Текст книги "Жди меня"

Афонина Алена Алексеевна
Жди меня

Часть первая

Дневник Леньки Баженова

Август, 97

Не верю. Не верю и не понимаю… Я впервые в жизни так близко и настолько реально и осознанно столкнулся со смертью. Саша, это я виноват в твоей гибели. Только я…

…А помнишь, Саша, как мы с тобой познакомились? Буквально на большой дороге. Ты ехала на велосипеде по самой середине, горланя какую – то песню, а я вывернулся из – за поворота на отцовской “Волге”. Ударил по тормозам, до отказа вывернул руль, но все же зацепил заднее колесо велосипеда углом бампера… Ты проехалась по асфальту, поранив коленку. Я, перепуганный до полусмерти, выскочил из машины и подбежал к тебе. Когда ты вскинула голову, я поразился твоим глазам – огромным, черным, наполненным злыми слезами. Закушенная от боли нижняя губка, вздернутый носик. И я понял, что мне не миновать казни.

– Ой, – говорю, – вы только не съешьте меня, пожалуйста! Ты улыбнулась сквозь слезы. А когда я перебинтовывал твою коленку и усаживал на заднее сиденье машины, уже понял, что ты – не просто так, не случайность, не стечение обстоятельств, а судьба. Когда в больнице тебе дезинфицировали ранку, улыбчивая медсестра сказала мне: “Что ж вы, молодой человек, невесту свою не уберегли?” Саша, я постарался не отпустить тебя тогда. Очень постарался…

У Саши в тот день было отличнейшее настроение. Она ехала по шоссе, прямо по середине, пытаясь выписать велосипедом какую – то замысловатую фигуру и весело распевая дорожную песенку кота Леопольда.

Неожиданно из – за поворота вывернулась черная “Волга”. Саша дернула руль в сторону, да и водитель затормозил, машина аж на дыбы встала. Но самым краем бампер зацепил колесо велосипеда. Саша проехалась боком по асфальту, осознавая, что конец ее новым брюкам, здоровой коленке и хорошему настроению. А из машины выскочил парень – высокий, светловолосый, синие глаза – рыбками. Наклонился над Сашей, коленку ее разбитую разглядывает. А сам интересуется:

– Скажите, а вы специально под мою машину прыгнули? Тогда извините, пожалуйста, что я вас не совсем раздавил. Нервы, знаете ли.

Ух, как Саша разозлилась! Волосы откинула, лицо подняла, сверкнула на шутника черными глазами – вишенками. Да так, что он испугался.

– Вы, – говорит, – меня не съешьте, пожалуйста! Я у папы с мамой единственный сын. А они у меня ста – аренькие!

Вдруг он по сторонам оглянулся и испуганно этак спрашивает шепотом:

– Послушайте, – говорит, а сам разбитую коленку ощупывает, – может, это ваша частная дорога, что вы по ней так широко раскатываете? Вы уж простите, что я по вашим владениям без разрешения…

А у самого в синих глазах чертики прыгают. Саша даже злиться на него на секунду забыла из – за испорченных брюк. Смутилась.

– Нет, не частное… Я нечаянно…

– Ага! – обрадовался он и злорадно добавил, – тогда, значит, о вашем хулиганском поведении протокольчик составим и в школу директору отправим. Он вам двойку по поведению влепит и до экзаменов не допустит. А я буду смотреть и радоваться, я человек кровожадный.

А сам достал из кармана огромный белый платок и Сашину коленку перевязывает.

– Это еще зачем? – возмущенно воскликнула она.

– А это затем, чтобы вы мне своей ядовитой кровью машину не испачкали.

– Никуда я с вами не поеду! – в бешенстве и бессилии воскликнула Саша.

– Нет? – поднял он левую бровь. – Тогда продемонстрируйте мне, пожалуйста, как вы пройдете по этому прекрасному асфальтированному шоссе.

Саша попыталась встать на ноги. Не устояла и рухнула бы, если бы говорливый парень не подхватил ее на руки.

– Вот видите, – изрек он, неся ее к машине. Девушка брыкалась и извивалась на его руках:

– Пустите! Пустите меня сейчас же!

Несмотря на бешеное сопротивление, он усадил ее на заднее сиденье, потом взгромоздил на багажник скрюченный велосипед и, наконец, уселся в машину сам. Развернул автомобиль к городу.

Очень уютная была у него машина. Сиденья мягкой тканью обтянуты, а на заднем – огромный рыжий плюшевый кот.

– Ух ты! – вслух восхитилась Саша.

– Его Лукьяном зовут. А меня Леонид, – ответил парень.

– Ну и что? – спохватилась она, вспомнив про свою обиду, и снова надулась. Потискала кота. Ей было немного стыдно за порванные брюки и взлохмаченные волосы, но ей так хотелось, чтобы веселый парень Леонид еще хоть разок взглянул на нее.

Саша уставилась в окно. И вдруг сообразив, перепуганно закричала:

– Стойте! Я же не давала вам адреса! Куда вы меня везете?

– Для начала – в больницу, – прищурился в зеркале заднего вида Леонид, – там вам укольчик от бешенства поставят, и через месяц мы с вами на равных разговаривать будем.

Саша сверкнула глазами и хотела нагрубить, но почему – то в последнюю секунду удержалась. Надув пухлые губы, отвернулась к окну. Помолчала. А потом с упреком произнесла:

– Леонид, мне кажется, что вы надо мной все время смеетесь.

– Что вы! – воскликнул он, – далеко не все время!

А потом он донес Сашу до дома и на руках понес на четвертый этаж.

– А велосипед? – спросила она.

– Из него теперь смело можно делать раскладушку, – улыбнулся Ленька и уехал.

…А ночью ей снились его необыкновенные, ярко – синие глаза – рыбки, в которых жили чертенята.

…Утром Саша сидела на диване перед телевизором, несчастная, с забинтованной ногой, которая, словно кукла, лежала как бы отдельно от всего тела.

И вдруг позвонили в дверь. Добрая бабушка пошла открывать и долго с кем – то любезничала в прихожей. Потом в комнату, держа руки за спиной, вошел Ленька. Повел лукавыми глазами.

– Доброе утро! Сегодня вы больше не будете кусаться?

– Нет, – засмеялась она, – не буду.

– Ну, тогда держи! – сказал он, переходя на “ты”, и вытащил из – за спины маленького круглолицего деревянного Буратино.

– Ой! – изумилась Саша. Буратино был как настоящий. Действительно, из соснового полена, с ручками и ножками на шарнирах, – он что, из театра сбежал?

– Точно, – улыбался Ленька, и на его щеках появились ямочки, – только не у Карабаса, а у Образцова.

– Какая прелесть! – восхищалась Саша.

– Это я тебе принес, так сказать, собрата по несчастью. Тоже ножки деревянненькие, – лукаво протянул Ленька.

Саша, не глядя, схватила с дивана подушку и запустила в него.

И лишь после его ухода бабушка сказала ей, что велосипед Ленька починил и поставил в прихожей.

Дневник Леньки Баженова

Август, 97

Скоро мой последний учебный год. Скорей бы закончился. Уеду, поступлю, стану следователем, как отец… Как мне осточертела школа! Одноклассники! Уроки! Не могу. Меня душит сама атмосфера нашего городка.

Как же холодно стало вокруг! Тепла душевного не хватает. Все заняты своим делом и нет времени друг на друга. У нас дома это очень заметно. Отец с утра до ночи на работе. Маме я просто неинтересен. Давно пора бы привыкнуть к холодности родителей. Они слишком заняты собой, работой, Лилькой. Мама недавно мне сказала: “Леня, не зови меня, пожалуйста, мамой!” Может быть, она подобрала не те слова, но для меня это прозвучало как оплеуха. Может быть, поняв это, она добавила очень быстро: “Ленечка, ты уже взрослый, тебе шестнадцать. А я еще очень молода. Не хочу, чтобы люди обращали внимание на то, что у меня такой взрослый сын”.

Может быть, будет вообще замечательно, если люди не будут обращать внимания, что у нее есть он, этот сын? Это было так неожиданно и незаслуженно. С тех пор я зову маму Женей.

… Человеком пока остается только моя четырехлетняя сестренка Лилька. В ней еще есть огонек, душевное тепло. Остальные превратились в бездушных железных роботов с заданными программами. И я тоже.

Раньше я думал, что если ничего не хочешь, то это счастье. Теперь я понял, как это страшно, когда на душе нет ни малейшего желания, никакого порыва. Ничего. Вместо души плотная серая масса равнодушия. Все умерло вместе с Сашей. Я стал словно слепым, больше не вижу неба и солнца. Кажется, что меня вытолкнули в открытый космос, забыв прицепить скафандр к кораблю. Я в вакууме, вокруг черная бездна. Корабль уходит… Уходит, воздух кончается, а в легких больно и не можешь дышать… А мозг еще живет.

…Так, наверное, тонут…

Саша! Что же мы с тобой натворили?.. Ты там, внизу, одна. А я здесь, наверху, среди людей… один.

А помнишь, как нам было хорошо вдвоем? Помнишь?

Они встречались часто, почти каждый день. Ни у кого из них и мыслей не возникало ни о какой дурацкой любви – просто им хотелось быть вместе и все. Отношения оказались ровно на грани между любовью и дружбой.

Больше всего Леньке нравилось дразнить Сашу. Она смеялась и отбивала его подколки, и их диалоги напоминали фехтование, изящное и легкое. Именно это и нравилось в нем Саше – легкое, неистощимое на шутки чувство юмора. Ленька смотрел на окружающую вселенную властно, озорно и лукаво одновременно, и вел себя соответственно, никогда не боясь непонятости, неприятия окружающих. С неизменным артистизмом повергал народ своими шуточками в легких шок и откровенно забавлялся, глядя на реакцию…

Однажды они договорились встретиться утром, когда только рождается жаркий июньский день. Саша спать не ложилась – боялась проспать. И вот пришла к назначенному часу через весь город пешком – в такую рань автобусы еще не ходили. Ленька уже ждал ее.

– Смотри, – сказал он. Над миром вставало солнце. Румяное, узкоглазое, рыжее и лохматое якутское солнце. Оно склонилось над прохладной невыспавшейся рекой, разглядывая свое отражение, плескаясь в ласковой воде.

Саша, завороженная этим зрелищем, остановилась рядом с Ленькой на самом хребте холма. Незаметно для себя, прижалась к его плечу и он обнял ее. Девушка восхищенно смотрела на рассвет, он отражался в ее черных глазах, и юноша был не в силах отвести от нее взгляда. В прозрачных, ласковых лучах новорожденного солнца Саша была просто воплощением любви, юности, счастья. Ее черные глаза были широко распахнуты, вбирая в себя все чудо, весь восторг этого нового утра; на щеках отражался румянец солнца; пухлые губы приоткрылись и сложились в полуулыбку. Словно почувствовав, что ее разглядывают, она повернула лицо к Леньке.

– Боже, какая красота… – прошептала она.

Он смотрел на нее сверху вниз, и в уголках его губ не было обычной насмешливой складочки. Он склонился над ней, их лица были близко – близко друг от друга.

– Можно, я тебя… нарисую? – спросил он тихо.

Заколдованная его близостью, рассветом, блеском синих глаз – рыбок, она лишь едва кивнула:

– Рисуй… – не отводя своего взгляда от него, она вдруг поняла, что сейчас, вот прямо сейчас он ее поцелует. Нет, она испугалась не его. Она испугалась того нового, неожиданного чувства, что поднималось сейчас в ее душе.

И предупреждая его поцелуй, она засмеялась, и ее звонкий хохот наполнил пустоту рассвета; она вырвалась из Ленькиных объятий и побежала по залитой росою и солнцем траве холма, сбивая с нее капельки воды и поднимая вокруг себя тысячи маленьких радуг. Приняв игру, Ленька кинулся за Сашей вдогонку. Она взвизгнула, захохотала, пустилась наутек, но он догнал ее на самом откосе холма, который спускался в мелкую заводь. Обхватил руками. Они закружились, заливаясь смехом, но вдруг Саша поскользнулась, и покатилась в воду, увлекая за собой Леньку. Заводь оказалась очень мелкой, едва по колено, и удивительно чистой, с песчаным днем. Саша, а вслед за нею и Ленька, плюхнулись в воду, подняв целый водопад брызг. Едва придя в себя после падения, Ленька взбил рукой воду, снова обрызгивая Сашу. Она на секунду растерялась:

– Леня! Мы и так мокрые!

– Вот именно! – рассмеялся он.

Тогда она подскочила и окатила его целым дождем.

– Ладно, ладно! – закричал он, закрывая лицо руками. – Сдаюсь!

– Ага! – обрадовалась Саша с детским восторгом, подпрыгнула к Леньке. Еле сдерживая смех, с деланным участием наклонилась к нему, – Ну, как поживает ваше мокрое величество?

– Она еще и спрашивает… – с комической сокрушенностью промолвил в пустоту Ленька. И, едва Саша хотела столь же комически ему посочувствовать, Ленька взметнулся, обхватил ее и увлек за собой в воду.

– Хулиган! – отбивалась, фыркала и захлебывалась смехом Саша.

– Так мы, оказывается, боимся щекотки? – совершенно по – детски радовался Ленька.

– Все! Ты выиграл! Леня!

– Да? – протянул он, – а где же мой выигрыш?

– Какой выигрыш? – слукавила Саша.

– А вот какой, – ответил он и приник к ее смеющимся губам.

Она дернулась, но, почувствовав себя в плену его рук, расслабилась и обняла его.

А в этот момент из – за холма выглянуло солнце…

Город был еще тих, заспан и не заполнен обычной суетой. Розовые лучи солнца дотянулись уже и сюда.

Ленька обнимал Сашу за талию, они спокойно шли по самой середине дороги. Мимо промчался запоздавший рокер, одобрительно посигналив им.

– Лень, я устала, – сказала Саша. – Давай, сядем в автобус?

– Давай, – кивнул он и, словно повинуясь волшебной палочке, недалеко от них притормозил автобус. Они залезли в него и уселись на заднем сидении.

– Хочешь есть? – внезапно спросил Ленька.

– Ой! – обрадовалась Саша. – Ленечка, как ты догадался?

Он полез в карман и достал оттуда несколько сухих макаронин, крохотный пакетик гречневой крупы и соль в спичечном коробке в полиэтиленовом пакете.

– Вот… я так и думал, что пригодится…

Саша фыркнула и, не сдерживаясь, расхохоталась.

Подождав, пока она отсмеется, Ленька достал из кармана объемный сверток. Развернул.

– Выбирай.

Разумеется, в свертке были бутерброды. Саша схватила один.

– Умираю просто, есть хочу! – и принялась уписывать за обе щеки.

В этот момент в пустой автобус вошла девушка. Окинула их презрительным и любопытным взглядом.

– Ну вот, огорчилась Саша, – это Танька из соседнего подъезда. Теперь весь район знать будет и обсуждать.

– Ну и что? – прищурился Ленька. И вдруг громко, на весь автобус, позвал:

– Таня!

Та испуганно оглянулась, снова пытаясь сделать презрительный взгляд.

– Что?

– Хотите бутерброд? – дружелюбно спросил Ленька.

– Нет! – скривила та губы в насмешливой улыбке, но они ей не повиновались, а в ее глазах Саша разглядела зависть.

А Ленька улыбался ей своими ямочками на щеках да лукавыми глазами – рыбками.

Дневник Леньки Баженова

Сентябрь, 97

Мы с Лилькой гуляли сегодня в парке. Самое начало сентября в Якутии – пожелтевшие березы, иголочки колючей умершей травы. Небо, покрытое сугробами облаков. Я вспоминал, как в детстве думал о том, что облака – это сладкое мороженое. И, наверняка, оно вкуснее того, что лизала сестренка. Хотя она бы со мной не согласилась.

Лилька – милейшее создание. Она не похожа на других детей. Хотя, может, лишь мне так кажется? Вряд ли. Меня любовь никогда не ослепляла. Моя сестренка самая красивая, самая чуткая, самая беззащитная. В ней – все грани очарования детства. Она не боится плакать, любопытствовать и сочувствовать. Она не боится быть собой. Быть человеком. В ней нет ни капли робости. Она для меня – символ тепла, символ неподдельности. Нет на свете чуда прекрасней, чем ребенок, растущий в любви.

Мы с Лилькой похожи внешне. У нее такие же светлые волосы, синие глаза и пухлые губы. На этом сходство исчерпывается. Я не таков. Я не был таким, как она в свои четыре года. Вероятно, к моему появлению на свет родители просто не успели дозреть. Сыграло роль и то, что ждали девочку. А я, как это потом вошло у меня в привычку, разрушил все их планы и не оправдал надежд.

Почему мама так холодна ко мне? Это удивительней тем, что мое лицо почти копия ее… Наверное, с нее все и началось. Моя свобода отшельника и несвобода отвергнутого ребенка, смелость одиночества и страх перед ним. Началось, набрало обороты…. Можно бы, конечно, потешить свое самолюбие лестными идейками об избранности, но я не стану этого делать. Тошно и без сладкого нытья. Я бываю просто омерзителен.

Отец не тратит на размышления обо мне ни крупицы своего драгоценного времени. Он им слишком дорожит. А фигура сына вызывает в памяти лишь раздраженное недоумение, приводящее в глухой тупик.

Бесплодные, иссушающие душу и разум эмоции. Он это понимает. А я – нет! И я не могу вновь и вновь не наступать ему на больную мозоль под названием Ленька. Порой даже просто так… из вредности, что ли. Хотя чаще – надеясь пробиться сквозь стену отчуждения.

… У меня не было друзей никогда. Быть может, непонимание родителей породило во мне иллюзорное ощущение всеобщего неприятия? В какой – то степени – да. Но не слишком ли я строг к своим родителям, не слишком ли жесток? Ведь это отчуждение от мира научило меня видеть изнанку людей, вещей, явлений. Научило не бояться ее, принимать не частично, а полностью.

Слово семья не имеет для меня сейчас никакого смысла. Я никогда не пойму, что вкладывают в это понятие отец и Женя.

Хотя, если бы все пошло иначе, если бы … может быть, когда – нибудь я стал бы хорошим мужем Саше. И, наверняка, образцовым отцом. Не суждено.

Слишком больно терять так. Даже не расстаться и знать, что любимая где – то смеется, дышит, радуется новому рассвету… А потерять…

Я боюсь, что все, о чем я помню, что я помню о Саше – это лишь мертворожденный плод жадного и больного воображения одиночества. Если это так, то я постараюсь больше никогда не вспоминать об этом. Я переступлю через самое сокровенное в себе, но не поддамся на уговоры иллюзии. Никогда. Ни за что. Но откуда, скажите, откуда же эта ноющая боль в груди? Я не могу привыкнуть к ней. К такому не привыкают.

А мои рисунки?..

Саша!

Я тебя придумал?..

Ленька был словно чужим ребенком в своей семье. Но, как ни парадоксально, он ни в чем не знал отказа. Родители словно откупались от него. А он иногда мечтал о том, чтобы отец сделал ему выговор – лучше так, чем полное безразличие.

А в начале июня отец подарил Леньке мотоцикл. Большой, сверкающий, новый. Чего уж говорить о том, что Ленька мгновенно позабыл про отцовскую “Волгу” и оседлал железного “коня”. Права ему обеспечил отец деньгами и связями.

…Саша впервые в жизни поняла, что такое “слепящая скорость”. Ленька посадил ее впереди себя выдав предварительно специальные защитные очки. Саша все время чувствовала позади себя его большое, сильное, горячее тело. А Ленька закладывал такие виражи и выжимал на сумасшедших горных и лесных тропинках такие скорости, что спешащее следом солнце едва успевало за ними.

“Будь я Ленькой Баженовым, – подумала Саша, – я бы опасалась за свою шею”.

А за свою она не опасалась, вполне доверив себя Леньке. Лишь раз она обернулась на его полное спокойного блаженства лицо. Его глаза были привычно и уверенно прищурены. У Саши закружилась голова и вспотели ладошки – в этот момент мотоцикл на повороте лег почти горизонтально. Они выскочили на шоссе, догнали дряхлый, лениво ползущий грузовичок с веселыми студентами.

– Да здравствует любовь! – заорал кто – то, увидев Леньку и Сашу, и остальные поддержали. Обгоняя грузовичок, Ленька отнял обе руки от руля, сцепил ладони над головой в приветственном жесте, помахал руками и еще долго не опускал их на руль. Раньше Саша сидела между ними, как в теплом надежном кольце. Теперь, почувствовав себя беззащитной, она вцепилась в руль побелевшими пальцами, но тут же отдернула их, боясь вывернуть мотоцикл, куда не следует. Ленька заметил это, но продолжал форсить. Саша напрягла все душевные силы, чтоб не вскрикнуть, ведь она всегда участвовала в уличных боях наравне с мальчишками и слыла отчаянной и храброй девчонкой. Наконец, Ленька ухватился за руль и засмеялся.

– Почему ты смеешься? – спросила Саша, но за свистом ветра Ленька не расслышал ее вопрос. А переспрашивать она не стала. Тем более что на следующем вираже у нее здорово заложило уши. А когда она решила открыть глаза, перед ней расстилалась тихая и зеленая долина с круглым озером посередине. Все время спуска с холма девушка просидела с зажмуренными глазами. “Ленька, наверное, похож на дерзкое и веселое мотоциклетное божество, если такое существовало в греческой мифологии”, – подумала она в это время. Они подкатили к озеру и тихо тормознули у самой полосы воды.

– Почему ты смеялся? – снова спросила она.

– С грузовика нам показали надутый фаллический символ.

– Ты еще мог оглядываться по сторонам?

– А ты нет?

– Ну, если бы я оглянулась, то увидела бы только твою обширную фигуру, закрывающую мне весь вид.

– Если подумать, не худший пейзаж, – засмеялся Ленька и притянул ее к себе.

Домой они возвращались поздно вечером. Ленька поставил мотоцикл где – то в подворотне. Саше захотелось просто пройтись по тихим вечерним городским улочкам. Светила полная луна и почти не видно было звезд.

Ленька и Саша медленно шли по улице, держась за руки. Саше было спокойно и хорошо с ним. Она, разумеется, влюблялась и до него, но все это было не так… По – другому. Никогда, ни с кем ей не было так легко, уютно, надежно и весело. Внезапно, с каким – то веселым ужасом она поняла, что если он захочет большего, чем поцелуи, то она не только не откажет, но и обрадуется…

– Эй, мужик, дай закурить! – внезапно выросла перед ними плотная фигура. Саша внимательно посмотрела на Леньку. В такую переделку они еще не попадали.

– Не курю, зато жвачку могу предложить, – со спокойным дружелюбием произнес Ленька.

От стены отделилась еще одна тень. Высокий, тощий, нескладный парень.

– Че – то слишком ты разговорчивый! – с угрозой надвинулся он на Леньку.

Ленька, к удивлению Саши, ни капельки не испугался. Лишь со спокойной любопытной насмешкой наблюдал за развитием событий.

– Ну какой есть.

– Слушай, ты…

– Заткнись! – коротко бросил первый, видимо, идейный начальник тощему подельнику.

– Как скажешь, Шеф.

Шеф сплюнул и медленно, вразвалку, подошел к Леньке. Снизу вверх – он был ниже, посмотрел ему в лицо, но проделал это с такой уничтожающей высокомерностью, словно был самим Наполеоном.

– Какой смазливый мальчик! – с издевкой сказал он и взглянул на Сашу, – и какая хорошенькая девочка… Слушай, сигарет у тебя нету… денег, видимо тоже. Но ведь что – то же надо с тебя взять.

Ленька прищурил глаза. В них закипела холодная ярость.

– Короче, так: ты вали, а бабу свою оставь нам.

Саша была уверена, что сейчас, нет, вот сейчас уж точно, Ленька врежет этому уроду по челюсти, и тот, скуля, уберется с их дороги.

– По рукам, – спокойно сказал Ленька и протянул Шефу ладонь. Саша отшатнулась от него, с испугом и изумлением глядя широко распахнутыми глазами. Шеф, поколебавшись, пожал ему руку. Едва Ленькины пальцы сомкнулись вокруг ладони Шефа, он двинул ему локтем в челюсть. Пальцы Шефа разжались, и он рухнул на землю. Не теряя ни секунды, Ленька развернулся и ударил Тощего острым коленом в пах. Тот согнулся пополам, вдогонку Ленька со всей дури звезданул ему локтем по затылку и понял, что этот враг ему уже не опасен.

За спиной Леньки поднялся Шеф. Вскинул руку. В свете луны блеснул кастет с длинными острыми шипами.

Чуть нагнувшись, мягко, по – кошачьи переступая, они двинулись по кругу. Каждый выжидал атаки другого. Шла борьба характеров. Саше казалось, что это будет продолжаться вечно, всю жизнь, столетия, века.

– Лучше бы ты дал мне закурить… – процедил Шеф.

Ленька не ответил. В свете луны его лицо казалось неестественно бледным, а глаза полубезумными. Но в одно мгновение все изменилось и застывшая картина наполнилась действием. Застонал Тощий. Поднялся на колени. Зашарил по земле, нашел пустую бутылку. Не глядя, схватил ее за горлышко и ударил дном о камни. В его руке осталась “розочка”. Ленька и Шеф не видели этого и словно не услышали звон стекла. Но к Тощему откуда – то сбоку подскочила Саша, пнула по руке, держащей розочку и одновременно издав воинственный клич команчей, стукнула его по исстрадавшемуся затылку только что найденной палкой. Это было последней каплей. Тощий закатил глаза и повалился набок.

Вздрогнув от Сашиного крика, Ленька на секунду потерял бдительность. В ту же секунду Шеф сделал выпад. Успел среагировать в последнюю долю секунды, но шипы кастета задели его левое предплечье и немного грудь. На пропоротой белой рубашке проступила кровь, в темноте казавшаяся черной. Ленька перехватил его запястье, уводя руку с лезвием вбок, удерживая левой рукой в таком положении, он стремительно сделал выпад, ударив Шефа коленом в промежность, вывернул его руку, сделав подсечку, уронил врага на землю, головой на камни.

Мгновенно обессилевший Ленька секунду постоял над поверженным противником, наклонился, взял из его руки кастет. Повертел в руках, разглядывая. Отшвырнул его куда – то в темноту. Подошел, хромая (колену все же досталось) к сидевшей на земле Саше, опустился рядом с ней на колени, обнял, зарылся лицом в ее пышные волосы. Она тоже обняла его, и они просидели так еще целую вечность, в течение которой успели погибнуть пятнадцать тысяч солнц и родиться такое же количество звезд в разных концах различных вселенных…

…Когда Ленька зашел домой, открыв дверь своим ключом, отец и Женя еще не спали. Они, обнявшись, смотрели телевизор. Ленька прохромал мимо них в свою комнату.

– И кто победил? – поинтересовался отец.

– Я, – бросил Ленька, на ходу стаскивая с себя мокрую от крови рубашку.

– Ковер не запачкай, – сказала вслед ему Женя, – сколько можно драться!

Ленька тихо прикрыл дверь своей комнаты.

Тетрадь Леньки Баженова

Сентябрь, 97

Я забросил все – и музыку, и карандаш. Сижу, запершись в своей комнате, и думаю. Я все не могу понять этот нелепый уход молодой, красивой, веселой девчонки. Глупо и несправедливо. Я больше не могу жить… Все мои сны, мысли, рисунки наполнены ею. Я замкнулся в своем горе, строю вокруг себя непробиваемую стену, выращиваю на душе защитный кокон. Не хочу, чтобы кто – нибудь узнал, что у меня в душе. Жалею себя, потому что больше жалеть некого. Уже…

Нужно что – то делать.

Попроситься к отцу в помощники? Повоевать с мафией?

Наверное, так и сделаю. Не для того, чтоб забыть о Саше. Для того чтоб забыть о себе. Знаю, отец согласится. Ему же все равно.

Помню… Помню все. И живу лишь этими воспоминаниями. Ведь если умру я, то и Саша тоже… Уже окончательно. А так во мне живет маленькая Сашина частичка…

Ленькины родители тогда уехали в отпуск, прихватив с собой сестренку Лильку, оставив на попечение сына квартиру и автомобиль. Ленька отнесся к этому спокойно. Он был к своим шестнадцати годам гораздо более серьезным и самостоятельным, чем его сверстники.

… Их с Сашей отношения уже давно перешли грань дружбы. И для того, чтобы случилось то, что являлось лишь логическим их продолжением, не хватало лишь маленького толчка.

Был конец июня, и был день рождения Сереги, приятеля Леньки. Разумеется, и Ленька и Саша были на Серегиной вечеринке. Саша отпросилась у бабушки на всю ночь, сказав, что Ленька за ней присмотрит. Ему Сашина бабушка доверяла. Девушку отпустили. Серега оказался таким же, как Ленька – веселым балагуром – и понравился Саше. Да и вообще, народ собрался веселый и шумный.

Ленька тянул через соломинку коктейли, иногда небрежно остря. Саша тоже немного выпила. Они много танцевали…

А когда Ленька около часа ночи начал собираться домой, Саша возражать не стала. Ей было отчаянно легко, и он чувствовал это.

Серега бросал Леньке одобрительные взгляды, но Ленька не отвечал на них, и это Саше понравилось.

В машине, на каждом перекрестке, у каждого светофора, он целовал ее горячо и страстно.

В нем не было и тени той тошнотворной серьезности, которую она так не переносила в людях. Он не старался показаться умнее, чем был на самом деле: поэтому ей нравилось в нем все – как он улыбается, говорит, легко ведет машину, и как спокойно, чуть подмигнув ей, затормозил у своего дома, но не стал выходить из машины.

– У тебя кто – то есть дома? – спросила она. Ей не было страшно, ей было интересно.

– Нет, – покачал он головой, протянул красивую руку художника к Саше. Расстегнул пуговки на ее блузке, начал ласкать шею, ключицы, дотронулся до груди. Саша хихикнула.

– В чем дело? – спросил он спокойно, без обеспокоенности и нервозности юнца.

– Я подумала, как все просто, – солгала Саша, – и вспомнила, что Ромео и Джульетте было столько же, как нам.

– Вот как? Джульетте было четырнадцать? – поинтересовался между делом он.

– А разве ты не помнишь?

– Я не читал, – признался он.

– Зря! – шепотом воскликнула она. Ей было все сложнее улавливать нить разговора сквозь те новые ощущения, которые вызывали в ней Ленькины тонкие пальцы. Он теперь ласкал ей живот.

– Я прочту, – пообещал он и расстегнул пуговку на ее джинсах.

– Как прекрасна была бы жизнь, если бы не пришлось обременять себя чтением, чтоб очаровать девушку! – воскликнула Саша. – Это было бы прекрасно! Щелкнул пальцами – и любая твоя!

– Это было бы невыносимо скучно, – медленно возразил ей Ленька.

– Почему?

– Видишь ли… Нет ничего интересней человеческих отношений, – его пальцы скользнули ей под тонкую ткань трусиков, – нельзя, чтоб они исчезли.

– Ленька! Откуда ты успел этого набраться? Наглости, информации, опыта?

– Все это лежит под ногами, я лишь наклоняюсь и поднимаю.

– Что – то не очень ты смел, я посмотрю! – с вызовом сказала Саша.

Хмыкнув, он вышел из машины, захлопнув дверь, открыл с ее стороны и подхватил ее на руки.

– Сергей не обидится, что мы уехали?

– Серый идиот, – ответил горячим шепотом Ленька, – все идиоты. Один я лапочка. И ты, солнышко, тоже.

Он отпер дверь, отпустив Сашу на землю, и легонько подтолкнул.

– Входи.

Сам он шел следом.

– Где включается свет? – спросила она.

– А зачем тебе свет? Ты в старом рыцарском замке, а вокруг сырая паутина, летучие мыши, звезды сквозь прохудившийся настил на крыше… Ты поднялась сюда, чтобы изменить своему мужу – королю с шутом.

– А почему здесь пахнет апельсинами?

– У нас всегда пахнет апельсинами. Женя любит этот запах.

– Да, хороший замок. Уютный.

Он зажег маленький светильник, покрытый зеленым стеклом. Она увидела, что он провел ее сквозь квартиру в свою комнату. Она медленно прошла по комнате. Широкая тахта. Книжные полки. Маленький шкаф. Узкий письменный стол, на котором куча бумаг. Саша взяла в руки несколько листков и узнала в девушке, нарисованной на них себя.

– Ты хорошо рисуешь…

– А я еще и вышивать умею… – промурлыкал он. Саша повернулась и увидела большой важный синтезатор.

– Он настоящий?

– Конечно.

Он подошел к ней, обнял со спины, пощелкал на синтезаторе рычажками и пробежал быстрыми пальцами по клавиатуре. Саша услышала легкую красивую мелодию.

– Смотрю, ты на все руки мастер… – прошептала она.

– Звучит двусмысленно, – заметил он, подхватил ее и перенес на тахту.

– Для тебя это в первый раз? – спросил он.

– Это плохо? – поинтересовалась она, – ты боишься вида крови?

– Дело не в этом, – ответил он и включил магнитофон. Оттуда послышалась тихая пульсирующая музыка, – просто своего первого мужчину девушка либо ненавидит до смерти, либо по уши влюбляется. А я не из тех, в кого влюбляются.