Текст книги "Поговорим об искусстве смеяться над собой. Терапия «Путь Клоуна»"

Глава 5. Эхо мира

«Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».

Теренций

Как правило, следуя традициям искусства клоунады, клоуны стремятся превратить публику в прямого собеседника, установить диалог, в котором обе стороны могли бы узнавать и признавать друг друга. Клоуну важно слышать эхо собственного голоса, видеть в глазах публики отражение и своих филигранных движений, и импульсов непочтительных гримас; тем самым он находит простое подтверждение смысла своего существования, как будто бы говоря зрителям: «Лишь в вашем присутствии я действительно существую…».

И чтобы такое общение состоялось, главной связью между клоуном и публикой становится взгляд (см. главу «Взгляд Другого»), а также прочие телесные, энергетические и ритмические коды, которые лежат в особой грамматике клоунской игры. Хорошим примером этого является оппозиция «старшего» и «младшего», когда клоун чередует моменты полной открытости перед аудиторией с иными, когда он, например, не покидая сцены, находит на ней самое уединенное место, где может укрыться.

В «Пути Клоуна» связь между человеком и группой, между клоуном и публикой устанавливается не только через взгляд и телесные проявления, но также и через внутреннее состояние прозрачности и полной открытости к коммуникации. Через состояние, которое исходит из глубины нашего существа, из самого нетронутого и открытого пространства, через спокойное дыхание и спокойный разум, лишенный предубеждений. Поэтому столь важно присутствие группы с открытой и восприимчивой позицией. И даже когда публика настораживается и становится требовательной к правде, она является незаменимым фактором в процессе работы. На самом деле чувствительность группы является своего рода спусковым крючком, открывающим великую битву, о которой мы знаем не понаслышке, когда всё, что поставлено на карту, обретает жизненно важный смысл для человека, спрятанного за красным носом: получит ли он обещанное море одобрения и аплодисментов или встретится с грозным штормом отторжения, насмешек или банального непонимания. Поэтому необходимо четко понимать: всё, что происходит с другим человеком, как-то связано и со мной, – и вдохновлять на понимание этого всех участников. В большей или меньшей степени я могу распознать в клоунском выступлении собственные светлые и теневые стороны, желания, стремление выглядеть так или иначе или понравиться другим, страх осуждения, внутренние ловушки, усталость, гнев или замешательство. Если я буду честен сам с собой, то смогу понять, насколько далеко клоун уходит от своей сущности, и почувствовать в то же время, что это «расстояние» есть и во мне.

Порой я осознаю, что мы очень схожи в манере чувствовать, мыслить или действовать («а я-то считал себя таким особенным, вот разочарование!»). А порой вижу в другом все те усилия, которые прилагаю сам, чтобы не быть таким, какой есть на самом деле, или, наоборот, узнаю свое желание казаться кем-то другим, или просто ощущаю, что в этом человеке могу отчасти узнать себя, то, как я, осознанно или неосознанно, привык взаимодействовать с миром. Тогда я испытываю тайное облегчение от того, что я не единственный, кто так поступает, не один такой странный, как мне думалось ранее. Это дарит невероятный комфорт и очень сближает людей. Я часто говорю своим ученикам: «Здесь, на „Пути Клоуна“, так или иначе, другой человек – это и есть спасение, даже если моему Эго от этого больно».

Когда один человек смотрит с искренним вниманием на другого, то для другого он перестает быть угрозой, и тогда уходят страх, недоверие, восприятие другого как конкурента, которого нужно устранить, или как врага, которого нужно победить. И неважно, сложится ли между ними союз или разгорится конфликт, но этот контакт всегда будет оставаться источником вдохновения для последующих шагов. Один мой друг, знаменитый клоун, любил повторять, что смех – самая короткая дистанция между людьми. И это действительно так, но еще смех позволяет узнавать друг о друге, и, таким образом, выигрыш велик вдвойне. Помню, как однажды импровизация нескольких участников вышла сбивчивой и не слишком комичной, но они сумели преобразовать ее в клоунское шествие. Так, сплотившись, они покинули сцену вместе, радостно и дружно восклицая: «И пусть мы провалились, но провалились вместе, а вместе мы сила, и мы непобедимы!», – вызвав шквал смеха среди зрителей, чем незамедлительно воспользовались, чтобы вернуться на сцену и снова попытать удачи.

В клоунаде группа партнеров, культивирующая открытую и непредвзятую позицию, становится представителем идеального мира, в котором, отбросив (насколько возможно) все засоряющие наш разум предубеждения, можно оценить то, что действительно остается после снятия лживых масок. В этом пространстве искренности и свободы группа, уважая собственные чувства, может воспринимать чистоту правдивого присутствия человека и различать, когда он ведет себя искренне, а когда играет роль. Потому что оценки остальных участников всегда справедливы, и я неоднократно это наблюдал. У группы нет намерения судить или оценивать, решать, что правильно или неправильно, лепить ярлыки или исключать, – группа слушает и наблюдает со всей открытостью и любовью, но в то же время инстинктивно остро воспринимает то, что излучает человек. И дабы воспользоваться этой ценнейшей интуицией, я предоставляю группе голос, который превращается в своего рода эхо мира, исполненное уважения и доброго приветствия. В эхо, отражающее коллективную потребность в прозрачности и равновесии, но демонстрирующее человеку его бегство от истины. Так, гнев, ловко замаскированный под обольщение, внутреннее замешательство, подающееся под видом лишних жестов, паника, подавленная заглушенным дыханием, и многие иные попытки укрыться от искреннего присутствия будут молниеносно разоблачены публикой, которая при этом не перестанет вдохновлять и сопровождать человека в поисках собственной подлинности.

В этом почти неуловимом для неподготовленного глаза взаимообмене (впрочем, весьма очевидном, когда мы учимся расшифровывать коды взгляда, голоса, тела, слышать сказанное и понимать недосказанное) едва слышен тихий голос группы, как бы нашептывающий человеку: «Я разрешаю тебе быть таким, каким ты хочешь; взамен я прошу лишь услышать правду, какой бы она ни была. Если ты врешь, то ты мне неинтересен. Если ты врешь, я не желаю расплачиваться за твое вранье». Именно в этом внезапно возникающем пространстве абсолютной свободы, открывающем перед стоящим на сцене тысячи разных возможностей, человек может соизмерить самообман и уверенность, отделить истину от химер.

И чтобы этот плодотворный взаимообмен между клоуном и зрителями состоялся в полной мере и во всей красоте, чтобы каждая из сторон извлекла из него максимум смысла и пользы, необходимо превратить групповой опыт в своего рода лоно человечества, столь же безоговорочно принимающее, как и сострадательная мать, которая не делит детей на красивых и некрасивых, виноватых или невиновных, но любит всех одинаково. Для этого необходимо постоянно культивировать в присутствующих на занятиях людях умение сопровождать партнеров, обучать их «по-доброму смотреть» на других. Это дает стоящему на сцене молчаливое и солидарное разрешение проявить себя и, если необходимо, даже восстать против самого себя, в прекрасной битве с внутренним драконом. При наличии подобной поддержки человек, погруженный в собственные муки, чувствует уважение к себе и своим неврозам и становится достаточно уверен в себе, чтобы, отважившись, прыгнуть в пропасть неизведанного. Тогда ему легче перестать сопротивляться и показать себя, легче принимать собственные ошибки, испуг или злость, погружаясь в движение, в котором он находит свободу, силу и гибкость, чтобы осмелиться выйти за пределы привычного маршрута.

В повседневной жизни нам редко выпадает возможность услышать эхо мира, преисполненное уважения и совести, услышать, как мир воспринимает нас, что передает наше тело, поведение, наш тон голоса, взгляд, существо. К несчастью, мы упускаем ценнейшую информацию, оставаясь вовлеченными в собственную ложь и самообман, и являем в своем самом близком окружении (как часто бывает в паре) лишь некое отражение себя, забывая, что близкие люди порой и не знают, что нам на самом деле нужно, и не могут справиться с этой задачей.

В «Пути Клоуна» группа является катализатором опыта человека. Смех публики для клоуна – знак успеха, молчание – признак того, что он идет по неверному пути, но именно в глазах зрителей он находит подтверждение своей принадлежности к миру. К тому самому миру, который, казалось, когда-то его не принял или отверг, а теперь радостно приветствует. Именно это отношение зрителей – «клана», принимающего человека со всем вниманием и уважением, – позволяет свершиться тонкому путешествию от тьмы эмоциональных мучений к свету и силе живого творчества; именно искреннее внимание публики наполняет глаза клоуна вновь обретенным достоинством. Участница семинара в Мексике рассказывала, что в детстве ей пришлось оставить занятия балетом, чем она была невероятно расстроена. И когда пришло время ее импровизации на семинаре, когда она уже надела красный нос, я поставил отрывок из «Лебединого озера» Петра Ильича Чайковского. И вот что она сказала после: «Когда зазвучала музыка, я буквально переменилась: я вновь ощутила ту приму-балерину, что живет у меня внутри, и все мои предрассудки были вмиг похоронены. Я чувствовала себя стоящей на сцене концертного зала Аудиторио Насиональ перед восхищенной публикой, увидевшей меня такой, какая я есть, целостным маленьким человечком, которому просто нужно танцевать, чтобы чувствовать, что в нем тоже есть любовь и легкость. И мои прыжки становились всё выше, и все завороженно смотрели на эту прекрасную женщину, в то время как с каждым шагом моя внутренняя маленькая девочка получала всё больше удовольствия. Я ощутила себя такой целостной и наполненной. Я никогда не думала, что смогу вновь обрести то сокровище, которое подарил мне когда-то балет и которое осталось где-то в глубине души, а теперь вновь принадлежало мне и сияло для зрителей во всю силу».

Чтобы завершить рассказ об этом великолепном эпизоде, я должен добавить, что во время ее импровизации значительная часть женщин из группы вдруг спонтанно начали по очереди подниматься и, надев клоунские носы, выходить на сцену и следовать за ней, повторяя ее шаги и прыжки. Этот танец с красными носами, где была и прима-балерина, и балетная труппа, превратился в невероятно красивую, яркую и удивительно сюрреалистичную картину, глубоко тронувшую наши сердца.

И параллель, которую можно провести с нашей повседневной взрослой жизнью, становится очевидна: сколько же силы и уверенности в себе мы можем обрести, когда кто-то просто хорошо к нам относится, просто доброжелательно смотрит на нас. И когда мы испытываем эту силу и уверенность, сколько же нашего потенциала проявляется в творчестве, в человечности. Иногда нам не нужно ничего, кроме одобрительного взгляда, чтобы довериться собственным импульсам и, таким образом, позволить им питать наше самовыражение. Это своего рода разрешение, которое, будь оно даже тихим и бессловесным, дает уверенность, укрепляет нас в чувствах и дарит свободу быть самими собой.

В свою очередь, этот феномен в равной степени работает и в обратном направлении: если человек пытается (даже имея на то самые веские причины) убежать, обхитрить, обмануть зрителей, то группа отчасти становится холодной и теряет интерес, оставляя человека одного со своей игрой, и он попадает в собственную ловушку. Группа как будто говорит: «Если ты пытаешься продать мне куклу из папье-маше вместо правды, то мне это не интересно». Я много раз видел, как в такой момент начинается борьба между человеком и его внутренними персонажами. Эту борьбу помогает унять сострадательный юмор «Пути Клоуна», позволяя человеку скорее перестать сопротивляться, как бы приглашая его разглядеть всех своих внутренних персонажей, признать их законность, вспомнить, когда он их создал. Ведь в то время они были нужны, чтобы выжить, это была игра на публику, необходимые роли: порадовать депрессивную маму, защитить братьев от отца-холерика, – чтобы получить свою кроху любви и чувствовать принадлежность к семье, какой бы странной она ни была. Эти внутренние персонажи часто «раздуваются» от гнева, мести, холода или страха и прилипают к нашей душе, как жадные пиявки. Они ограничивают нашу свободу и непосредственность, нашу радость и силу, нашу уверенность и открытость, нашу свободу выбирать. И, осознав это, человек может перейти ко второму этапу – восстановить достоинство того, что было только что освещено, что так долго сдерживалось внутри, всё то, что от боли, ужаса или растерянности онемело и было подавлено, кастрировано, запрещено.

В детстве начинается долгое и трудное путешествие длиною во всю жизнь, и тянется оно до тех пор, пока мы в конце концов не приспосабливаемся жить со всеми внутренними персонажами. И хотя в лучшие моменты жизни нам удается выторговать у них пару минут свободы и эфемерной спонтанности, наша повседневная реальность, увы, более печальна, в ней приходится учиться преодолевать с бо́льшим или меньшим успехом внутренние битвы, разворачивающиеся на дымящемся опустошенном поле боя.

Чтобы восстановить эту часть внутри себя, требуется время, уважительное отношение, осознанность и терпение, мужество самопознания и признание себя. Опираясь на опыт этих лет, я уверен, что сострадательный юмор «Пути Клоуна» является невероятно мощным и эффективным инструментом для возвращения спокойствия на поле боя. Этот инструмент помогает установить на нем флаг собственного достоинства, который узаконит всё, что там свершалось и проживалось, чтобы постепенно прийти к заключению мирного соглашения для обеих сторон.

По моему мнению, мы гораздо больше страдаем не от самих по себе внутренних переживаний, а от чувства стыда за то, что мы переживаем. Потому что, когда речь идет о борьбе между миром и мной, – это ясное и понятное противостояние, но если я вступаю в схватку с другим «я» внутри себя, куда другим нет доступа, то в ней не может быть победителей и побежденных, поскольку я и представляю собой обе армии во главе с генералами.

Глава 6. Архаичное объятие

«И если абсолютно ясно, что именно любовь делает нас счастливыми, важно не стремиться завоевать любовь, но научиться понимать и преодолевать препятствия, которые мешают нам мобилизовать нашу собственную способность любить».

Клаудио Наранхо. «То, о чем я говорил»

Вдохновившись этой мыслью Клаудио Наранхо и опираясь на опыт сопровождения стольких людей на семинарах «Пути Клоуна», я убедился в следующем: мы больше всего страдаем не из-за того, что не чувствуем себя любимыми, а из-за того, что не можем проявить свою любовь так, как того требует наше сердце.

Несколько лет назад я с удивлением наблюдал, с каким глубоким удовлетворением моя дочь Айнара (тогда ей было всего два года) обнимала свою любимую мягкую игрушку, которая не подавала никаких признаков взаимности или привязанности. Однако было очевидно, что это не имело никакого значения. И, понимая, насколько важна нам обратная связь во взрослой эмоциональной жизни и как настойчиво мы ее добиваемся в обмен на собственные проявления любви, привязанности или нежности, я начал задаваться вопросом, почему простой эмоциональный эпизод из жизни дочери был для нее столь радостным. Неужели ей достаточно лишь половины пути, а я жажду всего сразу? Я неоднократно очень внимательно за ней наблюдал в подобные моменты и чувствовал, что в этих искренних проявлениях она обретала полную радость дарения. Она просто следовала естественным порывам маленького сердечка, щедрого по своей природе, и совершенно не испытывала необходимости в немедленной реакции, обратной связи или благодарности в ответ. Она ни от кого ничего не требовала, ей просто приносила удовольствие сама возможность дарить любовь другому существу, даже если оно неодушевленное. И почему-то следовать этим порывам оказывалось достаточно, чтобы получить то, что ей тоже нужно.

В то время я уже давно использовал мягкие игрушки и плюшевых мишек на семинарах, особенно там, где мы исследовали отношения между сознанием взрослого и фигурой внутреннего ребенка, – и это оказывало удивительное эмоциональное воздействие на участников. Согласно Дональду Вудсу Винникотту[6]6
  Дональд Вудс Винникотт (Donald Woods Winnicott, 1896–1971) – британский педиатр, детский психоаналитик, автор арт-терапевтической техники «Игра в каракули», представитель теории объектных отношений. – Примеч. ред.


[Закрыть], игрушки технически представляют собой переходный объект, то есть символический элемент первых отношений, – но, размышляя над ситуацией с моей маленькой дочерью, я лучше осознал, что же происходит в отношениях с этим объектом во время сессий «Пути Клоуна».

Простая мягкая игрушка в виде животного (напарник в первых объятиях ребенка, отражающих всю его способность любить, дар любить всем сердцем) становится первым неодушевленным, нечувствительным к природе объектом, который мы наделяем душой, подобно тому как это происходит в объектном театре, где основа процесса – одушевить предметы и, следовательно, взаимодействовать с этими самыми обычными предметами или их частями.

То есть ребенок обнимает своего уникального спутника, развивая самым естественным и запоминающимся образом то, что я называю «архаичным объятием». В этом первом действии, по сути, подлинной магии, простой набитый чем-то кусочек ткани превращается в настоящее живое существо, которое мы ценим, целуем и обнимаем. Помимо того что это существо помогает нам сделать начальные (и, возможно, наиболее правильные) шаги в искусстве ухода и защиты, со временем оно также становится нашим преданным собеседником, которому можно доверить самые сокровенные секреты и переживания, поделиться желаниями, разочарованиями, страданиями или радостями, мучениями и иллюзиями, в таком вот необычном и невероятно плодотворном одностороннем диалоге. Наши мягкие игрушки – молчаливые, но верные спутники приключений, молчаливые, но сочувствующие свидетели нашего плодотворного воображения, истинные соратники, поверенные в тайных клятвах мести, невозмутимые союзники наших надежд: «Сегодня вечером папа не вернется пьяным», «Завтра мама скажет, что любит меня», «Скоро дома никто не будет ругаться»…

Наши плюшевые приятели молчаливы, но это молчание почтительное, это присутствие, которое не осуждает и не критикует, а следовательно, способствует глубокой свободе самовыражения. В некотором роде участники «Пути Клоуна» обретают подобное во взгляде публики, когда зрители со всей доброжелательностью принимают их самые экстравагантные проявления и жесты, самые сумасшедшие импровизации. Это архаичное объятие позволяет выливаться наружу первой свободе самовыражения, проявлять всю ту самую чистую любовь, которая живет внутри нас; и, мне кажется, нашим первым творением, первым великим творческим произведением можно считать то, как мы наделяем простой, мягкий на ощупь, но инертный объект характером, чувствами, желаниями, потребностями или страхами.

Я не погружался в зыбучие пески летописей времен в поисках исследований о естественном развитии человечества, однако не раз наблюдал этот спонтанный жест, приносящий так много утешения, и пришел к выводу, что и жест, и связанное с ним удовлетворение нашей базовой потребности в контакте, по-видимому, записаны в наших клетках, запечатлены глубоко внутри нас. Образ плюшевого приятеля заложен в нашей памяти, хранящей первые эмоциональные переживания, и всё богатство и значение детского внутреннего движения всплывают на поверхность годы спустя, когда я ввожу плюшевую игрушку как символический элемент в диалог между психикой взрослого и его внутренним ребенком. Прикосновение к небольшой и приятной на ощупь плюшевой игрушке переносит нас даже сегодня к множеству прошлых переживаний и детских чудес – так мы получаем особую привилегию, возможность возродить память о внутреннем существе, которое теперь, будучи взрослыми, мы можем узнать, успокоить, предоставить ему необходимое место, подарить комфорт и уважение. Я наблюдал, как многие люди проживают подобные восстановительные процессы, взяв символический объект в объятия. В их взгляде отражаются воспоминания и прежние чувства, в то время как они ласкают игрушку жестом, появившимся еще в другие времена и исходящим из самого сердца взрослого, где он был запечатлен и всё еще хранится. Всё происходит так, как будто при этом контакте человек может внезапно осознать присутствие внутреннего ребенка, с его воображаемым миром, приключениями, фантазиями и мечтами, любопытством и способностью искренне удивляться жизни. Затем всплывают воспоминания, образы, секретные разговоры, доверительные отношения и праздничные танцы, как будто бы сам плюшевый объект нашептывает что-то на ушко непосредственно ребенку, еще присутствующему внутри, минуя все ментальные и рациональные фильтры взрослого.

Часть моей работы заключается в том, чтобы с помощью красного клоунского носа обратиться к внутренней невинности ребенка и сопровождать людей в этом движении встречи с самими собой, во взаимном признании ими того существа, которым они были когда-то давно и которое до сих пор владеет ключом к несметным сокровищам и ответам на многие вопросы. Для этого я часто использую целительные способности мягких игрушек. В определенные моменты я даже называю их моими истинными помощниками, так как с игрушками человек может вступать в глубокий личный и искренний диалог, в какой едва ли смог бы вступить со мной или любым другим человеком.

В части цикла «Пути Клоуна», посвященной умению слушать, мы проводим исследование, которое называем «интенсивная терапия», – это своего рода реанимационная эмоциональная помощь. Я не буду описывать здесь подробности методики, просто поясню, что речь идет о внимательном слушании, когда несколько человек выражают заботу о другом через деликатный, искренний и уважительный физический контакт. А человек, получающий эту заботу, закрывает глаза, позволяя о себе позаботиться, путешествуя по волнам того, что возникает из его собственного внутреннего мира. На таких сессиях я не раз наблюдал, как односторонняя помощь переносит человека в глубокие эмоциональные состояния, как на глазах приводит к прекрасному самочувствию или, напротив, включает сигнал тревоги автоматических установок: «Я этого не заслуживаю», «Это всё равно закончится», «Нет, ведь они потом попросят что-то взамен», – пожалуй, это одни из самых частых реакций. Затем начинается внутренняя борьба между желанием получить удовольствие и чувством, что человек его не достоин, а кроме того, что в этой борьбе можно упустить нечто реальное и настоящее. А когда те несколько, что дарят заботу, ощущают завершение процесса и понимают, что пришло время позволить человеку «переварить» всё, что с ним произошло, – тогда я даю в руки этому человеку плюшевую игрушку и предоставляю ему возможность побыть наедине с самим собой. Следуя интуиции, я выбираю ту или иную подходящую по форме, размеру или осязанию игрушку и предлагаю человеку обнять ее со словами: «Теперь ты сам позаботься о себе». Эта короткая фраза, как правило, погружает человека в глубокие воспоминания, и теперь он обнимает своего внутреннего ребенка, представленного фигуркой из плюша, в настолько личном и защищенном пространстве, что часто он непроизвольно начинает говорить с игрушкой, проявляя заботу, искренне, деликатно и с любовью поглаживая мягкую ткань, в самых нежных и примиряющих архаичных объятиях. Эти моменты невероятно красивы, они внушают уважение к тайне происходящего в глубине души человека, без необходимости выяснять, что там происходило когда-то, не спрашивая, какие именно раны или травмы всплывают в памяти. Исцеляющий эффект данного момента становится очевиден всем присутствующим, и те, кто прежде проявлял заботу о человеке, уважительно разделяют в тишине его благостное состояние.

Эта практика, бесспорно, предоставляет и возможность восстановить нашу способность заботиться о самих себе, разрешать себе принимать заботу и получать удовольствие без предрассудков и не ограничивая себя, освобождаясь от старых ран, вызванных обстоятельствами собственной истории. На одном из моих семинаров в Аликанте участница, директор известного детского сада, в процессе упражнения, получив порцию заботы от других и взяв мягкую игрушку, вдруг встала и начала перемещаться с ней по комнате, а потом танцевать, двигаясь спонтанно и легко, абсолютно позабыв о группе, с головой уйдя в нечто по-настоящему личное. Чуть позже она пояснила: «Я каждый день работаю и живу с маленькими детьми, у нас в школе так много плюшевых мишек, но только сегодня я осознала, что никогда по-настоящему не играла со своим». На наших последующих встречах она говорила, что этот опыт очень сильно повлиял на нее и как на личность, и как на специалиста по работе с детьми.

В том же контексте одна из учениц моего курса по арт-терапии в испанской ассоциации AEC[7]7
  Asociación para la Expresión y la Comunicación – Ассоциация выражения и коммуникации, некоммерческая организация, объединяющая специалистов в сфере общения. – Примеч. ред.


[Закрыть] рассказала, что в детстве она брала какой-нибудь предмет, «превращала» его в микрофон и начинала петь и танцевать для зрителей – плюшевых мишек, мальчиков и девочек, нарисованных на обоях комнаты. Но больше всего поразило меня в ее истории то, что в конце, когда она кланялась и прощалась с любящей публикой, она слышала, как ей аплодируют. Мне кажется, что эта история прекрасно иллюстрирует, как в раннем детстве наша фантазия вдыхает жизнь в неодушевленные предметы, когда реальность и вымысел танцуют в тесном объятии в безграничном пространстве воображения.

Если мы обратим на это внимание, то увидим, что в нашем взрослом сознании тоже происходит подобное движение, подпитываемое воображением и заложенным в нас природой состраданием. Тот импульс, что располагал нас в детстве к мягким игрушкам, сохраняется и во взрослом возрасте, побуждая зрелое сердце к заботе и принятию того существа, которым были мы сами. Девственная красота архаичных объятий, а также их ресурсная восстанавливающая сила пробуждают этот импульс в сознании взрослого, когда он наконец обнимает своего внутреннего ребенка искренне, с любовью и состраданием, подобно тому как обнимал когда-то любимую мягкую игрушку.

Я склонен полагать, что архаичное объятие раскрывает нашу естественную потребность в проявлении любви и заботы, которая столь же жизненно важна, а возможно, даже важнее, чем потребность быть любимыми и получать заботу, и в которой, пожалуй, мы можем найти величайшее исцеление для себя. Это проливает свет на нашу потребность в достижении определенного утешения, на то, что мы способны с легкостью выражать теплое отношение, давая свободу неуклюжему и израненному сердцу, которое по-прежнему живо и преисполнено любви и щедрости. Архаичное объятие проливает свет на глубокое желание успокоиться в безусловном принятии, отдохнуть в нем, обретя покой в собственном одиночестве, воссоединившись с сострадательным приятелем, который всегда оставался внутри нас, ожидая «возвращения домой». В его молчаливом, но утешающем присутствии появляется ощущение, что в груди теперь как будто бьются в унисон уже два сердца, одно большое и одно маленькое, как гармоничный компас, направляя и сопровождая друг друга, проявляя заботу друг о друге. Тогда человек ощущает радость, позволяя этому естественному току продвигаться, позволяя бить ключом живому источнику, что возникает внутри любого человеческого существа, едва ему удается восстановить тонкий механизм сострадания к самому себе.