Текст книги "Так просто сказать люблю"

Глава VI

Увы, надежды мои оказались тщетны. Это был тот редкий случай, когда Лялька меня совершенно не поняла.

– Слушай, Таська, а в чем проблема? Вы уже два года живете вместе, как муж и жена. Тебе с ним плохо?

Ты, по-моему, до сегодняшнего дня была абсолютно всем довольна. И он, насколько я знаю, тоже. Да и сам факт, что он сделал тебе предложение, свидетельствует: ему кроме тебя никого не надо.

– В том-то и дело, что все именно так, – вздохнула я. – Вот мне и не хочется ничего менять.

– Почему? – округлила она глаза.

– Страшно.

Лялька расхохоталась.

– Логика у тебя сегодня чисто женская. Тебе страшно что-то менять, хотя как раз менять ничего и не потребуется. Замужество закрепит именно то состояние, которое тебе нравится.

– А вдруг нам с Виталием хорошо именно потому, что мы формально свободны?

– Не понимаю, – покачала головой Лялька. – По-моему, это пустая философия. Свобода ведь понятие такое. Ну, относительное. Ее ведь на самом деле не существует.

– Нет, Лялька, она существует. Просто мы ее не замечаем, пока не потеряем.

– Я, например, не хочу никакой свободы от Толика, – при упоминании о женихе она вся засветилась.

– Между прочим, с другими ты тоже так говорила, – жестоко напомнила я.

– Ошибки, – она махнула рукой. – Кстати, если твой Виталий в результате тоже окажется ошибкой, разведешься в конце концов.

– Боюсь, Лялька, в моей ситуации это будет не так просто. – У меня снова вырвался вздох. – Если они с помпой подадут мою свадьбу, представляешь, какой ужас они устроят из моего развода.

– Погоди. Кто «они»?

Пришлось ей поведать о далеко идущих планах «Атлантиды».

– С этого и надо было начинать, – выслушав, сказала она. – А я-то голову ломаю. Ей любимый мужик едва предложение успел сделать, а она уже о разводе думает. Выкинь из головы. Не будет у вас с Виталием никакого развода. Вы столько лет вместе и все-таки решили пожениться. Значит, у вас точно на всю оставшуюся жизнь.

Такое тоже было характерно для Ляльки. Когда она сама находила «любовь на всю жизнь», ей казалось, будто ее обрели и все остальные.

– Погоди, я-то еще для себя ничего не решила, – пришлось напомнить мне.

– Главное, что мужчина решил. А замуж все женщины хотят.

– Я, например, не уверена, что хочу.

– Да хочешь! Хочешь! Любая женщина хочет.

– Но я-то не знаю, хочу или не хочу. А некоторые точно не хотят.

– Враки. Просто не признаются. А ты, Таська, если бы не хотела, первый раз замуж не выходила бы. И вообще, какие твои доводы против замужества?

– Да, в общем, никаких, – растерялась я.

– Вот именно. И получается, что замуж ты хочешь. Просто испугалась. Эти гаврики из издательства тебя затерроризировали.

– Думаешь?

– Точно. И, по-моему, ты трусишь совершенно зря. Взгляни на вещи с другой стороны. Тебе предлагают халявную свадьбу.

– Даже, кажется, две, – уточнила я.

– Тем более! – воскликнула Лялька. – Это же уникально! У всех в мире одна свадьба, а у тебя…

– И еще пресса… – я поежилась.

– К прессе она не привыкла! Ты теперь постоянно интервью даешь.

– Ну это же, в основном, о книгах, а тут все-таки личное.

– Брось. Через двадцать лет ты станешь все эти журналы листать и думать: «Какое счастье, что у нас с Виталием такая память осталась!» Господи! Кто бы нашу с Толиком свадьбу так увековечил? Слушай, на свадьбе будут только тебя для прессы снимать или гостей тоже?

– Наверное, и гостей. Готовится несколько разворотов в «Семи днях», каком-то женском журнале и еще отдельные фотографии с заметками в разных местах. И, кажется, оплатили какой-то сюжет на телевидении.

– Слу-ушай, – с мольбой протянула Лялька. – Согласись. Хоть ради меня. Это же мой единственный шанс. Больше, может, никогда не представится.

– Ну прямо как моя бабушка!

– Лялька, тебе так хочется на телевидение? Что же ты раньше молчала? Я с удовольствием возьму тебя на какую-нибудь передачу. Уж как-нибудь договорюсь.

– Против телевидения тоже ничего не имею, – ответила она. – Но там ведь мелькнешь – и все. А журнал – это как бы вечное. Потом можно каждый день любоваться. Ну, Тасенька, ну, пожалуйста. Тебе же это ничего не будет стоить.

– Совсем ничего, – мне стало смешно. – паспорт немного испорчу лишним штампом, и только.

– Не лишним, а необходимым.

В таком духе мы проговорили до позднего вечера. Не могу сказать, чтобы Лялька рассеяла мои сомнения, но я поняла: отступать некуда. Я просто обязана выйти замуж. Все вокруг этого хотят и ждут. А мне разве трудно? Чего я боюсь? Что и впрямь в моей жизни что-то изменится? Да ничего ровным счетом. Моя жизнь мне нравится? Нравится. Так за чем же дело стало? Осчастливлю всех разом. А сомнения… Видимо, Лялька права. Все сомнения из-за того, что издатели слишком активно на меня насели. А на меня нельзя так давить. У меня инстинктивно протест начинается, спасибо маме родной! Ладно. Хватит. Решила. Тем более, Виталию-то согласие я уже дала.

«Атлантида» возликовала и расшиблась в лепешку. Свадьба превратилась в кошмар. Точнее первая, официальная ее часть. Ее снимали в павильоне на Мосфильме. Мол, свет там лучше, в ресторане такого качества съемки не добьешься. Съемки проходили за две недели до всамделишной свадьбы. В павильоне устроили зал ресторана. Все там было бутафорское, начиная от стен и кончая едой на столах. Какой смысл тащить откуда-то натуральные продукты, если через пять минут после съемок «гости» разойдутся. Кстати, и гости частично были бутафорские: из настоящих некоторые прийти не смогли, и отсутствующих изображали статисты. Лялька и Толя, правда, отпросились с работы. Ляльке даже купили шикарное платье за счет «Атлантиды». Я из них выколотила. Они, конечно, сперва сопротивлялись. Жаба душила. Феликс Салаватович долго меня убеждал, что наряд подружки невесты никак в бюджет торжества не вписывается. Я встала насмерть и принялась его шантажировать. Не хотите – не надо. Но тогда и я буду сниматься в черном брючном костюме, и делайте со мной, что хотите. А ваше белое платье с фатой оставьте себе, на память или для новой звезды, которую будете выращивать и выдавать замуж.

Генеральный крякнул:

– Как-то вы, по-моему, чересчур жестко ставите вопрос, Таисия Никитична.

– Неужели я не заработала на платье для своей подруги? – воскликнула я.

Феликс Салаватович просиял.

– Вот и приобретите платье для своей подруги из собственных гонораров.

– Дудки! Идея с фальшивой свадьбой целиком ваша. Вот и оплачивайте. А от себя я Ляльке лучше на настоящую свадьбу платье куплю.

– В таком случае, может, для показательной свадьбы мы вашу подругу на статистку заменим? – Ох как ему не хотелось тратиться на дорогое платье!

– Пожалуйста, – с мнимой покорностью я развела руками. – Но тогда и меня вам придется заменить на какую-нибудь каскадершу. Между прочим, с огромным удовольствием предоставлю ей право покрасоваться в этом вашем дурацком платье. Мне оно не нравится.

– Как вы можете так говорить! – замахал на меня руками генеральный. – Оно так вам к лицу! Стилист ведь подбирал… А вообще, вы меня уговорили. Иду на ваши условия и прощаю вам все капризы. Я понимаю: у вас такой день, вы нервничаете.

Я искренне собиралась к своей настоящей свадьбе купить Ляльке что-нибудь другое. Однако платье, оплаченное «Атлантидой», так ей понравилось, что она решительно заявила:

– Его в ресторан и надену. Так хочется еще раз в нем где-нибудь появиться, а другого повода у меня в скором времени не будет.

– Тогда давай на твою свадьбу тебе платье куплю, – предложила я.

– Уже сама купила, – вздохнула Лялька.

– Тогда приплюсую эту сумму к свадебному подарку, – нашла я выход. – Купишь себе что-нибудь шикарное. Вы ведь на медовый месяц в Италию собрались. Там и отоваришься.

– Таська, ты гений! – Встав на цыпочки, она чмокнула меня в щеку. – Как раз то, что надо.

Костюм к настоящей свадьбе я купила себе сама. Не выступать же снова в белоснежном наряде с фатой. Изображать третий раз невинную невесту казалось мне перебором. Поэтому я выбрала нормальный спокойный брачный костюм, очень красивый и элегантный. Бежево-золотистый, классического фасона.

В ресторан от издательства ненадолго заскочил только неизменный триумвират – генеральный директор, коммерческий директор и главный редактор. Они вручили мне в подарок сделанную на заказ фарфоровую вазу с меня ростом. На ней, почти в натуральную величину, красовалась я в обрамлении всех своих книг. Представляете, красотища! Простенько и со вкусом, как говорится. До сих пор не знаю, плакать мне или смеяться. А самое главное, теряюсь в догадках, куда эту заразу поставить. Пришлось ее пока сплавить к маме, а после на дачу вывезем. Вообще-то, тайно надеюсь, что ее потом кто-нибудь случайно разобьет. С другой стороны, жалко. Где еще такую кичуху найдешь?

Трио из «Атлантиды» прочувствованно поздравило меня, выпило по рюмочке, крикнуло «Горько!» и, дождавшись результата, скромно удалилось. Далее свадьба пошла своим обычным чередом, как у всех людей.

Меня это очень радовало, потому что в загсе вышло не как у всех.

Когда мы подавали заявление, никто ничего не понял. Видимо, женщина, принимавшая у нас документы, меня не читала. «Какое счастье, что есть еще и такие!» – подумалось тогда мне. Чтобы не привлекать внимание, мы попросили расписать нас утром и в будний день. На процедуру явились только мы с Виталием, да Лялька с Толей – наши свидетели. Толя, к тому же, обещал запечатлеть процесс на фото– и видеокамеру. Мне не хотелось пользоваться услугами местного фотографа. Оставит себе негативы и после полжизни будет на моих фотографиях зарабатывать. Мне это совсем не улыбалось.

Мы очень надеялись: раз меня сразу не раскрыли, распишемся быстренько и по-тихому уедем, а вечером погуляем в ресторане. Однако не успели мы переступить порог загса, как я была узнана. Гардеробщица, подняв глаза от моей книги, которую как раз читала, аж взвизгнула:

– Евлалия! Дорогая вы наша! Извините, не знаю вашего отчества.

Она выжидающе на меня уставилась. Я молчала, сама не ведая, какое же у моего псевдонима отчество, наличие которого не пришло в голову предусмотреть ни мне самой, ни издательству.

– Никитична. – Я решила удовольствоваться своим собственным.

– Евлалия Никитична! – заверещала гардеробщица и, вместо того, чтобы принять у меня шубу, унеслась, размахивая моим романом, куда-то вглубь загса.

Вскоре оттуда примчалась целая толпа, естественно, во главе с их фотографом. Только он изготовился, как я гаркнула:

– Стоп! Никаких фотографий!

– Евлалия Никитична, как же так. Нам на память. Хотя бы одну. Со всеми нами.

Ну разве откажешь! Пришлось капитулировать. А потом еще оставить автографы на всех имеющихся в наличии экземплярах моих романов. А их, по странному стечению обстоятельств, оказалось в два раза больше, чем сотрудниц загса. Когда и автографы остались позади, нас наконец-то расписали. В парадном зале, в торжественной форме, в присутствии всего наличного состава вышеупомянутого учреждения, а также нескольких случайных посетителей, которые, увидев меня, категорически отказались покидать загс, невзирая на то, что тетеньки объявили его закрытым до конца нашей церемонии. Полагаю, в старости я, просматривая видеозапись, долго буду гадать, что же это за люди с таким умильным видом взирают на наш с Виталием обмен обручальными кольцами.

Потом весь состав загса высыпал провожать нас на улицу. Привез нас Толя на своей изрядно потрепанной машине. Специально на ней поехали, для конспирации. Пока я усаживалась на заднее сидение, до меня донесся тихий шепот:

– Такая известная, а какая простая. На обычной машине ездит.

Кажется, на моих глазах родилась еще одна легенда. О моей нечеловеческой скромности.

Свадьба прошла, и мне, в общем, даже понравилась, если это сомнительное действо вообще может кому-то нравиться. Главное, гости остались довольны. Все было бы замечательно, если бы не мое собственное странное поведение. Оно сильно меня смущало. Ну зачем мне понадобилось выкидывать столь странный фортель? Это же кому сказать. На собственной свадьбе завела знакомство с совершено посторонним мужиком и сперва с неожиданным трепетом ждала от него поцелуя, а потом отправилась с ним танцевать. И ведь пошла-то не из вежливости, нечего себя обманывать. Мне хотелось с ним танцевать. Мне было приятно. И вообще, если честно, позови он меня уехать из ресторана, бросила бы все и уехала.

При мысли об этом меня захлестывал жгучий стыд. Что со мной тогда случилось? Я была как одержимая. Никогда в жизни со мной ничего подобного не происходило. Наверное, это был последний всплеск протеста, усиленный алкоголем. Ладно. Хорошо еще не зашло слишком далеко. Главное, чтобы Виталий ничего не узнал. Надо Ляльку предупредить, чтобы случайно Толе не ляпнула. Так-то она могила, но лучше подстраховаться. А то, глядишь, по секрету расскажет ему, а он, из мужской солидарности – Виталию. Мол, держи, друг, ухо востро. Нет, с этой историей пора заканчивать. Похоронить поглубже и забыть, словно дурной сон. Так я и решила.

В этот день мы с Виталием впервые за долгое время завтракали вместе. Мы уже привыкли вставать в разное время, даже по выходным. Муж мой по-прежнему оставался ранней пташкой, я же любила поспать.

Но после разговора с Лялькой мне не удалось снова заснуть, а от моих ворочаний пробудился Виталий. И мы пошли завтракать. Я внутренне приготовилась к встрече с запахом яичницы, однако меня ждал сюрприз. Вместо сковородки Виталий почему-то достал маленькую кастрюльку, в которую налил молоко. Пока оно грелось на плите, он извлек из шкафчика большую пиалу и коробку с мюсли. Насыпав изрядную порцию этой смеси овсянки с сухофруктами в пиалу, он залил ее горячим молоком и принялся жевать. Ровно с таким же сосредоточенным выражением лица, как прежде поглощал яичницу.

Его самопожертвование растрогало меня до слез. Знает, как я ненавижу запах жареного сала, и решил ничем не омрачать первое утро после свадьбы. Да у меня золотой муж! Видно ведь, что ему невкусно, однако ради меня он готов на все.

– Спасибо, – тихо поблагодарила я, и от полноты чувств у меня даже голос дрогнул.

– За что? – он удивленно вскинул на меня глаза.

– За все! – воскликнула я. – За то, что ты есть. – Я крепко его обняла и поцеловала.

– И за то, что ты не стал сегодня делать свою яичницу.

Он аккуратно выпутался из моих жарких объятий.

– Я давно уже не ем яичницу.

– Разве?

– Да. Это очень вредно. Холестерина в ней много. Поэтому я перешел на мюсли.

– А мне показалось, тебе невкусно.

– С чего ты взяла? – Он изумленно уставился на меня.

– Ну, по-моему, ты их как-то с трудом жуешь, будто глотать не хочется.

– Я так жую, потому что пищу полагается тщательно пережевывать, не меньше тридцати раз каждую ложку. Только тогда она правильно усваивается. Между прочим, давно хочу тебе посоветовать найти более здоровый вариант завтрака, нежели твой излюбленный пустой кофе. Это раздражает слизистую оболочку желудка. Допрыгаешься до язвы.

Я слушала его и не верила своим ушам. Неужели это говорит Виталий? Раньше для него всегда было главным поесть, когда голоден. Желательно поесть вкусно. Вкусно и много. А теперь его волнует здоровье. Когда же он решил расстаться со своей любимой яичницей? И как же я этого умудрилась не заметить? Поразительно.

Меня вдруг охватил страх. Вдруг он чем-нибудь серьезным болен? Настолько серьезным, что предпочел от меня скрыть. И я как можно ласковее спросила:

– Виталий, ты чем-то заболел? У тебя что-нибудь серьезное?

– С ума сошла? – вскинулся он. – Еще накаркаешь. Я здоров, тьфу-тьфу-тьфу, – он постучал костяшками пальцев по деревянной столешнице. – Здоров как бык.

– А мюсли тогда зачем?

– Именно, чтобы как можно дольше оставаться таким же здоровым, – назидательно изрек он. – Годы-то идут. Мы не молодеем. Нужно соблюдать диету. Слава Богу, у нас в институте отличный спортзал с тренажерами. Совершенно бесплатно, и времени тратить не приходится, чтобы куда-то специально ездить. Кстати, тебе тоже не мешало бы найти поблизости какой-нибудь фитнес-центр. А то ведь совершенно сидячий образ жизни ведешь.

Глоток черного кофе встал колом в моем пищеводе, и я ошеломленно прохрипела:

– Я ведь не поправляюсь.

– Пока вроде нет. – Он с сомнением оглядел меня. – Но риск есть. А некоторую рыхлость можно было бы убрать. Легче поддерживать себя в форме, чем избавляться потом от лишнего.

– Спасибо за предупреждение. – Я обиделась. – По крайней мере, теперь знаю, что моя фигура уже тебя не устраивает.

– Да почему? Все меня устраивает, – ринулся он разубеждать меня. – Просто сама посуди: сидишь с утра до вечера за своим компьютером, физической нагрузки практически никакой. Квартира крохотная. По ней километры не намотаешь. А на улицу ты выходишь, в основном, чтобы дойти до машины. Даже журналисты на дом приходят интервью брать. Магазины на мне. Уборка тоже. Словом, все двигательные занятия мимо тебя.

Что ж, он был прав.

– А еду ты предпочитаешь калорийную, – снова заговорил Виталий. – И сладенькое, и сдобное, и жареное, и майонезик. Пока организм еще как-то справляется. Но ведь лишний вес подбирается к нам незаметно. А на тренажерчике позанимаешься, и сгонишь избыток калорий. Очень полезно.

Я была просто потрясена и продолжала внимательно его слушать и еще более внимательно разглядывать. Когда он успел так измениться? Даже внешне. Где были мои глаза? Неужели я настолько заработалась? Нет, видимо со мной случилось то, что называют «глаз замылился». Менялся Виталий по чуть-чуть каждый день. Прямо на моих глазах. Но это чуть-чуть было почти незаметно и мной не воспринималось. Теперь же, видимо, накопилось, и передо мной сидит, тщательно пережевывая свою овсянку с сухофруктами, совершенно не тот человек, с которым я когда-то решилась на совместную жизнь.

Считается, что для того, чтобы увидеть человека, с которым знаком и близко общаешься много лет, другими глазами, необходимо какое-то сильное потрясение. Подлость, измена, обман. У меня же цунами в душе вызвала банальная овсянка. Я смотрела на Виталия и не узнавала. Сорокалетний вальяжный мужик. Аккуратно стриженный, лицо слегка загорело, в начале-то зимы. Неужели и в солярий ходит, или это остатки летнего загара? Лицо гладкое и какое-то чересчур ухоженное, даже несмотря на вчерашние возлияния. Кстати, как это у него сочетается со здоровым образом жизни? Или ради свадьбы были сделаны послабления? А между прочим, несмотря на здоровое питание, он явно поправился. Хотя нет, скорее накачался. У него никогда таких бицепсов-трицепсов не было. Вон как рельефно выпирают. Как же я ничего не замечала? Спим ведь в одной постели. Или я настолько привыкла к нему? Привычное часто кажется неизменным.

Тут я задумалась о другом: если я положительных изменений не замечала, то, вполне вероятно, не обращала внимание и на какие-то отрицательные. Пора прийти в себя, а то я уже, кажется, превращаюсь в слепо-глухой придаток компьютера. Между прочим, откуда взялся халат, который сейчас на нем? Раньше я его точно не видела, да и по виду явно новый. И покупала его уж точно не я. Я вообще последний год мало занималась его гардеробом. Он как-то сам научился с этим справляться, а мне было совершенно некогда.

Раньше наоборот, каждую вещь приходилось покупать Виталию с боем. Все новое вызывало у него бурное сопротивление. Готов был донашивать пиджак до дыр на локтях. Не приучили его обращать внимание на одежду и свой внешний вид, и он считал это стыдным. Сколько раз я ему повторяла пушкинское: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Он лишь пренебрежительно отмахивался. А теперь… Взгляд мой как раз упал на его руки, и я едва сдержала изумленный возглас. У него был сделан явно профессиональный маникюр. Никаких заусенцев, ногти аккуратно подпилены и отполированы. Вот это да!

Поход в ванную комнату потряс меня еще больше. Свежеоткрывшимися глазами я обозрела полочку с косметическими средствами. На моей половине почти ничего не было, на его же теснилось немеренное количество баночек, скляночек и тюбиков. Крем для бритья. Четыре вида пены для бритья разных фирм. Бальзам после бритья. Крем от морщин. Один утренний, другой ночной. Гель для снятия отеков под глазами. Скраб для лица. Скраб для тела. Скраб для ног. Гель для душа. И наконец два дезодоранта – один спрей, другой шариковый. Когда это все тут образовалось? Полочка Виталия еще вчера была для меня словно невидимкой. Смутно припоминаю, что в начале нашей совместной жизни тут были лишь его зубная щетка, бритва, крем для бритья и какой-то лосьон после бритья, кстати, с очень противным запахом. От него я избавилась почти сразу, а вот дальше – не помню.

Пока Виталий мылся, я продолжила экскурсию. Местом следующей моей остановки стала его секция платяного шкафа. Когда я последний раз туда заглядывала, уж и не помню, но содержимое ее с той поры сильно изменилось.

Прежде там реденько висели джинсы, один костюм повседневный и один так называемый парадный. Пара свитеров и три рубашки. Теперь вся секция была плотно забита одеждой. Я насчитала десять костюмов, все примерно в одной цветовой гамме, из-за чего мне, наверное, и казалось, будто он ходит в одном и том же. Штук пятнадцать рубашек, и это только к костюмам. Богато была представлена и одежда более вольного стиля: несколько пар джинсов, свитера, водолазки, трикотажные рубашки-поло и даже одни кожаные брюки из мягчайшей черной лайки, а к ним такой же пиджак. Оказывается, мой муж любит одеваться и очень даже следит за веяниями моды! Кто бы мог подумать. И все эти покупки прошли мимо меня. Как же так вышло?

То есть вообще-то я помню: он что-то покупал, даже вроде мне демонстрировал, но у меня почему-то именно в подобные моменты случалась какая-нибудь запарка, либо возникали какие-нибудь проблемы, и я пропускала все мимо ушей и глаз. Я пропускала, а он менялся, превращаясь в – как там назвала его моя родительница? – в солидного мужчину.

А ведь так оно и есть! Моя мать оказалась куда наблюдательнее меня. Впрочем, неудивительно: она-то смотрела со стороны. Но я-то, я-то хороша! Писательница называется! За другими наблюдаю, записываю, чтобы в книжках потом использовать, а что под носом у меня творится и непосредственно касается, не заметила. Никакой реакции. Для меня до сегодняшнего утра Виталий оставался точно таким же, каким был шесть лет назад, когда мы впервые встретились. Да-а, мне только свидетельские показания давать.

Я была совершенно ошеломлена. Не могу сказать, чтобы имела что-то против произошедших с ним перемен. Мне очень нравится, когда мужчина чист, подтянут, ухожен и хорошо пахнет, а не могуч, вонюч, пузат и волосат, согласно известной поговорке. Меня потряс не Виталий, а моя собственная слепота. А потом я испугалась, скинула всю одежду и встала перед зеркалом. Может, я и себя неправильно видела?