, встречаемся там, где вчера с Тарасом и Костей сидели.

– Пан командир, – заканючил Казик, – ну чего мне не немцев бить, а в кустах снова сидеть?..

– Во-первых, не «пан», а «товарищ»! – прошипел я. – Во-вторых, ты опять будешь обсуждать приказ? Или ты уже командир?..

Казика сразу и след простыл – растворился в лесу так быстро, будто его и не было. Только и успел испуганно ойкнуть. Да-а-а… Надо будет с обоими пацанами серьезно поговорить насчет дисциплины… Я повернулся к Яну:

– Пойдем посмотрим на твоего знакомца…

Мы быстро обошли вокруг лесопилки и засели за деревьями с обратной стороны дома. В свете луны я увидел тот сарайчик – небольшое дощатое строение, всего около полутора метров высотой и метров пять шириной – и охраняющего его часового. Полицай самым бессовестным образом спал. Просто сидел, привалившись спиной к стенке сарая, и спал. Даже оружия нигде не было видно. Они что, безоружного охранять поставили? И что вообще он здесь охраняет? Сарай, что ли? Или он должен ходить по периметру, но решил просто спрятаться подальше от глаз веселящихся товарищей и поспать? Я посмотрел на Яна. Доверить ему снять часового или сделать это самому? Работать надо тихо, ножом. Сможет ли он тихо зарезать спящего? И сможет ли вообще его зарезать? В бою ведь Яна еще вообще не проверяли… Поразмыслив, я решил заняться этим делом сам. А смогу ли я сам зарезать полицая? Блин, надо было на это дело Антона брать. Но ведь не переиграешь уже… Не вернешься обратно и не скажешь: мол, Антон, идем прирежешь часового, а то я не уверен, что сам смогу… Да и пулемет гораздо важнее напротив дверей, а не здесь, у глухой стены непонятного сарайчика. А может, вдвоем с Яном пойти? Нет, вдвоем и шума в два раза больше. И неудобно как-то перед самим Яном показывать свою некомпетентность…

– Ян, остаешься здесь, – еле слышно шепнул я и, оставив на попечение товарища свою СВТ, пополз к часовому.

Когда я выполз из-за укрывающих меня деревьев, спина вся покрылась холодным потом. Руки почему-то начали дрожать – особенно правая, в которой я сжимал маузеровский штык-нож. Все время казалось, что полицай вот-вот откроет глаза и сразу же заорет. Вот он пошевелился. Я замер, стараясь стать плоским и максимально вдавить свое тело в утоптанную землю. Нет, это он во сне пошевелился… Сопит себе спокойно. Я снова пополз дальше. Осталось каких-то три метра. Я присел на корточки и продолжил приближаться к своей жертве гусиным шагом, который жутко не любил в школе, на уроках физкультуры. Два метра… Полицай громко всхрапнул и мотнул головой. До меня донесся запах перегара. Пьяный! Это хорошо… Надеюсь – вусмерть пьяный. Кстати, а вот и оружие – карабин просто валяется рядом на земле, потому мы его и не заметили. Я подошел к полицаю вплотную и замер. Куда бить? Мгновения неслись с бешеной скоростью, а вслед за ними – водоворот мыслей. Я переложил штык-нож в левую руку, вытер о штанину правую, с которой, казалось, пот уже капает. Снова взял оружие в правую руку. Как бить, чтобы убить его быстро и бесшумно? Ударить в сердце? Нет, можно попасть в ребро. Тем более руки так дрожат, что промахнуться шансов больше, чем попасть куда надо. Это в книгах легко читать, что герой пронзил сердце противника – форумы, на которых обсуждали подобные вопросы, говорят совсем другое. Читал где-то, что сердце – не самая удачная цель для удара. Это для профессионалов, а не для меня. Время, время… С каждой секундой, пока я здесь торможу, что-то может пойти не так. Перерезать горло? Это надо завести правую руку далеко влево, чтобы потом рвануть штык-нож вправо… Нет, не так. Лучше ударить в горло сбоку. Я бью правой рукой, значит, удар получится по его левой стороне горла. Вроде бы там сонная артерия?

Решившись, но ни в чем не уверенный, я подошел к полицаю вплотную и занес штык-нож… Стоп! Надо сначала левой рукой зафиксировать ему голову! И зажать рот. А то мало ли дернется – и я промахнусь. Или не умрет сразу да кричать начнет. Кстати, а удар в горло сразу убивает? Вроде человек, если перерезать артерию, умирает только через несколько секунд. А секунды – это непозволительно долго. Достаточно и одной, чтобы поднять тревогу. Ладно, будь что будет – дальше тянуть нельзя. Я резко прижал предплечьем голову спящего часового к стене сарая, стараясь попасть рукавом ему в рот, и резко ударил штык-ножом в шею сбоку. Полицай замычал (мое предплечье все же перекрыло ему рот) и задергался – пришлось навалиться на него всем телом. Рука, которой бил, тут же стала мокрой, по ней потекло что-то теплое… Я рванул штык-нож из шеи часового. В лицо мне ударила горячая, пахнущая железом струя. Мычание тут же перешло в хрип. А я все бил и бил штык-ножом по дергающемуся подо мной телу, нанося удары в левый бок своей жертвы. Пару раз попал по ребрам, но чаще лезвие штык-ножа входило в плоть по самую рукоятку. Не знаю, сколько это продолжалось. Внезапно я осознал, что тело подо мной уже давно не шевелится, а я все продолжаю бить. Я осторожно отодвинулся и убрал руку с лица своей жертвы. Мертв. Попытался вытереть кровь с лица, но ничего не получилось – на руках крови было не меньше. Да-а-а… Далеко мне до тех ребят из группы Бредуна, которые снимали немцев ножом с одного удара. А о метании ножа – так вообще лучше не думать!

Я прислушался – вроде бы ничего не изменилось. В доме все так же шумно, смеются и что-то говорят. Поднялся и махнул рукой Яну. Тот вышел из леса, но, не дойдя до меня несколько шагов, остановился, будто налетел на стену и перекрестился. Это он чего? Я оглянулся по сторонам, а потом понял – я же весь в крови! Хороша картинка – ночь, луна изредка выглядывает в просветы меж облаками, и я… Лицо, грудь и руки в крови, в правой руке сжимаю окровавленный нож… Встретишь такого – поневоле штаны намочишь, а то и чего похуже случится!

– Чего встал? – прошептал я, подойдя к Яну и забирая у него свою «светку». – Иди к тому окну, которое Славко стережет. Как только мы начнем – стреляй через окно по всем, кого увидишь. Только пацана предупреди, чтобы тебя не пристрелил случайно.

Ян, все оглядываясь, быстро побежал в свою сторону, а я, отойдя в лес, – в другую. Быстро, уже не особо скрываясь, поспешил к тому месту, где оставил Антона.

– Не пугайся, это я, – прошептал, припомнив реакцию Яна на мой внешний вид.

Антон глянул на меня, но никак не выразил своих чувств, которые, как я ожидал, возникнут при виде окровавленного командира. Видимо, он уже всякого навидался…

– Идем к дому, – продолжил я, когда подполз вплотную. – По моему знаку открываешь дверь и начинаешь стрелять. Я буду стрелять через окно.

– Может, гранату лучше? – спросил Антон.

– Давай сначала гранатой, – согласился я. Странно, что этот вариант не пришел мне самому в голову. Ведь еще из «Контр-Страйка» и подобных игр усвоил – граната в комнату, а потом уже, стреляя, ворваться самому! Блин, голова дырявая совсем стала…

Но на этот раз все пошло не так гладко. Мы подобрались к двери, и Антон занял свою позицию, а я только двинулся занять свою – под окном, как дверь снова открылась. В дверном проеме стоял тот же полицай, который выходил в прошлый раз. Что же он так часто во двор выходит? Но думать было некогда. Луч света из открытой двери сразу же выхватил меня из темноты, и нас спасло только то, что полицай, увидев меня, опешил. Вот представьте себе: вы после энной дозы алкоголя выходите ночью во двор и первое же, что видите – вооруженный мужик, покрытый с ног до головы еще не подсохшей кровью… Полицай дико завопил и начал пятиться, но тут же споткнулся о порог, сел в дверях и замолк, будто потерял дар речи.