Текст книги "Поговорим об искусстве смеяться над собой. Терапия «Путь Клоуна»"

Глава 3. Взгляд другого

Мы живем в непрерывной связи с Другим. Мы знаем, что присутствие Другого в той или иной форме оправдывает и наше присутствие, придавая ему значение. Мы как будто говорим себе: «Я здесь благодаря тебе / из-за тебя», и в этом постоянном притяжении и отталкивании, завоевании или даже защите Другого лишь долгое одиночество и осознанное внимание могут вернуть нас к нашей истинной идентичности. Лавируя между двумя полюсами, мы ищем те особые послания, что каждый из них таит в себе для нас: подтверждение или опровержение нашего места в этом мире. Потому что взгляд Другого – это то, что в каждую отдельную секунду прежде всего дает мне столь желанный вердикт; это своего рода решение жюри присяжных, которое либо подтверждает мою принадлежность, либо, напротив, угрожает мне исключением из группы. Он возникает как молчаливая голубка, чтобы без слов объяснить мне, заслуживаю ли я любви, и если да, то сколько; или, напротив, улетает, взмахнув крыльями, как бы подтверждая, что я плох и мало чего стою. Эта голубка несет мне вести столь же обнадеживающие, сколь и пугающие, и всякая встреча со взглядом Другого одновременно и тяготит, и, несомненно, освобождает.

Поэтому в программе «Путь Клоуна» мы постоянно учимся открывать глаза и с мужеством показывать себя (подобно тому, как открывают двери своего дома, позволяя другим заглянуть внутрь); тогда наш взгляд становится коммуникативной магистралью, по которой курсирует почти вся ключевая информация. И хотя это не единственный канал общения между нами и зрителями (голос и тело тоже участвуют в этом процессе), но всё же взгляд – жизненно важный элемент, который объединяет две эти вселенные, мою и вашу, прямым, искренним и прозрачным способом. Зрителям необходимо видеть мой взгляд, чтобы понимать, что происходит сейчас внутри меня и в принципе со мной, чтобы разделить это, почувствовать сопричастность и насладиться искренностью момента. Я же нуждаюсь во взгляде зрителей, как младенец в чреве матери нуждается в пуповине; благодаря ему я живу, потому что мне в этот момент необходимо присутствие Других, их внимание и понимание. Тогда мне легко принять самого себя таким, какой я есть.

Клоун существует одновременно и благодаря Другому, и во благо Другого, и лишь приняв полностью этот закон, можно будет установить честный диалог, который и станет залогом самой искренней встречи, подлинным сокровищем, что, в свою очередь, превратит клоунаду в качественно иное пространство, преисполненное легкости и глубины, поэтики и трансформации, и прежде всего – в утонченное представление человеческой души и ее тайн.

Визуальная связь со зрителями дает мне гораздо больше, чем аплодисменты, – она свидетельствует об их солидарности и теплом участии, подтверждает одобрение и укрепляет меня в моей сценической эволюции. Таким образом, когда слова могут оказаться лишними или неуместными, а тело стремится спрятаться или обмануть, глаза неизменно продолжают являть правду о том, что со мной происходит, рождая интенсивный обмен, от сердца к сердцу, между мной и всем остальным миром. Это мощнейший феномен (которого нет в итальянском театре, где невидимая так называемая «четвертая стена»[4]4
  Четвертая стена – термин, предполагающий наличие символической стены (границы) между актерами и зрителями в театре. С XX века в театре и кино вводится практика «ломки четвертой стены», когда актеры обращаются напрямую к зрителям, вовлекая их таким образом в сценическое действие. – Примеч. ред.


[Закрыть] постоянно отделяет актеров от зрителей) – и есть то, что позволяет человеку перейти от просто творческой экспрессии к настоящему личностному преображению.

Как же было бы здорово жить вот так, вдохновляясь искренними и ясными взглядами друг на друга, – но, увы, нам привычней жить «среди призраков». Мои глаза вроде бы видят тебя, но вдруг мой внутренний мир выдает старых персонажей из прошлого – тех, кто однажды бросил на меня осуждающий взгляд, или же тех, кто, напротив, не удостоил взглядом, а ведь именно в тот момент я так нуждался в их одобрении или просто во внимании и присутствии. И вдруг нас как будто уже не двое, а гораздо больше, и мы уже не в настоящем, а во власти реминисценции давних обстоятельств и персонажей. Очень часто в этот момент наш мозг вспоминает сцены, связанные с детством и присутствием перед определенными людьми в ситуациях эмоционального дискомфорта, будь то члены семьи, учителя или группа детей: «Это был понедельник в начальной школе. И я стоял перед всем классом, читая стихотворение. И вдруг посреди выступления в голове стало пусто, и я не знал, как продолжить. Мне хотелось провалиться сквозь землю, но этого не происходило, а я не знал, что говорить и что делать. С тех пор я не могу выступать публично, потому что на всю жизнь внутри меня остался страх, что я забуду, что должен сказать…».

То есть образы тех или иных событий или персонажей из прошлого, которые всё еще живы во мне, в моей памяти, вдруг, столько лет спустя, за секунду запускают во мне инстинктивную реакцию в ответ на взгляд группы. Однако если я отважусь уделить этому должное внимание, то обрету глубочайшее понимание моих взаимоотношений с окружающим миром.

Вот как рассказывает об этом одна из участниц моего семинара: «Я никогда не подозревала за всю свою тридцатишестилетнюю жизнь, что, оказывается, сама саботировала отношения с другими людьми, боясь показать себя такой, какая я есть на самом деле. Здесь же, всего за две минуты работы в группе, я осознала, как трудно мне было удерживаться на вершине башни, на которую я забралась, наверное, лет в шесть или пять, чтобы „оставаться в безопасности“. Оставаться там, наверху, было очень удобно, с одной стороны, но бесконечно грустно – с другой».

Благодаря визуальному контакту и другим аспектам грамматики сценической игры клоунада подчас чрезвычайно быстро раскрывает внутренний мир человека. Настолько быстро, что я символически обозначил этот процесс как «кратчайший или прямой путь». Некоторым людям нередко больно осознавать, насколько глубоко они прячутся от других и какие колоссальные усилия к этому прилагают. Так что само осознание этого факта мгновенно приносит облегчение и придает сил, будто бы они сбрасывают с плеч тяжелый груз. Но порой они моментально «катапультируются» во внутренний ад прошлого, что не подлежит никакому рациональному объяснению. Этот момент абсолютно непредсказуем, он наступает настолько молниеносно, что может заставить человека «укрыться в старых окопах», вырытых еще в детстве, и вытащить человека из этих окопов чрезвычайно сложно. Настолько сложно, что, когда это происходит, я предпочитаю сам спуститься к нему в «катакомбы» и побыть там немного вместе, съежиться, согнуться в три погибели и посмотреть, каким человек видит мир оттуда. Ведь приподнять голову и посмотреть, что творится снаружи, будет чуть легче, если сделать это вместе… И еще легче, если спрятаться при этом за крошечным красным клоунским носом…

Но как же сказать зрителям: «Смотрите! Да, просто сейчас именно это происходит внутри меня. И это нормально». Как суметь это сказать, если когда-то давным-давно всё то же самое стало причиной наказания, исключения из группы, причиной приговора к инаковости, к неадекватности – и, как следствие, вызвало стыд и чувство вины? Когда пришлось спрятать и забыть то, чем просто хотелось поделиться…

И тогда мало-помалу, вооружившись терпением, пониманием и той силой, что дают сцена и творчество, я сопровождаю человека, помогая ему выбраться из «окопов», покуда ему, защищенному малюсеньким клоунским носом, не удастся постепенно угомонить собственных демонов и свои страхи. Пока он не сможет постепенно преобразовать столь пугающий его взгляд Другого, бередящий старые раны и сказанные ранее слова, в настоящий источник вдохновения для собственного творческого потенциала, который успокоит сердце, подарит силы и расширит восприятие происходящего. По сути, это преображение восприятия и есть одно из главных достижений метода «Путь Клоуна», и, хотя путь к нему не лишен трудностей, когда это преображение после столь деликатного процесса наконец происходит – награда воистину велика. И тут дело не в том, чтобы захотеть что-то показать или сыграть (это, скорее, еще больше побудит Эго исказить общение и скрыть правду), но в том, чтобы просто разрешить другим увидеть себя (что является противоположным действием, как бы призывающим к щедрой открытости души по отношению к миру). Первое стало бы навязыванием лжи, в то время как второе является скромным приглашением к прозрачности.

Когда мне удается узаконить право на то, чтобы просто чувствовать, что со мной действительно происходит в определенный момент, когда я испытываю эмоции и когда мне удается озвучить зрителям и миру (даже без слов, лишь застенчивым и робким взглядом) простое сообщение: «Вот что со мной сейчас происходит», – тогда вдруг незамедлительно зрители бросают мне ответный взгляд: «Я с тобой». В этой искренности, зарождающейся у нас на глазах, в этом открытом пространстве каждый может узнать себя, может увидеть свои собственные тени и «тайные сражения». Зрители способны принять меня со всеми моими тараканами, мечтами, кошмарами, желаниями и стеснениями всякий раз, как почувствуют, что я искренен с ними. Я видел взгляды, которые останавливали время и поднимали в людях самые сокровенные чувства, взгляды, от которых во всей группе замирало дыхание, – а группа всегда интуитивно проявляет глубочайшее уважение, когда видит искренность обнажившегося сердца. Правда не нуждается в переводе.

Нам свойственно не доверять чужим глазам, ведь Другой гипотетически может подтвердить вслух то, что мы и так постоянно слышим во внутреннем монологе. Другой может уничтожить на корню саму возможность того, что наши тайны останутся лишь при нас, он угрожает обнародовать секреты, спрятанные в самых потаенных уголках души, и тем самым подтвердить нашу внутреннюю убежденность в собственных «обстоятельствах», качествах или творческом потенциале.

Я отчетливо помню, что в детстве стыд от того, что я осиротел, был куда сильнее, чем боль от того, что у меня нет матери. Как правило, этот стыд поднимался во мне на выходе из школы, когда всех детей ждали и встречали мамы, а меня нет. Я был другим, и моя инаковость бросалась в глаза. Я боялся, что взгляды, обращенные на меня, смогут измерить весь масштаб моего бедствия – и что другие тогда каким-то образом догадаются, насколько велики были во мне одиночество и беспомощность. «У него нет мамы», – мне казалось, что именно об этом думают все, кто на меня смотрит. Я боялся, что из-за необъятной боли, которую я чувствовал, а они нет, меня бы не поняли и бросили вновь, загнав в самый тупик одиночества прямо на глазах у всех остальных.

Много лет спустя мне выдалась возможность провести семинар «Путь Клоуна» в Ривьере Майя (Мексика) неподалеку от дивных руин Тулума. Одна из участниц, некто М., девушка от природы скромная и малоэкспрессивная, вдруг показала нам потрясающую спонтанную импровизацию, преисполненную свежести и свободы самовыражения. Когда выступление закончилось, я, потрясенный случившейся с ней метаморфозой, задал ей вопрос: «Куда ты отправилась?» На что она, растрогавшись, ответила: «Я отправилась туда, где нет глаз».

Туда, где нет глаз! Какая же красивая формулировка для описания полной и абсолютной свободы самовыражения! Во время импровизации она оказалась во власти вдохновения, черпая его из глубины души, над которой силы внешнего мира не властны, где нет места чужим оценкам и осуждению; она испытала неподдельное наслаждение, легкость и радость, архаичное, детское удовольствие. Она как будто бы вновь обрела естественное право просто быть счастливой, пускай и всего на несколько минут! А искрящиеся улыбки, озарявшие лица других участников семинара, говорили сами за себя: было очевидно, что это состояние наслаждения невероятно обогатило и ее, и всех присутствующих в группе, свидетелей ее законной победы в признании собственной жизненной силы.

Это и есть тот самый момент, в котором Другой перестает существовать как своего рода судья и угнетатель нашей спонтанности. Я множество раз наблюдал, как проживают люди такой момент во время импровизации. Именно он, как мне кажется, прекрасно иллюстрирует радость от вновь ощущаемой свободы, когда человек возвращает свое творческое начало и испытывает самые искренние чувства в невероятно приятном, естественном, гармоничном пространстве, которое не осуждает, а исцеляет и утешает.

Это одно из колоссальных удовлетворений на «Пути Клоуна», но в то же время и сложнейшая задача – заменить одно движение, ограничивающее и сковывающее, другим, гораздо более здоровым и обновляющим. Именно такое движение способно превратить взгляд Другого в свидетеля пережитого опыта и напарника в процессе преображения.

Ведь в конечном счете то, что Другой думает обо мне, не зависит от моей воли, и едва ли это мое дело. Но действительно решающим фактором, способным пошатнуть мое равновесие или ранить, а также оказать воздействие на мою внутреннюю вселенную, становятся мои собственные мысли о том, что другие думают обо мне. И это, к счастью, зависит от меня. Вот как сказала об этом одна из моих учениц: «Я осознала, что боязнь взглядов других людей, оказывается, не что иное, как страх перед моим собственным взглядом на саму себя, собственным мнением о себе, проецируемым наружу».

Во взгляде Другого нам свойственно видеть то, что нам нашептывают внутренние голоса о нас самих, вот почему мы так его боимся. Может быть, если бы каждый из нас научился смотреть на других с бо́льшим состраданием, озаряя их светом, исходящим из самой глубины сердца, эти взгляды соорудили бы однажды систему мостов, по которым мы бы путешествовали без страха или опасений, в поисках компании, взаимопонимания и взаимообогащения.

Глава 4. Принадлежность бесполезности

«Из всех человеческих переживаний, пожалуй, самым разрушительным может оказаться ощущение собственной бесполезности».

Гарольд Сирлс

«Исключение из группы – это для нас самое страшное.

Напротив, величайшее благо – принадлежность».

Берт Хеллингер. «Счастье, которое остается»[5]5
  Хеллингер, Берт. Счастье, которое остается. Куда нас ведут семейные расстановки. – М.: Ин-т консультирования и системных решений, 2009. – Примеч. ред.


[Закрыть]

«Человеческое величие и истинное сострадание приходят не от восприятия себя как „хорошего“, но от осознания своих плохих и слабых сторон и от способности любить себя таким. Ведь именно через несовершенство мы обретаем равенство с окружающими».

Жоан Гаррига Бакарди

Все мы прибегаем к определенным манипулятивным стратегиям, чтобы нас увидели, заметили, полюбили, уделили нам внимание и так далее. За годы жизни мы становимся настоящими экспертами по применению разнообразных техник манипуляций, опираясь, как правило, на одну или две основные: кто-то выбирает соблазнение, кто-то давит на жалость, кто-то запугивает… На семинарах мы занимаемся тем, чтобы в экспрессивных постановочных упражнениях довести эту ведущую стратегию поведения до максимального абсурда. Во время упражнений обнажается то, о чем все прекрасно знают, но никто не говорит: мы привыкли не показывать себя такими, какие есть на самом деле, и не выражать вслух то, что мы действительно чувствуем. Здесь же мы просто преобразуем реальность самыми разными способами. И в наступающем катарсисе нам удается осознать всё, что мы уже знаем о себе: как же много мы врем и как много сил тратим на то, чтобы это вранье поддерживать. И хотя здесь же мы отмечаем и обоснованность обмана, я не раз наблюдал, как многие люди погружаются в глубокое эмоциональное переживание, когда слышат следующую фразу: «А ведь достаточно просто быть…».

Я думаю, что у каждого из нас внутри живет давняя усталость от повседневной игры. Эта усталость преисполнена стыда и спрятана настолько глубоко внутри нас, что мы едва способны ее распознать, разве что оставшись наедине с собой в «гримерке», когда под вечер гаснут огни на сцене нашей повседневной жизни. Там мы снимаем «грим» и «костюм» с персонажей, которых играем в общественной, профессиональной или семейной жизни, и вздыхаем, рассеянно замечая, сколько же сил мы потратили в течение дня, чтобы побыть безукоризненным профессионалом, строгим отцом, хорошей и любящей женой, умным, добрым, надежным и работоспособным человеком, который соответствует общепринятым нормам и отвечает всем ожидаемым требованиям. В подобные моменты, укрытый от взглядов и требований неумолимого мира, от бесконечно навязываемых миром истин, будто бы в предрассветной тишине, наш «актер» вздыхает, и в этом вздохе слышен шепот сокровенного желания просто побыть самим собой, не прилагая столько усилий, не требуя от себя слишком многого. В этом вздохе и легком движении плеч выражено желание быть, а не казаться, жить, не оплачивая столь дорогих счетов за то, чтобы принадлежать миру: как будто было бы достаточно просто быть…

«Путь Клоуна» дает человеку возможность заявить о праве на бесполезность, о праве побыть праздным и не встретить осуждения окружающих. Это право на глупость и бесполезность возникает как ответ на естественную, инстинктивную потребность. Потому что в пространстве «Пути Клоуна» проявлять глупость или бестолковость не только можно, но и нужно, – ведь это неотъемлемая часть успеха клоуна, связующее звено со зрителями, которые узнают себя в этой глупости и бестолковости и могут на мгновение отдохнуть, ощущая себя более целостными.

Я много раз видел, как люди отваживались полностью раскрыться перед зрителями, показывая себя такими, какие есть, без игры и прикрас. Приняв право побыть на мгновение бесполезными, не зная, как правильно поступать, как адаптироваться, смирившись с путаницей фактов в голове, приняв внутреннюю усталость бесконечной игры, позволив себе на мгновение просто быть… И в подобные мгновения время как будто останавливается. Тогда человек просто смотрит на аудиторию, являя себя без прикрас, уверенно стоя на ногах, прислушиваясь к собственному дыханию, всецело присутствуя, выдерживая внутреннюю правду и являя ее окружающим, являя самого себя, раскрывая истинный алмаз своей души.

Так рождается особое пространство – пространство творчества и поэзии, но в то же время и пространство истинной подлинности, которую ощущают и проживают все присутствующие. Зрители задерживают дыхание, а острый взгляд клоуна проникает в самое сердце и воображение каждого из смотрящих, и все они отдыхают в единении. Эти деликатные и преисполненные красоты моменты дают истинную радость духа, свидетельствуют о том, что «бесполезность» тоже необходима.

И хотя порой наши клоуны вдруг ощущают потребность проявить неуклюжий героизм и восстать против людской несправедливости, я всегда подчеркиваю, что суть «Пути Клоуна» вовсе не месть. Смысл не в том, чтобы заставить предполагаемых виновных заплатить за то, что с нами произошло; по крайней мере, данный процесс не ставит себе подобной цели. Напротив, здесь мы говорим не о мести, но о возможности реванша, о целостном присутствии и праздничном чествовании, о ликовании и удовлетворении, когда человек осознаёт, что может принадлежать миру, будучи таким, какой он есть, восстанавливая ценность своих самых искренних чувств. Раскрываясь перед аудиторией в облике клоуна с красным носом на лице, с преисполненным чувствами сердцем, сильно бьющимся от эмоций, с ярким взглядом, вмещающим всю боль прошлого, человек дарит победу отвергнутому, униженному или раненому внутреннему ребенку, который в этот момент восстанавливает веру в мир и в собственные силы, чествуя достоинство бесполезности и архаичную радость оттого, что имеет право принадлежать этому миру лишь вследствие своего существования.

Подчас это реванш – победа, которую мы одерживаем над всеми суждениями или комментариями (как правило, довольно ироничными и оскорбительными), не раз услышанными в детстве или в подростковом возрасте от тех, кто «обозначил наше место», исключил, «приговорил», «осудил». Победа над всем тем, что многие слышали от родственников, учителей, соседей, духовных наставников или иных близких людей, представлявших в детских глазах некий бесспорный авторитет, источник неоспоримых знаний. Опыт показывает, что многие из подобных комментариев и высказываний ранят детскую душу и тело сильнее раскаленного железа. Всего лишь несколько слов или острых, как лезвие бритвы, фраз способны враз ампутировать творческие задатки, напрочь лишить уверенности в себе, полоснуть по чувствительности. И, подобно предварительному приговору в суде, определить и последующее наше становление или даже весь образ жизни; их воздействие может оказаться настолько сильным, что в душе останутся следы, которые будет крайне сложно стереть: неуверенность в интеллектуальных способностях, в теле или собственной состоятельности. Это появится вследствие того, что в ничем не примечательной ситуации, а порой и в особенно деликатных обстоятельствах наделенный некоей властью взрослый вынес свой карающий вердикт (возможно, проецируя на нас собственную внутреннюю тюрьму). Согласно рассказам участников моих семинаров, подобное, как правило, бывает следствием незначительного бытового происшествия в момент, когда ребенок познаёт собственное тело и обнаруживает возникающие удовольствия, или в момент выступления перед публикой – например, во время танца, чтения стихов или презентации рисунка. Подобные обстоятельства, которые обычно характерны для школьной или семейной среды, пожалуй, являются довольно чувствительными моментами, когда рай и ад идут рука об руку и всё может рухнуть в один миг. В такие моменты мальчик или девочка особенно уязвимы: ведь они ищут славы, одобрения и внимания, подобно щеночку, который искренне радуется, показывая таким образом принадлежность к стае и красоту своего в ней присутствия. Поэтому открытая детская душа ни секунды не сомневается в том, что желанное блаженство будет достигнуто, и когда вдруг вместо этого ребенок сталкивается с отвержением, происходит настоящий катаклизм. Тьма закрывает свет в мгновение ока, мир вокруг расширяется, тело замирает, самовыражение блокируется, уверенность уходит, и то, что могло бы быть общением и признанием, превращается вдруг в обиду, одиночество, тишину. Когда в ушах вдруг звучит приговор: «Ты бесполезен и никогда не сделаешь ничего хорошего, ты только создаешь проблемы!», или «Так нельзя! Это грязно! Твое тело безобразно!», или «Хватит нас позорить!», «Как тебе не стыдно!», «Дурак, ноль без палочки!», или когда хочешь высказать мнение и вдруг слышишь в ответ: «Да что ты можешь знать-то!», – нечто невероятно сильно влияет на чувствительный мир маленьких существ, которые пока что не понимают когнитивных объяснений и прочих доказательных рассуждений. В подобные моменты ребенок чувствует себя несправедливо выставленным напоказ, оскорбленным, дисквалифицированным в творческом порыве, разоблаченным в интимный момент, и испытывает стыд. Он переживает холодный опыт людей, не чувствующих себя принятыми такими, какие они есть, и уже интуитивно понимающих, что приняты они не будут никогда. В подобных обстоятельствах зашкаливает чувство стыда, в груди же бушует гнев, и вместе эти два чувства вызывают шок, последствия которого велики; они подобны падению метеорита в плодородную почву целинного сада или весенней молнии, бьющей в самое сердце молодого дерева.

И много лет спустя мы всё еще исправляем пробитые с тех пор в нашей самооценке и любви к себе бреши и тратим часть энергии на борьбу с подобными «комментариями», стремясь доказать самим себе, что на самом деле мы не такие. Но след настолько глубок, что эта задача отнюдь не из легких. Избавиться от встроенных шаблонов мышления настолько сложно, что многие сдаются и предпочитают жить под их диктовку. Люди позволяют жизни и дальше вести себя по давно проторенным тропинкам – и добровольно, да еще и с отличными результатами, показывают миру, что они вот такие бестолковые и незначительные неудачники с замороженными сердцами. То есть они просто соглашаются с полученными в детстве посланиями ради полного удовлетворения их создателей («Я же тебе говорил!..»), а также во имя самой жертвы, которая таким образом проявляет преданность руководящей авторитетной фигуре из детства. Именно так, например, прекрасная С. превратилась в серую, невидимую в обществе фигуру, после того как в детстве, стремясь перехватить взгляд папы, она встала между ним и телевизором. На что отец ответил: «Да мне всё равно, ты же прозрачная!» Кто бы не усомнился в собственной важности в жизни?.. А кто бы сумел не возненавидеть собственное тело, если бы пережил то, что случилось с другой участницей семинара: в детстве она страдала от ночного энуреза, а дежурившая ночью монахиня заставила ее обойти все спальни школы-интерната в мокрой одежде с ночным горшком на голове… Кто бы под таким натиском святейших и добрейших людей не почувствовал себя неадекватным монстром с отвратительным телом?..

В данном контексте гораздо проще понять, сколь колоссально и целительно то облегчение, которое обретают люди, обнаруживая, что принадлежат к группе и любимы аудиторией (в «Пути Клоуна» зрители выступают в роли представителей жизни); они отдыхают, просто находясь там, перед другими, не делая ничего, не манипулируя, не соблазняя, ничего не навязывая, не умоляя, а просто глядя на зрителей и глубоко дыша… Они могут быть приняты в своей неуклюжести, могут продемонстрировать бурлящее желание обучиться искусству жизни с удовольствием и разделить со зрителями чувство, когда на шатающихся ногах совершаешь первые шаги, восстанавливая собственное достоинство. Вне зависимости от возраста (я много лет наблюдал, как это случалось с людьми и под восемьдесят!), как, впрочем, и вне зависимости от физического состояния (потому что на семинарах я видел и слепых, и карликов, и людей с респираторными заболеваниями или ограниченных в двигательной активности), все они проходили через одно и то же великолепное сценическое переживание, надев красный нос и отправившись в паломничество к внутренней свободе.

В самом по себе существовании и ощущении принадлежности к группе лежит глубочайшее утешение для души, личностное исцеление, которое восстанавливает в человеке ощущение, что он достоин собственного места в мире, достоин включения в группу и подтверждения собственного присутствия на Земле. Невероятно важно узаконить эту естественную потребность помимо подтверждения компетенций, знаний, приложенных усилий и заслуг, тех или иных характеристик каждого из нас, – и узаконивание этой потребности является одной из ключевых задач «Пути Клоуна». Это невероятно важный портал, открыв который можно получить доступ к комическому потенциалу человека, к заветному Святому Граалю, который нас так интересует: к умению смеяться над собой, над своим способом существования, над собственными обстоятельствами и судьбой, делая это сознательно, в любящем и преображающем процессе. Мы никогда не станем теми, кем мечтаем, если торжественно не воспоем себя такими, какие мы есть уже сегодня.