Текст книги "Благими намерениями"

– Что с ними делать? – спросил Антон, хотя по его глазам было видно, что в ответе он не сомневается.

Я посмотрел на полицаев, потом на своих бойцов. Генрих, Филипп, Алик и Семен дрожали от злости. Вот и еще одна проверка, которую выдержал Зельц, подумал я. Хотя и мелочь, но отношение к полицаям у него совсем не теплое. Кстати, новичкам переодеться бы… Вон, совсем в лохмотьях. Полицаев, конечно, в расход. А одежду пусть возьмут те, кому она подойдет. Но сначала надо этих полицаев расспросить – за этим же и останавливали.

– Поспрашиваем немного, – ответил я, – а потом посмотрим.

Я подошел и присел рядом с лежащими полицаями. Тот, который лежал в телеге, смотрел на меня безразличными глазами. От него сильно несло перегаром – точно бухал вчера. Потому и винтовка в руках так дрожала. Зато второй, который сидел на козлах, злобно зыркал то на меня, то на остальных.

– Ничего вам не скажу! – прошипел он.

– Скажешь, – со всей возможной уверенностью возразил я, взял его за волосы и поднял голову так, чтобы полицай видел Генриха, Филиппа, Алика и Семена. – Видишь этих четверых? О том, что прошлой ночью лесопилку сожгли, слышал? Так вот их мы из сарая на той лесопилке, где над ними ваши товарищи издевались, вытащили. Как думаешь, что они с вами сделают?

Полицай промолчал. Зато другой тут же принялся умолять не отдавать его Генриху с компанией и обещал рассказать все, что знает. Дальше разговор пошел как по рельсам. Мы узнали, что они выехали в Коросятин для участия в поисках бандитов, которые сожгли лесопилку, а в Сенном остались только староста и еще два полицая. В Коросятине силами полиции собирался отряд для прочесывания окрестных лесов. Правда, направление и глубину прочесывания наши пленные не знали – точную задачу им должны были поставить на месте. На хуторах севернее Сенного ни немцев, ни полицаев не было, а восточнее – в Пустомолах, – было полтора десятка. Зато в Тучине обосновалась целая рота немцев, которую разместили там после того, как сгорел мост через Горынь. Вот это уже очень приятная новость. Я расспросил о поджоге моста поподробнее – тем, кто организовал диверсию, удалось скрыться. Значит, Селиванов и еще трое бойцов живы! Настроение тут же поднялось. Я стал спрашивать о мосте возле Дроздова – оказалось, и там все прошло как по маслу. Восемь человек! Восемь человек из нашей старой группы выжили! А если считать нас с Антоном – получается уже десять. Может, и из тех, с кем я взрывал шоссейный мост, кто-то выжил! Только где они все? Пошли догонять отряд или, как мы, где-то здесь по лесам прячутся? Ладно, живы – и хорошо. Очень хорошо! Положившись на удачу, я задал вопрос о шоссейном мосте возле Гощи. Но, кроме того, что после взрыва моста всю окрестную полицию подняли на уши и заставили прочесать в поисках бандитов чуть ли не каждую щель, я ничего не узнал. Хотя, если немцы так обеспокоились, возможно, кто-то ушел. Столько хороших новостей… Может, не расстреливать их? – думал я после допроса. Но тут же отогнал от себя эту мысль. А что с ними делать? Не отпускать же!

– Раздеть и расстрелять, – приказал я, поднявшись. – Генрих, посмотри, кому из вас подойдет одежда, и пусть те переоденутся.

Оставив приговоренных на попечении остальных, я отошел в сторону и принялся изучать документы. Пропуска… Аусвайсы… Этих полицаев, оказывается, зовут Савелий Дрыгайло и Михаил Зенькин. Большое спасибо немцам за то, что документы были написаны на двух языках. Под каждой надписью на немецком шла дублирующая надпись на русском. Иначе без помощи Генриха я понял бы мало. Еще я обратил внимание, что никаких фотографий на документах не было. Только на аусвайсах было какое-то смешное описание внешности, вроде роста, цвета глаз и прочего. Очень-очень интересно. Фактически эти документы мог использовать любой мало-мальски подходящий под описание внешности в аусвайсе. Да это же просто подарок какой-то! А еще повязки, которых у нас имеется даже с запасом… Обязательно используем!

Сзади раздались два выстрела. Я повернулся и пошел к своим бойцам. Генрих как раз что-то втолковывал Алику, протягивая ему одежду одного из полицаев. Этот дурак что, не хочет надевать вещи полицая? Но моей помощи в убеждении Алика не понадобилось. Тот взял одежду еще до того, как я успел подойти. Поэтому я оставил инцидент без комментариев.

– Затащите этих, – я указал на трупы, – в лес. Вечером наведаемся в Сенное. Думаю, грех упускать такой случай, когда там остались только трое предателей. Телегу берем с собой.

* * *

Село оказалось немаленькое. Полсотни дворов, небольшая деревянная церквушка… Слышится лай собак, а ветер доносит запах дыма и какой-то снеди, готовящейся на ужин. Просто идиллия. Если бы не война. И если бы я наблюдал за всем этим не лежа на мокрой земле в кустах на опушке леса, а, например, выходя из этого леса с ведром свежесобранных грибов. И если бы я не пришел сюда с намерением кое-кого убить. Уже начинало темнеть. Я зябко поежился, стряхивая пробежавших по коже мурашек, и вернулся к наблюдению. Впереди лежал луг, который метрах в трехстах от леса пересекала разбитая колесами и дождями дорога, а за ней уже начинались огороды и первые дома – окраина Сенного.

– Ян, кто здесь староста, знаешь? – спросил я лежащего рядом товарища, который, так же как и я, вглядывался в вечерний сельский пейзаж.

Тот молча покачал головой. Понятно. Значит, разведке придется все выяснять с нуля.

– Ладно. Давай назад.

Мы отползли в лес и, укрывшись за деревьями, поднялись. Остальные ждали нас возле телеги, в сотне метров от того места, с которого мы с Яном наблюдали за селом. Вопросительные взгляды, особенно со стороны новеньких, чуть не прожгли во мне дыру, пока мы приближались к отряду.

– Ну что, командир? – Антон сидел под деревом и, положив на колени пулемет, все не сводил глаз с Генриха. Все еще не доверяет. Прямо гансофобия какая-то… Хотя, если подумать, такой фобией сейчас, наверное, страдает большая часть страны. Но в моем отряде этому явлению делать нечего – надо будет разобраться, и чем скорее – тем лучше.

– Казик, – вместо ответа, я поманил к себе самого молодого бойца отряда, – иди смотри за селом. Когда стемнеет и там все успокоится – скажешь.

Пацан бесшумной тенью исчез в том направлении, откуда мы с Яном только что пришли.

– Село большое, – начал я подводить итоги осмотра. – Сейчас там вроде все спокойно. До крайних домов идти по открытой местности не меньше полукилометра. Где староста – неизвестно. Надо будет это выяснить перед тем, как войдем в село. Предложения есть?

– В окна, может, поглядеть… – неуверенно сказал Филипп.

– Там домов пятьдесят, – покачал я головой. – Всю ночь заглядывать будем. Еще и заметить кто-то может.

– Надо найти самый богатый дом, – выдвинул новое предложение Генрих. – У нас в Гоще старостой как раз самый зажиточный стал.

– Не факт, – отмел я и эту идею. – Нам надо точно знать.

– Надо было тех полицаев спросить! – тихо произнес Антон.

– Надо было, – согласился я. – Только теперь уже поздно. Еще какие соображения?

– Так давайте кого-то из местных спросим, – подал голос Генрих. – Постучим в окно и спросим.

– Не откроют, – возразил Антон.

– И на глаза нам никому попадаться не надо… – задумчиво протянул я. – Хотя… Ян, сколько у нас полицейских повязок?

Мы нагло, в открытую, вошли в Сенное по дороге. Белые повязки чуть ли не светились в темноте на наших рукавах. Шли, не скрываясь, перешучиваясь и громко смеясь. А зачем скрываться шестерым полицаям – представителям власти на оккупированной территории? Шестерым – потому что Семен, Филипп и Антон в это время крались огородами, подстраховывая нас на всякий случай. С нами они не смогли пойти по той простой причине, что одежда их, мягко говоря, не соответствовала образу. Антон ходил в пусть потрепанной, но полной форме бойца РККА, и заменить ее было нечем. В принципе, возможно, и были полицаи из согласившихся сотрудничать военнопленных, но я решил все же не рисковать. А кроме того, не знал, насколько вписывается в образ и его вооружение – пулеметов у полицаев я еще не видел. Семен и Филипп тоже не смогли присоединиться к нашему маскараду из-за одежды. Представить себе полицая в таком, как у них, рванье было еще сложнее, чем в красноармейской форме. Самому мне тоже пришлось немного поработать над внешним видом. Сапоги и штаны я решил оставить, но немецкую куртку пришлось засунуть поглубже в приватизированный мной по праву командира немецкий ранец, который я также отдал Антону. Вряд ли немцы делятся со своими прислужниками обмундированием. Нет, насколько я знаю, полицаям положена была униформа черного цвета, но это ведь не «фельдграу». Так что такую куртку я мог получить, только сняв ее с трупа. А это – чревато. Кроме куртки, пришлось избавиться также от некоторого другого снаряжения. В общем, шел я, поеживаясь от холода, в одной рубахе.

У крайнего дом я остановился. Вроде подойдет – это и домом назвать сложно. Беднейшая покосившаяся халупа, в которой хороший хозяин и скот держать не станет – здесь уж точно ни староста, ни полицай жить не станет. Я пинком отворил калитку, чуть не завалив при этом всю секцию забора, и, взяв наперевес винтовку, вошел во двор.

– Открывай! – крикнул я как можно более противным голосом и грохнул прикладом в жалобно заскрипевшую дверь. Тишина…

– Открывай, грю! Полиция! – повторил я, снова ударив в дверь. – А то щас дверь вынесу!

Внутри что-то прошуршало, потом снова тишина. Я принялся лупить ногой в дверь, ругая на чем свет стоит «сволочей, не имеющих никакого уважения к власти». Чувствовал себя при этом полным подонком. Нет, действительно, вооруженный громила, который ломится в дверь к беззащитным крестьянам… Еще большей сволочью я почувствовал себя, когда дверь все же открылась. На пороге стояла древняя бабка. Латаная-перелатаная темная юбка, на плечах – драный мужской пиджак, черный засаленный платок, из-под которого на сморщенном лице испуганно поблескивают маленькие глазки. Блин, нехорошо-то как… Но надо продолжать играть.

– Ты что, старуха, оглохла совсем? Я тут битый час стоять должен? – Внутри все дрожало от желания самому себе дать в морду, но я старался говорить как можно более грубо. – Староста в каком доме живет?

Бабка продолжала испуганно молчать – только хлопала глазами. Может, она действительно глухая? Или я ее так перепугал? Как бы еще с сердцем у нее после моего ночного визита чего не стало…

– То как до церкви дойдешь, – наконец выдавила из себя старушка, – через три хаты старосты дом и будет. За зеленым забором.

– А звать его как?

– Семеном.

Не сказав ни слова – не мог я ничего уже сказать, настолько противно мне все это было, – я развернулся и вышел на улицу к остальным, которые стояли у калитки и поджидали меня. Калитку я аккуратно закрыл – да, не подходит к образу, но после всего заставлять бабушку еще идти закрывать калитку… Повернувшись, я заметил, что остальные смотрят на меня как-то странно. Неодобрительно. Генрих – тот вообще чуть ли не качает головой. И только Ян странно спокоен.

Все так же нагло мы пошли дальше. Оглянувшись, будто ненароком, я заметил, что давешняя старушка все стоит на пороге и смотрит нам вслед. Извини, бабуля, подумал я, но так надо. Мы миновали церковь. Вскоре должен показаться и дом старосты.

– Не стрелять, – прошептал я. – Старосту и полицаев забираем с собой и расстреляем в лесу.

– Это зачем? – так же шепотом спросил Алик, который шел впереди меня.

– Потому что староста и полицаи – представители немецкой власти, и если убьем их здесь, – пояснил я, – жителям села не поздоровится. А если они просто исчезнут – вопросов к людям быть не должно. Еще и многие скажут, что в ночь, когда те исчезли, в село вошел отряд полицаев. Все ясно?

– Получается, – прошептал Антон, – мы еще и на самих полицаев подозрение наведем! Хитро!

Все засмеялись, будто над удачной шуткой. А вот и зеленый забор. Пришли. Домик-то у старосты и впрямь ничего. Можно было и Генриха послушать. Если и не самый богатый, то точно один из первых на селе. Здоровенная такая хата, под крышей резные наличники, аккуратные ставни, дорожка от резной калитки к дому… И забор совсем не похож на тот покосившийся, который окружал дом давешней бабки. Одним словом – богач. Местный олигарх, не иначе. Ничего, родной, жиреть тебе недолго осталось. Я аккуратно, гораздо более почтительно, чем предыдущую, открыл калитку. Хотя очень хотелось, чтоб все было наоборот – это сюда, а не к той несчастной старухе надо вламываться громко и с матом. Мы вошли во двор. Залаял и зазвенел цепью, вылетев из будки, пес.

– А ну цыц, так тебя! – гаркнул я. – Эй, хозяин! Есть кто дома?

Пес все не унимался – все так же бросался, рвя цепь, но для того, чтобы достать нас, та была слишком короткой. В одном из окон появился свет, и через пару минут дверь открылась. На пороге стоял крепкий мужик в добротной белой рубахе, серых штанах и босой.

– Чего надо? – спросил он, нацеливая на нас карабин. Тут же из-за его плеча выглянула дородная женщина. Блин, а об этом я не подумал. Все планы по тихому похищению старосты и полицаев строились на том, что, кроме них, никого по домам не будет. И что теперь делать? Не убивать же бабу! И оставить ее нельзя… Придется что-то придумать.

– Доброй ночи, хозяин! – крикнул я. – Пса своего убери. Не видишь – свои.

Разглядев повязку, которую я будто случайно выставил напоказ, староста немного опустил карабин, но все же держал наготове.

– Свои по ночам не ходют, – проворчал он. – Вы чего по темноте приперлись? Документы есть?

– А то, думаешь, нам охота в такое время тут ходить, – недовольно парировал я, протягивая старосте один из трофейных аусвайсов, принадлежавший убитому на лесопилке полицаю. – Из Коросятина нас прислали. Назавтра хутора досматривать будем. Мы, кстати, когда сюда шли, ваших встретили. Савелия с Михаилом. Так те тоже не особо рады были, что по такой погоде их в Коросятин ехать заставили. Особенно Михаил.

– А чего ж они с вами не пришли? – Староста, прочитав и вернув аусвайс, опустил карабин и пошел успокаивать собаку.

– Так то ж нам приказ был сюда идти. А им – наоборот. В Коросятин идти приказали. А там уже скажут, что делать, – ответил я в спину старосте.

– Ладно, проходите до хаты. Зинка, на стол поесть собери!

Изнутри дом выглядел не хуже, чем снаружи. Просторно, чистенько, аккуратненько… Все вылизано-вычищено. В прихожей на деревянной вешалке висит верхняя одежда, у порога ровненько стоит обувь. Половичок на полу… А в углу, на маленькой лавке, сидит девчушка в какой-то хламиде и испуганно на нас смотрит. Маленькая, лет двенадцати. Платьице чистое, но определить его изначальные цвет и форму уже невозможно, настолько оно вылинявшее и залатанное разноцветными лоскутками. И вдобавок ко всему худющая – просто ужас. Острый нос да непослушная светлая челка из-под серого платка торчат.

– Лялька это, – пояснил вошедший в дом староста. – Сирота местная. Взял ее к себе, чтоб Зинке по хозяйству помогала. Разувайтесь здесь и проходите.

– Добрый ты мужик, Семен. – Я хлопнул старосту по плечу и принялся стаскивать сапоги. – Из наших есть еще в селе кто?

– Живка и Тарас остались. Они у себя по домам сейчас.

– Так кликни их, – сказал я, проходя в дом. – И оружие пусть возьмут. Разговор есть.

– А чего не кликнуть? – пожал плечами староста. – Лялька, позови Живку и Тараса. И скажи, чтоб оружие взяли.

Девчушка мышью проскользнула между нами и исчезла в темноте, а мы прошли в дом. Гостиная, или как здесь называется эта комната, оказалась не менее чистой и опрятной, чем прихожая. Под потолком висит, освещая комнату, керосинка. Все те же цветастые половики на полу у левой стены. У противоположной от нас стены, возле двери, стоит большой буфет. Еще одна дверь в правой стене. Под окном, укрытый расшитой цветастой скатертью, большой стол с резными ножками. У стола – выскобленная до белизны скамья, с одной стороны, и три, тоже небедных, стула – с другой. А на сам стол хозяйка сейчас выставляет разную снедь. Неплохо, однако! Здесь тебе и нарезанный толстыми ломтями хлеб, и немаленький такой кусок сала, и колбаска домашняя, и капусточка-огурчики-помидорчики… Желудок сразу же заурчал. Давненько я уже не видал такого изобилия… Можно сказать – больше шестидесяти лет не видал. Это если, конечно, считать аж до момента моего провала в прошлое. И венчала предстоящий ужин большая, какую я только в фильмах видел, бутыль мутноватого самогона.

– Проходите, гости дорогие, до столу. – Хозяйка обвела рукой выставленное на стол богатство и вышла из комнаты – то ли за очередным блюдом, то ли просто чтобы не мешать мужскому разговору.

Мы воспользовались приглашением и расселись за столом, оставив свободным один стул для хозяина. Винтовки и карабины, по моему приказу, поставили в угол. Зачем лишний раз заставлять хозяина нервничать? Пусть расслабится – гости оружие под рукой не держат, а значит, и не угрожают. Кроме того, неудобно ведь с винтовкой или карабином в помещении, да еще и с таким количеством людей. Гораздо удобнее действовать чем-то короткоствольным. Например, моим «парабеллумом», который я заткнул за пояс так, чтобы было незаметно со стороны, но легко выхватить. И еще у двоих – Яна и Генриха – были наганы. Ян носил револьвер еще с момента, когда мы подобрали оружие в лесу, а Генриху пришлось позаимствовать наган у Антона. Кстати, как там Антон и остальные двое, которые не вошли в нашу «полицейскую» группу? Когда мы разошлись у входа в село, я приказал продвигаться скрытно, но глаз с нас не спускать и, когда мы войдем в искомый дом, прикрыть подходы. О! Собака снова залаяла. Может, их и почуяла? Будем надеяться, староста не бросит гостей и не пойдет проверять двор.

– Ну шо, мужики. – Староста сел во главе стола и потянулся к бутыли. Оружия при нем видно не было. Похоже, оставил карабин в прихожей. – Пока остальные придут, выпьем по маленькой за знакомство.

– А чего не выпить? – Отказываться было бы подозрительно, но напиваться тоже нельзя… Придется хорошенько закусывать. Я обеспокоенно посмотрел на остальных – выдержат ли? Особенно Славко и Казик. Дети ведь еще – много ли им надо!

– Ты только этим двум не наливай много. – Я кивнул на пацанов, которые при моих словах обиженно засопели. – А то малые они еще. Пару дней назад уже отличились – со стакана самогона мне всю хату разгромили. Еле унял, стервецов.

Староста покосился на «стервецов» и налил им в стаканы лишь на палец. Сразу видно, что хозяйственный мужик – свою хату ему жалко. Так что повод я удачно придумал. Остальным же он налил больше чем полстакана. Я лишь крякнул, осознав масштабы предстоящей попойки. Нет, не подумайте, что я пить не умею. К алкоголю отношусь вполне нормально – при случае могу выпить «как все». И с ног от водки никогда не валился. А если вспомнить студенческие похождения… Впрочем, сейчас не до этого. Просто с момента моего «попадания» выпить как-то не пришлось. И рацион в последнее время оставлял желать лучшего. В общем, вы понимаете причину моего беспокойства – предстояло выпить полстакана самогона практически на пустой желудок. И ведь это только начало! Пока хозяин наливал, я отрезал себе приличный кусок сала и сделал здоровенный бутерброд.

– Извиняй, Семен, – сказал я в ответ на удивленный взгляд старосты, – но с самого утра не жрал почти. А тут у тебя такой стол, что живот аж воет.

Хозяин понимающе усмехнулся и продолжил разливать самогон. А я принялся за свой бутерброд, стараясь поменьше откусывать хлеба, но стаскивать с него побольше сала – знаю по личному опыту, что жир уменьшает действие алкоголя. Лучше бы, конечно, активированного угля, но у того свой секрет – опьянения поначалу не чувствуешь, но, как только уголь растворится, все выпитое разом бьет в голову. Как-то, в студенческой юности, выпил таким образом почти бутылку водки без закуски. Сначала вроде бы все нормально, но вот через час-полтора… Ладно, хватит об этом.

– Ну, будем знакомы. – Староста поднял свой стакан. Мы последовали его примеру, звонко чокнулись и опрокинули самогон. А ничего так! Чистый! Сивуха почти не чувствуется. Закусываем.

Захрустел огурец. Я поглядел на своих товарищей. Вроде бы никто под стол падать не собирается. Добил свой бутерброд и потянулся за колбасой. Остальные тоже не стеснялись – громко чавкали, нахваливая набитыми ртами хозяйку и самого старосту.

– Как звать-то вас? – Хозяин взял бутыль и стал наливать по второй.

– Меня – Алексеем, – представился я и принялся указывать по очереди на своих товарищей. – Это Ян, Слава, Казимир…

Здесь я замялся. Далее следовало представить Генриха и Алика, но не произносить же такие имена при поставленном немцами старосте! Генрих – еще ладно. Но Алик… Назови я это имя – прокол будет стопроцентный. Сразу поймет, что тот – еврей. Быстро сделав вид, что прожевываю еду, я продолжил:

– Гена и Александр.

– Откуда вы? Что-то я вас не припоминаю, – продолжил спрашивать староста, ставя бутыль на место и снова поднимая стакан. – Ну, давайте, шоб всей этой сволочи большевистской поскорее немец кишки выпустил.

Не моргнув глазом я выпил самогон, исподтишка глянув на остальных. Хорошо, что здесь нет Антона – даже затрудняюсь сказать, как бы тот отреагировал на такой тост. Мне-то легче. Я вырос в других условиях, в которых политвоспитанию места не нашлось. Остальным, аполитичным сельским жителям, защищающим от врага не столько какую-либо политическую систему, сколько свою землю и свои жизни, тост тоже аппетита не испортил – скорее только придал злости. А вот насквозь советский человек Антон мог бы сорваться.

Староста крякнул, хлопнул опустошенным стаканом по столу и потянулся за огурцом. Мы последовали его примеру. Хрустя закуской, он вопросительно уставился на нас, ожидая ответа на свой вопрос. Я делал вид, что торопливо прожевываю закуску и «вот сейчас» отвечу. На самом деле в мозгу лихорадочно крутились мысли, выискивая подходящую легенду. Надо было заранее все продумать – мысленно я отвешивал себе крепкие подзатыльники. Но, слава богу, отвечать прямо сейчас не пришлось. Я только открыл рот, чтобы выдать очередную шитую белыми нитками импровизацию, как со двора снова раздался истошный лай и звон цепи.

– Хлопцы пришли.

Староста поднялся из-за стола и направился к двери.

– Ешьте, мужики, я мигом.

Как только староста скрылся в прихожей, я наклонился к сидящему рядом Алику, который, судя по всему, уже поплыл. Я, честно говоря, тоже уже чувствовал, что следующая порция самогона будет лишней. Несмотря на обильную закуску, в голове начинало шуметь.

– Как только вернется – пойдешь во двор. Скажи, что в сортир припекло. Найдешь во дворе наших и передашь, чтобы один присмотрел за этим окном, а остальные пусть заходят.

Алик кивнул. В это же время вернулся хозяин в сопровождении двоих новых гостей.

– Это Тарас, – представил он низенького, но какого-то квадратного мужичка среднего возраста, который, кроме фигуры, мог похвастаться еще внушительным носом-картошкой и густыми, чуть ли не свисающими на глаза бровями, – а то – Живка.

Если Тарас больше походил на безбородого гнома, то Живко, наоборот, – длинный, худой и какой-то нескладный. Будто кукла из фанерных планок. И двигается как кукла – механически. Серое непримечательное ничем, кроме тонких усиков, лицо. Блеклые, бесцветные глаза… Второй полицай был полной противоположностью своему имени.

– Хозяин, – сразу после того, как нам представили новоприбывших, Алик поднялся из-за стола и заплетающимся языком обратился к старосте, – мне бы до ветру отлучиться. Где здесь у тебя сортир?

– Как из хаты выйдешь, – староста махнул рукой в сторону двери, – по левую сторону обойди, и увидишь сарай. За ним там сразу.

Алик шаткой походкой вышел, а я продолжил наблюдать за старостой и двумя полицаями. Гости, как я и просил, явились при полном параде – с оружием и нарукавными повязками. Вдобавок к этому Живко мог похвастать еще и черной униформой, которую я видел впервые. Карабины полицаи поставили в тот же угол, где уже стояло наше оружие. Потом они подошли к столу и принялись озираться в поисках свободного места, которого, честно говоря, практически не было. Староста задумчиво смотрел на стол, видимо раздумывая, как нас всех здесь разместить – стулья были заняты, а на лавке еще мог поместиться только один человек, и то – если потесниться. Кстати, мы расселись за столом кто где… И абсолютно не продумали, как лучше рассесться, чтобы не мешать друг другу, когда придет время действовать. Очередное упущение с моей стороны. Мысленно я отвесил себе новый подзатыльник. Учиться еще и учиться! Ладно, будем надеться, что ничего фатального из этого не выйдет.

Староста, похоже, пришел к выводу, что просто так мы все за столом никак не поместимся.

– Зинка! – крикнул он. – Принеси еще два стула гостям!

– Иду-иду! – послышался из-за стены квохчущий голос хозяйки.

Дверь в комнату распахнулась, и показался вначале стул, а потом и сама хозяйка. Поставив стул на место, она снова скрылась где-то в доме – видимо, побежала за вторым стулом. И в этот момент я уловил тихий скрип входной двери. Начинается! Я бросил быстрый взгляд на Яна. Тот кивнул: мол, понял. В дверях показался Антон с пулеметом наперевес. Я вытащил под столом пистолет, стараясь сделать это незаметно. Не знаю, получилось у меня или нет, но хозяин был слишком занят – он наполнял стаканы, а все внимание полицаев было приковано к еде на столе. Одновременно с этим снова появилась хозяйка и, увидев вооруженного чужака, за которым уже входил в комнату Семен, выронила стул и истошно завизжала. Староста и полицаи оглянулись на крик. Я тут же вскочил, вскидывая пистолет, и отпрыгнул подальше от стола – к буфету. Моему примеру последовали Ян и Генрих. Нет, они не прыгали и даже не вставали. Говоря «последовали примеру», я имею в виду, что они тоже взяли троицу, стоящую с противоположной стороны стола, на прицел. Антон резко сместился влево от двери, открывая проход Семену, и тот, целясь в старосту и полицаев из своего карабина, отрезал им подступы к стоящему в углу оружию. Все так же покачиваясь, в комнату вошел Алик. Он взял из угла карабин и замер, соображая, что делать дальше. В глазах хозяина появилась искорка понимания, а мгновением позже начали озираться в поисках выхода из ситуации и полицаи. Но выхода не было. С одной стороны стола на них смотрели три черных зрачка стволов двух наганов и моего «парабеллума», а сзади хищно поводил стволом пулемета Антон и целился, вскинув к плечу карабин, оборванный Семен Зельц. Да еще Алик наконец-то что-то сообразил и тоже, подняв оружие, шагнул в сторону, уходя с линии огня. В этот момент по законам жанра должна бы повиснуть гробовая тишина… Но хозяйка дома, видимо, «законов жанра» не знала – ее крики продолжали резать слух.

– Руки вверх и не двигаться, – самым спокойным голосом, на какой только был способен, сказал я. – Алик, заткни женщину.

* * *

Связанные староста и полицаи сидели в углу под присмотром Семена. Все трое волками смотрели на нас, хотя в их взглядах чувствовался и страх. А из-за стены раздавались тихие всхлипы жены старосты, которую сторожил Алик. Остальные ловко шуровали по дому, сгребая все, что могло нам пригодиться. Я же сидел за столом, жевал кусок колбасы и думал о том, что делать с женщиной. С одной стороны, оставлять ее здесь нельзя. Я рассчитывал просто тихо исчезнуть вместе с вражескими прислужниками, чтобы создалось впечатление, будто в село вошли полицаи и эта троица предателей ушла с ними. В том, что местные жители расскажут именно эту версию, я не сомневался. Не зря мы шли по селу не скрываясь. Уверен, что не одна пара глаз наблюдала за нами. О причинах исчезновения пусть немцы сами догадываются. Их никуда не посылали, никаких заданий не давали. Я надеялся, что немцы решат, будто те сами сбежали. Кстати, лучше сделать немного по-другому – если убить старосту здесь, то, возможно, убийство повесят на исчезнувших полицаев. Будет очень неплохо, если новая власть начнет закручивать гайки среди своих прислужников – предали одни, могут предать и другие. Очень хотелось навести шорох среди полицаев руками самих же их хозяев. Но жена старосты… Она – нежеланный свидетель, который может испортить всю игру. Если расскажет, что пришли какие-то незнакомые люди, скрутили старосту вместе с местными полицаями, то возникнут вполне законные сомнения в нашем маскараде. Так что оставлять свидетельницу никак нельзя. Идеально было бы убить ее вместе со старостой. Пришли полицаи, убили старосту с женой и исчезли вместе с местными полицаями. Именно исчезновение местных наведет тех, кто будет расследовать это дело на мысль, что они были заодно с нами. Но убивать женщину… Ой как не хочется! В какую же сволочь я превращаюсь, если сижу и вот так спокойно размышляю об убийстве женщины? Пусть и жены предателя. Но ведь женщины! Это ж не солдат противника в форме и с оружием и не сам предатель… Блин, что же делать?

– Немцы! – В дом ворвался Филипп, который приглядывал, и как оказалось – не напрасно, за тем, что твориться на улице. – На дороге с той стороны села огни – две машины. Уже въехали в село!

Я мгновенно вытряхнул из головы все моральные сомнения. Не до того сейчас.

– Берем этих, – я указал на пленных, – и уходим. Быстро!

Староста и полицаи отчаянно сопротивлялись, всячески мешая вывести их из дома. Вот сволочи! Как услышали о том, что кто-то едет, так пытаются нас всячески задержать – надеются, что им помогут? Вдобавок ко всему староста еще и начал орать, призывая на помощь. Тут же снова заголосила за стеной его жена, но та быстро умолкла – не знаю как, но Алик, выполняя приказ, ее сразу успокоил. Зато со старостой справиться оказалось не так просто. На все угрозы и требования заткнуться он, надеясь на скорую помощь, принимался кричать еще громче.

– Мать вашу, да заткните его кто-нибудь! – не выдержал я.

Проблему решил Генрих. Он просто подскочил к старосте и от души двинул ему прикладом в голову. Тот сразу же обмяк и завалился на пол. Как бы Генрих не перестарался – таким ударом и убить можно. Впрочем, какая сейчас разница! Остальные пленные, увидев судьбу старосты, прекратили сопротивление – сжались и затравленно стреляли взглядами по сторонам. Когда наконец-то наступила тишина, я расслышал слабый гул моторов. Через окно было видно, что по деревьям в саду и стене соседней хаты скользнул и замер луч света. Я осторожно выглянул в окно – на улице стояли легковушка и грузовик. А в дверь уже стучали. Все. Тихо уйти не успеем! Снова заголосила женщина и… грохнул выстрел. Блин, Алик, сука пьяная! Женский крик захлебнулся протяжным всхлипом и умолк. На долю секунды нас накрыла звенящая тишина.