Текст книги "Избранные. Религиозная фантастика"

– Долго, – недовольно пробурчал он, брызнув красно-белой сукровицей, – опаздываешь.

– Ты кто?

– Короткая у тебя память… или совесть мешает вспомнить?

– Какая совесть, какая память?

– Оставил меня ждать, а сам…

– Коля?!

– Для папы с мамой я был Коля, а для тебя оказался входным билетом в город.

– Они тебя?..

– Говорю же, входной билет, который не жалко надорвать и выбросить. Ладно, пошли, – повернулся и пошел.

Я невольно зашагал следом, глядя в окровавленный затылок. За крашеной в зеленый цвет железной дверью обнаружился выход на кольцевую галерею, охватывающую Круг.

– Смотри, – Коля показал на снующие по Кругу трамваи. – Сейчас Круг думает, кто ты и что ты.

– Как он может думать?

– Видишь вон те дырки в стенах? Потоки воздуха от трамваев попадают в них и по разным трубам идут в разные элементы. Если повезет, тебя признают достойным стать жителем города; если нет – части твоего разрезанного трамваями тела раскидают за границей города, другим в назидание.

– Аналоговая пневматическая вычислительная машина! – осенило меня.

– Точно, машина от воздуха и она решает.

– Читал про такие системы в старину. Но как трамваи проходят сквозь друг друга?

– Я откуда знаю? Я же не учитель физики.

– Почему меня не задавило?

– Ты про квантовую физику слышал?

– Я инженер.

– Тогда должен понять: сейчас ты, как кот Шредингера, завис между жизнью и смертью: и не жив, и не мертв. И только от трамваев зависит, какое состояние станет определенным…

– Получается, все жители прошли через это?

– Из вновь прибывших – да. А те, кто были старожилами, – Коля пожал плечами, – кто же их знает?

– Но ведь судьба кота Шредингера определяется случайным образом!

– Тогда стой молча и молись, чтобы случайность была на твоей стороне.

– Откуда ты все это знаешь?

– Когда из меня делали входной билет для тебя… много порассказали.

– Прости…

– В город нельзя войти без билета…

– Почему?

– Трамваи своим движением создают особую структуру пространства-времени. Если бы они вдруг остановились, то весь этот кусок реальности просто бы исчез. А так они тактом движения задают частоту системы, вектором движения – общий вектор. Трамвай здесь одновременно ножницы, перекраивающие ткань пространства-времени и иголка с ниткой, сшивающая разрезанную ткань. Они ездят, создавая священный союз физики и биологии, разрезая-сшивая, закручивая, как в вихре, и получается многослойность, вроде, как листья на капустном кочане, а внутри локальное пространство, с соответствующим образом искривленными границами. Без трамваев в этот «кочан» попасть уже невозможно. Понял?

– Не совсем.

– Еще бы ты сходу понял. Тут не всякий математический физик просто так, на пальцах, разберется. Даже Эйнштейн не въехал в структуру и содержание этого пространства, не расшифровал комплект скалярных потенциалов.

– А трамваи когда-нибудь остановятся?

– Нет, их приводит в действие энергия гармонических колебаний Вселенной. Пока будет существовать Вселенная, трамваи будут ездить. А вот у тебя столько времени нет.

– И кто все это создал?

– Вот этого я не знаю. И возможно, не знает никто, из ныне живущих в городе.

– Тебе больно?

– Сам как думаешь?

Мы замолчали, глядя на решающие мою судьбу трамваи.

Когда богу скучно
Арсений Абалкин

Большая черная птица клевала его в висок, причиняя адскую боль. Он попытался прогнать ее, но отчего-то не смог двинуть ни рукой, ни ногой. Паника усилилась, когда тварь, повернувшись к нему безумным птичьим глазом, заорала:

– Дэвид, твою мать, это срочно!

И тогда он проснулся.

Птичий клюв переместился внутрь головы, во рту словно кошки нагадили, от попытки встать затанцевали стены. Все выпитое накануне требовательно просилось наружу изо всех отверстий.

Для начала он попробовал сесть на кровати. Из телефона продолжал орать голос шефа:

– Дэвид, ты меня слышишь?!

Он продрал глаза, с трудом навел резкость, откашлялся и только тогда проскрежетал:

– Лью, какого черта…

– Слава богу! – в голосе Лью слышалось облегчение. – Я уже хотел посылать за тобой.

– Да что стряслось?

– Не хочу портить тебе выходной, приятель, но надо срочно лететь в Пойнт Лэй, отвезти к ним хирурга.

– Ты смотрел в окно? Моя птичка не потянет против такого ветра. Обратись к нефтяникам, у них крутые машины.

– Дэвид, ты что, совсем одичал? Все силы сейчас брошены на аварию в Прадхо-Бей. Дэвид, – он понизил голос, – она уже у меня в офисе, поторопись.

Дэвид понял, что отвертеться не удастся, и с ужасом подумал о том, как поведет вертолет в таком состоянии.

– Ладно, дай мне полчаса.

Выблевав душу в унитаз и постояв под струями ледяной воды, пилот спасательного вертолета Дэвид Хомски был уже в состоянии проглотить горсть таблеток от похмелья и привести себя в более или менее божеский вид. Скорее «менее», если честно, но какого черта, у него законный выходной. Был.

Злой, как черт, вывалился под пронизывающий полярный ветер. Щеки сразу начал кусать мороз. За два года здесь, на краю света, Дэвид так и не привык к нему, но голова немного прояснилась. В конце концов – надо так надо. Тому бедняге, что ждет хирурга в инуитской деревне, еще хуже, и все сейчас зависит от него. И от… стоп! Почему Лью сказал «она уже здесь»? Неужели на место вышедшего на пенсию дока Питерса взяли бабу? Этого не хватало…

Так оно и оказалось. Искоса взглянув на нее, Дэвид помрачнел еще больше. Коротко стриженая, без грамма косметики, с крупным ртом и упрямым подбородком. Все ясно – будет качать права и пытаться командовать. Таким лучше сразу указать, кто сидит за штурвалом.

– Дэвид, это наш новый доктор, Клэр Миллиган. Клэр, это Дэвид Хомски, пилот.

– Докторка, пожалуйста, – вспыхнула женщина.

О, это еще хуже, чем он ожидал. Одна из тех упоротых, кто на каждом шагу ввязывается в скандал из-за чертовых суффиксов, ненавидит мужиков и вылезает вперед, желая показать свою компетентность и, так сказать, стальные яйца, за отсутствием настоящих. Ох, и наплачется он с ней…

– Дэвид, решение за тобой, погода портится быстро, – Лью вперил в монитор помрачневший взгляд.

– Решение за ним?! Поверить не могу! Все, что он может решить – пойти опохмелиться в ближайший бар!

Ну, это уже чересчур. Усилием воли он погасил вспышку ярости.

Все было даже хуже, чем показывали свежие спутниковые снимки и метеорадар. Но за ночь в большущем пятне непогоды образовалась условная лазейка. С солидным крюком можно было… скажем так, попытаться. Рисковый план, который закончится изнуряющей болтанкой и, почти наверняка, вынужденной посадкой посреди снежной пустыни, когда погода прижмет их к земле. Но пусть Лью, черт его дери, сам разруливает потом все это дерьмо и прикрывает его задницу. А докторице очень даже не помешает хорошая встряска!

– Лью, заправщик уже на месте?

– Давно, ждет.

– Хорошо. Тогда выдай дамочке таблетки от тошноты – все, которые найдешь. А себе вазелин. Он может тебе понадобиться, если ты это подпишешь.

Дэвид положил на стол перед командиром заполненный полетный план и повернулся к двери, бросив на ходу:

– Мы полетим, я обойду фронт.

Съела, лесбиянка? Вслух он этого не сказал, но прочесть его мысли было несложно.

– Ты уверен? Я бы не рисковал на твоем месте…

– Вылет через четверть часа, – буркнул Дэвид и отправился к машине.

Злорадно ухмыльнулся, услышав, как она заверещала:

– Вы что, не видите, в каком он состоянии? Да от него перегаром разит за версту!

– Дамочка, другого у нас нет! – Лью наконец вышел из себя. – И потом, это лучший пилот, которого я в своей жизни видел. Он и пьяный летает лучше, чем большинство трезвых. Начинается буран, если хотите добраться до Пойнт Лэй – поторопитесь, иначе полет не состоится.

Она смерила его возмущенным взглядом, но заткнулась и пошла командовать санитарами.

Вскоре птичка с пилотом и тремя парамедиками на борту уже висела в свинцовом воздухе надвигающейся пурги. Грег и Сэм, опытные спасатели, как всегда, сидели в пассажирском отсеке, а чертова докторица устроилась в кресле рядом с ним.

– Сколько туда лететь?

Господи, она что, и правда первый день на Аляске?!

– Пятьдесят минут… обычно. Сегодня хорошо, если полтора часа. Никаких гарантий, – ответил он. – И вы слишком легко одеты.

– Я не просила ваших советов!

– И то верно, – хмыкнул он.

Промерзнет один раз до костей – будет умнее, дураки учатся на собственном опыте.

Она сделала особенно независимое лицо и отвернулась. До чего же неприятная особа, неужели ему придется теперь постоянно с ней работать? Да нет, такие тут надолго не задерживаются. Не пройдет и месяца, как ее отсюда как ветром сдует, со всей ее фанаберией.

Между тем, ситуация на метеорадаре ухудшалась стремительнее его самых пессимистичных ожиданий. Машина дрожала, проваливалась в ямы и шарахалась в стороны от порывов ветра. Красная линия погодного фронта, поджимавшего их справа, буквально на глазах ползла по экрану. Дэвид все время доворачивал влево, стараясь не приближаться к ней, и в результате уже сейчас шел на пять градусов левее, чем предполагал.

Он вынужден был признаться себе, что сделал ошибку, согласившись на рейс. Мерзкая баба взбесила его, не то он включил бы мозги и отказался. Хотел показать ей свою крутость, идиот, стал меряться яйцами с проклятой ведьмой, и вот результат.

– Боюсь, нам придется возвращаться, – повернулся он к Клэр.

– Об этом не может быть и речи! – отрезала она. – Случай серьезный, без нас он не выживет.

– Послушайте, доктор… ка, – начал он, вводя машину в разворот. – Мы уже идем на высоте двести футов, по приборам… Это вам не гребаный Боинг, и это не тот ветер, что задирал вам юбку в Бостоне, или откуда вы там… Это настоящая полярная пурга, которая сейчас просто оторвет нам… – замолчав на полуслове, Дэвид раздраженно защелкал зумом на метеорадаре и выругался.

– Ребята, все на ремнях? Фронт движется слишком быстро. Будем возвращаться… или садиться.

– Все в порядке, Дэвид, – послышался голос Грэга. – Сэм прихватил термос со своим пойлом, перезимуем.

– Дэвид, – Клэр вдруг сменила тон. – Там сейчас лежит человек, и вся его надежда – мы.

– Лью?… Мы возвращаемся, тут полная задница.

– Представьте, что это ваш близкий…

– Лью?… У меня отказ метеорадара. Да, подтверждаю.

Болтанка усилилась. Дэвид сосредоточился на приборах, пытаясь оценить ситуацию. Он был уверен, что только что развернул машину на обратный курс, но основной навигационный дисплей показывал, что они повернули лишь на двести восемьдесят градусов, то есть практически в лоб надвигающемуся фронту. Что за хрень? Казалось, что машина, как муха, бьется в стену из молочно-матового стекла, не продвигаясь вперед ни на дюйм.

– …поэтому, если вы сейчас развернетесь… – вещала докторка.

– Лью?… Мы будем садиться. Оставайся на связи! – Дэвид переключился на интерком. – Внимание, будем садиться!

Он быстро протянул руку и проверил ремни пассажирки.

– Послушайте, мать Тереза! У меня здесь на борту три человека, пока еще живых. Поэтому заткнитесь, пожалуйста, и делайте только то, что я говорю. Прямо сейчас!

Он больше не смотрел на нее, сосредоточившись на управлении машиной. Приборы, включая бэкап, указатель горизонта и вариометр, показывали полную хрень, и полагаться на них он уже не мог. Он перевел взгляд на мутное пятно света от прожектора под брюхом птички – единственное, что еще можно было различить за стеклами кабины, – и попытался снижаться по ощущениям. Последние показания радиовысотомера, которым он еще верил, – около сотни футов. Как давно это было? Куда их сдуло за это время? В этой болтанке он не мог определить. Машина дергалась, стонала и неслась в ад. Адреналин хлынул в кровь, изгоняя остатки похмелья. Он осознавал, что больше не контролирует положение вертолета в пространстве.

– Лью?… У меня полный отказ навигации. Видимость ноль, высота… не знаю. Снижаюсь, пытаемся сесть. Подтверди координаты?

И, не дожидаясь ответа, в интерком:

– Внимание, садимся АВАРИЙНО! Может быть… очень жестко!

Потеря ориентации в пространстве – это худшее, что может с тобой случиться. Пожалуй, даже хуже ракеты в задницу над пустыней… Дэвид снижался, стараясь инстинктивно удерживать машину в горизонтальном положении. Он понимал, что земля, а точнее, безжизненная ледяная равнина, над которой они болтались, может вынырнуть в любой момент, с любой стороны и с любой скоростью. Успеет ли он вообще среагировать?

– Лью, твою мать?… Ты принял координаты? У нас тут…

В этот момент машину тряхануло так, что медицинское оборудование оторвалось от креплений. Испуганные вопли людей смешались с лязгом металла и оглушительным воем – то ли урагана, то ли турбины… За стеклами кабины уже ничего нельзя было различить, исчезло даже пятно посадочного прожектора. Но болтанка явно ослабла. Они сели? Упали?

– Грег, Сэм, все о’кей? – прокричал он.

– Да, Дэвид, мы в порядке! – ответил за обоих Грег. – Но тут все вдребезги.

Клэр сидела молча, защищая руками голову, но ему было видно, что с ней все в порядке. Приборы по-прежнему показывали полную бессмыслицу. Но похоже, они таки сели. Куда? Сейчас это не так важно. Могло быть намного, намного хуже… он-то знал, как бывает. А тут просто жесткая посадка, все живы! Он разгрузил винт и перевел двигатель на холостые обороты. В этот момент сработала вся сигнализация: от опасного сближения с землей до сближения с воздушным судном на встречном курсе. Усмехнувшись иронии взбесившейся электроники, Дэвид потянулся к кнопкам отключения…

…и вот тогда стало НАМНОГО ХУЖЕ, он понял это сразу. Птичку бешено встряхнуло, закидало, завертело, заскрежетал метал. Было ощущение, что они упали в гигантскую центрифугу, раскручивающуюся все быстрее и быстрее. Невероятная сила прижала Дэвида вбок, к спинке сидения и стеклу двери. Сзади, из-за смятой перегородки пассажирского отсека на панель приборов полетели какие-то предметы, бумаги, куски пластика. Звуки в наушниках перекрыл оглушительный треск и грохот со стороны двигателя. Боже, спаси нас, БОЖЕ, СПАСИ!!!

– Всем сидеть! – успел ли он прокричать это или только собирался?

* * *

Вой ветра. Боль. Холод.

Дэвид с трудом разлепил глаза и, застонав, попытался поднять голову. Нет, пожалуй, надо начать с пальцев. По крайней мере, одна хорошая новость – пальцы на руках и ногах шевелились; значит, позвоночник цел, и даже переломов конечностей нет. Страшно болит все тело. Если ребра сломаны, они могут пробить легкое… черт, об этом лучше пока не думать. Он осторожно покрутил головой и выпростал правую руку из покореженных остатков того, что прежде было креслом пилота.

Прошла вечность, прежде чем он сумел подобраться к соседнему креслу. Мертва? Он отбросил темные пряди с окровавленного лица, поискал пульс на сонной артерии… Жива!

– Клэр! Очнитесь, вы слышите меня?

Она медленно открыла глаза.

– Можете двигаться?

– Не… знаю… – сдавленно охнула, приподнимаясь на локтях. Он помог ей высвободиться и только тогда понял, что сзади не доносится ни звука.

Стенку искорежило, и он не мог увидеть, что с ребятами. Вертолет лежал на боку, одну дверь выбило. Дэвид выкарабкался на обжигающий воздух. Вокруг простиралось бесконечное снежное поле. У земли буря уже затихала. Сколько времени они были без сознания? На теле, казалось, болел каждый квадратный сантиметр. А внутри пассажирского отсека были мертвые Грег и Сэм. У Грега была сломана шея, а из груди Сэма торчал обломок штатива капельницы. Этой части машины досталось больше. Он так и подумал: этой части машины досталось больше, ибо думать о том, что эти окровавленные трупы – его приятели, было невозможно. С Грегом они по субботам напивались в баре и играли в дартс. Сэм вечно приносил на дежурство пироги жены… нет, не думать об этом. НЕ ДУМАТЬ.

– Мы должны убрать их, – отрывисто бросил он Клэр, чтобы переключить ее. Надо сразу поставить практическую задачу, не дать места истерике.

– Да, – прохрипела она и принялась искать мешки для трупов.

Когда все было кончено, они, не сговариваясь, вернулись в пилотскую кабину. Дэвид увидел, что радио тоже не работает.

Клэр, бодрясь, проговорила:

– Пурга утихла, нас скоро найдут! …Да?

Это «да?» прозвучало уже менее самоуверенно, и если бы не обстоятельства, он порадовался бы, что с нее наконец сбило спесь.

– Неизвестно, насколько мы отклонились от курса… Я понятия не имею, где мы находимся, приборы сдохли.

– Возможно, мы недалеко от Пойнт Лэй? Надо только понять, в каком направлении идти!

– Мы никуда не пойдем отсюда! – рявкнул он. – Наш единственный шанс – оставаться рядом с вертолетом, вас что, совсем ничему не учили?!

– Не орите на меня! – взвилась она. – Сколько мы продержимся при такой температуре?!

Он хотел было напомнить ей, как она не нуждалась в его советах насчет одежды, но не стал. Дал этой змее свою старую куртку, которую держал в вещевом отсеке на всякий случай. У нее хватило совести поблагодарить его и заткнуться.

Спустя какое-то время они все же перебрались в пассажирский отсек, где можно было хотя бы вытянуть ноги.

– Теперь наша задача – просто ждать. Нас уже ищут.

– А у нас есть сигнальные ракеты?

– Две. Я выпущу их, когда услышу шум мотора. Предлагаю отдохнуть.

Она демонстративно начала устраиваться как можно дальше от него.

– Не будьте дурой, не нужны мне ваши прелести! – разозлился Дэвид. – Идите сюда, вдвоем теплее.

Клэр бросила на него ледяной взгляд и переместилась ближе.

* * *

…Сколько времени прошло? Он дремал или потерял сознание?

Несмотря на теплую одежду и термоодеяло, холод, казалось, проникал не то что в кости – в душу. Все тело затекло, но он боялся пошевелиться – на неловко согнутой руке была голова Клэр.

Когда ее глаза, а главное, рот, закрыты, она ничего. Длинные густые ресницы, кожа нежного, молочного цвета…

Она почувствовала его взгляд и открыла глаза. Дэвид поспешно отвернулся. Клэр завозилась и села.

– Как вы думаете, который час?

– Понятия не имею, меня вырубило. Буря стихла.

– Да, такая тишина… Почему нас еще не нашли?

– Видимо, мы слишком отклонились от маршрута.

– Как же там мой пациент? Неужели все было напрасно?

Надо же, в такой момент думает не о себе. Или просто недопонимает масштаб их проблем.

– То, что мы уцелели в вертолетной катастрофе – уже чудо. Но это полдела, мэм. Вторая половина – выжить, пока нас не отыщут… и тут у меня для вас плохие новости. Долго мы не продержимся.

Он ждал истерики, но она лишь на секунду прикрыла глаза, справляясь с нервами.

Потом спросила дрогнувшим голосом:

– Как увеличить наши шансы?

– Для начала раскопаем от снега вертолет, его должно быть хорошо видно.

Движение помогло разогнать кровь. Потом они снова забрались в пассажирский отсек, нашли Сэмово пойло и сделали по паре глотков, экономя напиток.

Повисло неловкое молчание. Дэвид прервал его первым:

– Не ожидали, что все закончится вот так – в моей приятной компании?

– В вашей или любой другой – я не намерена ничего заканчивать. Нас найдут, я уверена.

– Ну да… Скажите, а как такую, как вы, вообще занесло на Аляску?

– Такую – это какую? – вскинулась она.

– Будто сами не знаете… У вас на лбу крупными буквами написано: снобская семья, университет Лиги Плюща, уроки игры на пианино и верховая езда.

Клэр дернула плечом, недовольная его проницательностью. Потом вынуждена была признать:

– Ну что ж, мистер, вы читаете меня как открытую книгу. Да, все так, только не пианино, а скрипка. И я действительно из Бостона. А на Аляске я потому, что с детства мечтала о Крайнем Севере, фантазировала об участии в полярной экспедиции. Моими героями были Пири и Нансен.

– А родители – они одобряли это увлечение?

– Куда там, мне даже хаски не дали завести – у мамы аллергия на собак. А вот учиться на врача – это отвечало их представлениям о правильном выборе пути.

– Я думаю, они имели в виду частную практику в богатом пригороде, – ухмыльнулся Дэвид.

– Ага! – уже теплее рассмеялась Клэр. – Ну, а я пошла работать в громадный госпиталь, да еще в реанимацию. Мама была в ужасе.

– А отец?

Она помрачнела и замолчала. Молчал и Дэвид.

Наконец она нехотя выдавила:

– А отцу плевать. Он бросил нас, когда мне было четырнадцать, ради женщины помоложе.

– А, понятно…

– Вот что вам сейчас понятно?! – мгновенно разъярилась она.

Он тоже рассвирепел:

– Понятно, почему вы ненавидите мужиков! Потому, что папочка вас бросил! Небось, не ходил на ваши гребаные скрипичные концерты!

Его реакция странным образом остудила ее гнев. Помолчав, она процедила:

– Да, не ходил – я отказалась общаться с этим предателем. Только я не ненавижу мужиков, как вы выразились. Я просто испытываю к ним мало уважения – потому, что почти все они позволяют примитивному инстинкту размножения руководить собой, думают членом.

– О, да мы не верим в любовь!

– Именно, мы не верим в любовь!

– А вот тут вы правы, – неожиданно легко согласился он. – Никакой чертовой любви и в самом деле не существует. То, что мы за нее принимаем – морок, опьянение, тот самый инстинкт. А когда эта хрень развеивается…

– Что, имеете опыт развеивания? – саркастически вопросила она.

– А вот это не ваше дело! – отрубил Дэвид.

– Ну ясно, после того, как вытянули из меня личную информацию… очень благородно!

Он молчал, не давая себя спровоцировать. Тогда она зашла с другой стороны:

– Да ладно, Дэвид… Вы же сами сказали: есть шанс, что я – последний человек, которому вы можете открыть душу. Колитесь, вас бросила какая-нибудь красотка?

– Откуда это любопытство? Вас что, часто бросали?

– Ну уж нет, я никому не давала такого шанса. Пример мамы научил меня многому. Мои отношения с мужчинами носят прагматичный характер.

– Что, секс без привязанности?

– А-га. И расставание при первых признаках эмоционального вовлечения. Очень удобно.

– Я шел к этому дольше, чем вы… Хотя пример моих собственных родителей тоже не особо счастливый.

– Тоже развелись?

– О нет, все наоборот. Они ужасно любят Иисуса и поэтому завели семерых детей, которых любят существенно меньше.

– Считается, что большая семья – это хорошо.

– Не в нашем случае, – скривился он. – С малолетства пахать на ферме, молиться, размножаться, как кролики, снова молиться и опять пахать на ферме… Я был седьмым ребенком и, закончив школу, уже знал, что такая жизнь не по мне. Так что я – плохой сын, свинтивший из дому, вместо того, чтобы корячиться на кукурузном поле в Оклахоме.

– И… поехали попытать счастья в Голливуд?

– Смешно, – одобрил он ее чувство юмора. – Нет, я завербовался в армию.

– Ну, разумеется, – вздохнула она, зябко поеживаясь и пряча руки под мышками. У Дэвида тоже зуб на зуб не попадал от холода. Он отхлебнул еще немного из термоса и протянул его Клэр.

– Да, для парня с железным здоровьем и без особых талантов это казалось естественным… на тот момент.

– Вы пошли в Академию ВВС?

– Смеетесь, дамочка? – хмыкнул он. – Вы знаете, какой туда конкурс? Подобный старт – для парней из ваших кругов. А таким, как я, приходится пробиваться из самых низов. Нет, я начал рядовым и попал в обслуживание вертолетов. Там я влюбился в этих птичек и поставил себе цель – буду пилотировать их во что бы то ни стало. Из кожи лез, вышел в сержанты… ну, а уж потом попал в Кэмп-Пендлтон в Калифорнии.

– Это школа вертолетчиков?

– Это учебно-боевая авиаэскадрилья морской пехоты. Меня приписали к эскадрилье огневой поддержки, я летал на Супер Кобре. Эх, и рад же я был!

Она с удивлением смотрела, как его лицо на секунду преобразилось, осветившись счастливыми воспоминаниями. Но уже в следующий миг приобрело прежнее, скептически-насмешливое выражение. Что и подтвердилось следующей репликой:

– Сам не верю, что был таким идиотом.

– Ну почему же, – возразила она из чувства противоречия. – Ведь ваша мечта сбылась.

– Да. Моя мечта сбылась.

Он надолго замолчал. Холод пронизывал тело насквозь, неумолимо отнимая те жалкие крохи тепла, что еще оставались в нем. Даже время словно бы заледенело – казалось, что минуты тянутся нескончаемо долго.

– А как вы все-таки попали сюда, в Берроу? – теперь настала его очередь спрашивать.

– Я работала врачом в реанимационном отделении. Когда каждый день видишь жертв несчастных случаев, рано или поздно начинает казаться, что вся жизнь состоит только из них. Спасаешь кого-то или не спасаешь, смотришь в глаза родных… Пытаешься расслабиться, отдохнуть – встречаешься с кем-то, на кого тебе, по большому счету, наплевать… А потом, в один прекрасный день, вдруг просыпаешься и понимаешь, что тебе тридцать лет. И становится ясно – если ты не изменишь свою жизнь сейчас, ты не изменишь ее никогда. И ты находишь на карте самую северную точку Соединенных Штатов – город Берроу, Аляска. Заходишь на их сайт и видишь там вакансию врача. И вот я здесь.

– Жизнь удалась! – он засмеялся так заразительно, что она не выдержала и прыснула тоже. – Да у них всегда есть вакансии: какой идиот захочет работать в Берроу, если только не родился здесь или не бежит от чего-нибудь!

– А от чего бежали вы?

Он мгновенно помрачнел.

– А я выбирал место, в котором уж точно не жарко. И нет проклятого песка. Место, которое меньше всего похоже на пустыню.

– Вы побывали… на войне?

– Так точно, побывал. И с тех пор не переношу эту гребаную африканскую жару, это гребаное южное небо, этот гребаный континент. А заодно мои гребаные идеалы и все то, за что мы воюем.

В ее взгляде он увидел сочувствие, которого не желал.

– Не подумайте, что я как-то особо пострадал. Но я сыт войной, я нажрался ею сполна. Она стоила мне семьи… хотя – кого я обманываю, здесь виноват только я сам.

– Были женаты?

– Был, ага… Я повстречал Стэйси как раз во время учебы в Калифорнии. Все случилось необычайно быстро: я чувствовал себя на взлете, она была красотка… Мы еще не успели как следует узнать друг друга, а были уже женаты, и она ждала ребенка. А потом меня отправили на чертову войну в Африку…

– Было очень…?

– Очень. Но я не об этом! – перебил он. – Факт был в том, что домой вернулся совсем не тот блестящий молодой человек, который уезжал. И дело даже не в ранении… Из армии я уволился. Муж, который целыми днями валяется на диване, а ночами горит в своем вертолете. Который на хрен никому не сдался, когда дело заходит о поиске работы. Мизерная пенсия, дурной характер и пьянство… А еще вдруг стало ясно, что у нас не так уж много общего. Я не виню ее – в ту пору я сам себя едва выносил.

– ПТСР… – понимающе проронила она.

– Да, так они сказали, гребаный посттравматический синдром. Я менял психиатров, пил горькую, ругался с женой, чувствовал вину перед дочкой… До тех пор, пока Стэйси не съехала к своим родителям, забрав с собой Эми.

– И вы…

– То же, что и вы – сбежал как можно дальше. Выбрал самое северное место на карте, приехал сюда и смог наконец спать без кошмаров о горящем вертолете.

– Но пить не бросили, – едко заметила она.

– Да ладно, я знаю меру. За эти два года по-настоящему я напивался от силы пару раз.

– И как раз вчера!

– Вчера Стэйси позвонила мне и сообщила, что выходит замуж. У Эми появляется новый отец, и для нее будет лучше, если я не стану мешать ей расти в полноценной семье. Согласен, нажраться как свинья – не самая достойная реакция на такие новости. Но это первое, что пришло мне в голову.

– Мне очень жаль, – сказала она, смутившись. Он коротко кивнул, принимая ее извинительный тон.

Желая прервать неловкую ситуацию, Клэр заворочалась и скинула с себя одеяло.

– Пойду разомну ноги, – проговорила она и выбралась наружу.

А в следующий момент он услышал ее отчаянный визг:

– Свет! Там свет, Дэвид, там свет!!!

Сердце скакнуло в груди, как бешеное. Неужели? Он вмиг оказался рядом и напряженно уставился туда, куда она указывала.

Да, это был огонек. Устойчивый огонек, явно искусственного происхождения. Господи, возможно, они ближе к людям, чем он думал? Видимо, это охотники.

– Дэвид, ракету, скорее!

Да, самое время! Он метнулся за ракетой, руки дрожали…

Красные огни рассыпались по мутному небу. Потом еще раз. Обоих охватила эйфория, они прыгали в снегу, как дети, и обнимались, ликуя. Потом ликование улеглось. Потом пришло беспокойство, которое сменилось тревогой. Огонек продолжал светить, но не сместился ни на метр. Похоже, никто не двинулся в их сторону и не собирался их спасать.

– Они не увидели ракеты, – упавшим голосом сказала Клэр.

– Если это охотники, то они в километре-двух от нас… Мы доберемся, Клэр, это наш шанс.

И они пошли. Вначале казалось, что они продвигаются быстро, и огонек становится ближе. Потом они выбились из сил, утопая в глубоком снегу, но огонек, словно издеваясь, все так же манил к себе издали. А потом холод добрался до них – ну конечно, он добрался… И начал убивать. Заиндевели брови и ресницы; шарфы, закрывающие рот, обледенели от дыхания и больно ранили лицо. Пальцы ног и рук онемели, стали чужими, деревянными. Ни он, ни она не говорили об обморожении, но оба с ужасом думали об этом.

Наконец Клэр не выдержала:

– Господи, да что же он не приближается? Мы идем уже вечность!

Ее спутник мрачно молчал. Он изо всех сил отгонял мысли о роковой ошибке – оставить место катастрофы.

– Может быть, это какой-то обман зрения? Что-то природное?

– Нет, Клэр. Никакой такой природной штуки здесь нет. Этот свет – дело рук человека, просто он дальше, чем нам вначале показалось. Идем, отдыхать опасно.

И они снова пошли. Дэвид потерял счет времени. Сколько они были в пути? Час? Три? Пять? Разноцветные круги плясали перед глазами, морозный воздух резал легкие при каждом вдохе, ноги подламывались от усталости. И тут Клэр упала в первый раз.

– Вставайте, Клэр, нельзя лежать, надо идти.

– Простите, Дэвид… Я не могу больше… Будет лучше, если вы оставите меня здесь и приведете помощь.

– Я вас не оставлю, и не мечтайте. Соберитесь, черт побери, вы, гребаная бостонская снобка! Возьмите себя в руки!

На некоторое время это сработало, но скоро холод начал побеждать. В очередной раз она просто потеряла сознание, и оскорблять ее стало бесполезно. Сначала он нес ее на руках, но вскоре, обессилев, споткнулся и упал. Какое-то время он тащил ее по снегу волоком. Потом ему казалось, что он тащит ее, хотя на самом деле он, скорее, топтался на месте. Потом он видел во сне, что тащит ее. Потом пытался закрыть ее своим телом от холода и ветра. Потом пришла темнота. А потом в этой темноте в него уткнулся влажный нос.

* * *

…Влажный собачий нос… вонь шерсти… тряска нарт… Это сон, проклятый сон замерзающего лузера: какие собаки, у всех инуитов есть снегоходы. Но сил шевельнуть хотя бы пальцем просто нет. Наваливается забытье – черная яма, прорубь с ледяной водой…

…из которой он все же вынырнул – мучительно медленно, через боль и слабость во всем теле. Из черного мир постепенно становился белым. Вскоре он понял, что смотрит в потолок, ледяной потолок иглу. С усилием повернув голову, в свете маленького костра разглядел, что иглу очень большое. На лежанке напротив увидел Клэр, укрытую медвежьей шкурой. У огня сидел на корточках пожилой инуит и смешивал что-то в грубом котелке.