Текст книги "Круги на воде"

Поняв, что отговорить его не удастся, я пошел устраивать ревизию багажника. Перво-наперво распотрошил свою походную сумку и на самом дне нашел компас, которым не пользовался ни разу со дня приобретения, и рыболовные снасти. Вытащил топорик и спальный мешок. Топору Степаныч обрадовался, как дитя, долго примерял его по руке и проверял, остер ли. А вот спальный мешок взять отказался: ночи, дескать, теплые, спички есть, а до зимы он шлендать не собирается.

Провизию я намеревался отдать ему всю, но он отвел меня в сторону, чтобы Ритка не слышала, и вполголоса сказал:

– Время, сам видишь, смутное, всякое может случиться, может, и заправки-то уже нет в помине (не приведи, господи!), так что еды оставь немного, оно надежнее будет. И подругу свою подбодри как-нито, ты же мужик, а она расклеилась совсем, подмога ей нужна.

Уложив нехитрые пожитки в Иркин вещмешок (он оказался самым маленьким и самым удобным), Степаныч выкурил со мной на дорожку одну сигарету на двоих, решительно перешагнул границу и пошел, не оглядываясь, к лесу. Мы дождались, пока стихнет треск сучьев под его сапогами, и забрались в «Ниву».

– Вот нас и стало на одного меньше, – печально улыбнулась Ритка. – Вернется ли?..

– Вернется, – заверил я ее, – непременно вернется. Степаныч мужик бывалый, цепкий, по всему видно, такого и бревном-то не вдруг свалишь.

Ритка промолчала, думая о чем-то своем. Я завел мотор, развернулся и поехал назад, к заправке, повторяя про себя «не приведи, господи… не приведи, господи…» Попробовал представить себе, что будет, если заправки не окажется на прежнем месте, но тут же отказался от этой затеи. Хватит на сегодня сюрпризов, хватит! Не хочу ни о чем думать! Хочу, чтобы все было нормально.

Потом мои мысли перекинулись на Степаныча. Один, со спичками и топориком, через лес, в неизвестность… Довелось мне побродить по тайге и зимой, и летом, и не боялся я ее, тайгу, ни грамма, но сегодня не пошел бы. Один бы, во всяком случае, точно не пошел. Если бы только Ритка там осталась. Да и то… не знаю…

Так, за размышлениями, дорога показалась гораздо короче, и заправка вынырнула из-за поворота совершенно неожиданно. Сразу же бросились в глаза МАЗы, стоящие на обочине. Затем показался «Cherokee», приткнувшийся к «шестерке». А рядом с колонками дизтоплива красовался замызганный «Беларусь». Вот и сюрпризы.

Нас встречали. Цветов и музыки, разумеется, не было, но вышли все, даже оператор с супругой. Я машинально пересчитал встречающих – двенадцать человек. Значит, двое добавились. Еще мы с Риткой и Степаныч, всего пятнадцать. Коллектив, стало быть…

Первым к машине подошел напарник Степаныча, Виталий. Он заглянул на заднее сиденье, оглядел нас с Риткой и угрожающе спросил:

– Где Степаныч?

– Степаныч пошел сына искать, – устало ответил я, вываливаясь из кабины. – Дороги там тоже нет, поле и лес. Мы его пытались отговорить, но он и слушать не стал.

– Да, Степаныч такой: что решил – трактором не сдвинешь! – Виталий согласно покивал головой. – А нам что, ждать его? Или дальше ехать? Хотя куда ехать, дороги же нет…

Подошли остальные. Выглядели они удрученно, если не сказать подавленно. Мужик лет пятидесяти, от которого за версту разило соляркой и перегаром, видимо, тракторист, протянул руку и представился: «Герман Парфеныч, лучше просто по отчеству». Да, по отчеству было лучше, на Германа он не тянул, несмотря на крепкое рукопожатие. Был он какой-то сухонький, непредставительный, глаза виноватые, улыбка неуверенная, подкаблучник, одним словом. При знакомствах с новыми людьми я привык полагаться на первое впечатление, и сейчас плюгавый мужичонка вызывал во мне… как ни странно, вызывал чувство уважения, даже с такими внешними данными. Встречают, как известно, по одежке… Но то ли народная мудрость не такая уж и мудрая, то ли мой внутренний голос дал осечку. Разберемся со временем, если, конечно, доживем… Тьфу ты, господи, что это я?..

Всем не терпелось узнать, с какими новостями мы прибыли, но задавать вопросы никто не осмеливался, поскольку хороших новостей не ждали, а плохих и без этого хватало. Инициативой завладел Парфеныч.

– Негоже разговаривать, стоя посередь двора, да и пожевать с дороги не мешает. Есть тут комната побольше, чтобы все поместились?

– Разве что в столовой, – неуверенно ответил оператор. – Там и стулья есть, и столы, и пожевать… вот пожевать, конечно… Николай Николаевич, найдется там какая-нибудь еда?

Молодой мужчина лет тридцати, стоящий как бы в сторонке, встрепенулся и подошел поближе. В руке он держал платочек со следами крови, изредка осторожно касаясь им распухшего носа. Кто это его так, интересно? Костик, встретив мой вопросительный взгляд, виновато отвел глаза. Приложился-таки наш боксер, и не по делу, скорее всего. Вон и Ирка тоже потупилась, знать, из-за нее сыр-бор.

Николай Николаевич, неловко выговаривая слова (губа у него тоже заметно распухла), заверил, что еда какая-нибудь найдется. Горячего не обещает, света по-прежнему нет, но холодные закуски на скорую руку можно сообразить. Спиртное тоже имеется в ассортименте.

Последнее замечание меня насторожило – только пьяных дебошей нам не хватало! – но народ отреагировал вяло. Все потянулись в столовую. Костик, пристроившись сбоку, виновато забормотал, что, мол, он не виноват, все как-то случайно получилось, стечение обстоятельств, и если бы Ирка так не завизжала, а Николай этот не стоял бы так близко от нее, да не стал бы оправдываться…

– Если бы на сосне росли яблоки, это был бы кедр, – перебил я его. – Свои проблемы решай по возможности сам. Скажи лучше, как там гора? Ездили?

– Ездили… Гора стоит, никуда не делась. Анатолий там что-то такое заметил, но не говорит, замкнулся, весь вздрюченный.

– Он и раньше не больно приветливый был.

– Нет, сейчас по-другому. Мне кажется, он перепугался. Или сильно обозлился. Сам увидишь.

В столовой сдвинули несколько столов, и все расселись вокруг. Круглый стол короля Артура… Вообще Артур не дурак был, круглый стол – это очень удобно: всем всех видно, за спины соседей не спрячешься. Женщины ушли на кухню помогать Николаю Николаевичу, оказавшемуся местным поваром, и первым опять заговорил Парфеныч:

– Покуда женщин нет, можно сказать прямо: ситуёвина у нас никудышная, просто хуже некуда. Самое паршивое, что никто ничего толком не знает. Куды дорога подевалась, откуда горы взялись, куды все остальные пропали?.. Ералаш сплошной, ёк-макарёк! Я человек необразованный, деревня лапотная, одно слово, у меня мозги набекрень и ум нараскоряку, но вы-то, молодежь, грамотные, университеты, поди, заканчивали, разъясните нам, лапотным, что тут за чертовщина с хреновиной творятся.

Из кухни выглянул Николай и поманил меня пальцем, поскольку я сидел ближе остальных. Вид у него был такой обалделый, что я без раздумий отправился на кухню, краем глаза заметив, что Анатолий тоже выбирается из-за стола. Николай повел меня и подошедшего Анатолия не на кухню, а в какую-то каморку, подвел к стоящим на столе весам и молча ткнул в них пальцем. Весы как весы, механические, надежные, как паровоз, ничем не примечательные. Примерно в этом духе я и высказал повару недоумение.

– Да не в весах дело, – трагическим шепотом объяснил Николай, – а в том, что они показывают.

Мы посмотрели внимательнее. На весах лежал какой-то пакет, весящий, как показывала стрелка, 960 граммов.

– А вы не могли бы конкретнее, а то мы как-то… не очень…

– Весы показывают 960 граммов!!

– Ну и что?

– А этот пакет весит ровно килограмм. Ровно! И утром еще весы показывали именно килограмм.

– Что вы к нам с глупостями пристаете? – вспылил Анатолий. – Задел кто-нибудь ваши весы, сбил настройку, или пакет усох от жары, или мыши какие-нибудь…

– Сюда с утра никто не заходил, это абсолютно точно, я сам закрывал дверь на ключ. И весы никто не трогал, и пакет на них лежит с утра, и усохнуть он никак не мог, там гречка.

– Не пойму, в чем трагедия, – все еще сердился Анатолий. – Ну, будет у вас недостача на сорок граммов, так сейчас есть проблемы поважнее, а ревизии у вас еще долго может не быть.

– Да при чем здесь ревизия? – Николай повернулся ко мне. – Вы тоже считаете, что ничего необычного не произошло и все это мелочи?

– Признаться, я как-то…

– Да это же очевидно! – повар возбужденно размахивал руками и брызгал слюной. – В высоких материях я не разбираюсь, не научен, но про весы знаю все, не первый день на кухне. В весах все просто, практически никаких механизмов, сплошная физика…

Я по-прежнему ничего не понимал, а Анатолий вдруг нахмурился и полез в карман за сигаретами.

– А остальные пакеты? – спросил он, закуривая.

– Не знаю, не проверял.

– Ну, так проверьте… пожалуйста.

Николай стал торопливо взвешивать другие пакеты. Анатолий нервно курил, наблюдая за его манипуляциями, а я чувствовал себя распоследним идиотом. Наконец пакеты кончились.

– Можно еще принести, – предложил Николай.

– Не надо, хватит и этих. Что получилось?

– В среднем погрешность 35–40 граммов.

– Во всех случаях?

– Во всех… – упавшим голосом подтвердил Николай.

– Погрешность чего? – вмешался я. Неуютно чувствовать себя глупее остальных.

– Изменился вес пакетов.

– Ну, изменился, и что?

– А что такое вес?

– Ну, вес – это произведение массы на… ускорение свободного падения, что ли… хотя нет, ускорение… Ёлки-палки!

– Дошло наконец?

До меня действительно дошло. И стало совсем тошно, хотя еще пять минут назад я готов был биться об заклад, что меня уже ничем не удивишь и хуже уже не будет. Но нашелся, блин, оптимист… о чем это я? какой оптимист?., а, это из анекдота.

Анатолий докурил сигарету, поискал глазами, куда бросить, не нашел и бросил на пол. Николай машинально поднял окурок и бросил в раковину. Помолчали. В каморку заглянула Ирка, пригласила нас к столу. Николай пошел первым, а Анатолий задержался в дверях, потом решительно обернулся ко мне.

– Вот еще что, – вполголоса сказал он, – думаю, тебе надо знать. Когда мы ездили второй раз к горе, там появился «кирпич», на солидном таком столбике, а у столбика бетонное основание.

– Что?!

– А вот то! И валуна нет, испарился. А гора та же самая, я никаких изменений не заметил.

– Может, в первый раз знак не заметили? А то ведь совсем бред собачий получается…

– А камень? Да и знак новенький, яркий, и в таком месте стоит, что не заметить невозможно. Кто-нибудь да увидел бы, или ты, или Евгений Всеволодович, или боксер ваш, скорый на расправу. Не было там знака в первый раз, это точно, его ведь даже от горы видно, а мы ведь там все облазили, все осмотрели, и никакого знака не видели. Было у меня несколько теорий, но «кирпич» ни в одну из них не вписывается…

Анатолий шагнул было через порог, но потом снова обернулся.

– И вот еще что: ты скажи своему боксеру, чтобы он со мной не связывался, добром прошу.

– А что, убить можешь?

– Если бы просто убить… – загадочно ответил Анатолий и побрел в столовую.

Сюрпризы продолжались.

IV

Проснулся я от звона будильника. Привычно поднял руку, чтобы посмотреть время, но часов не обнаружил. Странно, раньше я никогда не снимал часы на ночь. Рядом посапывала Ритка. Вот засоня, и будильник на нее не действует. Минутку, а откуда у нас будильник?

Я поднял голову и огляделся. Что за ерунда, где это мы? Комната совершенно незнакомая. Кровать, шкаф с антресолью, стол, два стула – вот и вся мебель.

В висках стучал паровой молот, во рту было сухо и пакостно. Здорово я вчера набрался! Где же мы все-таки? Обычно домой я добирался в любом состоянии, если только не был на машине: пьяным за руль я старался не садиться, себе дороже.

Осторожно, чтобы не разбудить Ритку, выбрался из-под одеяла и оделся. Одежда в полном беспорядке валялась на стульях и даже на столе. Под одеждой обнаружились часы, показывающие половину десятого, мятая пачка сигарет и зажигалка. Память упорно не возвращалась. Как там у Жванецкого: «Будем ждать вспышек памяти или сведений со стороны». Что ж, пойдем искать сведения со стороны.

Будильник уже замолчал, тишина была густой как кисель, можно было резать ее ножом или рубить топором. Стоп! Топором… рубить топором… Что-то такое, связанное с топором… Черт, зарубил я кого-то, что ли? Ничего не помню, голова совершенно пустая. Давненько со мной такого не случалось, года три точно, если не больше.

Ладно, квартира это не наша, пойдем искать хозяев или кран с водой. Лучше сначала кран, а потом хозяева. А еще лучше холодильник, в котором стоит банка с огуречным рассолом, чтобы хватануть через край стаканчика два. Или даже три. А потом выкурить сигаретку. Сигареты есть, осталось найти рассол.

Я осторожно отворил дверь и чуть не споткнулся о раскладушку, стоящую прямо у порога комнаты. На раскладушке спал смутно знакомый мужчина лет пятидесяти. Память по-прежнему бастовала, я аккуратно перешагнул через раскладушку и огляделся.

Эта комната была просторнее. Из мебели мое внимание сразу привлекла кровать, на которой спали Костик с Ириной. Одеяло сползло на пол, и все Иркины прелести были открыты для всеобщего обозрения. Я не преминул воспользоваться предоставленной возможностью и полюбовался картинкой. Классная все же у нее фигура, повезло Костику. Не зря он за нее готов любому морду набить…

Вспомнил! Наконец я все вспомнил, но лучше мне от этого не стало, скорее наоборот. Ехали мы, ехали… А как хорошо все было пять минут назад: просто болела голова и хотелось хлебнуть рассола. И никаких тебе гор поперек дороги, исчезающих валунов и появляющихся невесть откуда дорожных знаков. А может, все же приснилось?..

Теперь я узнал и мужчину на раскладушке. Герман Парфеныч, тракторист. Он единственный вчера почти не пил. Он да Анатолий. Тот вообще к спиртному не прикасался, прихлебывал сок. Хотя, если разобраться, никакой попойки не было, выпили на всех бутылки четыре. Евгений Всеволодович вырубился после второй или третьей рюмки, Вероника его куда-то увела и сама к столу тоже не вернулась. Я продержался ненамного дольше, умотался за день, да и нервы ни к черту после этой катавасии. Но уходил я сам, правда, как раздевался – не помню.

А до этого мы пытались обсуждать сложившуюся ситуацию. Нехотя пытались, вяло. Гипотез было несколько, от массового гипноза до вмешательства инопланетян. Самое смешное, что любая из этих гипотез могла оказаться правдой. Но ни одна из них не объясняла появление «кирпича». Кстати, мы с Анатолием почему-то промолчали и про знак, и про валун. Николай заикнулся было про изменение веса, но никто не оценил серьезности информации, мы самоустранились, и Николай решил не настаивать. И правильно решил, утро вечера мудренее, авось на свежую голову что-нибудь путнее придумаем. Или информации добавится.

Ничего не объяснил и рассказ Парфеныча. Он на своем «Беларусе» возвращался с картошки, вез народ в телеге. В очередной раз обернувшись, он увидел, что телега пропала. Не было ни ветра, ни грома, вообще ничего не было. При ближайшем рассмотрении оказалось, что сцепная серьга словно перерезана пополам. Парфеныч обматерил неведомых машиностроителей за брак, развернулся и поехал искать телегу. Минут через двадцать он понял, что заблудился, места были совершенно незнакомые. Пришлось возвращаться по своему следу, а потом ехать в деревню за подмогой. Но деревни на прежнем месте не оказалось, от всей деревни осталось три дома и половина сарая. Обалдевший тракторист исколесил всю округу, но никаких следов исчезнувшей деревни не обнаружил. Кончалось горючее, совхозные цистерны с соляркой исчезли вместе с деревней, пришлось ехать на заправку. Вот, собственно, и все. Если не считать того, что Парфеныч жил в этой деревне с рождения, все окрестные леса объездил и обходил на десять рядов и заблудиться в трех верстах от собственного забора никак не мог. Но заблудился. И это наводило на определенные размышления.

По всему выходило, что местность за невидимой границей была другая, не та, что раньше. Похожая, но не та. А вот внутри периметра (слово-то какое выскочило из памяти, не то боевик, не то фантастика) все оставалось по-прежнему. От деревни до заправки было километров десять, от того места, где пропала телега с людьми, – около пятнадцати. По карте получалось, что граница была неровной, иначе бы она пересекла дорогу в нескольких километрах от автозаправки. И это был единственный более-менее достоверный факт, а все остальное не поддавалось никакому логическому осмыслению. Придя к такому выводу, мы и решили пропустить по сто пятьдесят, дабы расслабиться. Уколоться, так сказать, и забыться…

Ладно, память вернулась – и то хлеб. Я прикрыл Костика с Иркой одеялом и отправился на поиски источника воды, каковой и обнаружился в соседней комнате в виде эмалированного ведра, прикрытого крышкой, на которой стояла кружка. Утолив жажду, я методом проб и ошибок выбрался на крыльцо, сел на ступеньку и с наслаждением закурил. Докурив сигарету, оглянулся в поисках урны и увидел красочную надпись «НЕ КУРИТЬ!», намалеванную полуметровыми буквами. Елки-моталки, это же заправка! Не хватало еще на воздух взлететь.

Поспешно затушив сигарету, я пошел к «Ниве». Дверцы были не заперты, а у «Cherokee» водительская дверца вообще была распахнута. Подходите, люди добрые, берите, что пожелаете… Но подходить и брать было некому. Разве что водитель МАЗа позарится на джиповскую магнитолу, но это маловероятно.

Радио по-прежнему не работало. Глупо было надеяться, но я все-таки немного надеялся. Оставь надежду всяк, сюда входящий… Тишину нарушало пенье птиц да непонятные звуки, доносящиеся со стороны МАЗов. Мне стало любопытно, что это за звуки такие. Оказалось, что это звук насоса, которым Виталий подкачивал шины.

– Доброе утро, – вежливо поздоровался я. – Помочь?

– Какое оно к черту доброе! – отозвался Виталий. – Вон два колеса полетели, и запаска травит. Движок не стал заводить, народ будить.

– А ты что, ехать куда-то собрался?

– Здорово ночевали! Степаныча выручать надо, а вы все дрыхнете.

– Так рано же еще.

– Это тебе рано! А если он с утра или вообще ночью вышел к дороге и сидит теперь, ждет у моря погоды: приедете, не приедете, остался кто живой или он один на всем белом свете? Свихнуться же можно!

– Да брось ты свой катафалк, на «Ниве» съездим.

– Для кого катафалк, а для кого кормилец, – пробурчал Виталий, но насос все же бросил. – Только давай поживее, там лучше подождем.

– Один момент, Ритку только разбужу.

– Это жену свою, что ли?

– Ну?..

– Не надо, пускай спит. Она вчера поздно легла.

– А ты откуда знаешь?

– Видел… Да не дергайся ты, все нормально. Поехали живее, время поджимает.

Интересное кино! Я, выходит, в отключке, а моя жена тем временем чем-то занимается допоздна. И потом, что значит «все нормально»? Для кого нормально, а для кого, может, совсем даже наоборот. Одно дело, если она, допустим, трепалась с Иркой или Костиком, и совсем другое, если имели место некие амуры с особями противоположного полу, благо таковых в настоящее время некоторый перебор, хотя расширенный ассортимент вовсе не означает повышенное качество. Тем не менее, при большом желании… Впрочем, фигня это все! Что я дергаюсь, действительно? Криминала быть не должно, а детали узнаю по дороге.

Бросив на всякий случай в багажник топор и лопату с пожарного щита, я на скорую руку набросал записку Ритке, втайне надеясь, что она ее не прочтет, просто не успеет до нашего приезда. Оставив записку на столе, я бросил продолжительный взгляд на Ирку, которая опять сбросила одеяло на пол, и поспешил к машине, пока Виталий не начал давить на клаксон и не разбудил обитателей.

Виталия, однако, около «Нивы» не оказалось. Появился он лишь минут через десять, в одной руке у него была какая-то сумка, а в другой ружье.

– Саньке записку оставил да продуктов на дорогу прихватил, – пояснил он, бросая свою сумку и ружье на заднее сиденье, – всякое может случиться.

– А вооружился зачем?

– Я же говорю: всякое может случиться…

– Джеймс Бонд доморощенный… – пробурчал я, выруливая на трассу. – Санька – это кто?

– Со второго МАЗа. Он в кабине спит.

– Почему в кабине?

– Спокойнее так.

– Ну-ну…

Ехали молча. Виталий курил и без особого интереса посматривал по сторонам. Радио молчало, убаюкивающе гудел мотор, клонило в сон…

После десятого километра Виталий, пробормотав нечто неопределенное, достал с заднего сиденья ружье и стал его заряжать.

Я хмыкнул, но промолчал: пусть себе забавляется, чем бы дитя ни тешилось…

За очередным поворотом показалась поляна, на которой так загадочно исчезало шоссе. Степаныча не было видно, но на обочине дымились остатки костра и лежал Иркин рюкзачок.

– Приехали! – объявил я, посигналил, заглушил мотор и вышел из машины.

Около костра лежало несколько печеных картофелин, еще теплых. Я взял одну и стал вяло жевать, марая руки в золе. Есть не хотелось вовсе, как всегда после возлияний, но если не поесть, вялость и апатия длились до вечера, а ситуация не позволяла расслабиться и поваляться на диване. Да и дивана поблизости как-то не наблюдалось…

Виталий осмотрел край дороги, постоянно озираясь и не выпуская ружья из рук, потом подошел к костру.

– Садись, Чингачгук Большой Змей, – приглашающе похлопал я по траве рядом с собой, – рубай картошку. Война войной, а обед (в том числе и завтрак) по расписанию. Да пушку свою от костра убери, а то бабахнет ненароком и вышибет левый глаз с окосицею. Очень, знаешь ли, не хотелось бы пострадать от неосторожного обращения с огнестрельным оружием: глупо и неэстетично.

– Может, стрельнуть? – нерешительно спросил Виталий, по-прежнему озираясь по сторонам.

– Зачем?

– Ну, знак подать…

– Я же посигналил, услышит. Не должен был далеко уйти, картошка еще теплая. А патроны лучше побереги, а то вдруг какой динозавр выскочит, чем будем отстреливаться?

– А что, думаешь, действительно может выскочить?

– Динозавр-то? – я с улыбкой посмотрел на Виталия, но ответной улыбки не дождался, вопрос был задан серьезно. – Динозавр вряд ли… Разве что медведь, да и то сомнительно: машина, костер, люди… Сейчас лето, зверь сытый, на рожон не полезет.

– Да про нашего-то зверя я поди побольше тебя знаю, не первый год охочусь. И на марала ходил, и на медведя, и на косулю, и зайчишками баловался. Так что наш зверь мне не страшен.

– А чей страшен?

– А хрен его знает, что там, на той стороне! – Виталий махнул рукой в сторону леса на противоположной стороне поляны. – Раньше там дорога была, а сейчас нету. А что есть – никто не знает. Может, там и динозавры водятся, или еще какие чудища. Да и вообще…

– Да не дрейфь ты, нет там никаких чудищ!

– А ты с чего такой уверенный?

А действительно? Лес, конечно, похож на наш как две капли воды, но ведь не было там леса, а был асфальт. Машины ездили, в кюветах всякий хлам валялся: пустые банки, старые покрышки, бутылки… Как раз на одной из таких старых покрышек расположился Виталий. Озирался он уже меньше, но ружье положил под рукой.

Нет, в самом деле, почему я так уверен, что никаких динозавров в том лесу нет? Ну, не водились они раньше в наших лесах, так ведь и дороги раньше не пропадали! Чертовщина – она и есть чертовщина, все возможно, никаким здравым смыслом тут не прикроешься. Но ведь почему-то же я уверен?

– Так ведь Степаныч ходил туда, – аргумент, неожиданно пришедший в голову, казался железобетонным, – и вернулся живой и невредимый. А тогда ведь ночь была, не хухры-мухры!

– А с чего ты решил, что это Степаныч костер запалил? А если не Степаныч?

– Динозавры не умели разводить костров. Да и рюкзачок мне знаком, сам его из машины доставал.

– А если кто-то ухайдокал Степаныча, костер запалил для приманки, а сам сейчас кустами подкрадывается?

– Да брось ты панику разводить! – я поймал себя на том, что озираюсь по сторонам. – Городишь что попало!

– Безалаберный вы народ, молодежь! – проворчал Виталий, явно подражая Степанычу, взял картофелину и стал ее аккуратно чистить. – Тоже ведь, поди, перепугались до смерти, и не понимаете ни черта, а все равно волну гоните, сверхчеловеков изображаете. Человек по жизни слаб, и если бы не страх, то вымер бы давно, как твои динозавры. Страха стесняться не надо, нужно стесняться глупости и тупости.

Чудеса в решете! Вся эта философия никак не вязалась с образом простого водилы, который всю жизнь крутит баранку и кроме своих карбюраторов, радиаторов и прочих клапанов ничего не знает и знать не хочет. Теория о необходимости и полезности страха не оригинальна, конечно, где-то я уже нечто подобное слышал или читал, но тем не менее… Интересно, сам он до этого дошел или вычитал где? Хотя, если разобраться, особой-то разницы нет, его это мысли или заимствованные, суть дела от этого не меняется: водила не такой лапотный, каким кажется. Или хочет казаться. Как и тракторист, кстати. Тот тоже про лапти поминал и кулаком себя в грудь стучал: деревня, дескать, темнота беспросветная… Хитрованы, блин!

Довольно странная компания у нас подобралась: в кого ни ткни, у каждого второе дно виднеется. Или наоборот – ничего не виднеется, как ни присматривайся. Загадочная русская душа, которая потемки и которую аршином общим не измеришь. Взять того же Анатолия… На урку не похож, говорит грамотно, держится спокойно, никого не боится, включая и Жоржика, которого почему-то уважает, хотя тот-то как раз на урку похож.

– Ты вон поскакал галопом, с женой даже не попрощался, – продолжал между тем Виталий. – А ну как не вернемся, что тогда? Выедем вон из-за поворота, а там дороги нет. Или еще какая катавасия…

– Типун тебе на язык! Что ты мелешь?!

– Мелешь, не мелешь, а всяко может случиться. Сам же видишь, неладное что-то происходит. Где это видано, чтобы горы сами по себе из-под земли вылазили, а дорога исчезала незнамо куда? Я по этой дороге лет пятнадцать уже езжу, все повороты, подъемы и спуски наизусть выучил, все знаки наперечет знаю, и никакого «кирпича» там отродясь не было, неоткуда ему взяться…

– Тоже, значит, заметил?

– Я шофер или как? Ты же вон тоже заметил.

– Я-то как раз тот «кирпич» не видел.

– Да ну?! – Виталий смотрел недоверчиво. – Как же не видел, если он на самом видном месте торчит?

– А вот так и не видел! Не было его там в первый раз, понимаешь, не было. Гора была, лес был, валун был, а знака не было!

– Какой еще валун?

– A-а, ты же после уже ездил… Там на дороге камень здоровенный валялся, по пояс почти высотой, чуть не на середине дороги, а теперь нету. Пропал!

– Здорово ночевали! Как это пропал? Куда?

– А я знаю?! Был, а потом не стало… Куда у нас все пропадает: дороги, машины, кемпинги? Вот туда и булыжник пропал.

– А ты, случаем, не того…

– Того, того! – взбеленился я. – Все мы тут того! А если нет, то скоро будем.

– Да не обижайся ты, – Виталий задумчиво уставился на недоеденную картофелину, – я же не… Слушай, – встрепенулся он, – посигналь еще, что-то не видно Степаныча.

Я подошел к машине и нажал на сигнал. По горам метнулось эхо. Куда он умотал, Степаныч этот? Давно бы пора появиться, не мог он далеко уйти. Как бы не пришлось на поиски отправляться. А где его искать? Лес здоровый, земля сухая, следов никаких… Может, Виталий какие следы отыщет, охотник все-таки.

А Виталий тем временем доел картофелину, взял ружье наизготовку и пошел к тому месту, где кончалась дорога, внимательно смотря под ноги. Побродив кругами по поляне, он вернулся к костру и безнадежно махнул рукой. Ну что же, остается только ждать, следопыты из нас никудышные. Солнышко светит, денек обещает быть приличным, можно пока на травке вздремнуть. Хотя спать как-то не очень хотелось после всех этих разговоров, динозавры динозаврами, но кто его знает…

Я вернулся к костру, достал сигареты, повертел пачку в руках, а потом с сожалением засунул ее в карман: сигареты беречь надо, ближайший магазин неизвестно где. Да и есть ли он вообще?! На заправке есть какой-то буфет, но вряд ли у них большой запас, нет смысла держать на складе большие партии товаров, в конце концов это же заправочная станция, а не супермаркет. И вообще… Пришла пора подбивать бабки, вряд ли что-то в ближайшее время добавится, а вот убавится непременно, все-таки пятнадцать человек – приличная толпа, приличная в смысле немаленькая, и заправочная станция такую ораву не прокормит, вернее, прокормит недолго. А потом придется какие-то выходы искать. И лучше поискать их теперь, пока еще время не поджимает и паники на горизонте не наблюдается.

Примерно в таком духе я и изложил Виталию свое понимание ситуации. Тот очистил еще одну картофелину, неторопливо сжевал ее и только после этого соизволил отреагировать на мой монолог.

– С голоду не помрем, – без особого оптимизма протянул он, – зверь в тайге какой-никакой остался, огороды в деревне, погреба…

– Так нету же деревни, три с половиной дома осталось, – напомнил я. – Может, и найдутся остальные дома, но верится, честно говоря, слабо, почти совсем не верится. Погреба сейчас пустые стоят, лето ведь на дворе. Их еще наполнить надо, а для этого пахать придется. В смысле вкалывать. А кто будет вкалывать? Народ в основном городской, один Парфеныч всех не прокормит. Да и на фига это ему надо?!

– Да не о том думать надо! – Валентин с досадой пристукнул кулаком по колену. – И картошку выкопаем, и огороды обиходим, и зверя добудем!.. Что уж, совсем безрукие?! С голоду-то не помрем, а вот как дальше жить станем? Хорошо, если все образуется, а ну как ничего не изменится, и окажется, что, кроме нас, и нет никого?..

– Земля большая, кто-нибудь да остался! – я мобилизовал весь свой оптимизм. – Не могли же все исчезнуть, мы-то остались. А что мы, особенные какие-то? Может, вообще это локальный феномен какой-нибудь, и все остальное на месте и в полном порядке. Что раньше времени панику разводить?

– Ты супруженицу свою успокаивай, меня успокаивать не надо, не баба! – Виталий оглядел окрестности, потом закурил и надолго замолчал, попыхивая сигаретой. А когда наконец заговорил, голос у него был тусклый, почти без интонаций. – Пока ты дрых без задних ног, я тут погулял по окрестностям, тишину послушал…

– И что услышал?

– А ничего! Совсем ничего! Ни один самолет не пролетел, ни один поезд не прогудел, ни одна машина мимо нас не проехала.

– Ну, с машинами-то все понятно…

– Ишь, шустрый какой! Понятно ему… – Виталий поворошил остатки костра, подбросил сучьев. – Мне вот ничего не понятно. Аэропорт же не так далеко, самолеты раньше часто летали, а тут ни одного за всю ночь.

– Ты что, всю ночь не спал?

– Уснешь тут, как же! Так, дремал немного… – он вдруг резко повернулся ко мне и заговорил возбужденно, проглатывая окончания слов:

– Ну ладно, машин нет, дороги нет, самолеты не летают… хрен с ними, с самолетами, мне от них не жарко, не холодно, не летал ни разу и не собирался… ну ладно, это понятно… нет, непонятно, конечно, ну хрен с ним, феномен… как ты его обозвал?., локальный. Это, как я понимаю, маленький, значит, нас только касается… волны там не проходят, катаклизмы всякие… Но вот скажи: куда могла запропаститься медведица?