Текст книги "Избранные. Хоррор"

– Что такое? – спрашивает секретарша, взяв палец в рот и причмокивая.

– Н-ничего, – отвечает Миша. – Сделаешь мне кофе?

Она делает, конечно; как обычно, как почти каждое утро. У них на заводе всегда отличный кофе; только сегодня он почему-то с привкусом железа.

Миша хватается за телефон и совершает штук десять, нет, двадцать звонков; прямо с утра, да, пока многие еще чаевничают и «настраиваются»; а на самом деле просто тянут резину, бездельничают; бесполезные идиоты. Мише нужны эти чертовы цифры, закончить чертов отчет, пойти на ковер к чертовой Веронике, выслушать ее чертовы придирки. Миша не в настроении, и к юристам он забегает тоже не в настроении, даже скорее в ярости.

Нет, ни черта они не работают. Леша сворачивает окно браузера, как только Миша появляется на пороге, – опять какой-то развлекательный сайт, – Вика грызет яблоко, бездумно глядя в экран; Денис подшивает документы в папки; медленно, обстоятельно, лишь бы занять время. Берет дырокол и пробивает листы; не стопками, а чуть ли не по одному; берет дырокол и засовывает в него ладонь. Нажимает.

Миша выходит из кабинета, ничего не сказав; слишком быстрым шагом возвращается к себе, успевает через открытую дверь кухни заметить, как склоняется над кофе-машиной бухгалтер Ольга Сергеевна; как она подставляет губы под струю кипятка, как, захлебываясь, пьет; Миша забегает в кабинет и закрывает дверь. Садится за компьютер. Открывает таблицу. Звонит телефон – это Анечка набирает по внутренней связи: сказать, что Вероника Максимовна уже ждет. Ждет. Да. Она ждет его.

Миша внимательно изучает стол, всю эту канцелярскую дребедень, до которой так легко дотянуться; все эти полезные штуки: дырокол, степлер, ножницы, тонкую металлическую линейку; а от компьютера тянется куча проводов к розетке; а работает Миша на третьем этаже….

Миша встает и идет в кабинет директора.

– Вызывали? – говорит он, постучавшись и приоткрыв дверь.

– Заходи, – милостиво позволяет босс.

Миша заходит.

– Закрой дверь, – говорит Вероника.

Миша закрывает. Щелкает язычок замка.

На улице все еще ни намека на солнце, но в кабинете есть лампы, яркие лампы, в свете которых видно странное. Миша стоит, замерев, не в силах пошевелиться, и смотрит на босса во все глаза. На ней пиджак, да – вот почему Миша понял не сразу; но теперь Вероника встает и снимает его с плеч; теперь тановится заметно, что под пиджаком она голая, совсем голая; нет ни трусиков, ни чулок.

А она красивая, против воли мелькает в голове у Миши. Красивая, хоть он никогда раньше так не думал о боссе, еще чего, об этой суке. Грудь, боже мой, какая грудь, а под костюмами было не видно; и ноги, и почему-то шея – как шея может быть соблазнительной? – но у Вероники почему-то да. Ей под сорок, думает Миша, а как заботится о себе, даст фору многим двадцатипятилетним. Сука, думает Миша с восхищением, просто сука; как же я ее ненавижу.

– Иди сюда, – говорит Вероника, но Миша не идет. Он не может идти; кажется, Миша прирос к двери, на которую опирается спиной; прирос к полу; прирос к своему костюму. – Иди сюда, – повторяет Вероника.

Она медленно огибает стол, медленно приближается, покачивая бедрами, медленно расплывается в улыбке. В ней нет дружелюбия, в этой улыбке, нет приглашения или поощрения. В ней что-то другое; наверное, угроза.

Руки Вероники перехватывают Мишино запястье, когда он судорожно пытается нащупать ручку двери, – неожиданно крепко, слишком крепко для женщины – отодвигают в сторону, чтобы не мешал. Ее лицо приближается к Мишиному лицу.

Миша забывает, как дышать; по его подбородку стекает что-то теплое и вязкое, – кажется, прикусил губу; улыбка Вероники становится шире, розовый язычок медленно выскальзывает изо рта.

Тонкая ладонь накрывает торчащий из двери ключ; проворачивает его раз, другой, третий – странно, тут ведь самый обычный замок, разве его можно закрыть на столько оборотов? И звук; замки срабатывают иначе, со щелчками; а это же не щелчки, это самый настоящий хруст. Миша опускает глаза.

Он все еще не дышит, только смотрит; только следит за тем, как Вероника запирает дверь и вместе с ключом проворачивается ее запястье. Раз. Другой. Третий.

Хрусь. Хрусь. Хрусь.

Миша просыпается.

Он просыпается и чувствует тепло солнца на щеках. Это приятно, и Миша переворачивается на спину, чтобы подставить солнцу как можно больше себя. Миша вытягивается всем телом, будто кот; открывает глаза.

Света нет. Солнце больше не дает света; все, на что оно способно, – это только тепло, сколько угодно тепла, приятного, правильного тепла. Миша вытягивает руку и ощупывает постель рядом с собой, касается каждой складки, встряхивает одеяло, даже забирается пальцами под подушку, будто кто-то мог спрятаться и там. Но рядом никого. Миша вчера привел кого-то домой, конечно, привел, не мог не привести – но только теперь почему-то он один.

Миша сползает с кровати и начинает на четвереньках ползать по полу, прикасаясь, трогая, изучая пальцами каждый предмет, пытаясь вспомнить, было ли все это тут вчера, не появилось ли чего лишнего, не переместилось ли что в другой угол. Миша ползает долго и не может нащупать никого живого и никого, бывшего когда-то живым. Он привел кого-то вчера, но кажется, тот не захотел остаться.

Миша встает и, выставляя руку впереди себя, чтобы не наткнуться на стену или шкаф и не расшибить лоб, идет к кровати. Осторожно забирается в нее, заворачивается в одеяло, не забывая подставить лицо солнцу. Закрывает глаза. Он лежит в темноте и слушает, как идет время; время, не похожее на тиканье часов, на судорожные движения секундной стрелки через одинаковые промежутки; нет, время идет неравномерно.

Скачок на три минуты. Миша устраивается поудобнее.

Скачок на восемь. Становится жарко, и он высовывает правую ногу из-под одеяла.

Скачок на пару секунд. Вдох. Движение ресниц.

Скачок на полчаса. Миша сбрасывает одеяло на пол. Больше ничего не происходит.

Скачок. Ничего не происходит.

Скачок. Ничего.

Миша просыпается.

Миша просыпается, и ничего не происходит.

Миша лежит в темноте и слушает, как идет время.

Скачок. Ничего.

Ничего не происходит.

Миша просыпается.

Ничего.

Квартиранты
Денис Скорбилин

«Помогите найти меня». Помните такие плакаты? В вагонах метро, на станциях, на столбах. Симпатичная девочка: светлые волосы, большие глаза, острый подбородок. Эти бумажки оказались отправной точкой больших перемен в моей жизни. Однако начинать эту историю нужно не с плакатов. Лучше начать с конца – со снов.

Мне часто снится один и тот же кошмар. Я сижу возле большого костра, а вокруг темнота. Я смотрю на огонь, на искры, взлетающие с дров, словно маленькие отважные звездолёты. На душе легко и спокойно. Так можно сидеть очень долго, поджаривая хлеб или наблюдая за костром, пока рядом дожидаются жарких углей крупные картофелины. Как в детстве, когда мама и папа были рядом, а жизнь казалась размеренной и плавной. Когда я не знал ничего из того, что знаю сейчас.

Стоит пошевелиться – а рано или поздно это приходится сделать – как тело слабеет. Вот тогда становится трудно дышать. Я не могу оторвать взгляд от огня, который уже не кажется уютным. Не могу встать. Не могу закричать. Кто-то высокий стоит за спиной, но невозможно обернуться и посмотреть. Тело становится мягким, как вата. В этот самый момент я обращаю внимание на то, что в свете костра не видны стволы деревьев. Что над головой нет ни звёзд, ни облаков. Не видно земли вокруг костра. Только пламя, непроглядная темнота вокруг, я и тот, кто позади. А больше ничего, вообще ничего. Тогда способность кричать возвращается, и я кричу, кричу, кричу…

Ещё хуже, если идёт снег. То есть, это сначала кажется, что снег. А потом понимаешь, что это пепел опускается сверху, покрывая руки, голову, плечи. Пепел лезет в нос, горло, забивает лёгкие. Пепел везде, ни вдохнуть, ни закричать. Боюсь, однажды я так и задохнусь во сне.

* * *

События того вечера плохо отложились в памяти. Я возвращался с работы на метро, окружённый людьми, с которыми у меня было не больше общего, чем с обитателями другой планеты. Местные и приезжие – если пожить тут немного, различаешь их с первого взгляда – сидели, стояли, слушали музыку. Многие уткнулись в смартфоны. И почти никто не разговаривал. Словно таинственный общественный договор запечатывал уста каждому, кого проглатывала длинная змея поезда.

После испытания обществом я выбрался на поверхность. Взял пива в ларьке и что-то пожевать. Купил дешёвой рыбки, чтобы угостить Ваську. Я часто подкармливал квартирного кота, пока жил в «хрущёвке» на Искры. Поэтому неудивительно, что из всех жильцов блохастый привечал только меня. Заметил ли я что-нибудь подозрительное? Чёрт его знает. Объявления уже расклеили, но в темноте было сложно что-либо прочесть.

Дома поздоровался с соседями, прошёл к себе и развалился перед ноутбуком. Разобрал почту, выпил пива, посмотрел сериал. Прокрутил обновления на имиджбордах. Всё как обычно. Когда выпитое позвало в туалет, мог заметить, что соседская стена стала подозрительно тёплой. Но мог и не заметить. Я ведь говорил, что плохо помню тот вечер?

* * *

Утром я оделся и вышел в общий коридор трёхкомнатной квартиры, которую делил с двумя семейными парами. Мой бывший однокурсник Гена и его жена Алина жили в спальне напротив. Я редко виделся с ними по утрам, потому что оба работали на другом конце города, добираясь на метро с пересадками. Ребята собирали на ипотеку и экономили каждую копейку, снимая комнатку в нашей дешёвой квартире.

Зато с другой парочкой, Сашей и Димой, я частенько сталкивался на крохотной общей кухне. В тот день между ними опять пробежала кошка. Димон играл в карманную приставку, а его жена пила чай и смотрела в окно. Помню, как мазнул взглядом по Диме, его нахмуренному лбу и поджатым губам. И хорошо помню Сашу. Золотые волосы, вьющиеся на концах. Вздёрнутый нос. Тёмно-синие глаза, устало глядящие из-под прикрытых век. Я поздоровался и сразу же вышел на улицу. Слишком громко молчала эта парочка, чтобы нарушать их тишину.

Мир встретил чистым, удивительно прозрачным небом, какое бывает только в начале октября. Ярко светило солнце, но в воздухе уже ощущалось холодное дыхание осени. Удивительное утро. Кто знает, может я вообще выдумал эту погоду, но мне приятно помнить этот день таким.

* * *

Меня зовут Ян. Когда-то я работал программистом. Писал код, копил на собственную квартиру, мечтал об интересных проектах. Ну, знаете, все эти простые радости маленького человека, который не подозревает об изнанке привычного мира. Теперь всё не так. Возможно, я ещё смогу вернуться к работе, но насчёт жилья… не знаю. Жаль, люди больше не могут жить на природе. Только представьте: огромный пляж, вокруг только песок и море. И никаких стен. Вроде бы фрилансеры на Тае живут именно так.

* * *

На ужин купили пиццу. Мы часто брали в складчину пять коробок и пиво. Дёшево, весело, посуду мыть не надо. Я люблю «Суприм» за оливки и колбаски, Дима заказывал что-то с рыбой. Остальные по-всякому. Пили «Балтику», без изысков и экономно.

В тот вечер Алина рассказывала о работе в банке. Кто бы мог подумать, что на такой скучной работе происходит столько интересного. Это то, чего я не понимаю: в крупных фирмах работники должны быть ограничены в действиях, как переменные в программном коде. Но Алина танцевала между предписаний и инструкций, помогая одним и мешая другим. Не бесплатно, конечно. Не удивлюсь, если они с Генкой уже накопили денег и переехали. Что же, пусть хоть кто-то будет счастлив в этой истории.

Дима выглядел неважно, его что-то беспокоило. Сашка грустила, с тревогой поглядывая на мужа. Я понятия не имел, что происходит между ними. Мы не были любопытными соседями, и старались не лезть в чужие дела. Поменьше видеть, поменьше слушать. Так мы пытались сберечь хоть немного приватности. Комнаты в «хрущёвках» маленькие. Стены тонкие, межкомнатные двери без звукоизоляции. Когда я заходил в комнату, сразу надевал подаренные на новоселье наушники – накладные, с хорошей шумоизоляцией. Потому что лучше слушать «Скриллекс» на полной громкости, чем завидовать задорному пыхтению Гены и Алины в соседней комнате.

Под пиво обсуждали события дня. Гена побывал на открытом уроке в соседней школе, где пропала старшеклассница. Ну, та девочка с плакатов. Полиции в школе оказалось море, ищут всерьёз. И по окрестным домам ходят. Даже к нам приходили, как раз Гена дома был после уроков. Задавали странные вопросы, и даже пугали тюрьмой. У следствия есть зацепка, что школьницу видели возле нашего подъезда и, если отбросить многочисленных пенсионеров, круг подозреваемых невелик. А Гена ещё и школьным учителем работает. В общем, пришлось бедняге доказывать, что он не верблюд. Вроде обошлось, но полицейские обещали прийти ещё. Меня это, если честно, напрягло. Диму, как мне показалось, тоже.

Ещё Гена рассказал, что это далеко не первая пропажа в этих краях. Шикарный, в общем, райончик, неудивительно, что квартиры дешёвые. Тема изрядно утомила, поэтому я попросил Диму передать ещё пива. Тот задумался о чём-то, и не услышал, поэтому банку передала Саша. Наши пальцы соприкоснулись, а взгляды встретились. Не буду врать про искру и прочую романтику, но что-то в этом контакте было такого, что осталось в памяти.

Слушая Гену, я ещё раз порадовался, что вовремя понял: преподавание – не моё. Не уверен, что можно общаться с таким количеством людей и не сойти с ума. Да ещё и под подозрением всё время, раз с детьми работаешь. Кошмар.

Саша думала о чём-то, пока её муж слушал Генку. Тот продолжал рассказывать, а я сосредоточился на пицце и собственных мыслях, в которых снова оказалась сидящая рядом женщина. Интересно, думала ли она обо мне в тот момент?

Когда Алинка утащила Гену в спальню, стало ясно: пора надевать наушники. Дима тоже ушёл, а я остался помочь Саше. Мы выбросили коробки и расплющили жестяные банки, после чего отправили их в ведро к грязному картону. Я украдкой посматривал на девушку, и наши взгляды снова встретились. Синие глаза казались полными тревоги и печали, поэтому я ободряюще улыбнулся в ответ. Мол, держись, всё будет хорошо. И она улыбнулась в ответ, чуть-чуть, уголками губ. Взгляд её потеплел.

Конечно, я ничего не сказал и не сделал. На её пальце блестело кольцо, за стеной, должно быть, уже расстилал кровать законный муж. К тому же, я ещё не оправился от прошлых отношений. Не очень легко схожусь с людьми и, как оказалось, ещё сложнее расстаюсь. Пожелав Саше спокойной ночи, я пошёл спать.

В комнате оказалось жарко как в бане, что показалось мне странным. Я открыл окно, чтобы впустить немного осеннего воздуха и потрогал радиатор. Холодный – отопление обещали включить только в конце недели. Я заглянул под кровать и под тумбочку. Проверил блок питания ноутбука. Тщательно принюхался, пытаясь уловить запах дыма. Но нет, с квартирой всё было в порядке. Если не считать того, что Гена и Алина уже начали испытывать диван на прочность.

Я коснулся рукой стены, за которой начиналась соседняя квартира, и вот тогда-то почувствовал, насколько она теплее остальной комнаты. Да что там, она казалась почти горячей! Неужели за стеной пожар? Я мигом протрезвел от волнения. Вспомнилась история из детства, когда у соседей одноклассника случился пожар, и от жары в его комнате вспыхнули обои.

Признаюсь, я растерялся. Запаниковал и повёл себя как идиот. Зачем-то приложил ухо к стене, рассчитывая услышать гул пламени или что-то такое. Оттуда до меня донёсся спокойный женский голос. Юная девушка. Слов было не разобрать, но если у людей бушует пожар, они не разговаривают, а кричат, так ведь? Я сел на кровать и пощупал лоб. Затем взял бесконтактный термометр и померил температуру. Экранчик показал 36,5, подтверждая, что дело не во мне.

Ещё раз потрогал стену. Она была по-прежнему горячей! Тогда я схватил термометр и навёл его на стену. Шестьдесят градусов по шкале Цельсия! Дрожащей рукой я схватился за мобильник, но тут же положил его обратно. Куда звонить? В пожарную? «Доброй ночи, у меня стена в комнате горячая, что делать?». Я живо представил, что именно мне посоветуют и какие потом возникнут проблемы. Что же делать? За стеной продолжали говорить. Может быть, там оборудована оранжерея? Выращивают помидоры зимой, дерут три шкуры с ресторанов за свежак. В этом городе я встречал и более сумасшедшие способы заработать. Зачем-то померил температуру других стен, убедившись, что она в три раза ниже.

Моё внимание привлёк Васька, который сидел на кровати и таращился на стену. Это было так необычно, что я наконец понял – там происходит что-то нехорошее. Не теплица. Снова взял телефон в руки и посмотрел время. Десять часов вечера. Поздно, но не критично. В конце концов, лучше позвонить, чем потом сожалеть всю, возможно недолгую, жизнь. И набрал хозяина своей квартиры. Грубый мужской голос в трубке отозвался на третьем гудке.

– Ну, что опять случилось?

– Василий Иванович, это ваш квартирант, Ян. С улицы Искры, – уточнил я, поскольку не знал, сколько квартир сдаёт этот немолодой, с животиком, мужчина с военной выправкой.

– Ну?

– Василий Иванович! Тут такое! Кажется, соседи горят!

Хозяин громко и, кажется, с облегчением выдохнул.

– Я уж думал… Звони пожарным. Тебе телефон подсказать, что ли?

– Да я, как бы это сказать… не уверен. Стена очень горячая, но в самой квартире разговаривают, паники нет.

– А дымом пахнет? – деловито спросил хозяин. Я признался, что нет, и тут же спросил, нет ли у него телефона соседей. Думаете, я спятил, раз выпрашивал номер вместо того, чтобы пойти к ним и всё выяснить? Но я не хотел идти к незнакомым людям поздно вечером, чтобы выяснить, что они варят винт или взрывчатку. Слово «сосед» и без того частый гость в заголовках криминальной хроники.

– Слушай, там вроде не хозяин живёт, а квартиранты какие-то. Так что я не знаю, кому тебе звонить. Но погоди, сейчас номер хозяина поищу. В записной книжке должен быть… Нет, не записан. Чёрт знает, что такое – я всегда с соседями знакомлюсь, когда квартиры покупаю. Ты давай в пожарную звони, слышишь? Вдруг газ рванёт!

Попрощавшись, я набрал «101». Но кнопку вызова так и не нажал. За стеной разливался девичий щебет, вроде бы слышался мужской голос. Слов не разобрать, но, успокаивал я себя, раз никто не паникует, значит всё в порядке? Однако посмотрев на напряжённого кота, понял, что не засну сегодня. Буду думать о пожаре, о газовых трубах, о том, что у меня загорятся обои. Нет, надо идти к соседям.

Я внимательно осмотрел себя и, удовлетворившись чистотой спортивных штанов, надел тапочки. Положил в карман электрошокер и, успокоившись от ощущения привычной тяжести, вышел в общий коридор. Там было темно и тихо, все уже спали. Я крался в темноте, хватаясь за стены рукой и стараясь не шуметь. Мы жили в перепланированной «трёшке», где от гостиной отрезали кусок, чтобы большая комната не была сквозной, и ночью можно было ходить в туалет. Общая с соседской квартирой стена здесь тоже была горячей, но не настолько. Пройдя коридор, я отпер дверь и вышел на лестничную клетку.

* * *

Переминаясь с ноги на ногу, я стоял перед соседской дверью, освещаемый одинокой тусклой лампочкой. Утеплённая ватой деревяшка с одним замком сильно отличалась от нашей бронированной и точно застала СССР. Не бережёт хозяин своих квартирантов, подумал я. Вскрыть такую – раз плюнуть. Наконец я решился и нажал кнопку звонка, однако ничего не услышал в ответ. Ненавижу, когда звонок то ли работает, то ли нет. Жмёшь кнопку и стоишь перед дверью, маленький человечек в крохотном пятне света. А вокруг чернота. И ждёшь, ждёшь. Нажал опять – безрезультатно.

Тогда я поднял руку, чтобы постучать… и опустил, почувствовав недобрый пристальный взгляд. На лестничной клетке стояла такая тишина, что изо рта вместо «откройте» вырвалось лишь неловкое хрипение. Я замер перед этой проклятой дверью, как мышь перед удавом, гипнотизируемый чернотой глазка. Свет лампы стал ещё тусклее, тени в углах сгустились. Но отступать было поздно. Чем всю ночь мерить температуру обоев, лучше разобраться с этим здесь и сейчас. Я судорожно вцепился в шокер, словно в спасательный круг. И, осмелев, всё-таки постучал. Хрупкая тишина, сковывающая пространство, нарушилась, я громко прочистил горло для разговора.

И тут лампочка погасла, оставив меня в полной темноте.

* * *

Очутившись во мраке, я забыл обо всём: о горячих стенах, голосах, шокере. Пулей заскочил обратно, дрожащей рукой задвигая засов и поворачивая ручки замков. В тот момент я был так счастлив, как может быть счастлив заяц, убежавший от лисы. И больше ничего меня не беспокоило.

Тогда-то я и позвонил в пожарную, с трудом попадая по сенсорным кнопкам смартфона. Диспетчер снял трубку. Я рассказал ему о горячей стене и своих подозрениях. Пожарный спросил адрес, и, услышав ответ, чертыхнулся и повесил трубку. А я замер на тёмной кухне с телефоном в руке, сгорбившись на табурете, слушая гудки и вглядываясь в темноту коридора, где по-прежнему дышала теплом соседская стена.

На шум вышел Дима. Я ведь уже упоминал, что сосед вёл себя странно? Хотя Дима и Саша подселились к нам последними, я ещё успел узнать его другим человеком, без складки на лбу и отсутствующего взгляда. Счастливым. Таким бы он и был по сей день, если бы не экономил на арендной плате и нашёл квартиру получше. Ну да что уж теперь. Той ночью я рассказал Диме о соседях и предложил потрогать стену. Но тот лишь хмыкнул и спросил, открыли мне или нет. А потом подошёл к окну, делая вид, что смотрит во двор. Затем сел на табурет, и достал игровую консоль. Но сам всё время косился в мою сторону, пока до меня не дошло, что Дима просто ждёт, когда я уйду.

Дальше сидеть на кухне было бессмысленно, поэтому я без лишних вопросов вернулся к себе, где нашёл кота на том же месте, пялящимся в стену. Несмотря на открытое окно, в комнате по-прежнему стояла жара. Что и говорить, соседская квартира справлялась с отоплением куда лучше ЖЭКа. Я сел на кровать и стал ждать пожарных, которые, как я думал, вот-вот приедут. Затем на меня навалилась ужасная слабость, и я не заметил, как провалился в глубокий сон. Проснулся уже под утро, услышав, как громко хлопнула дверь. Не наша – та самая соседская. Не думал, что смогу заснуть опять, но всё-таки провалился в чёрное забытье и кое-как дотянул до звонка будильника.

* * *

Продрав глаза, я первым делом посмотрел на Ваську. Кот спал в ногах, свернувшись клубочком. Стало ясно: что бы ни случилось минувшей ночью, сейчас оно отступило. Проверил температуру стены – она была заметно ниже вчерашней. События прошлой ночи показались страшным и странным сном.

Я плёлся по квартире словно в тумане. Почистил зубы, что-то бросил в пасть. Кофе выпил уже по дороге к метро. Видел ли кого-нибудь из соседей? Не помню. Приехав в офис, я постарался уйти с головой в работу, но пережитый страх не давал покоя. В обеденный перерыв купил лампочку в подъезд, предпочтя дешёвой «Искре» дорогую голландскую конкурентку. После этого кое-как доработал день и обречённо потащился к метро. Где и рассмотрел, наконец, эти плакаты. «Помогите найти меня». Забегая вперёд, я действительно помог. Пусть даже такой ценой.

Дома узнал от заплаканной Саши, что её муж пропал этим утром, оставив вещи, деньги и документы. Я сказал, что видел его ночью, умолчав, впрочем, о стене и соседях. Саша слушала с раскрытыми глазами: вечером она быстро заснула и понятия не имела о том, что делал Дима. Пожарные, кстати, так и не приехали.

Следующие дни были довольно однообразны. Саша искала Диму по общим знакомым, писала заявление в полицию, ездила в какое-то детективное агентство. Она не плакала, наоборот, исчезновение близкого человека мобилизовало её внутренние резервы. Я и подумать не мог, что она может быть настолько целеустремлённой. Мы тоже старались помочь, но, надо признать: большую часть времени Саша проводила наедине со своим горем. Я имею в виду, что никто не стал брать отгулы с работы, чтобы всерьёз помочь с поисками. Только утешения по вечерам, да ещё взяли по пачке объявлений и расклеили по микрорайону. А о масштабах её собственной активности можно было судить по тому, что портреты Димы появились на кабельном телевидении и в вагонах метро, потеснив несчастную школьницу.

* * *

Ленивым субботним утром в дверь позвонили. Я подумал, что это должно быть полицейский, но за дверью стояла бабуля из квартиры напротив. У Клавдии Сергеевны потёк кран, а телефон сантехника предсказуемо не отвечал. Честно говоря, я терпеть не могу работать руками, но после того как помыкаешься после развода по съёмным квартирам, замена прокладки становится обычным делом. У меня даже необходимый набор инструментов имелся. Так что я быстро управился и получил засуженную награду – сладкий чай и вафли «Артек» в хрустальной вазочке.

Квартира Клавдии Сергеевны была зеркальным отражением нашей трёхкомнатной, только ухоженная и чистая. Мне сразу бросилось в глаза обилие икон на стенах и пусть дешёвая, зато новая мебель. Бабушка явно жила не на одну пенсию. Мы разговорились, и я узнал, что несколько лет назад, когда умерла соседка, она выкупила у родственников освободившуюся квартиру №50 за какие-то смешные деньги и теперь сдаёт её квартирантам. Я удивился, разве можно дёшево купить квартиру в столице в наше время? Но бабушка рассмеялась:

– Так у них выбора не было!

И тут же предложила арендовать эту самую пятидесятую «двушку», причём за те же деньги, что я платил за комнату. Оказалось, последние квартиранты съехали несколько месяцев назад, а новые пока не нашлись. Мол, кризис, спрос на жильё упал. Это было интересно, поэтому я мигом допил чай, и мы пошли смотреть апартаменты. Выходя от Клавдии Сергеевны, я обратил внимание на её входную дверь – бронированную, с большим глазком и дорогими замками. Должно быть, так и должны выглядеть ворота осаждённой крепости.

* * *

Едва мы зашли, как я понял, что бабушка что-то не договаривает. Квартира оказалась настолько пыльной и захламлённой, что стало понятно: она пустует не меньше года, и после выезда жильцов тут никто не прибирался. На вешалке в прихожей скучала чужая шапка на меху, которую, возможно, забыл кто-то из бывших жильцов. На подоконнике лежала помада. В целом же, тут бы не помешал небольшой ремонт, но квартира была лучше и заметно больше комнатушки, которую мне сдавал Василий Иванович. Я уже настроился переезжать, но вскоре пришлось передумать.

На кухне мне бросилось в глаза, что краска, которой была выкрашена стена над газовой плитой, сильно пожелтела, а обои на противоположной стене расклеились по швам. Кухонный стол оказался покрыт глубокими царапинами, которые случайно не сделаешь. Глядя на эту разруху, я зачем-то прикинул в уме планировку этажа и понял, что за кухонной стеной начинается та самая «горячая» квартира. Наверное, что-то такое промелькнуло в моём взгляде, потому что бабушка поспешила исправить впечатление. Но лишь добилась обратного результата.

– Ты не суетись, я квартиру освятила! Теперь всё в порядке. И вообще, раз Максимовна покойная всю жизнь прожила, так и тебе за пару лет ничего не сделается. А спать будешь, как ребёнок!

Я заметил, что на сон и так не жалуюсь. Бабуля странно посмотрела в ответ:

– Ты какую комнату снимаешь? Дальнюю, слева по коридору?

– Да, – я сразу понял, к чему она ведёт. – У меня тоже общая стенка с пятьдесят первой квартирой.

– И спишь нормально? Кошмары не мучают?

– Нормально сплю. Только стена недавно горячая была, как при пожаре. Я в «101» звонил, но никто не приехал…

– И не приедут. Раньше-то пожарники каждую неделю приезжали. То запах дыма кому-то померещится, то ещё что… Но всё впустую, ложная тревога. Нехорошая там квартира, Яша, совсем плохая. Пять раз горела и ещё сгорит.

– Пять?!

– Я тут всю жизнь живу, всех помню. Первым профессор религиоведения вселился. В государственном университете преподавал. Высокий, красивый. И бабник страшный – ни одной юбки не пропускал! Небось натерпелись от него студентки-то. Холостой, конечно. Книжки самиздатовские давал почитать, да и вообще… Эх, молодость! Сгорел со всеми пожитками, один пепел остался. Родственников не было, квартира государству вернулась. И понеслось: одни, другие, третьи. Я с последними жильцами уже и не знакомилась, упокой Господь их душу. Тяжело это, и ведь не верит никто, пока не столкнётся. А там уж и поздно.

Я спросил, почему она сама не переехала, на что Клавдия Сергеевна пожала плечами:

– Мы ведь не сразу поняли, что дело нечисто. Только после третьего пожара задумались. А к тому времени уже привыкли. Да и не беспокоило оно до недавнего времени. Это сейчас вечером стало страшно к двери подойти. Но куда я денусь в свои-то годы? Доживу как-нибудь. Дверь поставила, иконы. Хорошо бы внутрь пятьдесят первой попасть с попом, но кто нам откроет?

– Разве там никто не живёт?

– Год как пустая стоит. Как последний раз пожар случился, так ничейная и осталась. Был ещё потом случай – жилец из вашей «трёшки» с ума сошёл и в эту чёртову квартиру хотел соседку сверху затащить. Видать прознал, что там нет никого, вот и… Ловили его всей парадной, совсем с катушек съехал. А у меня тут, – она хлопнула по кухонной стене, – ещё никто с ума не сошёл!

В ту же секунду с той стороны кто-то с силой стукнул в ответ. Мы замерли, вслушиваясь в тревожную тишину. И через несколько ударов сердца, когда слух приспособился к тяжёлому давящему молчанию, я услышал, как тихонько звенят столовые приборы в кухонном ящике. Сам ящик еле заметно качнулся. Затем ещё раз. Клавдия Сергеевна побледнела и вышла из кухни. Уже в прихожей, пока она возилась с замком, я дрожащим шёпотом рассказал о голосах за стеной. Это расстроило её ещё сильнее.

Я решил, что съеду отсюда куда-нибудь подальше и как можно скорее. Плевать на деньги! От того, чтобы немедленно не собрать сумки, меня остановило только желание узнать, чем кончится история с Димой. Я был уверен, что он загулял на стороне с кем-то, кого высматривал в окно, и скоро заявится домой. Мириться, или, наоборот, за вещами. Как знать, может, я смогу позвать Сашу с собой? Это была новая и даже немного пугающая мысль. Но сердце от неё забилось быстрее.

* * *

Мы вышли на лестничную клетку, где встретили полицейского. Кажется, это был тот самый тип, который напугал Гену, когда приходил по делу школьницы. В этот раз легавый искал Диму. Разговор с ним не сложился. Бывает так, что люди не нравятся друг другу с первого взгляда. И что бы ни случилось потом, первое впечатление не перешибёшь. Даже сейчас я вспоминаю с неприязнью этого молодого, но уже начавшего полнеть мужчину с презрительными складками у рта и маленькими цепкими глазками.