Текст книги "Весь спектр любви"

Весь спектр любви
Алена Воронина

© Алена Воронина, 2023

ISBN 978-5-0059-6105-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Весь спектр любви
Алена Воронина
 

Потому что любить кого-то – это значит помогать ему, когда он попал в беду, заботиться о нем и говорить ему правду. «Загадочное ночное убийство собаки» Марк Хэддон.

Пролог

Коридор длинный, настолько длинный, что свет с лестничной площадки не в силах был прогнать чернильный мрак дальше, чем на шаг от порога. Шорохи, далекие голоса, удары капель о неведомую металлическую поверхность, размеренные, неотвратимые. Сквозняк, его ледяные прикосновения заставляют мурашки пробегать по спине. С каждым вздохом тьма будто движется тебе навстречу, поглощая само пространство, не оставляя ничего… Даже надежды…

– Шикарная квартира! – хмыкнула за спиной Оля, и, отодвинув меня в сторону моим же баулом с подушками и одеялами, утянутыми, между прочим, новой простынкой с серыми лилиями, помчалась по этому самому коридору в ту самую тьму. – Конечно, кредит на десяточек с лишним лет – то еще удовольствие! Хотя тетя Вера – везунчик! Процент отличный! Не то, что нам с Вовкой предлагают! В любом случае, кажется, тебе повезло с жильем!

Сестра умудрилась зацепить выключатель, о котором я пока знать не знала, и зарисовка из фильма ужасов обратилась вполне себе достойно выглядящим помещением общего пользования, в котором имелись полочки для обуви, огромный шкаф-купе и даже коврик с надписью: «Добро пожаловать».

Стены прихожей, а это была именно она, были аккуратно выкрашены в матовый бежевый, на полу лежал поблескивающий чистотой линолеум, не ведавший, что такое дырки, и даже, не поверите, плинтуса в тон с напольным покрытием на месте!

Единственное, что выбивалось из пристойного образа, это лампочка на длинном шнуре. Не таком, знаете, дизайнерском, которые принято сейчас развешивать в лофтах, точно паутину, а те, из советских времен, с изолентой, перебинтовавшей стыки. Похожая на грушу лампа накаливания свисала с потолка над самым шкафом, далеко не низким, кстати, но даже ему удалось дотянуться едва ли на две трети до потолка. Да, не мешало бы повесить что-то с большим количеством патронов, но тут, полагаю, виной была не жадность собственников до оплаты киловатт, а высота потолков: бегать за стремянкой каждый раз никому не нравилось, а жильцами этой четырехкомнатной коммуналки были исключительно женщины, по крайней мере, по всем документам. Ольга затормозила возле светло-бежевой с фигурными черными вставками двери в самом конце коридора, дальше, если свернуть налево, окажешься в раздельном санузле с маленьким предбанничком. Что удивительно, проходя мимо дверей моих новых соседей, я еще в тот раз, когда осматривала квартиру, заметила, все они одной модели, купленные в одном из строительных гипермаркетов. А вот бывшая хозяйка моей комнаты удивила: дверь в ее комнату была металлическая, но отделана была под двери соседей, не выбиваясь из общей концепции. Внутренности замка под действием толстого, как карандаш, ключа пришли в движение, послышался щелчок, и я… не удержалась, зажмурилась крепко-крепко, но всего лишь на мгновение. Пропустить начало новой жизни совсем не хотелось. Из открытой двери на нас с Олей хлынул мрак, прохлада и тот особый запах, что оставляет после себя человек, долгое время обитая в одном и том же месте. Запах у всех разный, у кого-то с горчинкой, у кого-то приторный, у кого-то тяжелый, где-то кислый, как сквашенная капуста, а где-то носящий оттенки дерева, смешанного с клеем, когда только-только оклеили обои или завезли новую мебель.

Выбирать себе первый настоящий дом пришлось и по запаху тоже, ведь с трудом можно представить себе, что я заселюсь в новое жилье с прищепкой на носу. А значит…

Собственница вывезла вещи еще неделю назад, оставив крохотную щелку в окне для проветривания, и всю эту «одинокую» для самодельной студии неделю Северную столицу заливали сентябрьские дожди. Вот и повеяло с порога на нас влажностью и, что удивительно, новизной. А ведь дом был 1898 года постройки. А точнее перестройки. Да-да. Все, что нашла в Интернете о нем, я прочитала. «Дом» на самом деле оказался гораздо старше той даты, что указана в техническом паспорте, как дата окончания строительства. Хозяева до революции видели его каждый по-своему, достраивая и перестраивая. Одно время здесь даже были типография и литография. Многие искусствоведы и ценители считали, что хозяева портили творение, нагромождая различные архитектурные стили. Но все же больше всего дом пострадал от тех, кто, начиная с революции, безжалостно делил огромные залы на крохотные комнатушки – соты, уничтожал лепнину, заколачивал парадные, разбивал витражи.

Бывшая хозяйка рассказала (а даже показала фото, которые произвели на меня впечатление, надо заметить), что когда-то это было сильно убитая временем, но больше людьми, коммуналка, которая в своих скромных четырех комнатах насчитывала аж восемнадцать жильцов. Пол и потолок были в дырах, через которые виднелась дранка, стены укрывали слои газет, дешевых обоев и той самой краски, которую, кажется, выбирал для своего детища последний перестраивавший его для купца первой гильдии известный архитектор на рубеже 19—20 веков. В общем, это было царство запустения, плесени, грызунов и тараканов. Весьма грустная картина.

Но в какой-то момент, а тому стали причиной вполне естественные обстоятельства, такие, как смерть, экономика и политическая ситуация, жильцы сменились, большинство комнат отошло местной администрации, которая, по слухам, порог квартиры не переступала, а сразу же раздала комнаты очередникам. Те в свою очередь быстренько приватизировали «старые стены», получили субсидии по программе расселения коммуналок и продали комнаты тем, кто готов был заплатить. И ничего бы не изменилось, если бы не собственница первой от входа комнаты, Галина Тимофеевна Волкова, которая в советскую бытность была замом зама главы местного исполкома, имела педагогическое образование и была крайне инициативна.

По словам продавца, еще в начале девяностых, когда связи соседки плавно перетекли из партийных в административно – бандитские, Галина Тимофеевна «получила» комнату с зазором на будущее «отжатие» всей квартиры, лелея мечту заполучить лучший вид из окон, жить-поживать на старости лет, попивая облепиховый чай в стометровом «дворце» в историческом центре. Но к сожалению, жизнь была к предприимчивой женщине крайне сурова. Девяностые лишили многих на то время власть придержавших титулов и регалий, единственного сына – надежду на будущее, убила где-то в девяносто шестом собственная глупость: выпив, на спор с братками в Неву прыгнул, сердце отказало. Пока вытащили, спасать было уже некого.

Сноха со свекровью с тех пор общались очень натянуто. Каждая считала себя правой, а противницу виновной в несложившемся семейном счастье. Но бабушка всячески стремилась задобрить озлобившуюся на жизнь молодую женщину, и отдала ей и любимому внуку свою квартиру где-то в районе Лесного проспекта, сама же перебралась сюда, в комнату площадью с ее кухню в отданной жилплощади. И в итоге, лет через десять, вдова, продав ту саму квартиру на Лесном, вышла замуж то ли за поляка, то ли за румына и укатила в Европу, отрезав все нити, связывающие ее с исторической родиной, лишив бабушку общения с единственным внуком.

В какой-то момент, по словам моей весьма словоохотливой продавщицы, женщина сдалась, бросила все, и даже выпивать пристрастилась, но сумела взять себя в руки и построить здесь скромный ненавязчивый, но, что удивительно, принятый всеми, если не коммунизм, то социализм точно.

Может, оттого и дыр в линолеуме не было, и шкаф с зеркалом, длинный, сделанный определенно на заказ, с четырьмя секциями, по одной на каждого из жильцов, царствовал в прихожей. Ломанной формы кухня с квадратной бежевой плиткой по стенам и полу, и с большим столом у окна радовала глаз чистотой, и общие ванная с туалетом имели вид вполне пристойный (особенно, если сравнивать с тем, что мне пришлось повидать).

Саму «руководительницу» коммуналки на набережной канала Грибоедова я не видела, когда приходила осматривать комнату. Но от нее в пачке документов на мою приобретенную в кредит (оформленный мамой) первую недвижимость, лежал ею собственноручно подписанный отказ от права преимущественной покупки с витиеватой росписью, и, как сказала Настя, бывшая собственница, чтобы его получить, ей пришлось в красках расписать, что новая владелица, молодая женщина, без вредных привычек, фармацевт, и, как водится, комсомолка, отличница и просто красавица. Хотя думаю, неведомая пока мне Галина Тимофеевна, позволила появиться новому жильцу в своих владениях исключительно из-за того, что, как и всякий педагог, полагала – меня можно перевоспитать. И у нее были все основания в этом не сомневаться, судя по проделанной работе. Но вернусь-ка я к новизне…

Оля нырнула в темноту, и, опять воспользовавшись своей удивительной способностью находить выключатели, зажгла свет, а потом отдернула толстую серую штору, впустив в комнату солнечные лучики. Глубоко вдохнув, я отпустила ручку большого чемодана, запустила руки в карманы курточки, в одном из которых лежала привычная салфетка, и окинула взглядом мое жилье. Пол устилал светлый ламинат, пластиковое окно, украшенное толстыми серыми шторами, нанизанными на хромированный багет, серый маленький кухонный гарнитур со встроенной электроплитой о двух конфорках. Бежевато-сероватые флизелиновые обои на стенах «под штукатурку». Вполне приличного размера кухонный стол с двумя высокими стульями. Небольшой шкаф с пристроенной столешницей под компьютер или телевизор. И самое главное, что сильно увеличивало площадь почти двадцатиметровой комнаты – второй уровень с ведущей наверх лестницей – шкафом для книг и мелочей. Высота потолков здесь составляла почти три с половиной метра.

Да… потолок – это единственное, что не посмела тронуть моя предшественница. Но и заморачиваться она не стала, и объект культурного наследия с элементами лепнины в виде ангелов с расправленными крыльями спрятался за натяжным полотном потолка искусственного. Среди документов на комнату у меня имелись справка и опись сохранившихся элементов декора. Кусок жизни из 19 века, точно вырезка из дневника, где события записаны каллиграфическим почерком с завитушками, толстыми плавно переходящими в тонкие линиями. Чудо, которое скрыли за толстой пластиковой белой простыней, оставив только фотографию. Даже сама хозяйка уже на подписании договора вспомнила, что там, наверху, под самой крышей живут ангелы.

Глава 1 «Хорошая квартира»

Первые дни в моем новом доме прошли просто замечательно. Я тщательно убралась, заглядывая в каждую щелочку, расставила, развесила и разложила свои вещи, придумав и продумав для каждой своё место. Чуть поменяла расстановку мебели, оставленной мне хозяйкой, состоящей собственно (если не считать корпусной и пары стульев) из дивана: мне, не нравилось, что он стоит у окна и мешает в любой момент подойти с той же чашкой кофе и, оперевшись на подоконник, разглядывать дома и небо.

Пришлось немного помудрить и даже разориться на ткань, которую я прикрепила к потолку второго уровня с помощью лески и длинных саморезов, теперь у меня имелась собственная своеобразная ширма-шторка, скрывавшая небольшую душевую кабину – несмотря на то, что я живу одна, мне так было гораздо комфортнее.

Да, я не выбрала бы эту комнату, не будь она практически автономна от остальной коммуналки. Единственное, что не позволяло мою новую жилплощадь назвать отдельной квартирой в квартире – отсутствие туалета. Но это я решила стоически переносить, даже не стоически, на самом деле это был зарок – не оставить коммунальное сообщество без своего внимания.

Удивительно, как много вложила в комнату бывшая хозяйка, которая моими комплексами не страдала, но сделала из жилплощади настоящее убежище.

И ведь не жаль было столько денег тратить!

Хотя, почему жаль? Она ведь делала это для своего удобства.

На самом деле траты наверняка были большими. Та же замена деревянных окон на пластиковые с учетом всяких городских правил требовала огромных (по моим меркам) усилий и денег. Но бывшая собственница очень любила этот город и хотела жить в его центре, видеть грязновато-синие воды канала, катера с экскурсиями, туристов, спускаться по длинной с огромными пролетами лестнице с чугунным витыми перилами и со странным орнаментом на потолке в форме песочных часов, и оказываться в гуще толпы.

Мне тоже это нравится. Несмотря на то, кем я являюсь по своей природе. Это и вызов, и необходимость. Во-первых, в толпе ты никому не нужен, это я давно усвоила, а во-вторых, если вдруг… стоит свернуть за угол, и ты окажешься там, где людей на самом деле бывает очень мало. Этим и прекрасен этот город. А в-третьих, я должна была выгонять себя на улицу достаточно часто, это одно из условий существования на этой планете лично для меня.

Я специально переехала под вечер четверга, взяв отгулы на работе до субботы, чем моя сменщица была более чем довольна: рвение сотрудника к работе в выходные в разгар завершения дачного сезона позволило ей укатить от городского шума на приусадебный участок вместе с семьей.

Туалет ранним утром субботы был не занят. И, к слову, пресловутые стульчаки, которые любили развешивать по иерархии владельцы комнат в коммуналке, здесь стену не украшали. Наоборот. Все было предельно аккуратно. Пол был чуть приподнят и на нем лежал слой нового линолеума, стены оклеены моющимися обоями в бежево-коричневых тонах. Хороший новый унитаз. На стене напротив двери четыре полочки по количеству комнат. Одна пустовала – определенно моя. А на самой верхней занял место в горшочке декоративный плющ. У каждого своя упаковка туалетной бумаги, но, что удивительно, одна хромированная подставка под нее, а на ней пусть и не целый, но моток. Здесь было принято делиться и не ходить со своим рулоном. На двери висел график уборки. И, кажется, мне надлежало сделать это завтра.

В общем коридоре было пусто, лишь с кухни слышались звуки. Кто-то, методично мешая что-то в кружке, постукивал по керамическим бокам ложечкой. Определенно так и было. И, этот кто-то явно был один. Разговора слышно не было.

Что же, пора познакомиться хотя бы с одной из проживающих здесь собственниц поближе. Пусть даже повода у меня и нет, но игнорировать, значит, прослыть невеждой, и подкормить свои комплексы, которым толстеть совершенно не полагалось.

– Здравст… вуйте… – я слегка запнулась, когда, уже начав произносить приветствие, завернула за угол и увидела сидевшего ко мне спиной… мужчину.

Он был в белой располосованной синими линиями рубашке, в мягких полуспортивных серых штанах и большущих тапках. Седые длинные неухоженные волосы лежали на плечах.

Это, пожалуй, все, что я успела заметить, прежде чем меня накрыло, что соседом, а это был явно жилец, судя по одежде и обуви, он быть не должен, но таковым является.

Мужчина же, услышав мой голос, замер, выпрямился, потому что до этого склонился над столом и обернулся ко мне.

Лицо его покрывала густая растительность немного темнее шевелюры, но тоже с проседью. Ему похоже было сильно за сорок. И только приблизившись к нему, я заметила, что, даже сидя, он был почти одного роста со мной.

Мама и прочие близкие нежно любившие меня родственники ласково называли меня «Карлушей». Да и при росте в 155 сантиметров глупо пыжиться. Хотя, лично меня это совершенно не беспокоило.

– Здрасьте, – выдал он удивленно, голос у него был скрипучий и низкий. То ли возраст сказывался, то ли курил много.

Перед ним на столе действительно стояла гигантская, с небольшой цветочный горшок, кружка с чаем, и лежала книга, старая и потрепанная, судя по цвету страниц и множестве заломов, отчего боковина выглядела так, будто побывала под гусеницами трактора. Книга, похоже, и была причиной задумчивого постукивания ложки о края чашки.

Однако, же речь была заготовлена и разговор начат, и следовало его завершить.

– Меня зовут Татьяна, я – новый жилец. А вы?

– А… – он вдруг встал и, мама родная, я, кажется, была ему приблизительно по грудь, – Олег. Снимаю комнату. Третью. От входа.

– Да?! – удивилась я. – А мне сказали, что хозяйки тут сами живут.

Вот ведь лгуны эти агенты, и продавщица хороша. А это, значит, мой застеночный сожитель. Так-так…

– Раиса Сергеевна – хозяйка комнаты, моя родственница, – он пожал плечами, – живет за городом с семьей.

Он опустился обратно на стул, чем очень меня порадовал, весьма неудобно наблюдать за башенным краном.

– А… ясно. Рада познакомиться, Олег… А сама Раиса Сергеевна здесь бывает?

– Крайне редко, – «проскрипел» он.

Меня слегка передернуло.

– Ясно, ну, не буду вам мешать…

Он что-то промычал, потерял ко мне всякий интерес и вновь уткнулся в книгу.

На самом деле, открытие, что в квартире проживают не только женщины-хозяйки, но и те, кто может комнаты снимать, меня неприятно задело. Пожалуй, предыдущая собственница была весьма благоразумной, хоть и расточительной особой. Понятно, что очень многие покупают такого рода объекты исключительно под сдачу, предпочитая жить в отдельной квартире. Но и агент, и продавец заверяли меня, что тут обитают только женщины. К чему было давать ложную информацию, если в первый день все раскроется?

А кухня все же неплоха для коммуналки, а при более детальном осмотре оказалась даже лучше, чем запомнилась в первый визит: не было уродливых старых шкафов с оторванными дверцами, кусков от разных наборов мебели, раскиданных вещей. Три одинаковых навесных шкафа и три тумбы в ряд, три разномастных, но ухоженных холодильника, две стиральные машины. Все стояло в определённом порядке, с намеком на некую гармонию. Даже полотенца на крючках у раковины были ярким и новеньким. Единственное, кухню освещал ровно клон той самой лампочки из коридора, странно, несмотря на довольно-таки ухоженный вид, со светом в этой квартире были явно проблемы.

Что там мог в таком мраке видеть мой сосед в книге, непонятно.

В моей комнате было свежо. Окно, выходившее прямиком на канал Грибоедова, было открыто в целях проветривания, и по помещению гулял холодный и влажный питерский ветерок. Здорово все же быть тут, иметь силы на все это. Я собой немного горжусь даже.

Сборы на работу были, как всегда, быстрыми, но с соблюдением всех установленных правил. В каком-то смысле процедура эта для меня жизненно важна, потому оттачивалась годами, только совершенства не достичь, а любой шаг назад может стать серьезным откатом. А я этого совсем не хотела. Как и мама… Ведь она одна из того небольшого числа людей, кто сыграл основную роль в связи меня с миром, который в каком-то смысле не является моим.

– Доброе утро, – худощавая высокого роста женщина сдвинула очки ближе к кончику носа и окинула меня взглядом. Похоже, она следовала из ванной в свою комнату, на сгибе локтя белым флагом обвисло влажное полотенце. Столкнулись мы с ней у входной двери, когда я пыталась попасть ногой в правый кроссовок и при этом удержать равновесие.

– Здравствуйте!

– Татьяна? – женщина протянула мне руку в приветственном жесте, что было неожиданно, если учитывать возраст и образование… привычный стереотип немного ломался, однако, я мало знала о ней, а значит, не могла учитывать огромное количество факторов. Тонкую суховатую кисть пожала быстрее, чем принято.

– Галина Тимофеевна! – кивнула моя, как оказалось, соседка.

Недурно, если уже утром она выглядит так, что готова хоть сейчас в приемную комиссию. На голове пучок седых, уложенных без единого петуха волос, из-под темного халата выглядывал жесткий белый воротничок.

– Как вам у нас?

– Обживаюсь.

– У нас хорошая квартира! – владелица первой комнаты от кухни окинула взглядом коридор, и кажется, я понимаю, что значил этот взгляд – гордость. – Но все это требует труда и заботливого отношения. Я полагаю, Настасья вас ознакомила с тем, что у нас имеет место быть определенный распорядок дня и действует график уборки? Причем, все, кто проживает здесь, относятся к своим обязанностям весьма ответственно!

Это вопрос или утверждение?!

– Да, конечно! – кивнула я на всякий случай.

– График уборки туалета вы уже видели? В ванной-то вы не нуждаетесь, как я понимаю.

– Да, – мне только и оставалось, что соглашаться, и уповать на то, что я делаю все правильно, и украдкой бросать взгляд на часы, потому что опоздать на работу мне совсем не хотелось.

Она мне напомнила владелиц доходных домов из книжек. Наверняка собственница по натуре, она скорее всего являлась еще и очень строгим человеком, но не только к окружающим, а и к себе. У меня даже сложилось впечатление, будто свою комнату в этой квартире я снимаю. Хотя, по сути, так оно и есть. Только снимаю я ее у банка.

Что же, еще раз спасибо бывшей владелице, она не зря сделала так, чтобы сократить общение с соседями до минимума – похода в туалет. Настя намекнула, что хотела и его поставить, но это потребовало бы огромных согласований и поднятия пола, а тогда у меня не получилось бы того самого уютного второго яруса, на котором разместился огромный матрас, комод, низкие книжные полки, и две красивые лампы в виде капелек, дарившие приятный белый свет.

– Что же, это хорошо, – кивнула моя властная собеседница. – Тогда мы с вами, Татьяна, обязательно подружимся. Настасья сказала, что вы фармацевт.

Утверждение…?

– Э, я работаю в аптеке на Вознесенском, недалеко отсюда, в десяти минутах ходьбы.

– Отлично, нам везде свои люди нужны, – губы ее тронула улыбка. – Что же, не буду вас задерживать. Не забудьте про график.

Я кивнула и, как девчонка, которую мама только что отпустила заниматься любимым делом, вылетела из квартиры.

Политика проживания в коммуналке мне теперь была ясна, как и то, что я немного просчиталась с представлениями о тех, с кем собиралась проживать весьма долгое время. Коммунизм явно был насильственным.

До работы надо было «проскакать», как говорит Оля, два квартала. И в этот раз при подборе выражений моя родственница была недалека от истины. Хотя мы определенно не пользуемся гужевым транспортом уже полвека, и сами не являемся непарнокопытными.

Я бежала по хорошо изученному маршруту сквозь толпу спешащих по делам и на работу людей по Вознесенскому проспекту, вдыхая ароматы кофе и свежей выпечки, а заодно выхлопных газов от скопившихся в пробке машин, духов, резины почему-то жженой.

Несмотря на утреннее построение от председателя квартиры, как я негласно называла теперь Галину Тимофеевну, день у меня выдался на славу. Может потому, что я бегу на работу по улице, на которой жили и по которой наверняка прогуливались Пушкин и Достоевский, а может потому, что у меня получалось удивительно хорошо лавировать в толпе, не касаясь людей, или потому, что впервые за долгое время с утра на рабочем столе лежало распоряжение директора небольшой сети аптек о том, что заведение наше сегодня никого не обслуживает, ибо у нас учет.

Не суббота, а праздник.

Пока в небольшом холле орудовала наша весьма говорливая уборщица-санитарка Мария Потаповна, я выскочила за кофе и так дразнившими меня всю дорогу ароматом плюшками.

– Ох, милая, – возле запертых дверей аптеки на обратном пути меня встретила, тяжело опираясь на палочку, старушка в легком осеннем темно-синем пальто, берете и вымазанных грязью полусапожках. – Помоги, что-то никак открыть не могу, сил нет, – одна дернула за толстую белую ручку стеклянную дверь.

– Простите, пожалуйста, но мы сегодня не работаем. Чуть подальше есть аптека…

– Милая, – она вдруг схватилась за мою руку, – не дойду. Сердце…

Пожилую женщину мучила сильная одышка, при бледном цвете лица щеки были красными, да и говорила она с большим трудом…

Отказать тем, кто просит помощи, не самая хорошая идея, хотя крайне неприятно, когда меня касаются, но это уже вопрос навыка – умения справляться с нахлынувшими ощущениями. Это не больно, не неприятно в вашем понимании, это просто неправильно.

– Пойдемте, – я распахнула перед ней дверь, подхватив бабушку под локоток, помогла переступить через невысокий порожек и оказаться в залитом светом, чистом холле, где недалеко от входа стоял столик с тонометром и два стула.

– Вот! Садитесь. Сейчас воды принесу, измерим вам давление.

– С-спасибо, милая, – на стульчик она почти упала, хотя старики стараются обычно беречься и резких движений избегать.

Кулер булькнул и наполнил прохладной водой пластиковый стаканчик.

– Так, ваше предплечье, – я аккуратно поставила воду на столик и помогла старушке стянуть рукав пальто, под ним оказалась толстая шерстяная кофта с вытянутыми карманами и тонкая водолазка, когда-то определенно белая, сейчас серая от времени и стирок, пахнуло старостью, совсем немного мочой и какой-то несвежестью. Похоже, за ней никто не ухаживал. И все, что она могла делать – делала сама.

– Так, 100 на 170. Сейчас вернусь, погодите

У нас для таких случаев была отдельная аптечка, старикам много не надо, чтобы давление себе повысить, иногда достаточно ценник увидеть.

– Спасибо, милая, – твердила она, глаза ее были закрыты, руки сжаты в кулаки.

– Сердце ноет?

– Да, но вот села, и вроде бы чуть отпустило.

– Под язык, – я протянула ей лекарство.

Старушка зажмурилась на мгновение, так делают дети, когда получают конфету, только сейчас вместо сладкого леденца была таблетка.

– Ох, вот хорошо, вздохнуть могу, – тихо сообщила мне нечаянная посетительница спустя пять минут. – Уж думала, ехать мне в больницу, помирать.

– Чтобы помирать, в больницу ехать не обязательно, – заметила я. – Погода сейчас не приветливая для гипертоников. Вам нужно лекарства пить вовремя, гулять тоже надо, но вы похоже переусердствовали.

– Ой, милая, ты и не представляешь, из каких далеких далей пришлось домой добираться, – махнула рукой бабушка. – Молода была, так казалось, чего это в Павловск съездить проблема разве? А теперь будто с того света вернулась.

– Танюш, я все домыла, – из подсобного помещения показалась уборщица и, окинув взглядом нас с бабушкой и следы на полу, вздохнула и хотела было пойти за тряпкой.

– Вы не волнуйтесь, теть Маш, я все уберу.

– Вот спасибо, – всплеснула руками наша ответственная за чистоту. – А то мне уже у следующих надо быть.

– Я за вами закроюсь.

– Вас Таня зовут, – улыбнулась бабушка, едва я вернулась к ней, закрыв входную дверь. – И меня тоже. Татьяна Петровна. Тезки, значит.

– Тезки. У вас есть телефон родных? Вам будет сложно добраться до дома самой.

Она вдруг заплакала, что, однако, не помешало ей говорить. Мама считает, что слезы помогают порой высказать то, что гнетет, они, как смазка. Это хорошо, что она была погружена в свое горе, не все понимают, что я слышу и сопереживаю, просто внешне это отражается не так, как вам привычно.

– Вот и надеюсь, что еще все исправлю, все верну. И она тоже, все поймет и вернется… Должна же быть на свете справедливость?! – она потерла рукой грудь в области сердца. – Как же хорошо отпустило то, сто лет такого не было. Вроде бы и отжила свое, а помирать страшно.

– И не помирайте, – кивнула я.

– Ох, не хочется, да и некогда! Пока все не решу! А там… дочь приедет…

Разговор наш имел бы продолжение, но зазвонил телефон, а потом опять и опять. Заведующая обзванивала, желая удостовериться в наличии тех или иных лекарств, проверяла артикулы и номера, которые с ошибкой выдавала программа, и я уже не могла уделять внимание старушке.

– Конечно, я понимаю, работа есть работа, – она с трудом втиснула руку обратно в рукав пальто, поправила берет и поднялась на ноги тяжело, но без хриплой отдышки.

– Татьяна Петровна, скорую точно не надо? – спросила я.

– Точно, Танюша, точно. А ты вот что, приходи ко мне. Я в этом доме живу, в первой парадной, на самом верху. Квартира 17. Хорошая ты. В наше время упадешь и не подойдут. Или того хуже. Уж я-то знаю. Приходи ко мне, Танечка.

– Как смогу, – уклончиво ответила я. – Вот, возьмите таблетки.

– А я заплачу… – она потянулась к старенькой потрёпанной черной сумке.

– Они копеечные, – махнула я рукой. – Через три с половиной часа выпейте, а если вдруг хуже станет в это время, сразу скорую вызывайте, не ждите. Может, как-то можно связаться, чтобы дочь ваша прилетела?

– Далеко… она. Визы, бумажки. Это время. – опустила голову старушка, – а мне бы разобраться со всем… Самой… Как она меня простит, если я сама себя простить не могу.

Едва за ней закрылась дверь, я бросилась исполнять свои должностные обязанности, и, конечно, думать забыла о бабушке, пока уже вечером, перед самым уходом не достала швабру и ведро, чтобы вымыть пол в холле и не заметила, что посещения старушки мне не избежать – под столиком, тем самым, что с тонометром, лежала бордовая книжечка.

Паспорт.

Стручкова Татьяна Петровна, 1926 года рождения, место рождения – Ленинград. И адрес, и правда, этот, только имелся еще и штамп о снятии с регистрационного учета, датированный июлем.

Мне стало не по себе, особенно после того, как вспомнился наш с ней разговор. Может, я ошиблась, а старушка хорошо исполнила то, что диктовало ей воспаленное сознание. Часто в таком возрасте старики уже в глубоком детстве, порожденном деменцией, но так хорошо говорить?!

В десять вечера я прошла сквозь арку недалеко от входа в аптеку и оказалась во дворе – колодце. Первая парадная в самом углу была, как ни странно, открыта, хотя домофон имелся, и работал вполне исправно. Но вызов 17 квартиры сбрасывал, будто там передатчика не стояло. Внутри парадной было темновато, в трехэтажном здании лифт предусмотрен не был, и я пошла наверх по широким каменным ступеням,

Дверь 17 квартиры была хороша. Даже и не скажешь, что тут живет старушка такого вида и в такой ситуации. Дорогое дерево, за которым наверняка прятался толстенный металл. Видимо, дочка, живя за границей, матери все-таки квартиру обустроила и помогала. Хотя лучше бы наняла сиделку, иначе почему бабушка ходит по городу в одиночестве, без должного ухода и опеки.

Рука потянулась к звонку.

Только где-то внизу кто-то открыл дверь, послышались голоса и смех, но не они привлекли мое внимание, а створка двери в квартиру Татьяны Петровны. От сквозняка она плотнее прижалась к косяку, а потом нехотя оттолкнулась, и на меня хлынули запахи клея, дерева, штукатурки, в общем все составляющие большого ремонта.

– Татьяна Петровна, – в этот раз я постучала в створку и громко окрикнула хозяйку.

Ответа не последовало, но это и неудивительно, слышала старушка не особо хорошо, еще в аптеке часто переспрашивала меня.