Текст книги "Голова в кустах"

«Ну хоть с власть имущими на этот раз хлопот не предвидится», – подумал полковник.

Девушкам предстояло заниматься после полудня. К девяти утра Варвара собралась в библиотеку писать реферат. Зинаида же, заказав ей учебники («Твой читательский билет выдержит, а у меня долгов полно»), решила воспользоваться ее отсутствием и пригласила своего парня, Лешу Трофимова. Леша метил в юристы, но ради Зиночки был готов пожертвовать не только курсом международного права, высшего образования как такового не пощадил бы. Тем более что его семья гарантировала восстановление в университете после любых юношеских катаклизмов. «Алешенька всего хлебнет, перебесится и преуспеет», – говаривала его маман.

Перед выходом из дома Варвара заглянула в кухню и застала Зинаиду за высыпанием в чашку какого-то белого порошка из капсулы. Дружба дает право требовать разъяснений. Зинаида наскок подруги выдержала стоически:

– Это быстродействующий яд, Варька. Если Лешка откажется на мне жениться, выпью при нем кофе, и адью. И плевать тогда на его комплексы.

Варвара с жаром стала увещевать ее, направилась к соседям за помощью. Зинаида, хохоча, схватила впечатлительную девушку за рукав куртки:

– Чувство юмора сбоит? Не позорь меня и сама не позорься. Не стоит мамсик Трофимов моего самоубийства.

Леша не был отпрыском нувориша.

Его прадед и дед послужили государству на хозяйственном поприще так, что следующим поколениям Трофимовых не приходилось тратиться на покупку дач, гаражей, квартир, мебели, утвари, картин, драгоценностей, даже книг. Делай себе карьеру со стартовой позиции заведования неважно чем, береги антиквариат, меняй машины – всего и проблем.

«Нет, потеряв Лешку, не грех и травануться, – сделала собственный вывод Варвара. – Храбрится, сказочница».

Краснова продолжала настойчиво переубеждать Линеву:

– Варька, дурочка, это противозачаточное средство. Я освободила его от оболочки, чтобы скорее проникло в кровь, подзалететь неохота. Вот те крест! Где ты видела яд в аптечных капсулах, дуреха?

Жаль, я выбросила упаковку и опорожнила ведро в мусоропровод. Прости за глупый розыгрыш…

Тут в дверь постучал условным стуком Леша Трофимов, и Зинаида поскакала отпирать.

Дальнейшее повествование далось Варваре Линевой со слезами. Она ерзала, прикуривала сигарету, затягивалась, тушила, ломала, хваталась за следующую.

Борис, как заводной, щелкал зажигалкой. Наконец полковник отобрал у девушки пачку.

– Спасибо, – сказала она. Всхлипнула и призналась:

– На меня затмение нашло, полнейшее. В каникулы не получилось подзаработать деньжат, печалей уйма. Я почему-то была убеждена, что Зинка врет насчет противозачаточного.

И то, что она жизнелюбива, у нее вряд ли хватит духу покончить с собой, тоже в голове промелькнуло. Потерзает своего Лешеньку, попугает, себя подзаведет и выльет отравленный кофе в раковину. А мне яд был кстати. Я решила: приму вечером, и ничего не надо – ни за квартиру платить, ни на дубленку копить, ни сессию сдавать, ни с мальчиком порядочным мечтать познакомиться. Покой.

Еще Варваре подумалось: «Быстрота действия смертоносных препаратов зависит не от количества, а от качества».

Словно в забытьи, девушка взяла ложкой половину порошка из чашки, завернула в салфетку и сунула в карман.

– Я была на нервах, сама не своя, – каялась Варвара под доверчивыми взглядами милиционеров. – И, представляете, в читалке, будто по заказу, познакомилась с культурным, славным парнем, Виталием Кропотовым. Если честно, мы вместо лекции кино смотрели. А в универе староста… Где сигареты? Господи, что я испытала по дороге сюда! Как себя проклинала! Надо было выкинуть порошок и вымыть чашку. Или Лешу предупредить. Скажите, Зинка долго умирала, из-за того что я дозу уменьшила? Не воспрепятствовала самоубийству лучшей подруги, да еще и обрекла ее на дополнительные страдания. Сволочь я безмозглая, эгоистка. Можете меня арестовывать, я прощения не достойна.

Варвара понуро царапала ненакрашенным ногтем стол.

– Где тот порошок, который вы в салфетку завернули? – спросил Измайлов.

– Я его на улице, в урну… Около то ли библиотеки, то ли кинотеатра… Не помню, правда. Я так стыдилась своего утреннего порыва. Мне казалось, отрава в бумажке жжет бедро через куртку, джемпер, джинсы… 0-о-ой, – взвыла Варвара и что есть сил врезала обоими кулаками себе по вискам.

– Не надо членовредительства, Линева, – предостерег полковник. – Самое смутное в вашем рассказе – это убеждение, что Краснова раздобыла яд. Откуда?

Зачем? У нее бывали попытки суицида?

Попугать Трофимова можно было и аспирином.

– Я бы аспирин и использовала, – медленно проговорила Варвара. – Но Зинка обожала острые ощущения. «Перченая житуха» – ее выражение. Она из тех, кто не отказался бы от русской рулетки… А откуда? Мало ли фигни у химиков. Охмурила лаборанта и стащила.

Да и у нас на кафедре этого добра навалом, бедные крысы и кролики в курсе.

– Стоп, Линева, – вмешался Юрьев. – Вы полагаете, что любой человек в состоянии раздобыть отраву? Но существуют нормы хранения ядовитых веществ, отчетность за их расходование.

– Не любой человек, а задавшийся целью. Наверняка для Зинки сам процесс добывания был развлечением. Она по природе экспериментаторша – над собой и остальными людьми. Прочитала что-нибудь про отравление в газете, и ей стрельнуло: «Как это осуществляется на практике?»

– Ее лечить – в самый раз, – не выдержал Борис.

– От оригинальности мировосприятия не лечат, – пробормотала Варвара. – Позвольте мне уйти в камеру, я устала, у меня мигрень.

Юрьев беспомощно уставился на Измайлова.

– Кликни Воробьева, пусть побудет с Линевой, пока она изложит на бумаге все, что устно нам поведала. Мы с тобой обсудим ситуацию, – распорядился полковник. – Балкова прихвати.

– Я в обморок свалюсь, – пискнула Варвара.

– Придется набраться мужества, коль назвалась убийцей, – жестко оборвал ее Вик. Потом смягчился:

– Тебе дадут кофе с печеньем, подкрепишься.

Девушка уткнулась лицом в ладони и зарыдала.

* * *

В комнате лейтенантов Измайлов позволил себе выругаться.

– Краснова точно была сумасшедшей. Но и Линеву у психиатра стоит проконсультировать, – подытожил Борис Юрьев.

– Что стряслось? – поинтересовался Сергей Балков. Юрьев кратко повторил откровения Варвары. Вид у него при этом был недоуменный и какой-то виноватый.

– Так ведь в горячке девушка, – заключил Сергей.

– Сейчас шестнадцать ноль-ноль, – сообщил полковник. – Разберитесь сами, парни, кто куда двинется. С хозяйкой квартиры уже беседовали, с соседями тоже. Теперь нужно разыскать Трофимова и Кропотова – нового знакомого Линевой; съездить в библиотеку, кинотеатр, университет – студенческая группа еще там. Проверьте барышню по всем статьям – и пулями назад. У нее действительно есть выбор между СИЗО, психушкой и домом. Не ошибиться бы нам.

– Аида потеть, Серега, – вскочил Борис.

Балков степенно поднялся, запер в стол протоколы и последовал за коллегой.

Через три часа полковник лицезрел взмыленных озадаченных лейтенантов.

– Фантастика, Виктор Николаевич, но Линева ничего не нафантазировала! – воскликнул эмоциональный Юрьев.

– Конечно, у нее своя точка зрения, у других свои точки зрения, – бурчал неповоротливый Балков, – а в общем, все сходится. Особенно по времени.

– Мое терпение лопается, докладывайте, – подогнал их Измайлов. Разумеется, Бориса прорвало первым.

Староста и еще несколько ребят подтвердили: на лекции Линева отсутствовала, ворвалась минут за десять до начала семинара возбужденная и румяная, спросила, где Зинка, выслушала приятелей, которые знали только, что с Красновой приключилась какая-то беда, побледнела и убежала.

Леша Трофимов коротал вечер у друга, о смерти Красновой не подозревал и на глазах у Юрьева сменил три состояния – ступор, истерика, апатия. Он явился к Зине в половине девятого, как условились. Варвара поприветствовала его и сразу испарилась. Зиночка предлагала кофе, но он принес шампанское. Потихоньку уговорили бутылку. Не ссорились, наоборот. Интим был, подруга предохранялась сама, презервативы оба ненавидели. О женитьбе речи не шло, им и так неплохо любилось. Потом Зина его выпроводила, чтобы без помех помокнуть в ванне и собраться в универ. Он предлагал просолить, но у нее в прошлом году было много пропусков, она не согласилась, дала зарок учиться без «хвостов».

– Все-таки Краснова разыграла Линеву, – сказал Юрьев.

Измайлов согласно кивнул. Настал черед Балкова. Он отчитывался с нудными подробностями – метры между книжными витринами, расположение конторки библиотекаря, минуты ходьбы до кинотеатра, количество урн на улице…

Борис извертелся, но полковник запретил перебивать Сергея, чтобы при смене формы тот не повредил содержания.

Виталий Кропотов успел известись.

Он наплел Варваре, будто заканчивает строительный институт. На самом же деле образование парня ограничилось техникумом, он вкалывал экспедитором в частном ресторане, а в библиотеку забрел из любопытства около десяти утра.

«Серьезно, двадцать четыре года стукнуло, но в таком месте никогда не был», – оправдывался он перед Балковым, словно предотвращая насмешки. Заглянул в, читалку, приметил Варвару и «влюбился, как суслик». Еще час он был нем и недвижим, сидя напротив девушки, затем отважился обратиться с классическим вопросом: «Что вы читаете?» Слово за слово, посетили курилку, отправились в кино. Виталий благоговейно выложил перед лейтенантом два билета – оставил на память. После фильма он проводил Варюшу до университета и едва не окочурился от счастья, получив номер ее телефона. «Телки у меня были – чуда не было, робости, – частил Кропотов. – Если признаюсь, что не студент, она меня поганой метлой – не того, а? Я не шалопай, с квартирой, при бабках…»

Сергей поехал в библиотеку, где его заверили: Линева готовилась к реферату часа два, а то и дольше. Потом лейтенант совершил прогулку по маршруту счастливой парочки. Вероятно, он один из всех сыскарей отдела был способен рыться в урнах голыми руками, игнорируя презрительные комментарии прохожих.

Зато в третьей по счету от библиотеки мусорке обнаружил смятую салфетку, к которой прочно прилип спрессовавшийся в пластинку порошок. В кинотеатре кассирша убедила Балкова в подлинности билетов Кропотова. Лейтенант трижды вымыл руки с мылом в туалете для сотрудников и подался в управление.

– Молодцы, оперативнички, – похвалил Измайлов, с каким-то суеверным страхом косясь на длинные сильные пальцы Сергея. – Пошли выпроваживать Линеву.

В темном кабинете полковника они застали редкое зрелище. Коля Воробьев восседал в кресле Измайлова, постукивал по широким передним зубам красным карандашом и при ненавязчивом свете настольной лампы листал письменные показания Линевой. Ни дать ни взять – учитель над тетрадями, старающийся сосредоточиться, несмотря на недомогание.

– Прирожденный педагог, – высказался Борис Юрьев.

Коля встал и зашептал:

– Ужас. Двадцать лет девице, вот-вот получит университетский диплом, а такие ошибки ляпает. «Элиминтарно», и никаких гвоздей.

– Ты простыл? – тоже невольно понизил голос Сергей Балков.

– Нет, Варвара плакала-плакала и задремала. Разморило после стресса. Я разрешил ей на диван перебраться.

– Подъем, Линева, – безжалостно пророкотал полковник.

Через минуту Варвара приблизилась, зажав зубами заколку и подбирая волосы.

Борис зажег люстру. Воробьева отпустили, полковник поерзал на своем месте, будто заново привыкал к нему. Балков с Юрьевым, не сговариваясь, плюхнулись на стулья, обойдя обжитый девушкой диван, Варвара сонно щурилась и вдруг не сдержалась, сладко зевнула.

– Не буду больше держать вас в неведении, – пожалел девушку Измайлов. – Зинаиды Красновой нет. Ее насмерть сбила машина на перекрестке возле дома, когда вы с Кропотовым смотрели фильм.

Водитель с места преступления скрылся, его белую «шестерку» обнаружить не удалось. Примите наши соболезнования, друзей терять тяжело.

Варвара издала какой-то лязгающий звук. Ей дали воды, она не сумела удержать стакан, расплескала половину.

– Мы благодарны вам за содействие.

После проведения экспертиз вы нам понадобитесь. Но есть одна деталь… В вашей квартире обнаружен труп мужчины без следов насилия…

Линева отпрянула и с трудом выдавила:

– Зина Лешу отравила, сама под колеса?

– Успокойтесь, Трофимов жив-здоров и недавно демонстрировал лейтенанту Юрьеву первоклассный шок. Он якобы ушел от Красновой за час до трагедии. Внимание, Варя. Покойный гражданин Загорский Вениамин Кузьмич, сорока пяти лет, плотный брюнет с залысинами. Что скажете?

– Куда же мне деваться, если в квартире мертвец?

– Не бойтесь, там давно убрано, и хозяйка не намерена вас гнать. Просила позвонить, – фыркнул Измайлов. – Но сначала – что вам известно о Загорском?

– Ничего, – совершенно правдоподобно опешила Линева. – Представления о нем не имею. И за Зинку ручаюсь, как за себя. Она принципиально не путалась с теми, кто старше двадцати девяти.

А я, извините, синий чулок, у меня никого не было. Может, ему на лестнице дурно стало, Зинка пустила, он умер, она обезумела от страха и понеслась куда глаза глядят?

– Это вы про мадемуазель, склонную к русской рулетке и дегустации яда? С оригинальным мировосприятием? – встрял Юрьев.

– Да, простите, скорее я свою реакцию изобразила. Но никакого Загорского среди наших знакомых нет и не было.

Чем, кем вам поклясться?

– Не клянитесь, – отмахнулся Измайлов. – Ступайте, устраивайтесь на ночлег. Увидимся еще.

Глава 3

– Вам кого? – спросила меня на следующий день Варвара Линева, цепко придерживая дверь и не сгорая от гостеприимства.

– Варь, я – Полина, мы же договаривались.

Она прищурилась, всмотрелась и хихикнула:

– Ух ты, богатой будешь, не узнала.

Совсем другое лицо.

– Надо было оправдывать ожидания.

Может, она из альтруизма только калекам жилье предлагает? Я смахнула со лба челку, явила синяки и шишки:

– А так?

– Так не видать тебе богатства. Заваливайся. Располагайся. Я понеслась в универ. Вечером отметим.

Намек я поймала на лету, как собака мячик.

– Варь, ты меня выручила, ужин за мной, сама приготовлю. Что будешь пить?

– Бутылка водяры и баллон пепси или фанты тебя не разорят?

– Нет, – Значит, вечер сегодня забит, и я сразу после занятий домой подамся. Пока.

«Новое поколение в России выбирает, конечно, пепси, – подумала я,» – но – к водке. Поэтому связь поколений у нас не прервешь".

Квартира была однокомнатной, с подтеками по потолку и отошедшими от стен обоями. Вероятно, соседи сверху не ладили с сантехникой. Да чего там, в состоянии войны они с ней были. Но мне чудилось, что люди ни при чем. Сдаваемое помещение само часто и безутешно плакало по ремонту и уюту. Я пребывала в поэтическом настроении, следовательно, приключение с переездом пришлось кстати. Люблю менять обстановку – тонизирует тело и душу.

В комнате стояли два продавленных дивана, два ободранных кресла и на диво крепкий симпатичный столик. В кухне – облезлый стол, такого же качества «солдатик» и холодильник «Ока». В последнем не обнаружилось даже удавившейся мыши. В совмещенном санузле призраком цивилизации маячила стиральная машина «Малютка». Водруженная на нее зеленая пластиковая корзинка полнилась качественными шампунями, кремами, масками, дезодорантами. Варвара явно разгадала загадку женской привлекательности. Прихожая была богата встроенным шкафом и похожей на засохшую пальму деревянной вешалкой.

Варварины вещи уместились на двух полках. Прямо скажем, ничего лишнего.

Но все незаношенное.

Я разложила предметы своего скромного гардероба на свободных досках, взяла пакет с продуктами и отправилась баловать себя кофейком. Беря из «солдатика» первую попавшуюся керамическую кружку, я расплылась в улыбке. Самая приятная улыбка прошлому, будущему большинство улыбается все-таки робко и настороженно. Однажды мы с Измайловым забрели к моей приятельнице за дискетой. На минуту. Вик попросил пить.

– Вода в кране, – по-простому бросила она. Достала чистую чашку, сунула полковнику, стряхнула пепел со своей сигареты мимо пепельницы и приникла к компьютеру.

Прежде чем налить холодной водицы, Измайлов тщательно вымыл посудину горячей. Он старался действовать незаметно, но вопрос о маниях, заданный мной на улице, его не смутил.

– Дом неопрятный, Поля. Зачем хлебать из чашки, в которой наверняка шастают тараканы?

Это еще что. Когда наши с ним отношения находились в стадии недоразвитости, я в спешке плюхнула на середину стола сковороду с картошкой, схватила вилку и принялась уминать за обе щеки.

Вик сидел, как натурщик в мастерской мэтра.

– Вкусно, налетай, – порекомендовала я.

– Извини, Поленька, не могу, – сказал Измайлов и положил картошку в тарелку.

– Мы же целуемся, – опешила я, искренне полагая, что церемонии отныне излишни.

– Извини, мне надо не привыкнуть, а прямо-таки прирасти к человеку, чтобы есть с ним из одной сковородки. И то в экстремальных условиях.

Испортил он мне тогда аппетит. Лучше бы провозгласил лозунг: «Даешь культуру поведения в быту!» Одно дело – чувствовать себя дурно воспитанной, другое – чужой.

Вспомнив любимого мужчину, я не сумела вовремя остановиться. Вчерашняя обида ощутимо металась внутри. То в сердце кольнет, то в желудок врежется, то барабанную перепонку пощекочет.

– Ты собралась платить за квартиру, в которую неизвестные мужики приходят умирать? Не вынуждай меня тащиться к Линевой, передавать от тебя привет и сообщать, что угол тебе сдал я, – заявил полковник.

* * *

Это была потрясающая ругачка с подробным перечислением прав и обязанностей граждан вообще, меценатов, побирушек, господ, женщин, мужчин, преступных отморозков и прочая – в частности. Мы тонули в пучине античной и средневековой философии, а потом отдыхали на твердыне марксистско-ленинской. Использовали горячие аргументы типа: «Сам дурак, сама дура».

И леденили друг другу кровь изысканной вежливостью. Мы цитировали классиков и сочиняли афоризмы. Пресловутым методом проб и ошибок я пользовалась безукоризненно, потому что другими овладеть не удосужилась. Через два часа страстных споров стало ясно, что милицейскую бдительность лучше всего глушит моя тупость. И в ответ на не лишенные остроумия и здравого смысла доводы я принялась бубнить:

– Ничего со мной не случится за две недели. Мне надо работать. Я в любой момент могу просто-напросто убраться оттуда и не возвращаться. Ничего со мной не случится…

И снова по кругу.

После того как взбешенный Измайлов назвал мои однообразные выступления «непролазным дебилизмом», я с ходу спросила:

– А каковы результаты вскрытий, экспертиз, обыска? Больше недели прошло. Вдруг действительно не стоит соваться?

Окрыленный моей понятливостью, Юрьев заговорил, и к тому моменту, когда полковник меня раскусил, выложил главное. В салфетку Варвара отсыпала не яд и не противозачаточное, а сильнодействующее снотворное. Таким же попотчевали Вениамина Кузьмича Загорского. Потом ему, спящему, сделали внутривенный укол. Только вместо лекарства ввели воздух. Смерть наступила от эмболии. На кофейных чашках были отпечатки пальцев Зинаиды и Вениамина Кузьмича. В крови самой Зины Красновой обнаружили слабую концентрацию синтетического наркотического вещества.

Судя по состоянию печени и почек, девушка была начинающей наркоманкой.

В ее сумке под тетрадками нашли еще одну капсулу со снотворным. Изощренно убитый Вениамин Кузьмич Загорский имел волгоградскую прописку. В Волгоград послали запрос и с часу на час ждали исчерпывающих сведений о невезучем приезжем.

Упоминание о наркотике сделало меня совершенно неуправляемой. Даже Измайлов оказался не готов к такому-краснобайству. Я сулила, что Варвара Линева обязательно поделится со мной сокровенным. Ведь вот-вот наступит момент, когда ей нестерпимо захочется поговорить о подруге. Я бралась обаять безутешного Лешу Трофимова и выпытать у него то, что нормальные люди скрывают от родителей и милиционеров. Я обязалась «прощупать» хозяйку, у которой наверняка есть ключ от квартиры… На удочку, как водится, попался Сергей Балков.

– Виктор Николаевич, – негромко сказал он, – мы в дерьме по уши с этим убийством. Ей-богу, проще подкупить патологоанатома, чтобы написал, будто Загорский скончался от инфаркта.

У Полины статья получится и без проживания по одному адресу с Линевой.

А у нас… Пусть бы осторожно разведала хоть что-нибудь.

– Она – осторожно? Не зли меня! – рявкнул полковник. Но я уже вцепилась в спасательный круг, милосердно брошенный Сергеем. Балков почему-то считает, что отлучать меня от расследования преступлений, в которые я сама собой вовлекаюсь, бессердечно и глупо.

– Предупреждаю, великие сыщики: или я перебираюсь к Варваре и благословляю ваш контроль, или не перебираюсь и пользуюсь свободой действий. Учтите, насильственного изменения моих творческих планов я никому не прощаю.

– Ультиматум предъявила! – торжественно возвестил Борис Юрьев.

– Опять, – застонал Измайлов, – опять мы вынуждены идти у нее на поводу.

– Я вынуждена идти у вас на поводу.

Знаете же, как меня утомляют ваши запреты и указания, перестраховщики.

Они переглянулись. Дальнейшее было театром абсурда. Я встала навытяжку и добросовестно повторила за Виком страшную клятву: не торопиться, не трепаться, не проявлять инициативы, не рисковать и т, д. Менты все равно смотрели на меня с сомнением.

– А если я случайно нарушу данное товарищам слово, пусть разразит меня гром или покарает твердый кулак Виктора Николаевича, – добавила я от себя для пущей убедительности.

Зажмурилась. Кто-то из них троих всхлипнул.

* * *

Статью предстояло сдать в срок. А поскольку человеческие замыслы всегда корректируются реальностью, я не была расположена бездельничать в снятой квартире. Один из заместителей главы Центра по профилактике и борьбе со СПИДом живо откликнулся на просьбу о содействии.

– У нас есть дама, увлеченная объединением специализаций врача-инфекциониста и врача-нарколога. В сущности, ей осталось только название этому гибриду придумать. Обратитесь, я ее предупрежу.

В его голосе проскальзывала то ли язвительность, то ли насмешка, то ли зависть, что делало даму интересным объектом исследования. Она, похоже, взвалила на себя дополнительную нагрузку и не согнулась. Таких коллеги не слишком жалуют.

– Приходите, но имейте в виду, я очень занята, – сказала Лилия Петровна Вешкова и положила трубку.

Я заторопилась. Занятые женщины непредсказуемы, несносны, но забавны.

Упустить шанс познакомиться с такой было грешно.

Однако я забыла, что любое предприятие надобно начинать договором с собой, а не с партнером. Мне пришлось обращаться к прохожим – я не слишком ориентировалась в этом районе, а вход в здание к тому же был со двора. Люди пятились и отрицательно мотали головами, дескать: «Чур меня». Наконец вся из себя испитая, вялая особа уточнила:

– Это куда заразные смертники на анализы ходят? Вон, через сквер и арку.

Молись Богородице, может, тебя пронесет, молоденькая совсем.

После подобного напутствия я прижалась к дереву с толстым стволом и кружевной осенней кроной, закурила и призналась себе, что наступил отлив энтузиазма и на дне валяется в остатке всякий безобразный мусор. "Вирус иммунодефицита человека, сокращенно ВИЧ, передается половым путем и через кровь…

Заразиться синдромом приобретенного иммунодефицита, то есть СПИДом, бытовым путем невозможно…" Даже отметив несуразность сочетания «заразиться синдромом», даже будучи качественно теоретически подкованной, я не могла заставить себя взяться за ручку двери, захватанную сотнями ладоней несчастных.

Эх, исповедовала бы элегантность, носила бы перчатки. Обернуть кисть носовым платком? Неловко. Не так давно сказала про пожимающую руки больным СПИДом принцессу Диану: «Тоже мне подвиг. Нашли о чем трезвонить». Кретинка. Кое-как я уломала себя. И предстала перед Лилией Петровной Вешковой, будто пробежав марафон. Не врут ученые.

Если мысленно заниматься аэробикой, пульс и дыхание учащаются, словом, организм легко обмануть. Или не легко?

«Обязательно выясню, ради чего медики ввязываются в столь опасное дело, – решила я. – Вряд ли им миллионы платят».

С Вешковой мы разговаривали около часа, и к концу беседы я была убеждена в собственной правоте, как никогда. Не отпуская к Варваре, Измайлов пытался заставить меня обойтись вот этим – количеством больных, призывами к властям предержащим дать денег на медицинские программы, названиями групп риска, стоимостью лекарств. Я сама ничего тягомотнее отродясь не слышала. Зачем писать то, что заведомо читать не станут?

Нет, без образа современного наркомана, для которого и СПИД – насморк по сравнению с ломкой, к печатающим устройствам не стоило приближаться. Мои надежды на Варвару Линеву и ее окружение должны были оправдаться.

Лилия Петровна Вешкова вызвала во мне полный раздрай чувств. Она, бесспорно, была героиней, но не статьи, а либо диссертации по психологии, либо романа. И то и другое не по моей части, о чем я сразу же начала сожалеть. Фраза:

«Ты еще молода, Поленька», часто звучит из уст полковника Виктора Николаевича Измайлова грустным упреком. Сорокалетняя Лилия Петровна вроде бы не кого-то, а себя яростно упрекала за то, что на двадцати годочках нельзя остановиться. Женщина числила старость в пороках и осознавала – с каждым днем она погрязает в пороке все больше. Она не желала стареть, одновременно боясь прослыть несерьезной и несолидной. Постигла разницу между «быть молодой», «молодиться» и «омолаживаться». Блекловатая косметика (усвоила, что лучшая та, которой не видно), упаковка стройного сухого тела в одежду стиля «вечно юная классика», удобная для непосед обувь, вместительная сумка-мешок… Я редко наблюдала женщин на возрастном перепутье. Умных женщин. Отказать Вешковой в признании ее головы не тыквой не смог бы и фанатичный злопыхатель.

Наш редактор полагает, что право на мнение о человеке имеет прежде всего его ровесник. Поэтому моих потуг характеризовать всякого встречного не одобряет. «Доживи, – говорит, – Полина, и тогда резвись пером по бумаге». Но я не воспринимаю советы как руководство к действию. Мало ли кого жизнь обламывает по-своему. Меня же не физическое состояние в определенном возрасте занимает, а душевное. «Нельзя эти состояния разделить», – вздыхает редактор.

Я вспомнила о нем неспроста. Вешкова ни на секунду не забывала, что общается с журналисткой, соответствовала имиджу деловой дамы. Я не утерпела и клещом полезла к ней под смуглую кожу: то да се, почему избрали тернистую дорогу, как переносите тяготы, о чем мечтаете, на что конкретно претендуете…

Она надиктовала мне много банальностей. Закодированные буквами, они выглядели пристойно и правильно. Например, в пору зрелости человек, независимо от пола, должен заполнять свои дни чем-то богоугодным; генофонд нации без нее, мелкой, но добросовестной и неравнодушной сошки, сойдет на нет; и вообще наркоманствующий молодняк жалко.

Есть специальная популярная литература, озабоченные всем подряд средства массовой информации, обученные в вузах педагоги, верящие в возможности профилактики врачи, а дети строем уходят в никуда. Лилия Петровна контактировала с женскими объединениями, политиками, выбивала гранд на борьбу с наркоманией и ее последствиями из фондов Сороса, терзала депутатов запросами, лечила страждущих, учила наркоманов приемам само– и взаимопомощи при передозировках, выпрашивала у спонсоров деньги на одноразовые шприцы и презервативы, организовывала акции против наркотиков и СПИДа, где раздавала юношам и девушкам добытое «у частных лиц и коммерческих организаций». Она боролась, не давая спуску себе и другим.

– Вчера уволила человека, который впал в спячку на переднем крае, Полина.

«Понятие „передний край“ тебя сильно волнует. Героическая, но не жертвенная натура», – подумала я. Она была амбициозна, энергична и оправдывала средства целью. Благородной целью, не спорю.

Она приносила пользу и творила добро.

А мне и нравилась, и не нравилась. Мы были похожи. Однако намекни мне кто-нибудь, что я столь же прямолинейна и жестка, оскорбил бы. Я не умею переть напролом. Я не числю свое дело в самых важных на свете. И не мыслю себя без обходных путей по красивой местности.

Наверняка от Лилии Петровны Вешковой было гораздо больше пользы, чем от меня. От нее было меньше тепла, которое дает сострадательная растерянность.

Иногда надо вместе с другим не знать, что делать. Она слишком владела проблемой. Я прониклась уважением к этой женщине, понимая, что являюсь для нее лишь одним из механизмов для достижения социально – и лично – значимого результата. И не в упрек, скорее в поддержку, сделала вывод: «Своего не упустит».

– Лилия Петровна, вы по образованию педиатр. Бросили аспирантуру, переквалифицировались в искоренительницы СПИДа. Зачем было лезть в ураган? – спросила я.

– Чтобы успеть проникнуть в его центр. Самое спокойное место. Это обыватели полагают, что завтра дождь и ветер утихнут. Шучу, конечно, – засмеялась она.

Ответ, как мне показалось, был предельно честным. И необыкновенно расположил меня к Вешковой.

– Полина, я смотрю, вы вгрызаетесь в проблему. Ваши коллеги записывают цифры, благодарят и убегают. Я рекомендую вам контакт с отцом школьника-наркомана. Я помогла парнишке слезть с иглы. И родитель загорелся идеей создания общественной организации «Надежда». Сейчас он оформляет документы.

– Лилия Петровна, я не буду рекламировать их деятельность заочно и авансом, даже если лично вы направляете и консультируете. Пусть сначала выполнят хоть один пункт своей программы.

Она впервые посмотрела на меня не свысока.

– Может, для общего развития полюбопытствуете?

– Обязательно. Только не обещайте ничего от моего имени.

– Ваше имя, похоже, значит для вас не меньше, чем мое для меня, – пристроила она. – Будь по-вашему, неуступчивая. Прошу, вот номер его телефона.

Загорский Вениамин Кузьмич. И разбирайтесь сами.

Мне пришлось долгонько листать блокнот, чтобы не выдать изумления.

* * *

Через несколько минут я вопила в трубку автомата:

– Вик, милый, Вешкова не могла не знать о смерти Загорского, раз занималась его сыном и осуществляла патронаж «Надежды». Но она наворожила мне общение с ним. Что происходит?!

– Подтягивайся в управление, детка, – велел Измайлов.

– Спустя пару часов мне с Варварой водку пить. Успею?

– Поленька, – призвал полковник, – помнишь, мы видели по телевизору передачу про разведчика? Он всех признал людьми со слабостями и порекомендовал пьющим штирлицам изначально делать вид, будто они к бабам неравнодушны, а бабникам – будто к спиртному.

В кого ты собираешься перевоплощаться?

– Поняла, не переборщу, – покорилась я.