Текст книги "Поговори со мной!"

Она вдумчиво обследовала люксовский корпус, уже прикидывая, на каком этаже можно расположить номер «Фламинго», где – «Англию» и где «Зазеркалье». Поднявшись на последний этаж, придирчиво рассматривала открывающиеся из окон картинки, выбирая наиболее удачный ракурс. Остановилась на двух крайних номерах, где было видно море, несмотря на буйные разросшиеся платаны и раскидистую старую магнолию по соседству. Деревья можно облагородить декоративной обрезкой сильно выступающих веток. Тогда откроется обзор на море, и панорама станет красивее. И сквозь откорректированное живописное обрамление крон переливающаяся синева морской глади будет мерцать, подобно искусно огранённым камням.

Чтобы убедиться, что и на крыше над этими помещениями нет нечего принципиально нужного, препятствующего сносу, Аврора отправилась на чердак.

Она долго искала вход. Никаких подсобок или каморок, ведущих на крышу, ей никак не попадалось. Почти отчаявшись, она толкнулась на балкон последнего по коридору номера и наконец-то увидала заветную железную лестницу, вертикально упирающуюся в потолок и большой деревянный люк над ней. Быстро вскарабкавшись наверх, Аврора с трудом приподняла крышку люка и с огромным усилием откинула её внутрь. Отдышавшись, острожно влезла выше, встала на четвереньки и огляделась.

В полумраке кое-где виднелись маленькие слуховые окошки, мутные и пыльные настолько, что свет почти не пробивался внутрь. Она выпрямилась и двинулась вперёд, пытаясь сориентироваться и угадать, где должны быть выбранные ею для переделки номера. Дойдя до противоположной стороны крыши, она уже достаточно привыкла к темноте. Стали угадываться валяющиеся в обилии предметы мебели и какой-то хлам, в больших картонных коробках, почти истлевших и сгнивших от влаги и времени. Чуть впереди сквозь рваный пролом в обшивке крыши падал, косой солнечный луч. Он словно прожектором, безжалостно высвечивал жалкие останки былого уклада, вырывая их из густого сумрака одичалого чердака. В белом потоке света кружились роем переполошенных крохотных бабочек невесомые пылинки, потревоженные вторжением Авроры.

Она стала пробираться к этой сквозной дыре, надеясь выглянуть наружу и посмотреть какая там открывается панорама. Но по пути не заметила тёмную стропилу и с размаху ударилась головой о старое железо. Удар пришелся по тому месту, где в прошлый раз она приложилась о деревянную раму, в первый свой визит в этот корпус. Ей показалось, что её череп лопнул и раскололся на части. Из глаз даже посыпались искры. Громко охнув и согнувшись от неожиданной боли, Аврора присела и принялась тереть ушибленную макушку, причитая и жалея саму себя, такую нерадивую распустеху. Сразу стало не важно, какой открывается обзор с этой дурацкой крыши. Захотелось домой, а ещё лучше – к маме. На глаза даже навернулись слёзы. Всё ещё продолжая прижимать ладонь к ушибленной голове, Аврора поплелась обратно к распахнутому люку и полезла вниз.

Странное зрелище открылось её взору, стоило только вынырнуть из недр чердака. По изящной хромированной лестнице она спустилась на просторный балкон, весь обвитый лианами с густо цветущими орхидеями.

Тонкий сложный аромат источали разнообразные изысканные сорта, от самых маленьких и лаконичных, до вызывающе ярких, броских и самонадеянных, практически живых цветов. Авроре даже померещилось, что при её появлении по листикам и гроздьям пронёсся лёгкий шорох или шепот, словно давно сплоченный и дружный коллектив встретил новичка, и все затаились, изучая прибывшего.

Она застыла среди ярких красок и запахов, беспокойно озираясь вокруг. В этот момент она готова была поклясться, что за ней тоже пристально наблюдали. Аврора вглядывалась в изящные головки и не могла отделаться от ощущения, что это не просто неодушевленная обычная растительность, а совершенно разные, отличающиеся друг от друга, как и у людей – лица! И эти лица сейчас десятками глаз внимательно её рассматривали. Только глаза, носы и губы не были такими явными, как у нас, а растворялись в нежных лепестках и прятались в глубине у основания чашелистиков, среди ворсинок и тычинок или на кончиках тонких округлых колонок. Аврора оторопело смотрела на ближайшую тигровую орхидею и вдруг увидела, как та слегка качнулась и насмешливый лёгкий шепот спросил:

– Я тебе нравлюсь?

Аврора вздрогнула и испуганно оглянулась. Никого кроме неё и этой буйной растительности на балконе не было.

– Ну, что ты? Никогда с цветами не разговаривала? – ещё насмешливее прошептал неведомый голос, и Аврора снова уставилась на чуть покачивающуюся жёлтую головку. Упругие чашелистики были щедро окроплены хаотичными багряными пятнами. Из середины выходил необычный скрученный лепесток в виде плиссированной юбочки, с махровыми дорожками и лимонными бисеринками пыльцы.

«Какая-то «Алиса в стране чудес» получается!» – только успела подумать Аврора, как раздалось нестройное хихиканье с разных сторон, и другой шепот фыркнул:

– Не Алиса, а Аврора! – и все орхидеи тихонько зашелестели листиками и едва заметно закивали пёстрыми личиками, дружно смеясь.

Аврора невольно попятилась, и тут же сзади раздалось громкое:

– Острожно!

Она дёрнулась и оглянулась. Прямо перед ней свисала петля лианы, к которой густо прилепились растения-паразиты, мохнатыми воздушными корнями, вцепившись в древесный ствол. И центров этих мочалок веером расходились упругие вытянутые листья и на тонких стеблях каскадами свешивались сиреневые экзотические гирлянды. Словно случайная стайка лиловых бабочек, плотно облепила стебельки. Эти крошечные дрожащие орхидеи с ужасом таращились на толкнувшую их Аврору и строго качали своими нежными головками.

– Извините, – выдавила из себя она и смутилась собственной глупости.

– Смотреть надо, куда идёшь! – проворчал крайний, самый верхний бутон и она даже увидела, как передёрнулась недовольством его гримаска.

«Докатилась! Я уже с цветами разговариваю. Извиняюсь перед ними. И главное, они мне отвечают!!!»

Стараясь больше ни на кого не смотреть, Аврора нащупала ручку на балконной двери и толкнула её внутрь комнаты. Переступив порог номера, она перевела дух и принялась оглядываться.

По сравнению с новой, открывшейся картиной, мелкий трёп с орхидеями на балконе не заслуживал никакого внимания!

Она стояла в середине апартаментов «В духе Пелевина». Неровные шершавые стены, как сырая земля, испещрённые какими-то сложными прорытыми тоннелями и уходящими вглубь дырками лазов и нор. Под ногами – желтовато-серый, глиняный пол, как утрамбованная почва. Роль спального места играл здоровый упругий волокнистый кокон, оставшийся от гусеницы, превратившейся в бабочку. Прочными канатами, имитирующими паутину, овальная пепельная капсула кровати и похожий на неё серебристый, с коричневыми вкраплениями кокон-диван, были, привязаны к стеблям, насквозь прорастающим из пола в потолок. Аврора подошла к кокону, потрогала матрас и присела на край. Кокон покачнулся, как гамак. Ей очень понравилось, что можно так, как в детстве – на качелях, раскачиваться и болтать ногами, сидя на кровати. Внутри обнаружился пульт. Аврора взяла его в руки, нажала на стрелку вверх. Кокон мягко пришел в движение и поплыл наверх. Поднявшись на уровень второго яруса, кокон остановился, и Аврора оглядела номер с высоты второй полки спального вагона поезда. Потрогала свисающие с потолка плети и запрятанные в листьях небольшие стеклянные шарики – капли росы – светильники. Нажав на стрелку вниз, она спустила спальное ложе на привычный уровень.

На пульте остались другие непонятные кнопки. Дотронулась до красной. И тут же над головой раздались звуки. Задрав голову, обнаружила экран телевизора, вмонтированного в потолок прямо над кроватью. Она даже прилегла, чтобы в полной мере оценить такое решение. И оказалось, что это очень здорово, удобно и интересно. Выключив телевизор, встала с кровати, поправила покрывало и двинулась дальше обследовать номер.

От стеблей в разные стороны расходились разнообразные листья. Пара крупных глянцевых листьев, разместившихся вплотную к стене, привлекли её внимание. Аврора подошла и потрогала глянцевую поверхность одного из них. И тут же раздался легкий щелчок, и лист мягко поехал в сторону, обнажая полочки вместительного шкафа, вмонтированного в стену. Аврора дотронулась до второго парного листа, но тот не поехал в сторону, а сработал, как распашная дверь – открыл гардероб с вешалками для одежды. Вернув створки гардероба в исходное состояние, Аврора подошла к дивану – бывшему пристанищу гусеницы, обернувшейся в бабочку.

Журнальный столик перед диваном застыл этой самой бабочкой, распахнувшей пёстрые крылышки. Чудесные витражные крылья, ярким цветовым пятном приковывали к себе всё внимание и ещё больше оттеняли странности интерьера.

Аврора приблизилась к необычному комоду – жуку, карабкающемуся вертикально по глиняной стене. Аккуратно потянула на себя блестящее сине-зеленое крылышко-дверку. И тут снова услышала странный вкрадчивый голос. Точнее, даже не конкретный голос, а слова, непонятно кем и как произносимые, и почему-то сразу оказывающиеся в голове, словно её собственные мысли. Но это точно были не её мысли! Она понятия не имела, что находится внутри, за створкой комода. Распахнув одну, и увидав легкие полочки, уловила смысл объяснения, что они сделаны из древесины, спрессованной с пластиком.

Аврора опустилась на диван-кокон, как и кровать, он податливо качнулся. Ей очень понравился такой эффект гамака и она решила, что нужно его обязательно взять на вооружение и изобразить в своём эскизе. И тут же голос в голове отчетливо её поправил: «В нашем эскизе».

Аврора медленно осваивалась в непривычном окружении. В каком-то волнении и с трепетом она острожно ощупывала фактуру стен и отделку мебели. Проверяла, как и из чего устроена кровать, её кокон и матрас, крепежи канатов к стеблям растений и листьям – полкам и прикроватным тумбочкам. Изучала светильники в виде остекленелых капелек росы и точечную россыпь галогенок на потолке, в виде крошечных жучков-светлячков, обитающих в местных широтах. Шёпот больше её не пугал, а помогал разобраться в составных элементах всего помещения.

Налюбовавшись вдоволь на это воплощение, ей захотелось посмотреть, как обустроены другие комнаты и Аврора двинулась к выходу. Но в прихожей она услыхала, как за дверью громко топают шаги и переговариваются двое. Ей сразу показалось, что они идут именно сюда. Острая паника охватила Аврору, парализовав ее тело. Аврора застыла каменным истуканом, лихорадочно придумывая, что сказать, если её все-таки найдут и потребуют объяснений.

Но опасность миновала. Шаги и голоса приблизились и, не сбавляя темпа, проследовали мимо, а затем и вовсе стихли. Осталось только громкое уханье её собственного сердца и прерывистое дыхание, вырывающееся из груди. Ей понадобилось некоторое время, чтобы окончательно успокоиться. Решив, что такие путешествия по неведомой территории не безопасны, она, поколебавшись, вернулась на балкон.

Снова очутившись в облаке пряного аромата и под прицелом десятков встревоженно-любопытных мордашек цветов, Аврора быстро взобралась по лестнице наверх.

Оказавшись на чердаке, она стала искать, откуда начался её странный переход в другую реальность. Но в сумраке пыли и грязи многолетнего забвения не нашлось ничего, указывающего на необычные порталы или какие-то иные врата в другой мир. Только ровные серые слои ветхого мусора, кучи потерявшей форму упаковки с заброшенными, никому давно ненужными предметами и утварью. Аврора долго скиталась под крышей, заглядывала в разные углы и щели, пытаясь обнаружить нечто особенное или хотя бы услышать снова странный шёпот и ритмические звуки. Но в ушах стояла звенящая тишина, нарушаемая только шарканьем и шорохом ею производимых движений.

Ноги в темноте цеплялись и спотыкались, подавая первые сигналы накатывающей усталости. И почти сразу Аврора осознала, что бестолково блуждая по утопающему во мгле чердаку, успела сбиться со времени и ориентации в пространстве. А самым неприятным явилось понимание, что она потеряла тот самый люк, через который сюда попала. Сквозь мутные стёкла слуховых окошек уже просвечивала набирающая глубину синь вечернего неба. Тени по углам всё сильнее поглощал мрак. В душе у Авроры зародилась лёгкая паника. Пришлось поторопиться. Не хватало ещё, чтобы ночь спустилась раньше, чем она найдет этот злополучный выход! В полном смятении, с трясущимися руками она металась, в поисках заветной точки возврата. И когда уже паника почти переросла в отчаяние, ей улыбнулась удача. Аврора споткнулась о крышку люка, откинутую в самом начале её странного путешествия. Не слушающимися ногами она нащупала в темноте ступеньку лестницы и осторожно полезла вниз.

Картина, представшая перед ней на этот раз, её даже не удивила. Растрескавшаяся штукатурка, облезлые и кое-где с отбитыми боками бетонные балясины перил балкона, истёртые щербатые плиты на полу и ворох мусора. Но именно этим залежалым лохмотьям и обломкам Аврора так обрадовалась, словно увидела самого близкого и дорого друга! Она, обессиленная, опустилась на колени и ещё какое-то время в сгущающейся ночи пыталась рассмотреть эту ветошь и трещинки на плиточном полу. Успокоившись, выпрямилась, отряхнулась и прошла в комнату, оттуда в коридор и почти на ощупь, к лестнице, чтобы выйти, наконец-то на улицу.

Она за этот день так устала, словно ей пришлось гнаться за набирающим скорость трамваем, и запрыгнуть только возле следующей остановки. У неё даже ступни гудели и колени дрожали. Сильно болела голова. И Аврора потрогала ушибленную днём макушку и нащупала большую шишку, растёкшуюся под волосами.

Совершенно разбитая и вымотанная она добралась до дома и рухнула в постель. Сил не было даже раздеться, не то чтобы поужинать или принять душ. И только голова коснулась подушки, как веки слиплись и Аврора провались в густой и длинный сон.

10.

Утром позвонила секретарь Шуманского и передала, что шеф желает видеть госпожу Кострову с новыми наработками. Аврора попыталась сослаться на головную боль или простуду, но секретарь настойчиво посоветовала не игнорировать приглашения хозяина проекта. Пришлось подчиниться.

Через час она предстала перед строгими очами своего заказчика. На этот раз он, не скрывая, с любопытством её разглядывал.

– Аврора Александровна, признаться, вы меня удивили.

Она пожала плечами и снова опустила глаза в пол, уткнувшись в пятна ковра а ля Кандинский. Аврору снова охватило ощущение неловкости, не уютности под его сосредоточенными на её лице окулярами-зрачками, словно она микроб на стекле перед микроскопом. А Шуманский – такой учёный, грозный врач, склонившийся над линзой и внимательно разглядывающий её форму и строение и решающий, как и чем с ней нужно бороться.

Покраснев от собственных мыслей, она даже не сразу поняла, что он у неё спрашивает. А Шуманский, не дождавшись ответа, повторил более требовательно:

– Так что конкретно нужно переделывать, если следовать вашей концепции?

– Всё внутри. Полностью все стены – разбирать и сдвигать планировку, увеличивая площадь номеров и сужая общие коридоры.

– Это понятно, но конкретно с чего начинать и как далеко сдвигать внутренние стены? – нетерпеливо перебил Владислав Андреевич и недовольно отодвинул своё кресло, встал и вышел из-за стола. Он обошел дизайнера, застывшую в центре кабинета на ковре и достал из шкафа распечатки её эскизов. Она украдкой сопровождала взглядами все его движения, готовясь к новым нападкам и разбору её промахов. Когда он разложил перспективы перед ней на столе, Аврора торопливо зачастила:

– Всё нельзя двигать. Несущие стены опасно трогать, а то перекрытия обрушатся. Надо строго соблюдать первоначальный замысел и сохранить конструкцию. Мы можем просто обыграть те участки, которые не подвинуть.

– А какие нельзя подвинуть? У вас это отражено на чертежах?

– Я ещё не успела поработать с чертежами, – тихо призналась Аврора, снова покраснела и закусила нижнюю губу от досады на саму себя.

Шуманский замолчал, сердито разглядывая эту безалаберную дизайнершу и тяжело вздохнул.

– То есть, вы хотите сказать, что все эскизы, что вы представили – это только ничего не значащие картинки? Не имеющие никакой привязки к отдельно взятым помещениям, а сделанные просто так, наобум?

– Да, но… Сначала же надо согласовать идею, а потом уже её применять к конкретным местам… – неуверенно попыталась отбиться Аврора, но чем больше она говорила, тем больше сама начинала сомневаться в собственной правоте.

– Как можно согласовывать то, что не является нашим объектом?! Это верх непрофессионализма!

– Но вам же понравилось, – жалобно пролепетала Аврора и напряженно глянула в его холодные стальные глаза.

– Я думал, что за каждым эскизом стоит точный и грамотный чертёж, со всеми выверенными и выстроенными новыми стенами и перекрытиями! – отрезал Шуманский и вернулся к своему месту, резко дёрнув тяжёлое кресло. Немного не рассчитал силы – его массивный трон на колесиках с грохотом откатился к простенку и гулко стукнулся об угол подоконника. Он качнул головой, притянул обратно кресло и рывком плюхнулся в него.

– На это время нужно…

– Аврора Александровна, я конечно, могу принять во внимание, что вы человек… творческий… Но, настоятельно требую, возьмите себя в руки! Займитесь этим проектом серьёзно. Иначе нам с вами просто придётся расстаться!

И снова, сгорая от стыда и позора, в полуобморочном состоянии, Аврора из последних сил собралась и пообещала «заняться этим проектом серьёзно». На негнущихся деревянных ногах она вышла из кабинета.

За окном громко чирикали воробьи, секретарь торопливо что-то заносила в компьютер, и в углу на столе закипал и шумел чайник. И лишь Аврора Кострова только что еле-еле удержалась на самом краю пропасти и ещё продолжая балансировать, острожно, нащупывая каждый шаг, медленно старалась отползти и вернуться на безопасную территорию. Чувствуя себя совершенно униженной и оскорблённой в самых высоких профессиональных и художественных способностях, она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться прямо здесь, у него под дверью. За что он так её ненавидит? Что плохого она ему сделала? Чем заслужила такое высокомерное и пренебрежительное обращение, такую снисходительную и хлёсткую критику?

Стараясь редко и глубоко дышать, Аврора отлепилась от стены и пошла из приёмной. Только оказавшись на улице, под ещё жарким сентябрьским небом, Аврора смогла перевести дыхание и немного успокоиться.

Он и санаторий этот выкупил отчасти для того, чтобы сменить обстановку и уехать ненадолго из Москвы. Может быть, на юге душа его хоть немного отогреется, остынет и уляжется та боль, которая за три года так и не прошла.

*

Ничего не оставалось, как возвращаться на объект и снимать подробные замеры. Определяя в каждом помещении, какие из стен несущие и где на этажах проходят сантехнические разводки и вентиляционные короба. И прочее, и прочее и прочее.

Аврора побрела в левую часть люксового корпуса в разрушенный каким-то взрывом большой банкетный зал, у которого уцелел только каркас. Яркая сочная зелень, плотно подступившая к выцветшим снаружи руинам, только усугубляла впечатление. Пышущая здоровьем и жизненной силой флора крикливо контрастировала с мёртвыми безмолвными камнями, бывшими когда-то фрагментом архитектурной мысли. Её отдельной фразой, или даже словом.

Немного оробев при виде выжженных останков былого величественного помещения, Аврора тяжело вздохнула и полезла через пролом стены внутрь. В немом отчаянии застыли обугленные скелеты рам, приплавленные к уцелевшим в огне кирпичам. Она наощупь, трогая ногой обломки камней, усыпавшие пол и выбирая устойчивые, стала продвигаться вперёд. Стараясь ни до чего не дотронуться руками и одеждой, чтобы не испачкаться, внимательно рассматривала бывший ресторан. В зале было достаточно темно, несмотря на раннее время – всего-то одиннадцать часов дня! Но уничтоженный пожаром почерневший интерьер так скрадывал размеры и поглощал свет, что Авроре даже показалось, что она переступила временной порог, попав сразу в предвечерние сумерки.

И лишь только эта мысль пронеслась в её мозгу, как тут же произошли едва уловимые движения в воздухе, словно он поменял свою консистенцию. Аврора невольно вздрогнула и непроизвольно моргнула. Через мгновение, открыв глаза, обомлела от неожиданности.

Прямо перед её носом плотной стеной висела толстая портьера из бархата гранатового цвета. Нос уловил аппетитные ароматы свежей еды, в уши пробилась приглушённая музыка и голоса. Аврора тихонько осмотрелась. Так и есть: она стоит между прохладным стеклом в оконной раме и шторами, спрятавшись в складках свободно опущенной портьеры, заслоняющей зал от посторонних глаз с улицы. За окном плотными чернилами разлился летний вечер. Густые кусты олеандра, подступившие к корпусу, казались смазанными, лишь светлые головки цветов выделяли их из окружающего однородного тона.

Она бесшумно пододвинулась к краю окна – к откосу. Чуть отклонив в сторону край ткани, заглянула в зал.

В самом центре, окружённый дружной свитой стульев, царил длинный стол. Ослепительно белая скатерть контрастировала с темным тоном пола и окружения. Лишняя мебель сдвинули к стенам, чтобы не мешалась, освобождая остальную площадь банкетного зала. Всё уже было готово к предстоящему пиршеству. На снежной скатерти бликовали глянцем чистые молочные тарелки, переливались радужными искорками разнообразные хрустальные бокалы и мерцали тусклым блеском серебряные приборы. Даже бутылки с напитками – водкой, виски и коньяком уже прочно заняли свои места в середине стола между расставленными блюдами с холодными закусками и вазочками с хлебом.

Пока Аврора изумлённо рассматривала убранство, до неё вдруг дошло, что откуда-то из глубины помещения доносится музыка, популярная в самом начале 90-х годов: «Не плачь…» Тани Булановой. Но она не успела додумать эту мысль. В зал стремительно вошли двое, и Аврора отпрянула за штору, распластавшись по стене, затаив дыхание.

Двое вошедших не переговаривались. Только по тихим звукам она с трудом определяла, что отодвинули стул, прошелестела скатерть. Не выдержав, Аврора снова прижалась к краю шторы и выглянула в зал.

Двое крепких мужчин в чёрных водолазках и таких же чёрных пиджаках и брюках, присев почти напротив неё, что-то прилаживали под столешницей. Через пару минут один выпрямился. Стремительно промелькнула его кисть и смахнула на место подвёрнутый край скатерти. Второй не спеша поднялся на ноги и отступил в сторону, оглядывая стол. Первый отошёл к окну, у которого притаилась Аврора.

Она едва успела слиться со своей портьерой и замереть, зажмурившись и растворившись в складках ткани. В ушах громко ухала кровь, ладони вспотели и дыхание оборвалось.

Рядом что-то тихо пискнуло. Но Авроре показалось, что от этого внезапного звука у неё разорвались перепонки. И тут же, чтобы окончательно добить её, прямо над ней раздался мужской голос:

– Нормально. Отлично берёт.

Она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от неожиданности.

– Достанет из-за окна? – напряжённо спросил второй

– Да, конечно, ещё на десяток метров можно отойти, чтобы не палиться.

– Нет уж, лучше поближе, чтобы ничего не сорвалось. Наверняка!

Тот, что был рядом с портьерой, за которой ни жива, ни мертва, распласталась Аврора, вернулся к столу и более тихо усмехнулся:

– Не боись! Рванёт так, что мало не покажется!

И шаги поспешно удалились. Только тут Аврору стал отпускать страх разоблачения. Она ощутила себя иностранным шпионом, оказавшимся на волосок от провала, и который только что чудом избежал рассекречивания. Постепенно стал доходить и смысл происходящего. Страх резидента сменился ужасом понимания неизбежности катастрофы.

Неужели это тот самый момент, когда была заложена взрывчатка? Которая потом разнесла в клочья банкетный зал и всех участников застолья?

Мозг напряженно заработал, выискивая варианты спасения.

От напряжения у неё даже притупилось чувство опасности. Аврора высунулась из своего укрытия. Мужчины ушли. Ей же нестерпимо захотелось заглянуть под стол туда, где они только что возились. Нужно срочно вытащить из-под стола то, что они там прицепили и выкинуть прочь! И она сделала шаг из-за шторы, примеряясь как бы незаметно прошмыгнуть.

Но ей помешали. Через противоположные двери, похоже, со стороны кухни, внесся какой-то суетливый круглый мужчинка, за ним два официанта. Толстяк, размахивая руками, посыпал указаниями, куда и что ещё поставить и как распределить. Аврора едва успела отшатнуться и укрыться за пологом портьеры. Пришлось опять распластаться вдоль оконного откоса и вытянуться по стойке смирно. Она терпеливо приготовилась ждать другого удобного момента.

В голове её лихорадочно бились мысли, одна несуразнее другой. Сердце отозвалось, быстрыми толчками сопровождая охватившее её возбуждение. Кто эти люди? Что они делали под столом? И неужели, правда – они вот так просто пришли и заложили бомбу? А если её сейчас удастся вытащить? Может быть, получится этим кого-то спасти? И тогда не случится никакого взрыва, никто не погибнет, а зал не сгорит? Путаясь в нахлынувших эмоциях, она так разволновалась, что чуть не вывалилась из своего укрытия, неловко переступив затёкшими от неподвижности ногами. Это неуклюжее движение отбросило её тело на стену, и Аврора даже больно стукнулась головой об откос, угодив как раз шишкой о каменный угол. Глаза резануло всполохом красного цвета, и она зажмурилась, стиснув зубы, чтобы не застонать. Когда острая реакция утихла, Аврора снова открыла веки.

Старые обугленные стены мрачными остовами торчали перед ней. Яркий день плескался за спиной, и пригревало плечи жаркое по-летнему солнышко. Через обрушившийся потолок просматривался второй этаж. А кое-где сквозь дыры в верхних перекрытиях видны были и помещения на третьем уровне. Никакого накрытого стола с взрывчаткой под крышкой больше не было. Только пульс всё ещё ускоренно бился, словно она неслась в незримой гонке или участвовала в каком-то спринтерском соревновании.

Острая мысль кипятком ошпарила сознание: она так и не смогла прокрасться к столу и отвести удар. Пока малодушничала и пряталась, пока прикидывала, как бы половчее это проделать – всё переменилось и она снова здесь, а бомба так и осталась там. Чтобы неминуемо взорваться и забрать с собой чьи-то жизни…

Мир спасти не удалось…

Аврора так расстроилась, что ещё долго бесцельно блуждала между руинами стен, и осколками того, что ещё когда-то было целым, красивым и несущим своё гордое название интерьер.

Потом она три часа в правом крыле корпуса терпеливо обходила бывшие жилые помещения. Тщательно промеряла все размеры – высоту, длину, ширину и всевозможные выступы и ригели. Все полученные данные аккуратно заносила в блокнот, вычерчивая схемы и перепроверяя по сто раз точность и правильность записей.

Вернувшись домой, засела за ноутбук. До глубокой ночи переносила все дневные измерения в новый чертёж в программе архикад. Только когда на экране вырисовался похожий на действительность план первого этажа, она немного успокоилась и отправилась спать.

*

Шуманский тяжёлым взглядом проводил эту горе-дизайнершу, которая спотыкаясь и сбиваясь, только что неуклюже вывалилась из его кабинета. И как только его угораздило согласиться, чтобы такой ответственный и крупный объект отдали этой пигалице? Хоть и убеждал его Гришков, что она грамотный специалист и сделает всё на высшем уровне – Шуманскому как-то слабо верилось, что какая-нибудь представительница слабого пола в состоянии осилить столь масштабный и пафосный объект.

Он бы ни за что по собственной воле не выбрал бы дизайнера – женщину. Только мужчину, в конце концов, архитектура – наука точная, там математика, начертательная геометрия, сопромат и физика – разве женских мозгов это дело? Трудно даже представить, чтобы за всякими там завитушками волос, торчащими из причёски, старательно расчёсанными и уложенными прядками, в легкомысленной дамской головке помещалось что-нибудь ещё кроме забот о собственной внешности. Разве молодая барышня способна на серьёзную работу, а тем более – на такой значительный и важный проект? И тем более – такая женщина, как эта курица, Кострова!

Единственное, что пока удерживало Шуманского от кардинального отказа от её кандидатуры – это поразившие его идеи эпатажного образа для санатория. И её реплика на тему «чтобы народ туда, как на экскурсию валил». В этом что-то есть. Хотя и это может быть лишь только случайно промелькнувшая крошечная искорка, по ошибке затесавшаяся в её сознание. А как дойдёт до дела – то окажется, что Кострова не в состоянии ни вытянуть эти идеи, ни просто качественно их объяснить. И все её заманчивые предложения останутся только красивой сказкой, не подкреплённой ни чертежами, ни расчётами. Пустыми словами.

Владислав Шуманский к противоположному полу с некоторых пор относился с большим недоверием. А точнее – он их просто недолюбливал.

Всё началось давно. Сначала он влюбился. Ещё в студенческие годы, на предпоследнем курсе института. Элеонору он тогда считал воплощением совершенства. Он надолго запомнил ту её юную свежесть губ, и постоянно ускользающую, как предутренний сладкий сон, гибкую фигурку, вечно стремящуюся то на какие-то занятия, то в секцию аэробики или в бассейн. В ней прекрасным было всё, как по Чехову: «и лицо и одежда и душа и мысли». Владислав тогда от любви просто одурел. Но самым поразительным было то, что она ответила ему взаимностью. Он всё никак поверить не мог своему счастью. И ему казалось, что он просто не достоин такой красавицы, что она вот-вот рассмотрит его, разочаруется и обязательно бросит. Но она не бросала. И даже на последнем курсе вышла за него замуж. Причём, как-то так всё получилось, что вроде бы это была его инициатива, но подвела Славу Шуманского к такой мысли, чётко осознанной и сформулированной в виде предложения руки сердца, сама Эля.

А он был просто счастлив. Они поженились и это его счастье – быть рядом с ней теперь всегда – разлилось на долгие годы. На девять лет почти. Жаль только, что ребёнка Эля ему не родила. Сначала говорила, что не до детей им – нужно на ноги встать. Потом, когда финансовое положение укрепилось и стало стабильным, Эля занялась карьерой и ей опять не до детей сделалось. А потом…

Потом однажды он совершенно случайно, в разгар рабочего дня наткнулся на свою жену в городе. Владислав подъехал к огромному торговому центру по работе – хотел глянуть на место предполагаемой реконструкции перед тем, как новый проект начнут обсуждать в офисе с инвесторами и партнёрами. Шуманский всегда стремился получить максимальную информацию до начала переговоров. Он старался заранее понять, какие могут возникнуть трудности или наоборот, убедиться в разумности и перспективности текущих предложений.