Текст книги "Сто и одна ночь"

Глава 4

В прихожей горит свет. Если сюрпризы и ждут меня, то не здесь.

Поднимаюсь на второй этаж. Дверь кабинета распахнута. Вхожу, настраиваясь на неожиданный прием и оказываюсь совершенно не готовой к тому, что Граф в расслабленной позе сидит на диване напротив моего кресла. В руках вертит простой карандаш. Рядом лежит блокнот альбомного формата на спирали. Никогда не была на приеме у психотерапевта, но, думаю, выглядит это примерно так же.

На всякий случай бегло оглядываю кабинет, но не замечаю ничего более странного, чем адекватный Граф. Моя интуиция тоже молчит. Как не вовремя.

Граф бросает взгляд на старинные настенные часы.

– Вы опоздали, – говорит нетерпеливо, но без злости.

– Вы же не казните меня за это, царь?

– Смотря, насколько интересной окажется ваша история.

Я ничуть не сомневаюсь в увлекательности своего рассказа, но пусть лучше его оценит Граф.

Устраиваюсь на кресле с тщательностью пилота межгалактического корабля. Спине удобно. Комфортно лежат руки. Ерзаю бедрами, принимая идеальную расслабленную позу, – я никуда не спешу. И мне все еще не по себе от того, что начало нашей ночи – особенно учитывая окончание предыдущей – проходит так гладко и спокойно.

Граф, не отрываясь, следит за мной.

– Приступим? – интересуется он, когда я наконец затихаю.

– Пожалуй.

– Для начала хочу уточнить пару моментов… – он берет блокнот, пишет в верхнем углу листа цифру один и несколько раз ее обводит. Не нравится мне, с каким нажимом он ставит после единицы точку.

– Повторение пройденного? – уточняю я.

– Можно и так сказать.

– Это не бесплатно.

Карандаш замирает на точке.

Граф поднимает голову и смотрит на меня таким взглядом, будто не расслышал моей реплики и ждет повторения.

– Не было уговора, что я стану повторять уже сказанное или отвечать на ваши вопросы, – поясняю я. – Хотите дополнительные услуги? Платите.

Граф молчит. Тишина насыщенная, напряженная. Но неопасная.

– Сколько? – наконец, спрашивает Граф.

– Одна чашка кофе, – я с трудом сдерживаю зевок. Ночные истории сложно мне даются по ряду причин.

– Согласен.

Судя по тому, что Граф прихватывает с собой блокнот, мне нужно идти следом.

Пытаюсь не упустить ни малейшей детали, чтобы не оказаться застигнутой врасплох, как вчера со свидетельством о рождении.

Граф легко сбегает по ступеням – даже, кажется, что-то насвистывает. Мимолетно, едва касаясь перил, барабанит по ним пальцами, словно по клавишам фортепьяно. На перилах пыль, горничную он так и не нанял. Следом тянется тонкий шлейф аромата его одеколона – и это самый сильный запах из тех, что я сейчас чувствую. Так в чем же подвох? Неужели именно в том, что подвоха нет? Неопределенность давит.

Сажусь на стул и наблюдаю, как Граф подходит к кофемашине. Лениво потягиваюсь и произношу:

– Предпочитаю заваренный в турке.

Ложечка с молотым кофе замирает над банкой – точь-в-точь, как карандаш над блокнотом некоторое время назад.

– Кристина Арсеньевна Страж-Мережсковская, уроженка Санкт-Петербурга, двадцати семи лет от роду, не кажется ли вам…

– И все равно я предпочитаю кофе, приготовленный в турке. – В этот раз демонстрация его осведомленности нужного эффекта не производит – шок по этому поводу я пережила вчера. Кроме того, похоже, новой информацией – более ценной, чем данные моего паспорта и свидетельства о рождении, – он не владеет.

Граф высыпает кофе обратно в банку. Долго и без энтузиазма ищет джезву. Находит. Варит кофе. Ставит передо мной на блюдце чашку. Не спуская с меня глаз, медленно, шурша по столу, пододвигает сахарницу.

– Две ложечки, пожалуйста, – не унимаюсь я.

Хотела бы улыбнуться, но не могу – наваливаются воспоминания, образы, которые привели меня в этот дом. Думаю, я выгляжу странно, так серьезно ведя эту простенькую игру.

– Две. Ложечки, – Граф кладет сахар в чашку и не просыпает, хотя по-прежнему буравит меня взглядом. Размешивает, скребя металлом по дну.

– Еще что-нибудь?

У меня есть варианты. Но вовремя выйти из игры иногда не менее важно, чем победить.

Граф садится напротив, раскрывает блокнот. Машинально проводит пальцем по спирали. Замечаю на карандаше гравировку: «Иголка для бабочек», – название последней книги Графа.

– Так в каком, вы сказали, городе происходит ваша история?

Даже ребенок не попался бы на эту уловку.

– Я не называла город, это неважно для понимания моей истории. Лишние детали только утяжеляют текст, вам ли не знать?

Граф любит кофе. Пьет эспрессо, без сахара. И, наверное, не будь мой собеседник в таком нетерпении, сделал бы и себе чашечку.

– А город, который находится рядом? Тот, куда уезжает Глеб? – Граф постукивает острием карандаша о блокнот, уже наставил целое облачко точек.

– Просто Большой город – так его и называют местные.

– Зачем Глеб туда едет?

– Это, так сказать, спойлер.

– Леди, если вы не прекратите увиливать от ответов, я лишу вас кофе! Сделка должна быть честной.

– Тогда задавайте правильные вопросы, – одариваю его невинным взглядом, который при умелом использовании может бесить не хуже откровенного хамства.

– Не играйте со мной, – Граф прищуривает глаза.

– Разве вы не за этим каждую ночь открываете мне дверь? Не потому, что так любите игры? – я продолжаю глумиться над Графом, но обрываю себя. Мне не хочется лишаться кофе – он изумительно вкусный. Так что иду на компромисс. – Глеб исполнил мечту отца и поступил в педагогический университет. Его отец был учителем, но по некоторым причинам ему пришлось отказаться от своего призвания. Так что осенью нашего героя ждет общага и одни девчонки на потоке.

Графу мой ответ не по нраву – морщится, что-то калякает в блокноте. Видно, профессия учителя не вписывается ни в одну из его теорий.

Я все жду вопроса о новом герое моей истории – того, что с разорванным ухом, но Граф молчит. Понял, что я так просто не открываю карты, и решил действовать осторожно?

Граф умен – этого ему не занимать, но я хитра. Ему скучно, а я плету кружева изысканной мести. Преимущество на моей стороне.

– До начала учебы еще осталась неделя, которая сейчас кажется Глебу волнующей и тревожной. Ему невдомек, что на самом деле это последняя беззаботная неделя его в жизни.

Граф едва заметно кивает мне: «Продолжайте».

* * *

– Всю неделю после своего дня рождения Глеб просыпался с мыслью, что скоро встретится с Ланой. Еще не открыв глаза, он видел ее счастливое лицо, на которое ветер задувал пряди каштановых волос. Слышал ее хрипловатый, словно спросонья, голос после затяжного поцелуя в губы. Ощущал подушечками пальцев позвонки ее гибкой спины – наверное, нечто подобное чувствует музыкант, влюбленный в свой саксофон. У Глеба и в самом деле получалось извлекать из Ланы музыку, он никогда не слышал ничего прекраснее ее стонов.

До вечера Глеб помогал отцу в автомастерской. Затем несся к обрыву, сигал в реку – кристальная вода, принесенная родниками, обжигала – и мчался к Лане. Добегал быстрее, чем успевали высохнуть волосы. А там, на месте свидания, сгребал Принцессу в объятья, нежно стискивал, обнимал, каждый раз пьянея от запаха ее кожи. Хватал за руку, утаскивал в укромные уголки. И не было в окрестностях тропинок, по которым бы они не ходили, обнимаясь. И не было заброшенных домов, не отмеченных их жаркими поцелуями.

Лана полностью принадлежала ему – и телом, и сердцем, и душой. Она видела всю свою жизнь наперед – рядом с Глебом. И он был рад. Разве возможно встретить кого-то желаннее, красивее, нежнее, чем его Лана? Они совпали, как шестеренки одного механизма, и теперь даже Большой город не сможет их разъединить – Лана перешла на второй курс технологического колледжа, который от педунивера отделяли всего четыре квартала.

Жизнь и учеба в Большом городе, отношения с прекрасной женщиной – все было волнительно и ново, но в то же время спланировано и предсказуемо. Это как пуститься в кругосветное путешествие на огромном корабле, оснащенном всем необходимым, – максимум впечатлений, минимум риска.

До переезда оставалось три дня, когда к нему снова пришла Ксения. Глеб уже запирал дверь, но увидел гостью – и в груди защемило: от воздушности ее сарафана, от маленьких босых ступней, от мягкого света ее волос, в спешке прихваченных на затылке. Нечто подобное он испытывал в детстве – бедном и, бывало, голодном, – когда возле кондитерской он на мгновение попадал в облако аромата свежей выпечки. И на это короткое время все мысли, тревоги, обиды исчезали, оставался лишь запах. Каким невероятным образом такие же чувства пробуждала в нем эта женщина? Что именно так к ней влекло? Или она – вся, целиком – и была тем самым облаком?

За прошедшую неделю ее светлая кожа загорела, на ключицах пролегли тонкие белые полоски – то ли от купальника, то ли от маечки. На носу проступили крохотные веснушки. Она стала более земной, близкой и в то же время осталась недосягаемой.

– Привет, Стрелок, – поздоровалась она, и все, что подзабылось за прошедшие дни, снова всколыхнулось, взбаламутилось.

– Привет, – прилипнув к ней взглядом, поздоровался Глеб.

…Вот она склоняется к нему, рассказывая о соблазнении, так просто произнося слова, от которых теперь у него бы зардели уши. Вечер тогда был пьяный, душный, а сейчас духота навалилась внезапно, как в тисках зажала.

– Машина готова? – Ксения остановилась в паре шагов от него.

…Вот она машинально надавливает подушечкой пальца на нижнюю губу, рассказывая о поцелуях. Глеб прикрывает глаза и ему кажется, что тепло ее тела стало интенсивнее и уже исходит волнами, обволакивает, проникает все глубже…

– Так что там с машиной, Стрелок? – судя по голосу, Ксению забавляет его «зависание».

Глеб пришел в себя – вырвался из паутины воспоминаний. Заметил, что все еще держит ключ возле замочной скважины. Спохватился, запер дверь.

– Машина готова. Заберешь?

Ксения замялась, прикусила губу. Черт, не стоило ей так делать. Это рождало в Глебе неправильные, запретные чувства, желание впиться в ее губы взглядом. Смотреть, смотреть, смотреть…

– Отвезешь меня в город? Очень нужно, – вместо ответа попросила Ксения, и глаза у нее были такие, точно она никогда не слышала отказа. Не настырные, не наглые, а, скорее, наивные. Словно на ее вопрос существовал только утвердительный ответ. – У тебя же есть права?

Будто лишь отсутствие документов и могло стать преградой.

– Да, – ответил Глеб.

Вот и не стало преграды.

И не было у него ответа, по какой причине он уже шел к машине, на ходу вынимая из кармана телефон, чтобы отменить встречу с Ланой – девушкой, о которой только и думал весь день.

Ему не нравилось то, что он делал, и что при этом чувствовал. Словно в нем проснулся другой мужчина. Не Глеб, а кто-то другой сейчас набирал Лане сообщение вместо того, чтобы позвонить, – трусливый, недостойный поступок.

Тот, второй, был хитрым и жадным до эмоций. Он подчинялся инстинктам, а не рассудку. Глеб остерегался его, хотя в какой-то мере и восхищался – так любуются хищником с безопасного расстояния. Эти ощущения волновали Глеба, сбивали с толку. Их хотелось постичь, приручить – чтобы потом от них избавиться.

Зазвонил телефон. Глеб отключил звук, но экран продолжал вспыхивать то от звонка, то от сообщения.

– Я бы и на своей отвез. Необязательно было твою ждать, – он отключил мобильный.

– Лучше на моей. Давай заводи уже.

Глеб почувствовал – что-то произошло: Ксения вдруг замкнулась в себе. Волновалась из-за того, что ожидало ее в городе? Если так, то где ее муж? Почему он не рядом?

– О чем ты думаешь? – выруливая на трассу, поинтересовался тот, второй. Сам бы Глеб не стал – не его это дело.

– Скажи, у тебя бывает такое, когда точно знаешь, что поступаешь неправильно, но не можешь остановиться? – снова вопросом на вопрос ответила Ксения.

Ее слова так напоминали происходящее сейчас с Глебом, что он невольно сбросил скорость.

– Бывает…

И больше ни слова за всю дорогу.

Когда въехали в город, уже стемнело. Свет фонарей – слишком яркий после черного тоннеля трассы – резал глаза. Глеб редко бывал в этом городе вечерами – обычно приезжал днем, с отцом, на «развалы», где можно купить запчасти по хорошей цене. А в этом районе, похоже, и вовсе не появлялся. Глеб запомнил бы небольшие, старые, двухэтажные бараки – развалюхи на два подъезда. Возле переполненных мусорных контейнеров бродили ободранные собаки. То там, то здесь попадались ржавые машины без колес и стекол. Женщина, подвязав к поясу подол длинной юбки, стирала белье в тазу возле колонки.

Глеб припарковал машину под фонарем, в одном из редких световых пятен в этом районе.

– Жди здесь, – приказала Ксения.

– Я с тобой.

– Нет, – как отрезала.

– Тебе нельзя здесь ходить одной, – твердо возразил Глеб и сам удивился своему тону.

– Я же сказала – нет, – сухо повторила Ксения и, не глядя на Глеба, вышла из машины.

Пара десятков легких шагов – и она скрылась за скрипучей деревянной дверью подъезда.

Глеб подождал с минуту, барабаня пальцами по рулю. Затем закрыл машину и отправился вслед за Ксенией, по пути цепляясь взглядом за оторванные штакетины, толстые ветки, металлический прут. Мало ли что ожидало его в этом бараке…

* * *

– Эта Ксения – ведьма?

Вопрос Графа вырывает меня из напряженной темноты барачного района. Щурюсь от света, словно его только что включили.

– Ведьма? – усмехаюсь. – Так любите себя обманывать?

– Я перестаю вас понимать, Шахерезада, – в голосе Графа чувствуется легкое раздражение.

Он прислоняется к столешнице и скрещивает руки.

– Бросьте, Граф. Вы и не пытались, – опускаю взгляд на разводы кофейной гущи в чашке. Никогда не хотела знать свою судьбу – до всей этой истории.

– Звучит как обвинение, – сухо замечает Граф. – Вам нужно мое сочувствие? Бедная, несчастная воровка, обиженная судьбой, но не природой… Может, мне вас еще и по головке погладить? Но вы же не терпите прикосновений.

Закатываю глаза. Унизить, сделать комплимент, поиздеваться – и все это в нескольких фразах.

– Во времена инквизиции красивых женщин тоже называли ведьмами. Казалось бы, столько времени прошло… – пытаюсь вернуть разговор в прежнее русло.

– Судя по вашим описаниям, Лана красивее Ксении. Значит, дело не в этом. Есть что-то еще.

– Конечно, есть. Вам ли не знать, что можно просто провалиться в человека, как в колодец. И воздух вдруг начинает обжигать легкие, как свинец, а звуки и запахи – восприниматься иначе. Вам ли не знать, что у влюбленности есть корни, а у такой сумасшедшей любви – нет?

Граф смотрит на меня так, словно я причинила ему физическую боль. Я будто впервые вижу его настоящим, и этот образ совсем не совпадает с тем, что у меня в голове. Думаю, я и сама выгляжу ошеломленной.

Мы одновременно берем себя в руки.

– У вас богатая фантазия, Шахерезада, – Граф оглядывается, прихватывает с зеркального блюда яблоко и с аппетитным хрустом его надкусывает.

– Благодарю.

– Это не комплимент.

– Благодарю за кофе – я имела в виду, – отодвигаю чашку к центру стола. – Итак, в подъезд Глеб вошел с металлическим прутом…

* * *

– К дракам Глебу было не привыкать. Одиночка, рос без матери – так что в детстве мальчишки часто испытывали его на прочность. Шрам на затылке от разбитой о его голову бутылки до сих пор был хорошо заметен под короткой стрижкой. Еще один – через ключицу – от удара палкой. Глеб мог бы и не получить его, останься лежать на земле после первого удара. Тогда ему крепко досталось, зато с тех пор местное хулиганье обходило его стороной.

Давно он не дрался, но сейчас прут лег в ладонь как влитой. Тяжесть и холод металла показались Глебу привычными.

Приоткрыл скрипучую дверь подъезда, дождался, пока глаза привыкнут к едва брезжащему свету одинокой лампочки. Широкая, протертая по центру лестница вела на второй этаж, а первый раздваивался куцыми квадратными коридорами на две квартиры. Воздух висел густой, теплый, пропитанный запахами сигаретного дыма, плесени и нечистот.

Сверху доносилась мужская брань, где-то вышибала дверь музыка восьмидесятых. Глеб же, сжимая прут обеими руками, пошел на тишину. Осторожно, но крепко нажал на ручку первой двери справа – не поддалась. Прижался ухом – тишина. Поднес пальцы к лицу – на них отпечаталась пыль, похоже, квартира долго пустовала.

Глеб машинально вытер ладонь о джинсы и двинулся дальше. Но не успел и шага ступить, как дверь ближайшей квартиры распахнулась с ноги – и оттуда вышел мужик в тренировочных штанах и майке-алкоголичке, с пустой птичьей клеткой в руках. Попыхивая приплюснутой у губ сигареткой, он стремительно прошел мимо Глеба. Клетка вспыхнула золотом под лампой и исчезла вместе с мужиком в черном проеме – еще в одном входе, неприметном в полутьме. Вся обстановка – а в особенности явление мужика, больше похожего на персонажа бредового сна, – настолько ошарашила Глеба, что он двинулся за клеткой, точно за тайным знаком.

В подвале воздух был жиже, прохладнее. В полной темноте Глеб медленно шел вперед, ведя по стене металлическим прутом. Тихий монотонный скрежет успокаивал нервы.

За поворотом блеснула полоса электрического света, и звук оборвался: в щели приоткрытой двери он увидел профиль Ксении. Глеб двинулся на свет – и снова остановился, когда услышал ее голос. Он не понял ни слова – женщина говорила на незнакомом ему языке. Судя по интонации, что-то ее волновало.

Глеб шагнул вперед – и поморщился, когда под ногой хрустнуло стекло. Но, похоже, себя он не обнаружил – разговор не прервался. Тогда Глеб подошел к самой двери, приоткрыл ее пошире кончиками пальцев.

Теперь он видел Ксению целиком – напряженную, сосредоточенную. Вполоборота к ней стоял верзила с бритым мясистым затылком и лицом мастиффа. Внешне он выглядел мощнее, эффектнее Глеба, но в этом случае куда важнее был взгляд. А взгляд Глеба наверняка отражал готовность к драке.

Но Мастифф не собирался драться. Он расплылся в добрейшей улыбке, словно дедуля, увидевший свою внучку, и заключил Ксению в объятья. А затем обхватил ладонищами ее лицо и оставил на носу нежный короткий поцелуй, словно бабочка села.

Это было последнее, что запомнил Глеб перед тем, как ощутил резкую боль в затылке, и полоса света погасла.

* * *

– Это все? – с легким разочарованием произносит Граф.

– На сегодня – да.

Я и не заметила, когда в его руках успела оказаться чашка с кофе. Моя же, вымытая, стояла на полке на своем месте. Я слишком глубоко погрузилась в свою историю – что непростительно, когда рядом находится такой человек, как Граф. Он позволяет мне уходить в себя, внушает чувство безопасности, чтобы потом хорошенько встряхнуть. Так кошка играет с мышкой перед тем, как ее съесть.

– В таком случае вы не только воровка, но и халтурщица, – прерывает мои размышления Граф.

Не знаю почему, но его слова меня задевают.

– Мы не договаривались…

– Ваши отрывки слишком короткие.

– Потому что…

– Я увеличиваю срок вашего наказания с одного до трех месяцев.

Такое ощущение, словно кухня только что была залита дневным светом – и сейчас он вдруг померк. Дело не в том, что Граф изменил срок. Дело в том, что он сделал это так просто. Продемонстрировал, что мы играем по его правилам. У меня нет права голоса. Моя судьба зависит не столько от истории, сколько от прихоти Графа. Это не сюрприз и не откровение – я знала об этом и раньше, но впервые он продемонстрировал это так явно.

Столько раз обещала себе не обращать внимания на его провокации, но все равно едва ли не каждый раз оказываюсь к этому не готовой. Щеки вспыхивают, пока я медленно поднимаюсь со стула.

Граф в кои-то веки провожает меня до прихожей. Уверена, что дело не в вежливости, – ему нравится наблюдать за моим смятением. Плащ не подает – надеваю сама, пока Граф наблюдает за мной, опираясь плечом о дверной косяк. И уже открываю дверь, когда за спиной раздается:

– А куда делся тот герой с разорванным ухом?

Я не оборачиваюсь, избегая еще больших неприятностей, на которые может спровоцировать Графа моя победная улыбка.

– Он никуда не делся, просто не на виду – днями и ночами следует тенью за Глебом, ничем себя не выдавая. Он мастер в этом деле, – переступаю порог. – Спокойной ночи, Граф, – и закрываю за собой дверь.

Впервые я ухожу, не сомневаясь, что завтра ночью дверь этого дома будет открыта.

Глава 5

Дверь заперта.

Это невозможно.

Первая мысль, совершенно нелепая: может, я сплю? Вторая уже более реальная: Граф задержался, или с ним что-то случилось. А вот от третьей мысли по позвоночнику пробегает холодок: Граф дома, и с ним все в порядке.

Все еще пялюсь на дверь, касаясь кончиками пальцев ручки, когда слышу с подъездной дорожки знакомый голос.

– Шахерезада, вы крайне невнимательны.

Выдыхаю – и только потом оборачиваюсь.

Граф выходит из новенького ярко-красного «бумера».

– Совершенно не смотрите по сторонам, – добавляет он, присаживаясь на капот.

Он ошибается. Не заметить эту машину – даже в тусклом свете фонаря блестящую, словно под лучами тропического солнца, – мог разве что слепой. Я же не только ее заметила, но и обратила внимание, что она припаркована напротив соседнего дома, куда более скромного внешне, чем это авто. Двигатель был выключен, водительское кресло не просматривалось. А я точно знала, что Граф ездит на темно-синем «Понтиаке» 1973 года выпуска, объем двигателя – шесть целых, тридцать семь сотых литра. Так что – да, можно сказать, Граф застал меня врасплох. Снова.

Зачем ему «бумер»? Произвести на меня впечатление? А это зачем? Но я включаюсь в игру. Покачивая бедрами, подхожу к авто, легонько провожу ноготками по двери, изображая удивление и восторг.

– Кого вы на этот раз довели до самоубийства своей книгой, чтобы заполучить такую красотку? – томно спрашиваю я, облокачиваясь о машину так, чтобы сквозь стекло лучше рассмотреть салон. Уверена, поза у меня при этом весьма эффектная – пусть юбка и по колено, а не как у его Камиллы.

Граф разглядывает меня примерно таким же взглядом, как я – бумер.

– Никто не умер, – в тон мне отвечает Граф. И развязно добавляет: – Пока что, – распахивает переднюю дверь пассажирского сиденья. – Прошу вас.

Ну чем я рискую?

Сажусь, пристегиваюсь.

– Простите… – Граф тянется через меня к бардачку, заставляя вжаться в спинку кресла. – Гляну, на месте ли права.

Он не дотрагивается до меня только потому, что я на эти бесконечные секунды перестаю дышать, – настолько между нами крохотное расстояние. И как только при этом я успеваю почувствовать его аромат? Мне нравится, как пахнет Граф. Только этот запах – со свежими, теплыми нотами – совершенно ему не идет, словно украден у другого человека. Если закрыть глаза, можно представить кого-то благородного, верного, искреннего…

– Шахерезада, вы спите? – издевательски интересуется Граф. Открываю глаза. – Вы не перестаете меня удивлять, – вот это уж точно не комплимент – в данном контексте. – Поездка на машине не отменяет вашей обязанности. Я слушаю.

– Куда мы едем?

– Это сюрприз.

Отворачиваюсь к стеклу. Сначала вижу то, что за ним: сонные коттеджи, спрятанные за неприступными стенами, автомобили, усыпанные листьями, ярко-желтыми там, где их окропляет свет фонаря. А потом взгляд падает на мое отражение – отстраненная, уставшая, жесткая молодая женщина. Тень себя прежней. Растягиваю губы в улыбке.

– Слушайте внимательно, Граф…

– Да, я помню, повторы платные, – тотчас же реагирует он.

– И не только поэтому.

Обнимаю себя руками.

Скоро у моих героев начнется осень не слаще моей. Но пока им кажется, что пара капель, упавших на лицо, вовсе не означают, что грядет ливень. Как наивно.

* * *

– Глеб почувствовал на лице мелкие холодные капли и открыл глаза. Он полулежал на заднем сиденье машины. Ксения, перегнувшись через спинку водительского кресла, брызгала ему в лицо водой из пластмассовой бутылки с распылителем.

– Ну, наконец-то! – Ксения улыбнулась, и Глеб невольно растянул губы в ответ.

От этого простого действия боль в затылке прожгла, будто о голову затушили окурок. Он поморщился и снова прикрыл глаза.

– Где мы? – спросил, прислушиваясь к тому, как боль огненной нитью извивается в пространстве между висками.

Все, что Глеб успел заметить, – это новенький трехэтажный дом в скандинавском стиле. В какой они вообще стране?..

– Я же сказала сидеть в машине! Почему не послушался?! – судя по тону, Ксения уже перестала его жалеть.

Глеб открыл один глаз.

От возмущения на ее щеках пылал румянец.

– Возможно, потому что я не твой сын, – спокойно ответил он и, не отдавая отчета в своих действиях, накрыл рукой ее ладонь, сжимающую подголовник.

Ксения словно и не заметила этого, но ее голос стал мягче.

– Я попросила помочь именно тебя, потому что думала, ты не будешь задавать вопросов.

– Тогда ты выбрала не того провожатого.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Ксения – тепло и немного виновато. В ее взгляде чувствовалось что-то материнское, и Глебу это не нравилось. Но зато понравилось все остальное – мерцающий влажный блеск в ее глазах, пульсирующая венка на шее, намек на улыбку, завитушка волос у правого уха. Но особенно – прохлада ее ладони, которая все еще покорно лежала под его рукой.

– Пойдем, – Ксения мягко высвободила пальцы.

Глеб нехотя подчинился.

Хорошая новость, они все еще находились в Большом городе. В этот район он однажды заглядывал – эвакуировал «мерс» с побитой мордой. Дома здесь были вовсе не новые, но тщательно отреставрированные: элитное жилье, утопающее в кустах сирени. Через дорогу – парк. Рядом – если ему не изменяла память – пруд с резными беседками.

– Что мы здесь забыли? – спросил Глеб, пошатываясь и ковыляя, словно получил не по голове, а по ноге.

– Я здесь живу. По пятницам, – ответила Ксения, открывая дверь подъезда.

Живет. Здесь. Глеб легонько тряхнул головой – от этого словно искры из глаз посыпались. Не было сил даже на то, чтобы обдумать новую информацию.

В подъезде пахло бетоном и побелкой. Поблескивали золотые цифры почтовых ящиков. Зеркало на полстены, казалось, увеличивало пространство вдвое. Глеб посмотрел на свое отражение. Ну и видок… Синяки под глазами, взгляд как у отца после перепоя.

– Тебе помочь? – Ксения уже поднялась по широкой лестнице на площадку первого этажа.

Хотел ли Глеб, чтобы эта женщина взяла его под руку, позволила обнять себя, прижать в поисках опоры? Он бы невзначай зарылся лицом в ее волосы, сделал глубокий вдох, ощутил под пальцами теплое плечо… Лишь от одной этой мысли у Глеба по телу пробежали мурашки.

– Я сам.

Гладкие деревянные перила удобно легли под ладонь.

К счастью, квартира Ксении находилась на первом этаже.

– Ничего себе… – Глеб присвистнул, когда Ксения зажгла свет в прихожей.

Квартира на две просторные комнаты, почти без мебели. Каждая стена, бархатистая на вид, покрашена на свой лад: оливковые, песочные, древесные оттенки. Высокие, метра три, потолки. Паркет гладкий и блестящий, как в бальной дворцовой зале. На рожке полупрозрачной ширмы для переодевания висела черная дамская шляпа с пестрыми перьями. Посередине комнаты стоял низкий круглый кожаный пуфик.

– Отдохни немного, – Ксения мягко повернула ручку окна и открыла створку.

– Кто нас привез сюда?

– Неважно.

Ветер качнул белую, с золотистой нитью, хрустящую занавеску. Она взметнулась и плавно осела, скользнув по плечу Ксении. И в этот, казалось бы, ничем не примечательный момент, Глеб почувствовал такое острое плотское желание, что отвернулся, лишь бы не выдать себя.

Чувство к этой женщине всегда возникало внезапно – шквальным порывом, лавиной, камнепадом. Захватывало, засасывало, сбивало с ног. Только теперь у Глеба не было такого лютого неприятия своих ощущений, как раньше. Наоборот, ему хотелось подчиниться этому чувству – ошеломительному физическому влечению к женщине, намного старше его, замужней, – несмотря на то, что он встречался с Ланой. Три табу разрушило простое скольжение занавески по обнаженному плечу.

– К сожалению, у меня нет льда, зато есть аптечка, – задумчиво произнесла Ксения, рассматривая ночной пейзаж за окном.

Лед бы сейчас пригодился. Потому что, невероятным усилием воли заставляя себя оставаться на месте, в мыслях Глеб уже стоял за спиной Ксении. Ее тепло проникало ему под кожу. Ее запах кружил голову. Ее запретность распаляла кровь.

Притяжение, которое он чувствовал сейчас, когда их разъединяло ничтожное расстояние, было настолько сильным, что Глеб и не пытался ему сопротивляться.

Он просунул палец под лямку ее сарафана и медленно провел по коже – вверх-вниз. Глеб чувствовал напряжение Ксении, но в то же время понимал, словно это было прописной истиной, притяжение между ними сильнее страха прикосновений. Оно сильнее всего.

Глеб медленно развернул ее за плечи. Мягко поцеловал в губы – словно взял за руку, чтобы вести за собой. Чтобы она поняла, все случится. И произойдет это прямо сейчас.

Почти касаясь Ксении губами, Глеб стянул шлейку сарафана с одного ее плеча. Затем, после пары ударов сердца, опустилась вторая шлейка – как следующая точка невозврата.

Глеб заскользил ладонями по плечам Ксении. Опустился ниже, захватил руками грудь и сжал ее. Сначала осторожно, привыкая к новым ощущениям – она пышная, мягкая, словно создана для этих действий. Затем сжал сильнее – и Ксения с тихим стоном сама потянулась к его губам. Соприкосновение языков, их борьба мгновенно подняли из глубины такую волну желания, что помутнело в глазах. Теперь Глеб состоял не из плоти и крови, а из концентрированной жажды женского тела. И Ксения уже стягивала с него майку…

Интенсивность ощущений выбросила Глеба в реальность. Он стоял, тяжело дыша, упирался руками в стену. Возвращение оказалось мучительным и болезненным. Глеб чувствовал себя ошеломленным, обескураженным. Казалось, он сходит с ума.

– Что с тобой?! – Ксения попыталась заглянуть в глаза.

«Мы только что занимались сексом…»

– Душно… – едва выговорил Глеб.

– Душно? – в ее голосе проскользнуло недоверие.

Она поспешила распахнуть окно, а Глеб, пользуясь заминкой, поковылял в ванную. Сунул голову под кран с ледяной водой и держал ее там до тех пор, пока в ушах не стало звенеть от боли.

Тогда он вернулся – не чувствуя, как ледяные капли стекают по спине. Ксения стояла на том же месте и смотрела на него с прежним непониманием и волнением.

– Все в порядке? – спросила она.

– Нет, – ответил Глеб.

* * *

– Мы уже проезжали здесь, – я прерываю историю.

Граф бросает на меня короткий хмурый взгляд – оказывается, я все же внимательна.

– Мы проехали поворот, – признается он, вглядываясь в дорогу.

Темно, только подрагивает свет фар и сквозь тучи прожилками просвечивает луна.

– Вот как?.. – «Даже сам Граф ошибается», – говорит мой тон.

– Иногда в вашей истории проскальзывают детали, которые… словно заставляют меня стать соучастником.