Текст книги "Поговорим об искусстве смеяться над собой. Терапия «Путь Клоуна»"

Глава 7. Поэтика символичности

«Клоун – это поэт в действии».

Генри Миллер

Чарующая красота процессов «Пути Клоуна» проистекает по большей части из поэтической силы этой работы. И если, играя, актер интерпретирует, то клоун иллюстрирует, а когда к этому добавляется другой вид искусства, то он лишь предлагает. Актер цитирует заученный текст, клоун же болтает и путается в словах; клоун неуклюже бродит и неловко спотыкается, в то время как актер демонстрирует элегантность и ловкость. Там, где другие воссоздают, клоун предпочитает изобретать, храня верность реальности и не желая менять ее на что-то иное, – ведь именно в реальности он завоевывает независимость. Пока иные изящно рисуют под копирку, он крупными мазками являет собственные чувства, предпочитая мирскому кокетству красоту без прикрас. Тем не менее всё его творчество пронизано невероятной чувствительностью.

Каков он сам, таково и его ви́дение окружающего мира, подтверждения принадлежности к которому клоун ищет. Однако, не всегда его получая, он следует собственному сценарию, в абсолютном созвучии со своим окружением. Ему не столь интересно говорить нам о фактах, какими их видим мы, – ему гораздо интересней поделиться с нами своим уникальным восприятием этих фактов. Клоун старается держаться подальше от тех выводов, которые каждый из нас смог бы сделать в той или иной ситуации; напротив, он предпочитает дать нам свое особое ви́дение. И где-то в глубине своей души наш клоун знает, что это единственное его богатство, причина его существования, и что если он поделится с нами особенным опытом, то это обогатит нас обоих. Он знает, что так и только так его присутствие украсит мир.

А посему одним из главных языков в арсенале клоуна является поэтика символичности.

Его провокационные жесты, проникновенный взгляд, абсурдно-детское поведение и искренние эмоции вдохновляют воображение публики, которая продолжает заданный клоуном путь, пока не осознает, что опыт клоуна отражает ее собственный опыт. Затем обе стороны на мгновение приостанавливают время, дробя его на несколько бесконечных секунд, преисполненных и молчания, и общения. В этом открытом и отныне доступном другим пространстве самым естественным образом включается в работу воображение публики, генерируя собственные перспективы, будоража воспоминания и воскрешая призраков, приветствуя собственные желания, которые теперь приглашены на сцену жизни. Наблюдая символическую наготу этих неуклюжих, нелепых существ, скудость их самых мудрых и невероятно удачно подобранных средств, их блестящие идеи и смелые решения, зрители обретают чувство единения друг с другом и расслабляются. Незаметно они могут, утешаясь, принять собственную глупость и неуклюжесть. Пока я пишу эти строки, в моем сознании всплывают слова, которые я слышал от одного шамана племени хопи. Он произнес их во время индейской духовной церемонии. Мы сидели большой группой вокруг священного огня, рассматривая друг друга, и он сказал нам: «Не смотрите друг на друга, смотрите на огонь, ведь он глядит на вас всех». В некотором смысле эти слова можно применить, рассуждая о поэтике клоуна, особенно о ее визуальной силе: вместе глядя на клоуна, мы оказываемся в общем пространстве, где каждый радостно чествует свою частичку человеческой глупости.

Однажды в Бразилии во время симпозиума по эннеаграмме, выступить на котором и осветить тему эннеаграммы с точки зрения «Пути Клоуна» меня пригласил профессор Клаудио Наранхо, я наблюдал еще одну преисполненную поэзии сцену. Завершая глубоко эмоциональную импровизацию о семье, потерпевшей кораблекрушение, клоуны с красными носами оказались на плоту посреди океана (на самом деле на ветхом выцветшем цветном коврике из пенопласта, с метлой вместо мачты и прикрученным к ней куском оберточной бумаги в виде флага). Бесспорно, эта сцена подарила нам образ колоссальной визуальной силы, отражающий одиночество, но покоряла еще и сплоченность семьи, в которой отец – пожилой джентльмен английского происхождения – распевал на своем родном языке старую балладу Нила Янга. Кто не смог бы узнать в этом какие-либо моменты из истории собственной семьи? Оставшиеся в глуши без карты и компаса, они держались все вместе и сплотились вокруг отца, считавшегося знатоком мореплавания.

И точно так же в другой сцене будет сделано из картонного рулона копье воина – хранителя священной пещеры, а кусок коробки и бумажная скатерть превратятся в волшебный ковер, на котором наш Аладдин отправится в путешествие. Простая пластиковая чашка с небольшим количеством воды станет серебряным кубком, который вернет силы истощенному бойцу после сражения с чудовищами. Мы увидим и благословение отца, узнавшего в скромно одетом партнере с красным носом сына, которому он так долго не раскрывал сердца. Вдохновляя на творчество и исследование, в пространстве «Пути Клоуна» изобилуют банальные предметы повседневной жизни, которые обретают здесь совсем иное значение: бумажные скатерти превращаются в модные юбки или тонкие простыни для первой брачной ночи, а картонные коробки – в замки, пещеры или кроватки. Сколько поэтики в образе клоуна: красный нос, взгляд, блуждающий из стороны в сторону, едва он высунется из-за края коробки, в которой укрылся от небезопасного и враждебного мира! Кто из нас не хотел бы спрятаться в этой коробке, когда чувствует себя в опасности, спрятаться от всего и от всех – быть может, даже от самой смерти? Кто бы не желал в подобную минуту на мгновение стать невидимым для всего мира?

Точно так же, обыгрывая сцену погребения клоуна, я как-то взял печенье, которое мы раскрошили на лежащем на земле теле, подобно тому как бросают землю на гроб во время захоронения на кладбище. И вот другие клоуны с посыпанными мукой лицами вопят и рыдают, и не столько в честь «мертвого», сколько от боли утраты своих последних печенек. Это момент великой трагикомичности, который связывает несопоставимое одним поэтическим элементом.

На другом семинаре, посвященном аналогичной теме, мы однажды использовали большое количество белой бумаги, чтобы покрыть ею тело «умершего» клоуна. Его играл человек, который в реальной жизни однажды действительно чуть не умер, замерзая в одиночестве высоко в горах. И пока бумажный снег постепенно покрывал тело, «вдова», другая участница семинара, исполняла символический танец прощания, самое искреннее и доброе прощание, которое она в свое время не смогла осуществить в реальной жизни. Сцена становилась всё более торжественной: не теряя клоунской наивности, девушка танцевала в мягких белых хлопьях бумаги, позволяя им падать ей на ладони и лицо, опьянять ее, пока она не выбилась из сил; но она была абсолютно счастлива: ведь в этом движении ей удалось мягко согласиться с тем, что произошло в свое время. Такое неожиданное артистичное поведение на глазах у всех нас было отражением того, что ее ум многократно представлял, но не имел возможности воплотить это в жизнь. И теперь женщина получила удовлетворение от того, что ей удалось прожить тот болезненный момент, побыть, в некотором роде, рядом с мужем в день его смерти. Наши глаза над красными носами сияли одной и той же эмоцией: эмоцией клоуна, которой заканчивается любая хорошо выполненная работа, – а в зале воцарилась тишина, преисполненная уважения со стороны всех тех, кто пришел учиться принимать и сочувствовать всем сердцем. Лишь поэтика позволяет юмору и его невинности окутывать принятием и благосклонностью самые трагические аспекты нашей жизни. Подобно символическому путешествию, поэтика распахивает двери для новых измерений, не отрицая ничего, что уже было изведано, и, наоборот, всегда добавляя, расширяя и умножая грани нашего восприятия. И если Талмуд не ошибается, говоря: «Мы не видим вещи такими, какие они есть, но видим их такими, какие мы есть», то и поэтика «Пути Клоуна» обогащает наше ви́дение мира и его загадок.

Иногда я брал ближайшую бумажную корзину, не задумываясь о том, что было внутри, и высыпал содержимое посреди импровизации. Примечателен тот факт, что в тот же самый момент все остальные участники, и клоуны и публика, автоматически подхватывали мою идею и подстраивались, и никто не сбивался и не жаловался. Посреди хаоса всё было в порядке, и темперамент актеров выходил легко, следуя руслу эмоций, в прекрасном, живом, сияющем потоке энергии и интуиции. Со дна корзины для бумаги поднимались остатки сломанной жизни, слова, вырванные из невыразимой речи, молчание слишком глубокой боли. Разбросанные по полу, эти листки бумаги превратились в море путаницы, стремлений и скрытых желаний, где каждый мог распознать собственные внутренние муки. Однако в самый разгар личных переживаний клоуны гребли веслами в хрупкой лодке, преисполненные искренней надежды, глядя с твердой верой на горизонт и призывая безответных богов и благоприятные ветра на помощь, чтобы не пойти ко дну. В конце концов, смирившись с несчастьями, со страданиями людей, полных беспокойства и смятения, они постепенно собирали по одному кусочки собственного достоинства, безответной любви или саботированного детства, обращаясь к слушателям, затаившим дыхание от магии момента, восхищавшимся хрупкостью сердец, осознавая эфемерность и вечность этого мига в символическом смысле.

Во время импровизации, когда человек полностью раскрывается, одно абсурдное или искаженное слово может превратиться в боевой клич, в празднование одержанной победы, когда все, и клоуны и публика, превращаются в героев революции мечты. Я до сих пор помню участника семинара в Испании, который, распахнув объятия, крикнул во всю силу легких: «Да здравствует свободная мерлуза! Да здравствует свободная мерлуза!» Он выкрикивал это так много раз, с такой жизненной силой и решимостью, что публика начала кричать «да здравствует!» в ответ на каждый его новый крик. Никто не знал, о чем он говорит, что, черт возьми, означала эта мерлуза, но нам было всё равно, ибо его голосом мы все праздновали победу над гипотетическим диктатором, невидимым угнетателем, не названным вслух, – однако каждый из нас мог распознать его и отождествить со своим собственным. В другой же раз группа клоунов с невероятным усилием поддерживала коллегу, которая, стоя на вершине колонны посреди сцены, прославляла висящую на потолке лампочку как самого Бога-Отца, яростно умоляя ее дать ей право достичь мечты. Ее сила и воинствующий дух в намерении предъявить претензии Богу были сопоставимы лишь с титаническими усилиями и обилием пота на лбах партнеров, очень долго и с трудом державших ее на руках. Вместе они создали юмористическую и в то же время трогательную картину, отражающую универсальное человеческое желание – просто жить достойно…

Поэтика образов объединяет нас и говорит со всеми нами на одном языке. Она восстанавливает и освещает свободу самовыражения сладостного бреда, ставя фон выше формы, катарсис выше когнитивного понимания, предлагая насладиться красотой очевидного, прежде чем осуществлять детальный анализ. Поэтика позволяет инстинктивно оказаться в общем для всех пространстве, испытать неопределенное, но единое для всех чувство, объединить различные восприятия в один код, где всё может оказаться чем угодно, а что угодно может оказаться целым миром. Получается, что наши умы скользят по одному и тому же склону, вместе проникая туда, где символические образы воплощают наиболее сокровенный опыт гораздо лучше, чем могли бы сделать слова. В этой визуальной лексике, подчас чрезвычайно трогательной, а иногда очень болезненной, обнаружится что-то общее для всех нас, соединяясь с поэтическим действом клоунов, раскрывая им уютные безмолвные объятия, где они смогут пролить свет на свои секреты, выразить абсурдные мучения в жестах, взглядах, вздохах или выражении лиц. Таким образом, в конце этой метафорической битвы возникает хрупкий союз, и мы наконец отдыхаем в тишине, воодушевленные символическим действом, которое возвращает нам силы, чтобы чествовать и творить, – это и есть поэтика клоуна. Как отмечает известный французский психиатр Жан-Пьер Кляйн[8]8
  Жан-Пьер Кляйн (Jean-Pierre Klein, р. 1939) – психиатр, эссеист, драматург, теоретик арт-терапии во Франции. – Примеч. ред.


[Закрыть], говоря об арт-терапии, «изображение страдания уже является шагом на пути к исцелению».

Глава 8. Кристально чистая вода детства

«Можно сказать, что человек не любит себя самого, если он не любит своего внутреннего ребенка или даже внутреннего зверька, ведь маленький ребенок, которым продолжает быть наша самая архаичная часть психики, – это существо инстинктивное».

Клаудио Наранхо. «То, о чем я говорю»

На одной заброшенной стене в старом Мадриде я заметил граффити: «Жизнь настолько прекрасна, что кажется правдой». Такое ви́дение, смесь детской иллюзии и стремления к вечности, очень хорошо отражает дух исканий, характерный для моей работы. Однако в том, что касается мира клоунов, юмора и отношения с истиной, существует путаница, часто возникающая по незнанию: убеждение в том, что взрослый человек, вступая в контакт со своим внутренним ребенком, становится инфантильным, и именно это и является задачей процесса поиска. Но люди, практикующие подход «Пути Клоуна», быстро понимают, что направление или цель исследования, скорее, противоположные. Потому что взрослый, который пересматривает и восстанавливает отношения со своим внутренним ребенком, становится не более инфантильным, а более целостным. Проще говоря, его внутренние горизонты расширяются, в тело возвращается жизнь, а это, в свою очередь, вызывает другие изменения в нем и в его отношениях с людьми. Человек получает свободу доступа к энергии и изобилию, которые были у него в детстве, обращаясь к ним осознанно, когда он этого хочет или в этом нуждается, ориентируясь на свой внутренний опыт. Он извлекает из собственной истории, сложившейся в прошлом, всё свое богатство и все знания, выходящие за рамки деления на плохой и хороший опыт.

В течение нескольких лет я был преподавателем драмы и клоунады в магистратуре по арт-терапии в университете Вика, недалеко от Барселоны. На протяжении курса я наблюдал, как одна студентка, пока ее однокурсники писали конспекты, зарисовывала образы, возникавшие у нее в голове в ответ на мои слова и комментарии, отображая на бумаге собственное ви́дение того, что происходило вокруг. В конце года она отдала мне свои рисунки. Один из них особенно привлек мое внимание: на упрощенном рисунке тела взрослой женщины на уровне груди был колодец. Сверху, как бы на земле, – несколько цветов. На дне колодца сидела девочка, которая говорила женщине: «Спусти мне ведро!» Этот простой рисунок показывал, как девочка просила взрослую женщину спустить ведро, чтобы наполнить его кристально чистой водой детства, которой зрелая женщина могла бы полить цветы своей взрослой жизни. Ученица прекрасно поняла суть семинара «Путь Клоуна»!

Ведь очевидно, что мы больше не дети – и что было, то прошло, именно так, а не иначе. Речь вовсе не о желании избавиться от нашего осознания себя как взрослых и, как следствие, от человеческой и социальной ответственности. Жить в соответствии со своим актуальным возрастом возможно лишь в результате кропотливой работы. Это требует приложения всех наших способностей и ресурсов, одним из которых – и очень важным с точки зрения «Пути Клоуна» – является контакт с внутренним ребенком. Потому что речь идет о возможности снова пить из источника вдохновения – детства, где есть спонтанность, беззаботность, подлинный контакт, творчество, способность удивляться и другие богатства. Это значит с радостью питать пересохшие заброшенные поля, принадлежащие взрослому, часто израненные отвержением и недоверием, – живыми и чистыми реками детства, богатыми верой и интуицией, которые сбегают с горы, не беспокоясь о том, где находится море: они знают, что они на правильном пути, им не нужны карты или GPS. Проходя через равнины зрелости и серьезности, они орошают взрослую почву и зарождают весну, жаждущую плодородия и распространения. Они прочерчивают на карте новые границы земель, отныне напоенных изобильным потоком; вскоре там прорастут новые семена, которые при должной заботе принесут хорошие плоды. Плоды свободы и осознанности, роста, творчества и наполненности…

Участница сессии из Мадрида написала: «В этом пространстве, расширяющем временны́е границы, я снова встретилась с девочкой, которую потеряла, с девочкой, которую мне пришлось оставить, чтобы выполнять обязанности взрослой жизни. И это не был „никто“, как я боялась, – напротив, она оказалась ядром моей личности, самой правдивой сущностью, самой подлинной энергией. С ее помощью я снова соприкоснулась с невинностью, открытостью, безграничной радостью, любовью и желанием контакта. Я почувствовала, что у меня больше силы, мудрости, власти и женственности, чем я способна показать. Я соединилась с этим „я“, скрытым и напуганным, и увидела, как страшат мою маленькую девочку изменения. В тот момент я начала ощущать, каково это – признать своего внутреннего ребенка и стать более целостным взрослым. Я прекрасно это поняла, потому что почувствовала себя взрослее. Видя внутреннюю девочку, я чувствую себя взрослой. И я могу видеть реальную жизнь лучше, шире. Я не ограничиваюсь тем, что моя внутренняя девочка может видеть и чувствовать, так как на этом она была сконцентрирована тогда, когда у нее было меньше возможностей и средств, чтобы понять жизнь и мир».

Другая женщина написала: «Визуализация моей внутренней девочки, моей личности в детстве хранится внутри меня, как будто это была настоящая встреча. Дом, комната, время, которое мы провели вместе, ее красивое лицо… Мы играли, я обняла ее и приласкала. Я волнуюсь, даже когда просто пишу эти строки. Она сказала мне, что я должна. Моя внутренняя девочка соединила меня с радостью жизни. Практически ничего не произошло, но мое лицо изменилось! Изменилась моя энергия; я чувствовала, что она наполняла меня с большей спонтанностью, радостью и безопасностью».

В этом путешествии-исследовании, на протяжении которого, конечно, случаются и трудные моменты, возрождается лучшее понимание нашего ви́дения жизни во взрослом возрасте. Когда это происходит, то монстры уходят за пределы обитаемых земель, отдаляются, исчезают в том тумане, из которого однажды, давным-давно, вышли. Среди десятков историй, которые мне удалось собрать за все эти годы, я приведу некоторые наиболее важные ниже.

Вот как описал это М., по профессии юрист, после семинара «Путь Клоуна» в Мексике, основной целью которого была встреча с внутренним ребенком: «Четырнадцать лет назад, когда мне было двенадцать, мой лучший друг получил тяжелую травму в результате несчастного случая с „бомбой“ в летнем лагере [примечание: речь идет о пиротехнике, обычно используемой детьми в Мексике, несмотря на ее большую мощность и опасность]. „Бомбу“ нашел на земле я, но передал ему, и она взорвалась у него в руке. При взрыве он потерял несколько пальцев. После несчастного случая учителя были в ужасе и не посмели поговорить с его матерью, чтобы рассказать о произошедшем. Они уполномочили меня сделать это. Очевидно, я очень нервничал и старался изо всех сил не плакать и не расстраиваться еще больше. После звонка, согласно указаниям врача, мы с учителем отправились на поиски пальцев или, по крайней мере, фрагментов, чтобы попытаться восстановить руку, что опять-таки было делом совершенно не для ребенка. Но мы ничего не нашли.

Мой друг теперь живет нормальной жизнью, однако с того самого дня я обвинял лично себя в том, что с ним случилось. За прошедшие годы я несколько раз извинялся перед ним, и он всегда утверждал, что я не виноват. Это должно было вселить в меня спокойствие, но ничего не менялось. Неоднократно мне снился тот звонок к нему домой и голос взявшей трубку матери.

После семинара „Путь Клоуна“ мне приснился очень важный сон: в нем я вновь пережил всю сцену взрыва, до момента звонка. Но на сей раз мне ответила не мама, как всегда происходило в моих ночных кошмарах, а сам друг, который просто сказал: „У меня всё хорошо“. Утром я проснулся очень взволнованным. Я почувствовал в теле освобождение и, наконец, ощутил невиновность, которой лишился так много лет назад».

М. продолжает: «Любопытно, что я выбрал профессию адвоката, которая посвящена тому, чтобы снимать вину и восстанавливать статус невиновности людей. Ведь самым важным моим делом оказалось мое собственное. Дело о ребенке, который чувствует себя виноватым и носит маску черствого взрослого, чтобы скрыть это. Теперь я знаю, что выиграл важнейший судебный процесс в жизни – и мой клиент снова может обрести невиновность, которая до сих пор была недостижимой».

Для М. эти события были настолько важны, что впоследствии он потерял интерес к юриспруденции, которая к тому же не приносила ему удовлетворения, и ко времени нашей следующей встречи успешно делал карьеру в другой области. Подобные случаи всегда удивляют меня, ведь они показывают, как внутри нас мышление ребенка продолжает идти рука об руку с сознанием взрослого, участвуя в различных жизненных процессах, таких как выбор профессии. Добавлю, что мы неоднократно обнаруживали в истории детства участников, избравших профессию адвоката, что они испытывали тогда огромное чувство вины в результате трагических случаев дома, имевших тяжелые последствия для других детей или родственников. В этих несчастьях их обвинили другие люди, или они сами себя обвинили, отчаянно стремясь заплатить за то, что произошло, и исправить ущерб, который, предположительно, был нанесен. Мы с удивлением обнаружили, что во многих случаях стремление защищать и восстанавливать справедливость берет начало в глубоком ощущении несправедливости с целью искупления собственной «вины», в клятве, данной в тех далеких обстоятельствах. Там, в глубинах детства, было посажено дерево, которое, несмотря на то что выросло и люди ему радуются, сегодня пропитано горьким соком вины и стыда ранних лет жизни.

На одном из моих семинаров присутствовал молодой человек, по профессии анестезиолог скорой помощи. В ходе исследования он понял, что выбор этой профессии также уходил корнями в его детство: когда смерть отняла у него близкого человека, он поклялся, что отныне будет бороться с ней и победит, приложив все возможные усилия. Он сам сказал мне, что каждый раз, спасая жизнь в отделении неотложной помощи, ощущал больше, чем естественное чувство удовлетворения, – скорее, даже детское ликование оттого, что забрал радость у смерти и таким образом продолжал быть верным своей тайной клятве.

И хотя в кристально чистой воде детства и водится много разноцветных рыбок, она так глубока и так чувствительна, что именно в ней могут легко появиться самые страшные морские чудовища. Впадая в море воображения, вода детства становится благоприятной средой для рождения всевозможных клятв… Как я уже упоминал ранее в главе «Принадлежность бесполезности», существует немало обстоятельств, которые могут окрасить ее в тот или иной цвет, пока однажды она не превратится в темный водоворот, буквально засасывающий свободу ребенка и его уверенность в себе. На мой взгляд, одна из самых страшных угроз – это угроза того, что тебя исключат из группы, ибо ты «не соответствуешь». А если это делается в присутствии группы, которая своим смехом или заговорщическим молчанием соглашается с осуждением, ситуация становится еще хуже – и след остается таким же глубоким…

На семинарах мне удалось запечатлеть множество сцен из жизни участников, которые демонстрируют это с полной ясностью даже спустя годы. Я заметил, что в наиболее травмирующих ситуациях обычно, кроме «палача» (взрослого, который выносит вердикт) и мальчика или девочки, есть еще один участник: группа, которая посредством смеха или молчания часто подтверждает приговор. Если сцена происходит, как это часто бывает, в школе, ироничные насмешки одноклассников или учителей транслируют послание о неадекватности, ничтожности, недостойности на еще более глубоком уровне. В других случаях та же семья или остальные взрослые своей, казалось бы, безобидной и очень смешной для них самих шуткой подтверждают впадение в немилость ребенка, не понимая, что эта группа, по идее являющаяся синонимом безопасности и безусловной любви, становится угрожающей и недостойной доверия.

В этот момент ребенок чувствует: его несправедливо обесценивают просто за то, что он другой, – и он почти всегда осознаёт свою глубокую неадекватность. Возможно, последняя представляет собой наихудшую из угроз, поскольку она влечет опасность изоляции, которая, в свою очередь, может быть самым страшным детским демоном. Это подтверждает Берт Хеллингер в книге «Счастье, которое остается», когда пишет, что ребенок делает всё, чтобы быть частью группы, и что принадлежность для него важнее, чем его собственное счастье и собственная жизнь. Это настолько важно, что в некоторых случаях, если ребенок наконец решает покинуть группу, он сразу же становится частью другого клуба: клуба исключенных, что тоже составляет группу, дающую ему в некотором роде принадлежность, в которой ему было отказано.

Но, безусловно, в большинстве случаев ребенок готов пожертвовать чем угодно, лишь бы оставаться частью группы: будь то радость, жизненная энергия, спонтанность, творчество, иногда даже в ущерб собственному телу. Сколько детей перестало смеяться, чтобы не обидеть грустную и подавленную маму? Сколько из них предпочли заставить замолчать естественную жизненную энергию, чтобы не беспокоить постоянно встревоженного отца? Сколько перестали петь, чтобы не нарушать гнетущей атмосферы дома? Чтобы не беспокоить, не затмевать кого-то, чтобы не было больше драк, криков, избиений, угроз или других несправедливостей, дети предпочитают уменьшиться и поблекнуть. Или же наоборот: чтобы за обеденным столом больше не было молчания и грусти, некоторые добровольно становятся домашними весельчаками, – а впоследствии рыдают в подушку. Сколько из них изображали счастье в надежде вызвать улыбку на подавленном лице родителя?

«Быть не таким» приводит к тому, что ребенок испытывает стыд за несоответствие группе, за то, что он недостаточно хорош, не заслуживает своего места или защиты, и это становится важнее, чем его собственные чувства и собственные потребности. Затем ребенок тонет в океане стыда, бессилия, чувства вины и гнева – и застывает, фиксируя такое поведение надолго.

Подобные моменты оказывают глубокое воздействие на детскую душу, и человек дает своего рода внутреннюю клятву, о которой свидетельствуют многочисленные признания участников семинаров: чтобы не платить высокую цену за свое несоответствие, преданный сообществу ребенок готов пожертвовать чем угодно, лишь бы принадлежать к группе и быть как все; таким образом он провозглашает и подписывает ужасный договор с самим собой. Я цитирую некоторые из наиболее часто встречающихся утверждений: «Раз никто меня не слышит, я клянусь, что никогда больше не буду говорить», «Мое тело грязное, я никогда больше не буду получать удовольствие от него», «Мир – небезопасное место, поэтому я никогда и никому не буду доверять», «Раз меня слишком много, то они никогда не узнают, что со мной происходит», «Мне нет места; раз так, я стану невидимым», «Я не умею творить», «Я заставлю их увидеть себя», «Они заплатят за мою грусть», «Папа, мама, вы можете быть спокойны, я больше не буду проблемой для вас, у вас же их и так достаточно» и т. д. Эти тайные насильственно ограничивающие соглашения управляют созданием больного, хитрого и манипулирующего Эго, далекого от нашей сути.

И поскольку идея неадекватности может быть в детстве крайне значимой и решающей, именно ею в «Пути Клоуна» мы и пытаемся заниматься. Потому что быть клоуном – это, прежде всего, блистать перед миром, отталкиваясь от собственного социального, физического или интеллектуального несоответствия ему. Это щедрость, заставляющая зрителей смеяться над проблемами, с распростертыми объятиями показывая им то, что мы научились скрывать. И когда человек наконец обнажается перед аудиторией, будучи защищенным маской, такой же алой, как и его собственное сердце, и выплескивает на сцену то безумие, которое ощущает внутри, зная, что его не будут судить или оценивать, – в этот момент он возвращает ценность своему внутреннему ребенку. А чистый и звучный смех товарищей, которые теперь принимают и празднуют промахи взрослого, растворяет жестокие насмешки, услышанные человеком в невинном возрасте, заставляет замолчать осуждающие голоса инквизиторских судов детства.

Тогда и проявляется наша внутренняя девочка или наш внутренний мальчик, то ядро, что тайно продолжало жить внутри взрослого человека и всё еще имеет силу. В ходе практик, используемых в «Пути Клоуна», я могу спросить группу, когда человек выступает: «Сколько лет ребенку, которого вы видите перед собой?» Удивительно, но группа приходит к единому мнению: «Пять, шесть лет», – или, в случае другого человека, «десять, двенадцать лет». И если я спрашиваю, произошло ли что-то важное в этот возрастной период, почти всегда в ответ слышу: «Да». Сразу возникают ситуации, которые в свое время сыграли большую роль: развод родителей, переезд, смерть или расставание, длительные госпитализации и т. д. Всё это происходило двадцать, тридцать, сорок лет назад, однако это обстоятельство продолжает оставаться на поверхности, как старый, но всё еще заметный шрам на коре зрелого дерева, который болит, как свежая рана. Что-то осталось во взгляде, какое-то послание всё еще хранится в теле, определенное поведение обрело форму, из-за чего мы всё еще носим на себе отметины ранней травмы, полученной на фоне тяжелой жизненной ситуации.

В качестве заключения я представлю вниманию читателя трогательную историю участницы семинара «Путь Клоуна», которая, войдя в контакт со своим внутренним ребенком посредством направляемого расслабления, решила осуществить давнюю мечту детства. Мне кажется, что ее история убедительно и поэтично подтверждает получение подпитки и свидетельствует о восстановлении благодаря диалогу между взрослой психикой и архетипом внутреннего ребенка.

«Путешествуя во времени, я прошла по грустному и радостному пути, который открылся воспоминаниям; я шла по нему, ощущая его запах, чувствуя приступ гнева и разрушительную вину, взявшиеся непонятно откуда. Я смеялась, вновь проживая радости и прелести встреч невинного возраста. Я пришла в свой дом, и девочка, которая встретила меня там, была такой оживленной, так решительно красива с растрепавшимися косичками и беззубой улыбкой… Я безмолвно последовала за своей драгоценной маленькой девочкой в ее комнату, ее убежище. Мы сели на кровать, очень близко друг к другу. Она была безмятежна, открыта для этого мира, который никогда не переставал удивлять ее; мира, который я представляла черным, а она ярко расцвечивала своим принятием, с глубинной радостью, превращавшей одиночество в воображаемый пикник на поляне.